Выпрямление имен. Книга 2. Глава 10

Кто спасает ближних своих, уже свою душу спас.
   

Первоначально я решил, что  из Иркутска в Харбин Глафира Аристарховна Чакирова  с детьми выехала в 1924 году, официально и с целью работы на КВЖД как советские граждане. Из письма же Светланы Лукиной стало известно, они с мамой прибыли в Харбин совсем с другой целью. Они узнали о прибытии в Харбин с отступающими войсками Владимира, взяли билеты через Маньчжурию  до Владивостока, потому как КВЖД тогда была наша, и сошли в Харбине, где  попросили убежище. Не приняв местного гражданства,  стали лицами без гражданства.  А может убыли, как выше указанная Нина Мокрицкая, в железнодорожном составе для всех желающих покинуть СССР?
Долгое время оставался тайным путь Владимира в Китай. Известно было, что он учился в кадетском корпусе в Иркутске. Как далее сложилась его жизнь, приходилось только гадать. Потихоньку во всех его перипетиях удалось разобраться.
 
На время прибытия Чакировых в Маньчжурию, население Харбина составляло около полумиллиона человек, из них русских около 150 тысяч. Кроме них:  маньчжуры, китайцы, японцы и корейцы.  После разрухи в России, жизнь в Харбине казалась припевающей. И потом, город для Чакировых был знаком.
Вечером центр части Пристани выглядел нарядно. Китайская улица хорошо освещалась, сверкали витрины отеля «Модерн», ресторана «Новый Свет». В 20-х годах на Китайской улице располагались небольшие специализированные магазины по торговле пушниной, обувью и часами фирмы «Эскин и К», «Бринер и К». Особой популярностью пользовался пушно-меховой магазин П.Ф.Кузнецова.
Писатель, а ныне академик Г.В.Мелихов, живший в то время в Китае, отмечал чрезвычайно высокую концентрацию русской интеллигенции. В Харбине имелось три консерватории, две балетные школы, музыкальный техникум, опера, оперетта, балет, симфонический оркестр.

Первые сведения о Чакировых в Харбине обнаружились в рассказе  Марии Павловны Трусовой о старце Отце Игнатии: «Ещё юношей приходил Никита Чакиров со своей матерью к Отцу Игнатию, старцу мужского Казанского монастыря в Харбине. Старец указал ему на молодого священника - инока, отца Филарета, и сказал ему: «Ты будешь полезен ему». Это был один из рядовых братьев Казанского монастыря. Юноша, опустив голову, плакал, когда Старец говорил это его матери. А через 20 лет так и вышло, отец Филарет став Митрополитом, презрел Никиту, который стал ему преданнейшим келейником, шофёром и охранником. Не имея своей личной жизни, точнее сказать — отказавшись от нее, Никита всю свою жизнь отдал служению монаху, на которого указал прозорливый Старец".
Мария Павловна со многими харбинцами уехала в Австралию. Таких было много. В 1962 году в Австралию уехал Жернаков Владимир Николаевич – экономист, этнограф, историк русского краеведения в Маньчжурии. Он издал в Мельбурнском университете ряд работ о русских ученых-краеведов в Китае.

Натолкнулся на китаиста Шкуркина Павла Васильевича, переводчика на КВЖД .  Многие сведения о русских гражданах в Австралии стали известны мне из упомянутой книги «Русский Харбин». Многие статьи в ней были перепечатаны из журналов «Сидней». № 7, 1979 года,  № 10,  «Австралиада» 1994 года № 1.
Оказался в Австралии и бывший консула в Кобдо  и Улясутае Хионин Алексей Павлович . С 1928 по  1936 года он состоял профессором монголоведения в Японо-Русском институте в Харбине. Был переводчиком в Главной военной комендатуре Советской Армии в городе Дальний и юрисконсультом по вопросам китайского права на КЧЖД. В 1950 году с семьей переехал в Австралию, где и скончался.  Не исключено, что был знаком лично, а по бумагам несомненно, с Усинским пограничным начальником Чакировым, так как тоже участвовал в присоединении Урянхая к России.

Алексей Павлович Хионин был одним из лучших переводчиков с монгольского и китайского. Переводчики — тема для меня близкая, потому как сам к ним долгое время имел отношение. В китайскую (1900-1901гг.), японскую (1904-1905гг.) и в последующие кампании на Дальнем Востоке, обеспечение армий переводчиками оказалось делом неподготовленным. С языками противника и местного населения войска европейской России были совершенно незнакомы, а в войсках Восточной Сибири лиц, знающих эти языки, можно было сосчитать по пальцам.
«Названный вопрос, - утверждали специалисты, - осложнялся тем обстоятельством, что на театре военных действий приходилось иметь дело, кроме китайского и японского, также с корейским и монгольским языками. Насколько вопрос переводчиков был поставлен неудовлетворительно, можно заключить из приводимых цифровых данных.

 а) японский язык Переводчиков японского языка на всю армию имелось всего 11 человек, из коих 8 Восточного Института и 3 вольнонаемных (из них один знал только разговорный язык). Таким образом, даже не было возможности снабдить переводчиками японского языка столь крупные единицы, как корпуса и отряды. Из всех одиннадцати переводчиков только один, господин Тихай, а впоследствии, с приездом господина Ханпильменя, могли читать японские рукописные документы, какими являлись казенная переписка, частные письма, дневники и т. п., служившие важнейшими документальными данными для определения частей войск противника. Между строевыми офицерами почти вовсе не было знающих японский язык.
б) китайский язык. Более благоприятно обстояло дело с переводчиками китайского языка, так как число офицеров из Восточного Института, знающих этот язык, было значительно большее. Почти все корпуса имели интеллигентных переводчиков-офицеров или студентов названного института.

Кроме того, при строевых частях состояли простые китайцы в качестве переводчиков для сношений с местным населением. Нельзя не отметить, что этот элемент был малонадежный: давались даже  указания, что через посредство этих последних передавались японцам сведения о наших войсках и кроме того, китайцы злоупотребляли нередко своим положением во вред местному населению, что вызывало жалобы и портило наши отношения к нему.
Эти переводчики  в мирное время служили у русских – подрядчиками, приказчиками и тому подобное. Жалованье им платили от 30 до 70 рублей.
в) что касается переводчиков корейского языка, то их было достаточно: 1) потому, что в Корее приходилось действовать незначительному числу войск, и 2) в Южно-Уссурийском крае жили корейцы, русские подданные, которые очень охотно поступали в войска переводчиками. Лиц, знающих корейский язык письменно, было сравнительно немного. Но недостаток в ученых переводчиках не ощущался особенно остро, так как несравненно большей части армии вовсе не приходилось действовать в Корее и поэтому сношений с корейским населением и властями почти не было.

г) монгольский язык Знающих язык литературно, т. е. разбирающих монгольскую письменность, было только двое: студент С-Петербургского Императорского Университета В. Шангин и окончивший Восточный Институт Хионин. Что же касается разговорного языка, то таких переводчиков можно было находить в достаточном количестве между казаками бурятами. Недостаток лиц, знающих монгольский язык, был менее ощутим, так как нашим войскам мало приходилось иметь дело с монголами.
Основательное знание японского языка, в особенности умение разбирать японскую рукопись, являлось необходимым условием для разбора японских документов, которые представляли самый ценный материал для разведки. Между тем таким знатоком японского языка и рукописи, как выше указано, был на все три армии по первому времени только один – господин Тихай - уроженец г. Токио, сын бывшего псаломщика при Посольской церкви. Господин Тихай все время находился с начала кампании при штабе Маньчжурской (потом 1-й Маньчжурской) армии, куда и посылались не разобранные рукописные документы из других армий.

В начале мая 1904 г. г. прибыл второй переводчик японского языка, умеющий разбирать японскую рукопись, служивший ранее переводчиком при нашем консульстве в Чемульпо, бывший лектор Восточного Института, корейский подданный Ханпильмень.
Нельзя не отметить ту пользу, какую принес армии Восточный Институт (во Владивостоке). Строго говоря, слушатели последнего – офицеры и студенты – были единственные надежные и интеллигентные переводчики. Необходимо упомянуть о книгах-переводчиках (словарях), коими снабжались войска. Общий их недостаток заключался в том, что слова и предложения изображались не иероглифами, а русскими буквами. Так как этим способом не могло точно передаваться произношение восточного языка, то слова и предложения часто оставались непонятными. Исключение составлял словарь китайского языка, составленный Яковом Брандтом (в Пекине), в котором слова и предложения изображены не только русскими буквами, но и китайскими иероглифами. Этот последний способ имел то огромное преимущество, что неправильность произношения русскими китайских слов уточнялось прочтением китайцем соответствующих иероглифов.

Проблема наличия переводчиков китайского языка, а точнее их отсутствия, существовала в России во все времена. Впервые «Школа русского языка при Дворцовой канцелярии» в Пекине была создана в 1725 году Считается, что ее первым преподавателем был Осип (Иосиф) Дьяконов, причетник первой Русской духовной миссии (РДМ). Первым преподавателем китайского и маньчжурского языка в России считается китаец Чжоу Гэ (в крещении Федор Петров). Он был приглашен в Петербург из Тобольска.
На основании пятого пункта Кяхтинского трактата (1727) с попутным торговым караваном в Китай были отправлены первые ученики РДМ для обучения языков за счет «царского иждивения»: Лука Воейков, Иван Шестопалов (Яблонцев), Иван Пухарт (Бухарт) и Федор Третьяков. Во главе каравана был поставлен Лоренц Ланг. Кстати, Л. Ланг  в 1724 году по указанию Петра I исполнял обязанности уполномоченного по решению пограничных споров и дел о перебежчиках. В тот период под его началом находился подполковник И.Д. Бухгольц с личным составом около 3 тыс. человек.
Для истории отношений с Китаем Бухгольц фамилия значимая. Генерал-майор, участник Азовских походов, Северной войны. По указу Петра I искал россыпное золото и строил крепости по Иртышу. Заложил на реке Омь Омскую крепость, был комендантом Нарвы, командиром Якутского полка и комендантом Селенгинской крепости. Присутствовал при подписании Кяхтинского договора в 1721 году с Китаем. Потому, наверное, и стал генеральным правителем пограничных с Китаем областей.

Мне его фамилия вспомнилась, когда пришлось разбираться по сотруднице Никельского пограничного отряда Бухгольцевой, которая решила выдвинуть себя кандидатом в местные депутаты. Дело хорошее, но генерал Бирюков в Мурманске, начальник управления  опешил, когда информацию об этом узнал из газет. Существующая система централизации не позволяла проявлять какие-либо инициативы на местах. Эта болезнь времени у нас еще не излечилась.
Из всех учеников первой и второй духовных миссий в Пекин, успехами в изучении языков выделялся Рассохин, первый русский китаевед, положивший начало изучению Китая, маньчжурского и китайского языков в России. Илларион Калинович Рассохин родился  в селе Хилок, вблизи Селенгинска. В числе других учеников был принят в школу монгольского языка при Иркутском Вознесенском монастыре. Рассохин и два его товарища по школе Шульгин и Пономарев  отправились в Китай в 1729 году в составе второй РДМ. Им было положено жалование по 130 рублей в год каждому
Занятия в первой российской школе маньчжурского и китайского языков начались 19 июня 1739 года Из числа учеников латинской школы при Славяно-греко-латинской академии в Москве в нее вошли Алексей Леонтьев «бывший рекрутский канцелярии подьячего Леонтия Сидорова сын» и Андрей Канаев «московской рыбной слободы купецкого человека Михаила Иванова сына Канаева сын».

Позднее Леонтьев и Канаев были отправлены с РДМ в Пекин. Жизнь в Пекине была крайне трудной и члены миссии ждали смены «как избавления от ига египетского». Леонтьев и Канаев просили выдать им деньги на платье: «прикрыть нагототу и холоду». Вместе с Леонтьевым и Канаевым в миссии учился Алексей Владыкин. Он закончил обучение и служил в Якутском пограничном полку, где «сверх полковых дел» использовался как переводчик маньчжурского и китайского языков, возглавлял караваны в Китай. Спустя 250 лет в Якутске снова появились пограничники. В начале XXI  века там было сформировано Пограничное управление ФСБ по Республике Бурятия.
По возвращению в Россию Рассохин создал  свою школу в которую прибыли четыре ученика: Яков Волков, Леонтий Савельев, Степан Чекмарев и Семен Корелин. Самым способным из них был Волков, который первым перевел «Сышу» («Четверокнижие»). Школа Рассохина просуществовала 10 лет до 1751 года. Он же ушел на службу в Коллегию иностранных дел. В 1757 году Коллегия иностранных дел в помощь Рассохину направила переводчика,  поручика А. Леонтьева.

Он был  аттестован, как  «жития трезвого и честного и по примерному китайскому и маньчжурскому языкам ученого и знанию достоин быть в Коллегии иностранных дел», с чином поручика. 
Еще один ученик миссии Сахновский остался в Селенгинске у пограничного комиссара И.В.Якоби. Одним из первых синологов следует назвать и Агафонова Алексея Семеновича, который стал переводчиком в Кяхте и там скончался.
Коллегия иностранных дел за большие заслуги представила А. Леонтьева к чину губернского секретаря и наградила денежной премией в 400 рублей.  В 1767 году  его прикомандировали в качестве переводчика для «исправления канцелярских дел» к гвардии поручику Ивану Кропотову, посланному Екатериной-II для урегулирования пограничных споров. В результате переговоров Кропотова подписали дополнительные статьи к Кяхтинскому трактату, в которых уточнялись вопросы  юрисдикции перебежчиков и торговых пошлин. По возвращению Леонтьев активно участвовал в общественной жизни,   издал много трудов и участвовал в составлении «Наказа» Екатерины II.

 Когда Леонтьев скончался, его место переводчика Коллегии иностранных дел занял вызванный из Иркутска Федор Бакшеев, бывший ученик шестой миссии. Фамилия Бакшеев мне встретится по службе в Хабаровске. Я познакомлюсь с майором Геннадием Николаевичем Бакшеевым, старшим офицером отдела в Сковородино и тоже специалистом по Китаю. Позднее нас сведет совместная служба в округе. Был ли он в родственных отношениях с однофамильцем и переводчиком Коллегии иностранных дел, Федором Бакшеевым, осталось неизвестным. Известно, что служба Г. Бакшеева продолжится в Благовещенском отряде и закончится трагически — в 90-е годы он застрелится при невыясненных обстоятельствах.
В мае 1788 года при Коллегии иностранных дел официально учредили школу подготовки переводчиков китайского и маньчжурского языков. Преподавал Антон Владыкин, ученик седьмой миссии в Пекине. По национальности калмык, из «верноподданных торгоутов», крещенный в Астрахани, окончил Троицко-Сергиевскую семинарию, учился в Пекине. Из учеников школы только один М. Сипаков  был включен в состав девятой РДМ под началом Н.Я.Бичурина.  Владыкин состоял главным переводчиком полномочного посольства во главе с графом Ю.А.Головниным в 1805 году. Посольство закончилось неудачей, но это не повлияло на отправление девятой миссии во главе с Н.Я.Бичуриным.

Кроме того, что Н.Я.Бичурин был чуваш и хуннских корней, в его фамилии корень «чур» выдавал принадлежность его предков, как «бий», «бек», к знати. По Л. Гумилеву «чур» - титул вождя. Таким образом, к знатным людям, по кочевым понятиям, можно отнести Мичурина, Чурина, Чурбанова, Чурова, Чурнасова, Акчурина и Качуру. Интересно, что в Харбине  в 30-е годы прошлого века существовало литературное общество «Чураевка» и процветала торговая фирма «Чурин и Ко».

 А может ли иметь конец, то что не имело начало?

Иакинф Бичурин, до монашества Никита Яковлевич Пичуринский, сын священника Якова Данилова, родился 9 сентября 1777 года в с. Акулово Свияжской округи. Окончил Казанскую духовную семинарию. Приехал в Пекин 10 января 1808 года Много труда вложил  в составление китайско-русского словаря и «Описания Пекина», перевел несколько трудов, привез с собой 12 ящиков книг, ящик своих рукописей, ящик с картами и планами.
В марте 1831 года с помощью Бичурина в Кяхте был открыт класс по изучению китайского языка в составе 10 учеников.  Сохранились некоторые записи о его поездке в Кяхту. Из Петербурга он выехал вместе с бароном Шиллингом. Помогал готовить поездку Директор Азиатского департамента, тайный советник, грек Родофиникин. В Китай собирался с ними поехать и А.С. Пушкин, но царь и граф А.Х. Бенкедорф его не пустили. О своих тогдашних впечатлениях Пушкин написал так:

                Им овладело беспокойство
                Охота к перемене мест.
                Весьма мучительное свойство
                Немногих добровольный крест…

Еще  Пушкин писал: «Правление в России есть самовластие, ограниченное удавкой». Не разрешили, не пустили. А чего казалось бы? По некоторым оценкам, уже тогда Россия шла к пропасти. При Екатерине II впервые появились массовые поселения политических ссыльных: Камчатка, Нерчинск, Тара, Оренбург, Пустозерск, Рогвервик (порт Палдиски в Эстонии). 
По Сибири Бичурин и барон проехали 568 станций, переменили 12 тысяч лошадей, преодолели 53 переправы через крупные реки. Только через Волгу переплавлялись 10 раз, 2 – через Каму, 8-через Иртыш, 2 – через Обь. Вот какие в то время были поездки по Сибири!

 Был Бичурин на Нерчинских рудниках, на Петровском заводе, где комендантом в то время состоял Станислав Романович Ленарский. Поляк, который интересовался «разными каменьями и самоцветами». На Петровском заводе содержался друг Бичурина, декабрист Николай Александрович Бестужев. Он встречался с ним и много узнал о других каторжанах: Корниловиче, Муханове, Одоевском, Бобрищев-Пушкине, Муравьеве, Оболенском, Волконском, Трубецком, Якубовиче.
Иакинф сделал для себя открытие. Оказывается не только русские интересовались этим краем и местными народами. На берегу реки Селенга уже десять лет как жил английский миссионер Роберт Уайль. Вот у кого «постоянная тяга к чужим краям».
Был еще такой англичанин как А. Стейн. Он собирал в Центральном районе Китая манускрипты и произведения искусств. Через Кашгар и русскую границу, через Ош и Андижан в ящиках отправлял ценные находки в Британский музей. Все это, естественно, шло через Россию без всякой пошлины. Наши цари и пограничные начальники для иностранцев делали все, что они захотят.

В тот период в Кяхте местным пограничным начальником был Петухов, директором кяхтинской таможни – Голяховский. Должность китайского пограничного начальника называлась – заргучей. В Кяхте Бичурин познакомился с Игумновым Александром Васильевичем, переводчиком монгольского языка. Его отец тоже был переводчиком пограничного правления в Кяхте. Он трижды исправлял должность пристава, сопровождающего наши духовные миссии в Пекин. Сам Александр Васильевич был в Китае бессчетное количество раз. Постоянно жил в Верхнеудинске и составлял большой монгольский словарь.
 28 ноября 1832 года состоялось официальное решение открыть в Кяхте училище. Преподавателем стал К.Г.Крымский, студент десятой духовной миссии.  Он как переводчик Азиатского департамента участвовал в переговорах во время экспедиции по Амуру. А когда он умер, то и Кяхтинское училище  прекратило свое существование.  А что Шиллинг.?

       «О, сколько нам открытий чудных
       Готовит просвещенья дух
       И Опыт, сын ошибок трудных,
       И Гений, парадоксов друг,
       И Случай, бог изобретатель..."

Ряд исследователей полагает, что эти пушкинские строки посвящены П. Л. Шиллингу.
Барон Пауль (Павел Львович) Шиллинг фон Канштадт был физиком и востоковедом, криптографом и литографом, но известен он главным образом как изобретатель электромагнитной телеграфии и электроминной техники.
Бывший военный и даже офицер Генерального штаба, участник войны 1812 года,  увлекся Востоком. Путешествуя с И. Бичуриным, он организовал целое предприятие по переписке уникальных сочинений, собрав для этого в Кяхте самых искусных каллиграфов из бурятских храмов. Эти переписчики (их собиралось иногда до двадцати человек) жили в войлочных юртах, которые были для них поставлены прямо во дворе дома, где жил Шиллинг. П. Л. Шиллинг классифицировал, перевел и дал описание собранной им коллекции. Чтобы судить о масштабах этой работы, достаточно сказать, что описание одной лишь тибетской энциклопедии, так называемого "Данджура", составило 800 листов, содержавшихся в трех томах систематического и в одном томе алфавитного индексов. Письменные памятники восточной культуры, собранные Шиллингом, составили несколько больших коллекций, явившихся значительным вкладом в наши отечественные хранилища.

Перечень книжных богатств, собранных Шиллингом за восемнадцати месячное пребывание в Восточной Сибири, содержал более шести тысяч наименований, из которых число тибетских и монгольских сочинений и трактатов достигало двух тысяч. Одна лишь транспортировка этой коллекции из Кяхты в Петербург стоила ученому более 8 тысяч рублей. Таким образом, трудно назвать какого-либо другого ориенталиста, через руки которого прошло бы столько письменных памятников восточной культуры, сколько их прошло через руки Шиллинга. После пребывания в Забайкалье он стал крупнейшим коллекционером и знатоком восточной книги.
В 1835 г. в Азиатский музей поступила первая коллекция Шиллинга из 2600 томов, собранная им еще до поездки в Восточную Сибирь. Он внезапно скончался 6 августа 1837 года.
Бичурин оставил мир 11 мая 1853 г. в келье Александро - Невской лавры, всеми забытый, среди ненавидящих его за вольнодумство монахов. В этом году в Китае тоже произошли заметные события: на острове Тайвань вспыхнуло восстание; река Хуанхэ решила изменить свое русло, что принесло многочисленные бедствия многотерпимому китайскому народу («лао бай син»).

Главная книга И. Бичурина «Китай в гражданском и нравственном состоянии» вышла в 1848 году, ровно за 100 лет до моего рождения. В книжном магазине эта книга мне попалась однажды на Комсомольской улице возле Финляндского вокзала в Петербурге. Замечательное издание, но дорогая, мне оказалась не по карману. Вот такие были  времена.
Бичурин написал и другие труды: «Записки о Монголии», «Описание Тибета» и еще много исследований и изысканий.. Есть еще один ему памятник. Стоит он в некрополе Александро-Невской лавры в Санкт Петербурге. На посеревшем от времени и непогоды на черном обелиске выбито «Иакинф Бичурин», а пониже столбик китайских иероглифов и даты 1777 – 1853 гг. Если кто захочет  побыть рядом с Бичуриным, тому, при входе в Некрополь, следует повернуть налево и пройти буквально до угла. Обелиск стоит недалеко от ограды и, видимо, был установлен так вдалеке, чтобы не каждый мог сюда добраться.

Когда заходит речь о Бичурине, я всегда вспоминаю своего однокашника по Москве Олега. Родом он был, как и Бичурин, из Чувашии, из районного центра Шемурша. Начиная с 4-го курса, мы с ним учились в одной группе и вместе жили в общежитии. До учебы он служил пограничным контролером на ОКПП «Шереметьево», а после остался трудиться в стенах ВУЗа на кафедре страноведения. До этого успел съездить на стажировку в Сингапур. По тем временам, когда я бродил по болотам Хабаровского края, это было пределом мечтаний. Проезжая Москву, я частенько заходил к нему, подпитывался столичными новостями, слушал пластинки с китайской музыкой и просто отдыхал от границы.
Олега не стало 4 марта 2000 года, похоронили его на родине.   
В 1837 году на Восточном факультете Казанского университета была открыта кафедра китайского языка. Возглавить кафедру был приглашен бывший член РДМ Даниил Сивиллов. Спустя 14 лет, по возвращению из Китая, исполнять обязанности экстраординарного профессора китайского и маньчжурского языков в Казанском университете был назначен В.П.Васильев. Со временем Восточный факультет в Казанском университете был закрыт и переведен со всем профессорско-преподавательским и некоторыми студентами в Петербург.

Кафедра в Казани просуществовала 18 лет, результаты трудов были скромные. Окончило курс за это время всего 42 % поступивших студентов. Обучение было трудным (4-5 лет), а перспективные должности плохо оплачивались. Например в Иркутском губернском управлении жалование переводчика составляло 285 рублей 92 копейки в год, в канцелярии Кяхтинского градоначальника – 300 рублей, в то время как старший преподаватель в ВУЗе получал 514 рублей, учитель каллиграфии или лектор – 400 рублей.