Сквозняк над пеной

Светский приём проходил своим чередом.  Люстра, коронованная свечами, озаряла просторный зал и суетившуюся в нём напудренную знать. Князья, графини, прочие господа и дамы кривили улыбки, издавали смешки, с хмурым видом говорили о последних новостях. Губернаторская дочь, 20 лет от роду, Ангелина Гордеевна обмахивалась веером, сидя на диване с голубым покрытием. Её полуовальное лицо с толстыми губами и бородавкой у ноздри не отличалось особой привлекательностью. По её полузакрытым карим глазам невозможно определить, умна ли госпожа или нет? Но кучерявая светло-русая причёска придавала Ангелине Гордеевне ангельский вид. По бокам располагались жених, статский советник Евстрат Иннокентьевич, и владелец кондитерской компании Арсений Павлович. Господа вели беседы, невзирая на утомлённую слушательницу. 
 
-Не беззаботный выдался год, не находите, Евстрат Иннокентьевич? – вздыхал Арсений Павлович, потряхивая в руке бокал с красным вином.

-И не говорите, Арсений Павлович. Суетливый донельзя, - Евстрат Иннокентьевич протирал монокль.

-А как вам прима-балерина? Та, что вчера выступала.

-Вы про эту, с шепелявой фамилией, как её… Кшесинская? Своеобразная девка, пигалица.

-А на мой взгляд, миловидная.

-Господь с Вами, Арсений Павлович. Вы бы в бинокль на неё поглядели! Чистая лошадь! Такая может выходить на сцену разве что в наличии связей.

-О, связей у неё не счесть. Помните, как пару-тройку лет назад её видели вместе с тогдашним наследником?

-Ну что было, то было. Сейчас их вместе не видели?

-Увы…

-А помните, как год назад Япония себе Тайвань отхватила? Как бы до нас не добрались…

-Пусть-ка попробуют. Раскидаем, как котят. Кстати, Ангелина Гордеевна, как относитесь к котятам?

-Сугубо нейтрально, - отмахнулась Ангелина Гордеевна.

-Кстати, раз уж мы вспомнили наследника, - вновь обратился Арсений Павлович к Евстрату Иннокентиевичу. - Уверяю Вас, император – хороший человек.

-Чёрт… - нежно раздалось из уст Ангелины Гордеевны.

-Будьте здоровы, - сказал Арсений Павлович губернаторской дочери.

-Чёрт, - громче прежнего сказала Ангелина Гордеевна.

-Ангелина Гордеевна, может, винца?

-Не стоит, чёрт, - сказала Ангелина Гордеевна.

-Ах, Ангелина Гордеевна, вы чертыхнулись?

-Да, есть немного.

-Ах, Ангелина Гордеевна, не будем упоминать лукавого…

-Будем, - пробормотала Ангелина Гордеевна.

Арсений Павлович открыл было рот, но Ангелина Гордеевна хлопнула веером по его губам. Даже Евстрат Иннокентьевич оцепенел и не осадил невесту.

– Будем! – воскликнула Ангелина Гордеевна. – От вашего аристократического пойла мой язык стал подобен кислой капусте! Право, мы изнежились в этом вине. Иногда хочется захлебнуться в дешёвом пиве. А знаете, что? Наше общество – это пиво без определённого цвета. В нём много светлого и предостаточно тёмного. Вы, вы все – пена, которая гордо пыжится на вершине пивного общества. Вы чувствуете себя главой этого бултыхающего мира, но лёгкий сквозняк сдунет с пьедестала. А если не сдунет, то как следует всколыхнёт. Временами очень хочется вас всколыхнуть. Хочется чертыхаться! Вы говорите о политике, говорите о великом смысле существования нашей империи. Но как этот смысл коррелирует с набитыми карманами и дутыми животами, в которых переваривается обеденная свинина, в то время как рабочим приходиться довольствоваться хрустом французской булки? Слышу, как делитесь сплетнями, кто с какими балеринами устраивают балеты в своих покоях. Стоит ли об этом говорить, когда Александр Степанович Попов провёл радиосигнал? Радиосигнал! Представляете, какой здесь кроется потенциал?! Это шанс сделать мир более единым! Но если взглянуть по ту сторону монеты… Скорее, мы станем уязвимы, ибо рано или поздно любую весть с одного края Земли можно донести на другой. Это породит начало новой войны, в которой сказанное слово может оказаться страшнее батарейного выстрела. Так что не измельчайтесь, господа, к началу страшного века. Вы, русские мужики, витязи наши, превращаетесь в кисейных барышень. Смешно вспомнить, как ещё в прошлом столетии вы стеснялись демонстрировать лысины и потели в нелепых париках. Безусловно, я понимаю вас, как баба бабу. Помнится, сама в юности стеснялась бородавки у ноздри. Считала носить такое уродство постыдным. Увы, я не в силах ответить, сколько лет ушло на принятие существовании жалкой бородавки. Поскольку она ничто по сравнению с теми бородавками, что скапливаются внутри человека.
 
-Вы меня спросите, Евстрат Иннокентьевич, - Ангелина Гордеевна взглянула в упор жениху, - почему я изволила хрюкнуть тогда, в Александрийском театре? Помните, мы смотрели премьеру «Чайки» этого вашего Чехонте? Помните, вы сочли пьесу неимоверной скучнятиной, недостойной пера Антона Павловича? И вы тогда надеялись, будто бы я хрюкнула от простуды под конец пьесы, дескать, простудилась. Вынуждена Вас разочаровать. Я не была простужена. Мне было смешно. Вам не понравилась пьеса, показалась неостроумной. Я смеялась над Треплевым. Не завидую акушеркам. Они вынуждены вытаскивать из наших недр будущее поколение, которое будет состоять из сплошных Треплевых с бородавками внутри. Ох уж эти смешные пижоны, которые мнят себя непризнанными гениями. Они получают нескончаемое удовольствие от того, как они себе кажутся несчастными. Хотя их спины ещё не познали той боли, которую получают крестьяне 15 часов подряд без выходных. И дуло в рот – это высший пик самолюбования, который могут себе позволить Треплевы. Но не вздумайте считать меня садисткой. Треплевы не заслуживают пули в голову. Хватит с них удара прикладом и кормлением горькой редькой. Может, тогда из них получатся достойные слуги страны. Но мы не воспитываем, как нужно. Часто дискутируем не о тех вещах.

-И я бы многое стерпела из ваших разговоров, - Ангелина Гордеевна обвела взглядом вокруг. - Вы очень умные, благородные люди. Вот-вот да мелькнёт мудрое словцо. Но мне душно от запаха нижнего белья, в котором роетесь друг у друга. Эти сплетни, слухи – право, господа, не на то вы тратите богатейшие языки. Понимаю. Приятно осознавать, насколько небезгрешен уважаемый господин. Бывает, услышу, как Арсений Павлович захаживал вечерком к Зинаиде Денисовне, в то время у неё под кроватью кашлял Феофан Васильевич, чья жена Анастасия Дмитриевна уехала в Баден-Баден и познакомилась с одним видным господином, чьей женой являлась Зинаида Дмитриевна. Иногда слушаю и понимаю, что не такой уж грешной девкой была пару лет назад. Что уставились, хвосты поджали? Право, такие суетливые казусы не стоят ни гроша. Прошу вас, будьте готовы, что настанут пепельные времена. Право, я истрачу остатки своей инфантильной натуры, надеясь на лучшее. Я буду верить, что мы преодолеем непогоду при нынешнем строе. Я возлагаю надежды на Олимпийские игры. Удивительно вовремя Кубертен возвратил такую забаву. Возможно, он ищет в этом выгоду. Хотя красиво представить, как Олимпиада сожмёт весь мир в пять сцепленных колец и станет кольчугой, которой дадим отпор бедности и неравенству. Но, даже будучи единой планетой, мы окажемся лишь маленькой пылинкой во Вселенской Усадьбе.

-У нас великие люди, верные государи, доблестные воины, - Ангелина Гордеевна обратила взгляд к портретам, откуда на неё задумчиво смотрели бородатые князья. – Но победы уходят в прошлое. А настоящее требует нашей гибкости. Нужны новые люди, новые измышления. Имперский строй – это аппендицит, который нужно удалить. И не вздумайте меня подозревать в преступном замысле. Убивать государя не было и мысли. Но поймите, не стоит ждать от него вершин былых властителей. Помните, какая давка случилась на том поле, во время коронации? Вместо того, чтобы объявить траур, новоявленный государь выделывал кренделя на вечернем балу. Но вам самим то безразлично. Все одно что грибы перетоптали. Не знаю, к каким грибам вы относите крестьян и рабочих. Мухоморы или опята? Впрочем, не важно. Боюсь представить, что с нами станет, если однажды всё рухнет? Будем ли мы смотреть друг на друга, как на вероятную колбасу? Обглодаем ли друг друга или сообща преодолеем окаянные дни? И я надеюсь, мои, признаюсь, высокомерные речи останутся в головах хоть у кого-нибудь из вас. Но ежели придёт час, когда царские пули продырявят прежнюю веру, вам не избежать громких родов, после которых явится новая страна. Видит Бог, если он есть, я стану той акушеркой, которая поможет матери-революции родить новое государство. Да, это дитя будет орать первое время, извергать кровью, потеть. Но я возьму этого младенца в руки вместе с другими акушерами. Будем ухаживать за ним, холить его лелеять, не спать ночами. Придётся как следует поседеть, состариться, обеднеть. И если родится новое государство, нам понадобятся бандажи. Ибо появление нового строя может деструктивно повлиять на физическое состояние тела страны. Попомните мои слова.

Пока Ангелина Гордеевна говорила эту речь, к ней подтянулись господа и дамы, особенно Зинаида Денисовна, Феофан Васильевич и Анастасия Дмитриевна. Через пышные причёски гостей виднелось, как напряжённо шевелились их уши. Казалось, ещё несколько мгновений, они начнут вырабатывать электроэнергию и передавать друг другу радиосигнал, как Александр Попов. А может, кто-то рассматривал шею Ангелины Гордеевны как колбасу, которую хотелось обглодать. Но в зал вошёл коллежский асессор Пётр Гаврилович со словами: «Господа и дамы. Представляю новые фотокартины! Государь-император в обществе котят!».

Все гости ринулись разглядывать фотокартины, а Ангелина Гордеевна покинула зал, и никто её не видел с тех пор. Её судьба осталась неведомой: то ли сударыню увезли, куда следует, то ли она смогла скрыться от властей и принялась готовить «бандажи». Но её слова не ушли бесследно. Несомненно, общество прислушалось к Ангелине Гордеевне и сделало соответствующие выводы. В этом же году вышел «Сборник советов и наставлений». Там особенно отмечалось, что барышня в разговоре не должнa упoминaть про чёрта, акушерок, любовников, бородавки, кислую капусту, грибы, редьку, колбасу, хвост, нижнее бельё, желудочно-кишечные зaболевания, свиней, пиво, лысины, новорожденных детей и бандажи.