Магнитная буря

В тот день я окончательно понял, что успел здорово умотаться.

На работе который месяц была суматоха: чуть не каждый день гоняли переоформлять проект сметчики; проект был государственный, но при этом хорошо оплачиваемый, и ударить лицом в грязь контора просто не имела права. По итогам работы нам светили солидные квартальные премии. Это несколько подогревало энтузиазм, и я в очередной раз задерживался после работы часа на два, чтобы перепроверить проект снова и снова, доработать какие-то слабые узлы, пересчитать распорки.  Но, в конце концов, каждодневное недосыпание дало о себе знать – а как может быть иначе, боже ж ты мой – и к концу февраля я уже не думал ни о какой премии, желая только одного: наконец дотянуть до выходного дня и как следует выспаться – выспаться, чёрт возьми! Без всяких будильников, выключив оба мобильника, выключив браслет-коммуникатор, выключив вообще всё. Я мечтал, как, наконец дорвавшись до этой возможности, приду домой, сделаю себе чаю с молоком, быть может, вяло начну смотреть какой-нибудь фильм, а после вырублюсь часов на пятнадцать – чтобы встать в три дня, с гудящей головой, и помутневшим взглядом долго пялиться в белёсое небо, потом долго варить себе кофе, и чтобы никаких мыслей в голове, никаких расчётов – баста, хватит, выходные.
Но эти самые вожделенные выходные всё никак не наступали: то зав. проектным отделом вызывал на срочную переработку, то необходимо было сдать эскизы каких-то новых узлов – а сдать их, конечно, нужно было уже вчера. Короче, все были взвинченные, все были на нервах, все уже ненавидели друг друга; да ещё и погода, как назло, начала портиться.
В принципе, на Октопусе эта петрушка каждый год – и почему-то всё равно каждый раз неожиданно, - но на этот раз Сфера ветров опустилась на рекордную отметку. Из-за движения атмосферного фронта резко взлетело давление – я это переживаю довольно болезненно: уши закладывает, ходишь как в воду опущенный. Соображать становится неимоверно трудно: каждая мысль медленно пробирается, словно червяк, сквозь какую-то вязкую вату – омерзительное ощущение, - тем более, если соображать как раз нужно быстро. Накачиваешься кофе, в результате под вечер башка трещит, будто после двухдневной пьянки; тело горит, язык – как наждак, - ну просто весь букет офисных радостей, что ещё сказать.
Вдобавок к повышению давления и ветру, который не затихал ни на мгновение уже которую ночь (попробуй усни под это после принятой дневной дозы кофеина) – для полного, так сказать, комплекта ожидалась ещё и магнитная буря. А это, конечно, просто вишенка на торте.
Если кто не в курсе, магнитные бури на Октопусе и то, что так называется на Земле – это две большие разницы. Магнитные бури на родине – это ласковому солнышку чуть-чуть не здоровится, детки; это для неврастеников и пенсионеров-сердечников, а остальным достаточно погуще обмазаться солнцезащитным кремом, - вот, собственно, и всё. Здешней стихии те бури в подмётки не годятся.
Когда начинаются возмущения в магнитосфере здешней звезды, Нёвэ Мартиро, северные сияния доходят чуть ли не до экватора, людям не велят выходить на улицу, на окна опускаются защитные заслонки из свинцового стекла и включаются противофазные генераторы: напряжённость магнитного поля в буквальном смысле способна снести с ног.
По правде сказать, магнитная изоляция тоже не даёт полного эффекта, хоть ей и управляет эвристический алгоритм. Поэтому после каждой очередной бури скрепки начинают липнуть друг к другу, а старые добрые механические часы «со стрелками» в такие дни лучше вообще не надевать – к вечеру их можно будет снести на помойку.
Раньше всё это – и напряжёнка бесконечной спешки, и переработки, и безумная погода – казалось такими мелочами. В двадцать, даже в двадцать пять. Мог не спать ночь и спокойно отправиться на работу, накачаться энергетиками и как-то дожить до вечера. Магнитные бури были совершенно по барабану. Давление? Нет, не слышал.
Как быстро всё изменилось. Видимо, стукнувший недавно «тридцатник» всё-таки имеет значение. Или просто та жизнь, которую мы тут ведём, выматывает быстрее обычного.

Наконец наступила пятница, последняя пятница февраля, ave deadline, дрожите все пред ликом его; совет директоров уединился с представителями заказчика для окончательной демонстрации проекта и подписания бумаг о сдаче; а всякая мелкая сошка вроде меня ожидала окончания рабочего дня в отупелом бездействии. Мы уже сделали всё, что от нас зависело, но до «звонка» всё равно нужно было досидеть: зачем – неизвестно, «но вдруг что».  Да и злополучная магнитная буря как раз начиналась. По правде говоря, мне совсем не улыбалась перспектива оказаться и в эту пятницу запертым в офисе на пару лишних часов – на этот раз уже из-за погодных условий, - поэтому я нервничал и злился, и по старой идиотской привычке грыз карандаш.

За окнами развиднелось, и грозные, снежные облака осветились нестерпимо-ярким светом Нёвэ – не тем золотистым солнечным светом, к которому мы привыкли на Земле, - здешний день имеет металлический оттенок, напоминающий свечение ртутных ламп. Свет заставил поблекнуть офисные мониторы, расплавленной сталью расплескался в чашке с недопитым кофе. Облака выстраивались в кольцо – грозный признак: циклон всегда возникает вместе с магнитными возмущениями; здесь это как-то связано одно с другим.   

Подошла Снежана, начала спрашивать что-то по работе. Я не сразу врубился, потом начал долго объяснять ей устройство какого-то узла; помню, пустился в рассуждения о том, что в идеале здесь нужно учитывать момент вращения и на всякий случай сделать как линейное, так и гиперболическое моделирование, потому что лучше семь раз отмерить, один – отрезать. Далось мне это гиперболическое моделирование, в самом деле – я же, типа, профессионал; «делаю качество». В какой-то момент я понял, что снова начал «умничать», и Снежана уже давно не слушала меня, продолжая кивать из вежливости. Мне стало паршиво, и я свернул разговор. Снежана поблагодарила и ушла, покачивая своим сногсшибательным задом – на мгновение металлический свет из окна упал на её волосы, выхватив из них сноп электрических искр – это было красиво. В Снежане вообще всё было красиво – шикарная женщина; слава богу, у нас с ней ничего не сложилось. Я имел статус «умника» и, возможно, неплохого товарища, и всё на этом - зря я вообще когда-то пытался это изменить – из таких попыток редко получается что-то хорошее. Таких девочек, как Снежана, надо постоянно восхищать, быть шикарным и неотразимым на фоне других, которые держатся наготове. Надо, чтобы всё время было «вау», чтобы распахнутые реснички, чтобы пресловутые бабочки в животе – а я обычный парень; ну и ладно.

Я залпом допил остывший, разбавленный – какая же гадость, боже мой – кофе, и от нечего делать пошёл посмотреть на Туннель. Он находился в центре здания, и по нему мы спускались на эйр-трекерах на  подземные стоянки и после работы выруливали на воздушные трассы, проходящие над небоскрёбами. Здания в офисном центре стоят слишком плотно, и маневрирование на трекерах непосредственно у поверхности может быть небезопасным – особенно если учесть, что там постоянно дует порывистый ветер, направление которого практически нельзя предугадать. В то же время, наверху существуют относительно стабильные воздушные потоки, которые поддерживает Служба управления погодой – в них на трекерах можно передвигаться вполне спокойно.

Напротив меня в кольцевом коридоре появилась какая-то молодёжь. Ребята то и дело смеялись и панибратски хлопали друг друга по плечу – и мне вдруг подумалось, что при этом в глубине души каждый из них наверняка опасается, что товарищ «обскачет» его по службе. Видимо, имела место какая-то дискуссия; один, в стильных очочках, кажется, с жаром обосновывал свою точку зрения; остальные не соглашались – а может, просто не принимали его слишком всерьёз; напористый очкарик горячился и не уступал. Я смотрел на них, облокотившись на стальную трубу поручня, охватывающую по периметру прозрачную колонну Туннеля. Было забавно смотреть на этих людей – гудение мощного восходящего течения в Туннеле делало их голоса неразличимыми, и от этого их оживлённая жестикуляция казалась карикатурной.

Н-да, тридцатник, - подумал я. А ведь совсем недавно и я был готов с пеной у рта спорить в кампусе о животрепещущих темах ночи напролёт. Каким важным казалось тогда всё: спорные методологии, непроверенные исследования, алгоритмы Клее-Гаусса для корректировки матриц расчёта гравитационного сопротивления и вся эта дребедень. Мы хотели поскорее проявить себя в этой жизни, – и, конечно, каждый в глубине души был уверен, что уж он-то точно сумеет вырваться вперёд остальных, стать лучшим, совершить прорыв. Всё это казалось реальным – достаточно упорно работать и не переставать верить в себя…

Я поднял голову: наверху, над горловиной Туннеля, размыкавшейся прямо в небо, неслись болезненно-белые облака, гоняя по стенам быстрые тени. Как хорошо будет подняться на эйр-трекере в это пылающее, растрёпанное ураганом небо, поймать стабильный поток и лететь, лететь домой, в мой маленький персональный жилой корпус в пригороде, возле которого я однажды посадил два карагача (и они неожиданно прижились).

Я глянул на браслет-коммуникатор – до конца рабочего дня оставалось пятнадцать минут.  Вернувшись в офис, я не спеша вымыл чашку, сложил вещи, выключил компьютер.
– Уже уходишь? – спросила меня Снежана.
– Ага, – кивнул я, – надо бы выспаться.
Она оценивающе глянула на меня.
– Да, тебе бы не помешало. Смотри, там вроде уже началось.
¬Я пожал плечами.
– Вообще, наши остаются праздновать, – протянула Снежана, как бы невзначай поправив выпавший локон своих потрясающих волос, – Не хочешь присоединиться? Выпьем… Буря как раз уляжется.
– Пожалуй, я лучше поеду, – я изобразил дипломатичную улыбку усталости. 
– Ну, смотри… Давай тогда, пока.
– Пока.
Сногсшибательный зад.
Нет, всё-таки хорошо, что у нас ничего с ней не вышло. Это явно к лучшему.

В лифте со мной ехало двое молодых людей, обсуждавших повышение их общего знакомого, Сержа, – видимо, никто из них не ожидал такого поворота событий, и за беспокойством, как же бедняга Серж справится с новыми обязанностями, сквозила плохо скрываемая зависть. Я закрыл глаза: если перестать прислушиваться к человеческой речи, то даже здесь, в центре здания, можно было расслышать, как ревёт и бьётся снаружи ветер.

Спустившись на стоянку, я забрался в свой эйр-трекер, надел шлем с магнитной защитой и вывел трекер в отверстие Туннеля. Восходящий поток мягко подхватил тяжёлую машину; я включил тягу, и трекер мягко пошёл наверх. Оказавшись наверху, я на мгновение зажмурился: по глазам полоснул ослепительный свет Нёвэ, но уже в следующий момент сработал фильтр, и стекло кабины потемнело, став золотисто-коричневым.
Я взял курс на юго-запад, где находились жилые корпуса.
Лучи яростной звезды, проходя сквозь светофильтр, ложились на руки и приборную доску тёплым, мягким свечением, напомнившим мне свет обыкновенного земного заката. Щека почувствовала лёгкое тепло. На поверхности армированного стекла бесновалась едва различимая электростатическая мозаика: магнитная буря была в полном разгаре. Не самое лучшее время для полётов – но, с другой стороны, мой трекер принадлежал к новому поколению, обладавшему улучшенной электромагнитной защитой из двух автономных контуров (по крайней мере, так утверждал производитель), да и к тому же, на мне был шлем. Внизу медленно плыли дома и улицы, торговые центры и промышленные сооружения, а на горизонте громоздились невообразимо огромные, сизо-лилового оттенка горы; их верхушки тонули в облаках. Панорама завораживала.

Неожиданный порыв ветра ударил слева и чуть не выбросил трекер из воздушного потока; я схватился за штурвал, выправляя машину. Трекер стал медленно уходить вниз. Чёрт! Это было не слишком хорошо, потому что при такой скорости ветра взлететь против него и вернуться в трассу вряд ли получится. Переключившись на ручное управление, я наклонил штурвал до отказа, ревели двигатели тяги, ревел ветер, но машина всё равно продолжала медленно проседать вниз. Придётся садиться. Вот проклятье!..
Нет, этот день явно имел намерения окончательно добить меня. Ладно, – пробормотал я себе сквозь стиснутые зубы, – keep calm.

Пока я боролся с ураганом, поток отнёс меня на окраины – здесь стояли невысокие здания по четыре, пять этажей; некоторые имели полуразрушенный, нежилой вид.
Заприметив какую-то улочку, куда меня постепенно сносила равнодействующая урагана и тяги моих двигателей, я начал осторожно поворачивать трекер, чтобы не расквасить ему нос при посадке. Это было непросто: улица была не намного шире трекера; собственно, это была даже не улица, а скорее какая-то тёмная канава между домами – я невольно подумал, не текут ли по ней помои, как по улицам средневековых городов.
Ф-фух. Трекер мягко ткнулся в землю посадочными опорами. Ну, не убился – уже хорошо.

Не поднимая стекла кабины, я огляделся.
Вокруг возвышались кирпичные дома какого-то непонятно-замызганного оттенка. Некоторые окна были разбиты, другие – обуглены пожаром; в третьих горел тусклый свет.
Я приподнял стекло.
В нос ударила вонь помойки, смешавшаяся с запахом пригоревшей стряпни: жареная картошка со шкварками. Где-то громко, срываясь на крик, ругалась баба.
Я понятия не имел, что за люди здесь обитали – скорей всего, какой-нибудь обслуживающий персонал, посудомойки, уборщики, ассенизаторы – короче говоря, весь тот народ, что проходит по третьей категории. Бедные, пропащие судьбы, которые в космос гонит нужда – но и здесь им уготовано то же самое.
Выбраться не просто.
Неподалеку от трекера стояли три мусорных контейнера; возле них сидели люди в непонятной одежде с потухшими, отсутствующими лицами.
Двое, застыв, пялились в небо; у одного из них из уголка рта свисала нитка слюны. Третий раскачивался взад и вперёд, а затем грохнулся прямо в лужу лицом, так и оставшись в ней лежать.
Никакой магнитной защиты на них не было. MSA – magnetic storm addicted, вот кто это. Я слышал о них, но ни разу не видел.
Напряжённость электромагнитного поля во время бури на Октопусе достигает таких значений, что может блокировать высшую нервную деятельность – другими словами, мозг просто вырубается, поэтому нужна защита; но MSA это как раз на руку. Их можно пожалеть: алкоголь здесь практически не достать, наркотики запрещены, но человек при сильном желании забыться всё равно находит способ...

Краем глаза я заметил какое-то движение, и заметил четвёртого человека – это была девушка-подросток, на вид не больше лет 16, в старой толстовке неопределённого цвета. Белая кожа, слипшиеся волосы, отсутствующий взгляд. Девчонка сидела, прислонившись спиной к кирпичной стене; конечности подёргивались в лёгких судорогах. Поругалась с мамашей, рассталась с парнем или ещё чего.
Мне это не понравилось. Если этим здоровякам вряд ли что-то могло навредить, то девчонку электромагнитный шок мог и убить, либо навсегда сделать идиоткой. Конечно, сейчас её это вряд ли волновало, однако потом кто-то мог бы об этом сильно пожалеть.

 Выругавшись, я вылез из кабины, подошёл к девчонке, помахал рукой перед глазами – ноль реакции; бессмысленный, остановившийся взгляд. Вздохнув, я взял её на руки и затащил в кабину. Опустил стекло. Открыл аптечку, нащупал на тощей руке едва заметную вену, вколол адреналин.
Какая же она была худая, и при этом вся какая-то грязная, запаршивевшая. Под глазами – грязные следы, наверняка от растёртых слёз.
Я вспомнил, как срываясь на истерику, где-то среди домов ругалась баба – ругалась безнадёжно, отчаянно, как бьётся в капкане загнанный зверь.

Девчонка пошевелилась, повела глазами, привстала. Она не понимала, где она.
– Спокойно, – сказал я, – Всё в порядке. Буря кончится, и ты пойдёшь домой. Посиди пока здесь.
– Ты чё за… – голос девчонки оказался неожиданно хриплым и низким, – Эй, слушай, ты какого хрена меня сюда притащил, извращенец?
Она вскочила и стукнулась о стекло кабины.
– Не кричи, – спокойно сказал я, – У тебя были судороги. Буря может тебя убить. Маловата ты ещё.
– Да пошёл ты, слышь, умник! – девчонка бросилась на меня с кулаками, – Выпусти меня, козёл! Кайфоломщик хренов…
Я равнодушно открыл кабину.
С силой оттолкнув стеклянный колпак, девчонка выпрыгнула на улицу и побежала; но через несколько шагов пошатнулась, схватилась за стену, упала и забилась в судороге, скрюченными пальцами царапая асфальт. На губах выступила пена. Худая фигурка замерла, медленно поводя отсутствующими глазами, растянув рот в бесноватой улыбке.   

– Не хочешь, как хочешь, – пробормотал я. Стоило только адреналин тратить. Я захлопнул стекло и отвернулся. Надо было как-то убить время – я порылся в бардачке, вроде у меня там валялись какие-то книжки – о, пожалуйста: «Утраченные иллюзии». Как символично.
Я открыл книгу, прочитал пару страниц и бросил её обратно.
Ураган стихал, надо мной стремительно неслись низкие облака; ветер бросил на стекло первые дождевые капли. Он по-прежнему оставался сильным, но, пожалуй, уже можно было попробовать взлететь.
Я нажал на гашетку, взвыли турбины; я выжал штурвал на себя.

Ветер здорово проредил листву моих карагачей, но сами они стояли целые и невредимые. Пока я шёл к дому, облака разошлись, брызнул свет, и металлически заблестели дождевые капли на листьях, усыпавших асфальтированную дорожку.
Я взглянул на браслет: «одно непрочитанное сообщение».
Снежана писала, что меня хотят утвердить на руководство новым проектом, стартовавшим в понедельник. В качестве оплаты указывалась семизначное число.
Не зря я оставался после работы и пересчитывал за другими по несколько раз.   
Это был успех.
Ещё два или три месяца такого же драйва, но уже в качестве руководителя. Хорошие деньги. Неплохая должность. Когда-то я мечтал о таком.
Запах пригоревшей картошки со шкварками не выходил у меня из головы. Я вырос в подобном местечке: летом там вечно тянуло стряпнёй от соседей, маленькие квартирки лепились друг к другу в проседающем, медленно уходящем под землю доме; вечно где-то звучала ругань или пьяный смех, плакали дети, лаяла запертая собака, из дешёвых колонок ухала музыка, под которую женились и справляли поминки, и пили, пили, пили.
Затем был колледж, потом университет, за ним стажировка; однажды моё резюме неожиданно было одобрено рекрутинговым агентством, занимавшимся отбором кадров для новой стройки на Октопусе, и вот я здесь. Наконец-то пошли нормальные деньги; я сумел разделаться с долгами. Перевёз родителей в новую квартиру в приличном районе. Купил себе типовой домик.  Посадил карагачи.
Я никогда не останавливался. Это было не то что бы желание стать первым: мне страшно было снова оказаться среди последних.
Два или три месяца. Потом, возможно, ещё пара проектов. В конце года поеду в отпуск. Завтра нужно будет сделать несколько звонков.
Я опустился под дерево, сев на траву.
По идее, надо было радоваться – но больше всего мне хотелось нажать на паузу, ни о чём не думать, ничего не воспринимать, не ощущать. Однако жизнь неслась вперёд со скоростью, когда просто так уже не остановиться.
Я вспомнил остекленевшие глаза мужиков из переулка и своё снисходительное сочувствие – как это было опрометчиво!  Конечно, им не светит «семизначная» зарплата; но я был не свободнее и не счастливее их: – по идее, мы все были в одной лодке, крутились в одном и том же колесе, и этому не было конца.

Буря уходила; однако магнитные возмущения обычно сохраняются ещё около получаса.
Я усмехнулся и отстегнул шлем. Замигали предупреждающие красные огоньки, но мне было плевать.
Прислонившись затылком к шершавой мокрой коре, я успел почувствовать, как виски налились ватной тяжестью, и провалился в белый магнитный сон.

20.05.2007 – 18.06.2018