Глава XV Теперь одно из двух - уволят, или сожгут

Развалов решил проявить мужество и показать на что он способен. Для этого надо было сделать что-то душераздирающе правильное, улучшающее процесс проектирования. Ну, или хотя бы упрощающее его. Комплексные ГИПы, к тому времени уже пустили крепкие корни, и размножились. Они взвалили на себя ту работу, которую раньше тянули на себе ГАПы, и ГИПы, сильно облегчив им их нагрузку. Но сроки проектирования от этого смогли уменьшиться только на графиках, грамотно составляемых ими. На деле же весь процесс погряз в искусственно созданной видимости деятельности, стремительно выросшей вокруг каждого объекта, буквально за год, с момента появления комплексных ГИПов.
И тогда Развалов «ампутировал» экономистов из проектных мастерских, удалив их путем обрезания плоти давно сформированных коллективов буквально «по живому». Но не уволил, создав один общий отдел, назвав его – Экономическим. Он считал, что тем самым сэкономил уйму денег. Но, если раньше у каждого экономиста был свой начальник, руководитель мастерской, то теперь над ними всеми был один общий руководитель. И так, как все начинания должны были выглядеть достойно и на уровне – это уже был не простой отдел, а целое управление, с руководителем, замом, и начальниками искусственно выявленных экономических направлений, с немалыми, соответствующими новым, громким названиям, зарплатами. Видимую для Развалова экономию окружающие не могли оценить, наблюдая лишь расширение штата ещё на несколько, взятых на работу «блатных» руководителей.
Мечтал это сделать и Райкин. Но, что-то его остановливало. Скорее всего, это была жадность, ведь он был не из команды тех обновленцев из правительства Москвы, как Венерова с Разваловым и не мог получать такие «сладкие» подряды на линейные объекты. А может быть это была врождённая хитрость, дающая понимание того, что если пострадает экономика института, то лишится прибыли и сам директор.
Безусловно, понимание выгод от проектирования у него было на порядок выше, пришедшего на смену, отряда оголтелых реформаторов, выглядящих детьми рядом с ним.
Это было душераздирающее зрелище. Женщины предпенсионного возраста, стягивались со всех этажей, в одну огромную, выделенную им залу, а за ними ехали тележки, наполненные их скарбом, в виде многочисленных папок с договорами, перевозимые институтскими рабочими в тележках, по коридорам четвертого и пятого этажей.
Руководители мастерских одиноко стояли у открытых дверей своих кабинетов, словно махая платочками им вслед, которые были разного цвета. Какие-то в горошек, какие в клеточку, но имелись и сомнительно белого цвета. Но, всех их объединяло одно, солёная влага, пропитавшая насквозь.
Теперь наступали другие времена. Новенькая, длинноногая начальница экономического управления, найденная где-то Венеровой, старалась работать «правильно», всеми силами и имеющимся у неё опытом, не беря на себя ответственность. И теперь, когда окончательно разрушилась связь с ГАПом, ГИПом, руководителем мастерской и его главным инженером, грамотно управлять процессом составления договора было некому. Крайним становился именно тот, кому он больше всего был нужен. А так, как на институтских совещаниях ответственным по всем вопросам делался руководитель проектной мастерской, то и за договора теперь отвечал именно он. Заставить быстро вносить изменения он не имел права, соблюдая навязанную субординацию и действовал только посредством докладных, служебных записок, без подписи у руководства не имеющих ценности. Развалов не знал, чем конкретно должен заниматься руководитель экономического управления. Поэтому договора заключались теперь совершенно случайно, или по Божией воле. Может быть, это и было правильно, в какой-то степени мы же все ходим под Богом. Но, зачем тогда нужно целое управление, полагающееся на волю Свыше?
Если же возникал какой-то вопрос по старому объекту, то в таком случае нужно было становиться в очередь к своему бывшему экономисту, чтобы он смог разгребя все поставленные ему новым руководителем задачи, снизойти с небес на землю, и сделать то, что ему делать было уже неприятно, и главное не так необходимо, как прежде.
Но, Саша не терял надежды на чудо, веря, что всё наладится. Многие заметили, что он перестал улыбаться, как прежде, хотя ещё изредка и продолжал шутить, но несколько трагичнее.

- Что такой грустный? – поинтересовался, внезапно вышедший из комнаты водителей, мимо которой он проходил, Коля.
- Слышал, экономистов всех отняли у нас? – пожаловался Саша и поздоровался за руку.
- Да ладно!? – наигранно удивился Коля.
- Собрали всех вместе, в одной комнате.
- Смотри, прям, как фашисты, в одном сарае. Теперь одно из двух - уволят, или сожгут.
- Тяжело без них работать.
- Да, без экономии в наши дни никак нельзя. Вот Пегарева наша, слышал, что отколола?
- Откуда ж я мог слышать? – безучастно сказал Саша.
- Она в суд подала на мосэнерго…
- Молодец. Времени у неё много.
- …из-за того, что ей счёт на электричество пришёл за квартиру, которая ей от мамы в наследство досталась. Она не живет там, да и не сдаёт. Чудная. Приходит четыре раза в месяц, цветы полить.
- Ну, и что?
- А то, что, когда она приходит, вечером, после работы, фонарик себе на голову надевает, как у шахтёров, чтобы не убиться. Специально купила его для этого. У неё же все вырублено в квартире. И холодильник, и телевизор, и СВЧ-печь.
- Молодец. А в суд-то зачем? – машинально представил курьера Пегареву с фонариком на голове Саша.
- …ей вдруг счёт приходит, что-то там, рубля три, или четыре, не помню, набежало. Вот и подала в суд на Мосэнерго.
- Не растерялась, - всё же улыбнулся Саша.
- И выиграла его.

* * *

Свято место пусто не бывает. Уже буквально через месяц, в институте, вместо Чебыркулевой, появился новый зам. Генерального по производству.
Это был мужчина, примерно Сашиного возраста. В меру хитрый, но так видимо и не поумневший, несмотря на свои годы, как показалось Саше при первом взгляде на него, в коридоре третьего этажа, где он впервые его увидел.
- Раскуров, кажется Игорь Иванович, - остальное Развалов вам всем обьявит на совещании, когда посчитает нужным, - сказала Саше Сан Санна из отдела кадров, к которой он подался, сразу же после наблюдения нового руководителя в кулуарах института.
Больше о нём никто ничего не знал. Да, и пока мало кто видел. Всех интересовали, конечно же, его организационные качества. Ведь за что-то же его взяли на эту не лишённую ответственности – работу.
Многие заранее боялись этого человека, понимая, что слабохарактерного размазню, на это дело тоже не поставят. Но, вера в чудо брала верх. На что ещё остается надеяться, и во что верить Русскому человеку? В этой стране уже всё закончилось, а что ещё хранится в ее недрах, также принадлежит не людям, а олигархам. Поэтому чудо, одно единственное, что не продать, и не отнять у Русских людей, помогало им, выживать и оставаться людьми, несмотря ни на что.
Саше всегда было интересно, верят ли в чудеса успешные специалисты, или его им заменил успех? Который словно пародия на ангела хранителя, специально спустился с гор, держа в зубах острый кинжал, для того чтобы вырезать всё вокруг, расчищая поляну для спокойного и продолжительного успеха, переходящего в одно хроническое и равномерное счастье.
Но, самое главное, что хорошо знал Саша, это то, что именно его мастерскую отдадут на откуп этому суровому и беспощадному, как он думал – человеку.
Ведь только для того, чтобы контролировать проектирование муниципальных объектов, и нужны мужественные, брутальные мужики.
Всем последователям Чебыркулевой, несмотря на сокращающиеся с геометрической прогрессией, сроки их трудовой деятельности – везло больше. У них был свой кабинет! Правда, один на всех, но всё же свой, и такой огромный, сохранивший дух прошедших времён. Опустевшие полки шкафов, которые, передавали грусть от ощущения некоей покинутости всей этой мебели своим, много лет пользующимся ею хозяином.
Да, это был тот самый кабинет, в котором много лет просидел сам Пристроев, лишь недавно, освободив его. Теперь он стоял пустой, никому не нужный. Развалов так и не занял его. То ли боясь выглядеть в нём, как ходок в кабинете у Ленина, то ли опасаясь всё время находиться под боком у Венеровой, которая выгнала его и из кабинета Райкина, где он сидел некоторое время, заняв его сама на то время пока ремонтировался её в моспроекте.
 Раньше, его шкафы были заполнены различными подарками, альбомами с фотографиями известных архитектурных объектов. На стенах висели картины, подаренные Пристроеву, известными художниками, которые просто дружили с ним, не из-за того, что он мог им как-то помочь в жизни, а потому, что он был им интересен, не менее чем они ему.
Теперь, опустев от всех этих, наполнявших его годами подарков, он зиял прямоугольными пятнами на стенах от картин, и пылью не вытертых полок, ещё хранивших еле заметные следы от некогда стоящих на них предметов.
Много интересных людей, и прежде всего личностей, знали эти стены. Сколько замечательных, и глубоких речей здесь было произнесено? И теперь то, что творилось здесь приводило в недоумение ту, оставшуюся от прошлого мебель, не говоря уже и о самих, впитавших в себя атмосферу прошлого - стенах
У тех, кто видел это запустение, в голове невольно возникали грустные мысли. А, что если попробовать провести некую аналогию того, что происходит здесь, у них, с тем, что творится в самой стране? От этого становилось страшно за свое будущее.
Саша, невольно поняв, что институт, на самом деле и есть некая маленькая копия всей, такой растерзанной, и растащенной на части страны, где уже никто и ни за что, не отвечал, изображая деятельность. И не дай Бог, чтобы поступки её жителей не перешли на сторону созидания. Это было недопустимо той властью, которая разрушала всё, за неумением и незнанием того, как надо созидать.
Сегодня, когда в этом старом кабинете должно было происходить совещание, проводимое Раскуровым, Саше было неприятно только от одной мысли о том, что, очередной руководитель высшего звена пришёл в растоптанную, и разграбленную предыдущими набегами территорию их института.

 Нового генерального по производству, представил всему институту, в конференц-зале, Развалов. Он, явно не испытывал особого удовольствия от того, что приходилось заниматься такими вещами. Ведь это лишний раз говорило всем присутствующим здесь людям, о том, что он никогда не будет главным, хотя и называется генеральный директор. По факту он всего лишь заполнитель кабинета такого же, как и он недоразумения, бывшего главного инженера института. Да, к нему нужно обращаться по имени и отчеству, да, он имеет право начислять премии, и наказывать сотрудников, проверять посещаемость, вместе с новым, очередным, уже третьим, начальником отдела кадров. Все это в его силах. Но вот только сам институт, целиком, с его проблемами, и тайными помыслами подчиняется не ему. Он выглядел в лицах сотрудников, как евнух, в гареме султана. То есть, имея доступ ко всем его наложницам, мог позволить себе практически всё, что угодно, кроме самого главного, ради чего он и был собственно кастрирован.
- Добрый день коллеги. Я собрал вас всех сегодня для того, чтобы представить нового заместителя по производству. Это Раскуров Игорь Иванович, - не столько торжественно, сколько, с некоторой ленцой в голосе, произнес он
После чего, встал с места сам Раскуров и, улыбнувшись, слегка кивнув головой, произнес:
- Добрый день господа. Я думаю, что мы с вами сработаемся. Я пришёл сюда, с огромного производства. И у меня имеется опыт работы с большим коллективом.
Он и не мог догадываться, что здесь, у них, прежде всего, требуется опыт работы с Венеровой. И никто на свете не может похвастаться тем, что у него имеется таковой, кроме одного единственного человека, который сидел сейчас поодаль, и еле заметно, человеческому глазу, ехидно улыбался ему в спину. Это был Развалов.