Последний романтик

                (Константин  Паустовский)
      Никому я не завидовал белой завистью так, как Константину Паустовскому! Этот удивительный человек прожил не одну, и три жизни: одну реальную, вторую в своих мечтах, третью – в своем творчестве.
   У прозаиков встречаются два типа поэзии: поэзия чувственная и поэзия нравственная. К первому типу писателей можно отнести Мопассана, Набокова, Бунина. Ко второму типу Толстого, Чехова, Достоевского. Сравните два самых лучших, на мой взгляд, рассказа в русской литературе (схожие по сюжету): «Дама с собачкой» Чехова и «Солнечный удар» Бунина и вы почувствуете, поймете разницу.
  Следует сказать, что побудительным мотивом для написания прекрасной (может быть, главной, сокровенной) книги  «чувственным» писателем нередко бывает сильное нравственное чувствование, например, тоска по Родине. Мы ценим то, чего лишились, тоскуем по тому, что потеряли. Такова диалектика наших чувств. Если бы не было революции, если бы не было эмиграции, ностальгии – то не были бы написаны такие прекрасные книги, шедевры Русской литературы, как «Другие берега» Владимира Набокова и «Жизнь Арсеньева» Ивана Бунина.
  Константин Паустовский  обладал уникальным даром, в его творчестве соединялись и чувственная и нравственная поэзия! Он не эмигрировал, сумел сохранить, несмотря на все потери, лишения, бури и тревоги мятежных времен свой светлый гуманный романтизм, свою веру в Родину, веру в счастье. Он скитался по стране, изъездил все ее уголки, был свидетелем самых знаменательных событий – он видел все это, пережил и воплотил в своей главной книге «Повесть о жизни».
  Ему довелось жить в самый драматический период истории страны. Конец 19-го века, предчувствие скорого конца дряхлой, самодержавной России, предчувствие революции. Первая мировая война – страшная кровавая бойня ( он работал санитаром на санитарном поезде и видел кровавую изнанку этой бойни). Революция – неотвратимая, освободительная и жестокая. Гражданская, опустошительная война, война всех со всеми. Белые, красные, деникинцы, махновцы, петлюровцы – все это он пережил в Киеве и описал. Послевоенная разруха, опустошение, голод, повсеместная нищета и разор. Голод в Крыму, оставшемся после ухода белых (которые увели с собой весь военный и торговый флот) без помощи, без продовольствия. Одесса, переживающая голод, холод, разгул бандитизма, но не теряющая оптимизма и юмора. Но ему и там не давала покоя «муза дальних странствий»: из Одессы, чуть не утонув на стареньком пароходе «Пестель» во время чудовищного шторма, он попадает на Кавказ, в Сухум, где старые феодальные порядки причудливо смешались с новым, послереволюционным укладом жизни. Из Сухума, он отправляется в Батум, потом в Тифлис, из Тифлиса в Армению. В 23-м году, вернулся в Москву, стал редактором Роста, начал печататься.
Судьба, его страсть к необычайному  забрасывали его то на Кавказ, в Колхиду, то в выжженную прикаспийскую пустыню у Кара-бугаза, то на самый юг – в Гурьев, Мангышлак, то на север. Он писал:  «Первая поездка моя на север -  в Ленинграде, Карелию и на Кольский  полуостров – просто ошеломила меня…Я узнал пленительную власть севера. Первая же белая ночь над Невой дала мне больше для познания русской поэзии, чем десятки книг и многие часы размышления над ними». Он объездил всю страну: был на Кавказе, на Украине, на Алтае, в Сибири. Во время войны он работал военным корреспондентом на Южном фронте. А после войны снова странствовал: был в Болгарии, Чехословакии, Польше, плавал вокруг Европы, повидал Италию, Францию, Кипр. И всюду он искал и находил сюжеты для своих замечательных рассказов!   

Он был свидетелем знаменательных исторических событий. На его глазах произошло убийство Столыпина. Он видел, как хоронили легендарного одессита Сашку Гамбринуса. Отвечал на вопросы царя,  Николая второго. Слышал выступление Ленина на митинге в Москве. Учился в гимназии и был знаком с Михаилом Булгаковым. Видел напыщенного, карикатурного гетмана Скоропадского. Слушал романс Вертинского, который пел о юнкерах, убитых под Киевом. Присутствовал в качестве журналиста на первых заседаниях ЦИК, где Свердлов спорил с меньшевиками. Видел Сталина, и многих других…


  Видел, знал талантливых, замечательных людей той эпохи: Михаила Врубеля, Исаака Бабеля, Владимира Маяковского, Максима Горького, Илью Ильфа, Эдуарда Багрицкого, Александра Грина, Владимира Гиляровского,  и многих других, знал многих писателей и поэтов.

  Еще в  детстве ярко проявился (пугая близких и родных) его дар воображения, его необыкновенные фантазии, стремление увидеть воочию и познать то, о чем он грезил.  Он  был не просто любопытным, пытливым человеком. Его всегда мощно тянуло к себе все неведомое, неизвестное, непознанное. В этом он был сродни гениям, которые отталкиваются от всего привычного и притягиваются ко всему необычному, неведомому.
 
  Еще с детских лет в нем развилось и крепло стремление к экзотике.
   Он читал запоем книги Джозефа Конрада, этого поэта парусного флота; изучал карты, отыскивая там загадочные острова, проливы, страны; слушал рассказы тех, кто побывал в неведомых дальних странах.
 «В юности я пережил увлечение экзотикой. Желание необыкновенного преследовало меня я детства….юношеская приверженность моя к экзотике приучила меня искать и находить живописные и даже необыкновенные черты в окружающем».
  Любой, самый простой, обыкновенный предмет, растение, действие – окутаны у него ореолом таинственности, экзотики.
  «Как рассказать, что за цветы эдельвейсы? Это трудно. Вообще говоря, они похожи на маленькие звезды, закутанные по горло в белый мех, чтобы не замерзнуть от прикосновения льдов».
  «То тут, то там она (река) закручивала среди изумрудного потока полосы пены, похожие на страусиные перья».
  «Я впервые видел буковый лес. Это был светлый лес, торжественный и величественный, как византийский собор».
 
  Он был похож на сказочного чародея, умевшего разглядеть необыкновенное в обыденном: в маленькой травинке волшебный цветок, среди лесных деревьев ; величественный собор, в горной вершине – золотой самородок «такой величины, что его блеск, очевидно, был заметен даже на луне».

  Вот что писал о нем Исаак Бабель, замечательный писатель, один из самых проницательных людей в своем лаконичном предисловии к сборнику рассказов молодых одесских писателей: «…Душевным и чистым голосом подпевает им Паустовский, попавший на Пересыпь и необыкновенно трогательно притворяющийся, что он в тропиках».

   И только прожив полжизни, «переболев» экзотикой, он попал в Мещерский край, увидел, почувствовал и полюбил Среднюю Россию, как свою настоящую родину!
  Он писал: «Я не знаю страны, обладающей такой огромной лирической силой и такой трогательно живописной – со всей своей грустью, спокойствием и простором – как средняя полоса России. Величину этой любви трудно измерить».


  Две загадки, две тайны таит его жизнь.

Первая: когда читаешь  книгу «Повесть о жизни», то не можешь отделаться от мысли, что судьба, провидение таинственным образом охраняло этого человека. И было от чего охранять и спасать: он столько раз рисковал своей жизнью.
- Он опоздал на госпитальный пароход «Португаль», который вскоре после отплытия разбомбили и потопили немцы.
- В 20-ти верстах от Барановичей (в Белоруссии) он, с другими санитарами попал в ловушку (деревню, все жители которой были заражены оспой). Там он похоронил свою любимую женщину, Лелю, умершую от этой страшной болезни.
- Его тяжело ранили в ногу на дороге в Несвиж. Он крикнул на коня и тот успел стащил его в кювет с дороге, по которой промчался через несколько минут громадный санитарный обоз. Он непременно раздавил бы его. После этого он стал терять сознание, но успел включить фонарик – по свету фонаря его нашли и отвезли в Несвиж санитары.
- Его чуть не загрыз, вцепившись в затылок, бульдог офицера, которого он спасал от приступа эпилепсии.
- Его унесло штормом в море на утлой лодочке у Таганрога. «Счастлив ваш бог» - сказал ему седой смотритель порта, когда он вернулся из штормящего моря и сумел пробиться сквозь бушующие у мола волны.
- Когда он ехал без документов из осажденной Москвы  в Киев, его хотели расстрелять матросы. Спас его комиссар Анохин, и выписал разрешение на выезд.
- Он чуть не утонул на дряхлом пароходе «Пестель», попавшем в чудовищный 11 бальный шторм.
 - В него стреляли в Ялте, но не попали.
- Его не убили дезертиры на горном перевале близ Сухума.
-  В Москве рабочие, дравшиеся с юнкерами, приняли его за вражеского пулеметчика и поставили к стенке, чтобы расстрелять. Его опять спасло чудо!
- Он умирал в Сухуме от ужасных приступов малярии, но не умер.
- Умирал от тяжких приступов астмы, но остался жив.
- Однажды ночью Батуме его чуть не убил сумасшедший маньяк-убийца. Паустовский успел проснуться в последний момент и выбежал на лестницу гостиницы и позвать на помощь, после чего потерял сознание.
- По пути в Москву он тяжело заболел сыпным тифом, но выздоровел!

  И, все-таки, он выжил, остался жив! Потому, что судьба, Провидение  таинственным образом хранило его. Спасало его, чтобы он сумел написать обо всем увиденном, прочувствованном, пережитом главную свою книгу: «Повесть о жизни».
   Я думаю, что  не случайно  судьба вела его замысловатой, но верной дорогой! Вот что писал он сам:  «Я понимал, что по существу говоря, я всю жизнь плыл по течению, но, как это ни казалось странным мне самому, течение несло меня именно туда, куда я хотел».
  И еще одно его признание: «Вообще в жизни мне везло. Почти каждый день я узнавал или видел что-то новое. А чем больше узнаешь, тем интереснее и, как это ни покажется странным, таинственней делается жизнь».
 
  Вторая загадка его жизни – его страсть к одиноким скитаниям.  Прелесть и боль одиночества. Прелесть познания мира и боль оттого, что ты постоянно оторван от мира родных, близких людей.
Куда бы не забросила его судьба  – в осажденный Киев, в стонущую от холодных ветров Одессу, на Кавказ, на Север – всегда он вырывался из круга привычной жизни редактора, журналиста и отправлялся в незнакомый, неизведанный, но такой манящий мир природы. Мир гор, лесов, озер, цветов и трав, мир звуков, запахов, света.
   Причина его скитальчества не только в его тяге к экзотике. Это было проявлением его инстинкта самосохранения: он пытался сохранить от насмешек, непонимания свой мир фантазий, свою светлую веру в мирские чудеса! Он верил в них и находил их повсюду!
   Вот, что он писал о Генрихе Гейне: «Свой романтический плащ он, конечно, прикрывал иронией, чтобы избавиться от свиста и насмешек тех самых дураков, которых по его авторитетному мнению  на земле больше, чем людей».
  Паустовский не обладал способностью иронизировать или не считал это нужным. У него оставалось единственное средство избежать «свиста и насмешек» и соединить мир своих грез с миром природы – сбежать от людей и скитаться, изучать природу, дивиться ее неожиданной красоте!

  По своей творческой сути он, безусловно, был поэтом.  Его книги нужно читать так же, как он писал их – вдумчиво, не спеша, с наслаждением! Прочесть несколько абзацев, отложить книгу и представить себе те живописные, волшебные образы, которые он создавал.
  Вот, например, его описания рассветов на Азовском море, где он помогал рыбачить деду Мыколе:
  «Были рассветы зябкие, серые, сырые. Тогда ветер гнал красноватые мутные волны и белая мгла клубилась над горизонтом. Были рассветы черные, штормовые, с изорванным в клочья небом и были рассветы мутно зеленые, швыряющие пеной в лицо.
  Рассветы с алым воспаленным небом и режущим  ветром всегда приносили несчастья»

  Или звуки базара в Батуми:

«Итак, в Батуме, особенно на турецком базаре Нури вас оглушал калейдоскоп звуков – от блеяния баранов, до отчаянных криков продавцов кукурузы: «Гагаруз горячий!!». От заунывных стонов муэдзина на соседней мечети, до слезного пения выпивших посетителей».

  Или вот эти живописные образы штормового моря:

«Штормы быстро набирали силы, кипели вдоль всего побережья. Их гром не затихал ни днем, ни ночью. Накаты волн поднимались вдали, как табуны коней с седыми гривами. Они неслись к берегу, развевая по ветру эти гривы и внезапно ныряли, оставляя на поверхности короткий пенистый след».

Или вот этот маленький отрывок о цветах:

  «Клумба с анютиными глазками походила на маскарад. Это были не цветы, а веселые, лукавые цыганки в черных бархатных масках, пестрые танцовщицы – то синие, то лиловые, то желтые».


  Но «Повесть о жизни» - это не только летопись эпохи. Это еще рассказ о том, что никакие лишения, испытания и невзгоды не могут искоренить  света романтизма, веры в человека, в его счастливую судьбу!

  Паустовский – замечательный писатель, последний романтик и великий гуманист, сумевший сохранить в себе свободу и веру в человека, сумевший воплотить самые светлые идеалы в своих творениях.
    Советская власть недолюбливала этого независимого и свободного творца. Он не восхвалял деяния партии, не писал панегириков, не лил словесный елей в ее честь. Он никогда не подписывал «подметных» писем осуждающих тех, кто пошел против власти (Б.Пастернак, А. Галич и другие). Более того, в 61-м году он отважился выпустить альманах «Тарусские страницы». В этом альманахе были напечатаны произведения поэтов и писателей, которых советская цензура травила за свободомыслие: повесть Булата Окуджавы «Будь здоров школяр», повесть Бориса Балтера «Трое из одного города», 2-я часть «Золотой розы» Паустовского с  главами о Бунине (тогда еще запрещенном), о Блоке, Олеше ; повесть будущего диссидента  Владимира Максимова «Мы обживаем землю», воспоминания Надежды Мандельштам,  3 рассказа Юрия Казакова; стихи Марины Цветаевой, Давида Самойлова, Аркадия Штейнберга и других.  Итог этой работы был закономерным и печальным – вот выдержка из «Википедии»: «…Хотя сборник не содержал никакой критики советской жизни, издание его было признано ошибкой на уровне ЦК КПСС, главный редактор издательства был уволен, директор получил строгий выговор. Выпуск тиража был остановлен, уже выпущенные экземпляры изъяты из библиотек».
    Паустовский  не был удостоен высоких правительственных наград (хотя его два раза выдвигали на Нобелевскую премию).  Его награда была куда весомей – это признательность и любовь сотен тысяч читателей его замечательных книг.
  И еще один парадокс. В этом году исполнится 50 лет со дня смерти этого великого (не побоюсь этого слова) писателя, романтика, гуманиста, поэта нашей природы. И чем дольше мы живем, чем больше теряем мы то, что создало нас людей: первозданную природу, искренность и простоту чувств, возвышающие нас грезы и фантазии – тем больше мы ценим его творчество!
Творчество великого мастера русской литературы, владевшего секретами прекрасного нашего языка.
               
  Он сам писал: «Искусство всегда берет человека за сердце и чуть сжимает его. И человек никогда не забудет этого прикосновения прекрасного».
  И еще: «…родная земля – самое великолепное, что нам дано для жизни. Ее мы должны возделывать, беречь и охранять всеми силами своего существа».

  Мы живем сейчас на склоне эволюции.  Мы утратили свободу, заточив себя в бетонных норах. Мы отвыкли от свежего воздуха, чистой воды, незамутненных корыстью чувств. Мы разучились созерцать природу и понимать ее чистый, истинный язык.  И потому, мы все больше ценим и любим творчество Паустовского. Он был, наверное, последним романтиком,  последним мастером, владевшим всеми секретами великого русского языка. Он рассказал нам о том, в каком прекрасном и удивительном мире мы живем. Он прожил удивительную жизнь, он воплотил в своих книгах этот мир своей мечты. Он завещал нам любить его и беречь!