Петр 1 как зеркало советской журналистики 5

                Из цикла "Невероятные приключения Расквасова и его друзей"







Расквасов  убежал за дверь и за руку, уважительно, ввел бородатого, крупного головой и телом, в опрятной меховой шубе с бутылкой в руках. Бутылка большая, водкой искрится.
- Вот, надежа-мысленник – купец, Демид Авгеев.
- Так. – Кульманов оглядел крупного, на бутылке надолго глазами остановившись. - В чем будет его проблема? Или это… как там у вас… с чем челом бьет?
- Бью челом тебе, Володимир-князь, с нуждишкой. – и Авгеев так низко в поклон пошел, аж бутыль, наклонившаяся, влагу пролила. Кульманов тревожно насторожился.
 - Ты, Демид, давай того… осторожнее! Бутылку ставь на стол… прими тару Филя!.. Сам садись вот сюда и давай, излагай… В бутылке-то что… никак - очищенная?
-Точно так, надежа-мысленник. Очищенная, самим собой перегонная, водка. Нареченная мною «Авгеевка».
- Так… - оживился пиит. – Уже интересно. И что дальше?
- Хочу я у твоей милости – грамоту-ярлык попросить на мою очищенную. Что мол, лучше ея и в государстве нет, и чтобы торговать ея по всему иному миру без препятствий…
- «Ея» то «Ея»… Это уж получается настоящий патент государев… - Кульманов глубокомысленно  рукой чело подпер, рот в куриное гузно собрал.
- Да ты не сомневайся, надежа-человек! – заторопился дюжий Авгеев. - Пусть хоть  уж и пакен этот государев… Лишь бы толк был… Найдем чем отблагодарить… А лучше «авгеевки» моей и в мире нет!
- Да ну! Вот уж не думаю…
 - А ты сам, надежа-человек, посуди. Зерно я беру отборное, пашеничное, самое крупное с колоса. Бабы-девки руками каждое отбирают. Потом, значит, это зерно мы мочим водой… Но не колодезной, а только дождевой, весенней… И вот оно у нас начинает ростки давать…
- Как интересно… – молвил Кульманов – А на вкус, поди – и в рот не возьмешь…
Авгеев вскрикнул и замахал руками, аки птица-орел.
- Да только спробуй, Володимир-князь! Враз взалкаешь! Давай вот прямо в кубок лей! Сюды вот -  с под из под фруктов-ягод…
Кульманов, хекнув воздухом, глаз один прикрыв, вытянул кубок единым духом. Затем, вскрикнув, как и дюжий человек, замахал по-петушиному руками и упал со скамьи.
- Вот оно как… - покачал головой подьячий Расквасов. – Едва не взлетел…
- А я что говорил!.. – загордился купец Демид Авгеев, пиита с пола поднимая, очухивая.  – Вот оно-то, зерно, ростки даст, тогда мы его в чаны чистые, медные, да на кострах обжаривать. Почитай, каждое зернышко опять ступками перетирают…
- Бабы-девки, что ль? – хрипло спросил, глаза вместе собирая, Кульманов – Это ж сколько оно у тебя градусов, Авгеев? Под сто двадцать?.. Ректификат же натуральный…
- Они, они, бабы-девки… - заторопился Авгеев, заговаривая пьяные, непонятные слова человека государева. – Чем они моложее, значит, телом… Ядренее… Тем, значит, и водка крепчее!
- Зело интересный поворот темы… - набивая рот закуской-лебедем, приходил в себя Кульманов. – Ты не сиди сиднем, Филимон, записывай рецепт! Для патента…
Филимон Расквасов,  капнув для разморозки «авгеевки» в склянку чернильную, торопливо заскрипел  пером по морозной бумаге.
- А в чанах тех медных  то зерно пророщенное, да исжаренное, да измельченное заливается водой ключевой, с особых ключей щупаковских,  где кои  находятся –  про то один рыбак-ведун у меня ведает… – воодушевленно излагал Авгеев. - А потом на сосновых да лиственничных дровах из древ столетних, в неспешный огонь положенных, вода та ключевая разогревается до теплоты. Примерно – телесной. Может – чуть погорячее…
- Как у бабы-девки молодой? – заулыбался пиит, огурцом похрупывая.
- Как у бабы-девки. – подумав миг и что-то свое вспомнив, согласился водочный искусник. – А вот гореть-то тем дровам не просто - а чтоб треском обязательно! Лиственничный, еловый али сосновый треск – он потом для кряка хорош, после выпития!
-  Красиво! Прямо эстетично! Томно мне! – кинул в рот капустки пиит.- Пиши, Филимон. Про кряк – обязательно!
 - А пока оно-то сусло-то бродит, пенится, в особой куче мы другие дрова жгем, с берез-пятилеток.  И чтоб береза та была белая, да прямая, да чтоб без гриба-чаги. Обязательно!
- А что так? – поднял глаза от бумаги Филимон. - Слыхал я, чага- гриб от кишок хорош… и человечий сычуг вроде пользует…
- А вот в угле – горчит! – сурово взглянул на писца Авгеев. – Ветры в брюхе дует… Печенку он, чага-гриб, морщит! «Пользует»! Ты, давай там, пиши! «Сычуг» рыжий!
Филимон сконфуженно задышал теплым паром на склянку, внутренность чернильную отогревая.
- Да ты, дядя, давай не отвлекайся, – приказал пиит. - Потом что? По рецепту? По закону-правилу…
- Об чем и речь! – вскрикнул ражий Авгеев. – По закону-правилу дрова-березу ну никак волдырчатую в уголья нельзя. Токмо – прямую, стройную, ядреную! Как…
- Бабу-девку! – в три голоса подсказали водочнику Кульманов, Филимон и притулившийся в уголку заиндевелом монах Аглаид.
- Суть верно! – похвалил Авгеев. - А другие бабы-девки после березы уголья остатшие да остывшие в особый мешок укладывают. И хранят в сенях темных, да прохладных…
- А для чего? – поинтересовался Кульманов, вновь маленькую толику «авгеевки» наливая для продолжения беседы.
- Перво-наперво – для духа! – почему-то басом  ответил водочник. – А второе – пойдет уголь этот отдохновенный после самого главного – перегона-курения. Курим это мы вино-сусло только тогда, как оно отбродится. В избе особой, из дубов не ошкуренных сложенной.
- Не ошкуренных – это для духа, что ль? – с видом участливым  вновь оторвался от письма  подьячий Расквасов.
- А ты, подьячий, не язви…  - мягко, на этот раз – человечно ответил ему винокурец. - А это дело опасное, С суслом-брагой, ежели не устеречь, может и крыша избяная вверх уйти!  А то и – вся изба винокуренная… А сусло, оно - ярится! Оно - есть естество необузданное, вдруг, что поперечь ему – тепло, али вода, али дух избяной – вот оно и пошло! Тогда одевай валенки, и беги хоть без порток хоть в леса!
 - Томно мне! Ох, томно! Давай дальше!.. – вновь наливая «авгеевку» себе только, приказал Кульманов. – Кратче излагай! Коротей! К сути переходи. 
И выпил.
 С испугом глядя на нос пиитовский, на глазах в рубиновый лал превратившийся, заторопился водочник. В карманах деньгой забренчал, чуя расплату за рассказ-беседу. За патент.
- Вот таким образом из чанов медных да в бочки дубовые  водку мы перегоняем, да уголь в те бочки кладем. По ведру на бочку того угля духового. Да месяц держим…
- Как месяц? Водку? Бочками? И не выпиваете? – изумился пиит.
- Так у нас же, надежа-письменник – завод! – солидно ответил Авгеев.  - Там этих бочков – и за день не выпьешь всей Москвой! Да и работают то у нас не мужики-питухи, а в основном – бабы-девки.
- Ох, и томно мне! А бабы-девки, что – не пьют что ли? Ой ли? – заулыбался сально Кульманов.
- А мы их – ссекем! Вожжами! Али тальником моченым! – хладнокровно ответил водочник. – Ежели дух от бабы-девки водочный – первое лекарство! 
Кульманов плечами повел,  неодобрительно глаз прищурил из-под шапки собольей. Покраснел от злобы водочной.
- Эк, какие вы! Замшелые! Прямо – косвенные!... Девок-баб, поддатых – сечь! Уроды!
- Не вели казнить, надежа-человек! – испуганно бухнулся на напольные заиндевелые мраморы Демид Авгеев. – А после месяца второго, водку с углем в бочках болтая, мы второй раз ее отстаиваем да курим-перегоняем!
- Ага! – вновь загорелся, воспрянул Кульманов.
- Она в углях-то всю силу бесовскую, полоумную, оставляет и  становится зело чистой, для души и утробы мягкой, веселит в питие и наутро головы не мутит и из лика человечьего мурла не делает. Вот она какая, водка «авгеевка»!.. - и хитрый водогон вытащил из недр шубяных маленькую бутылочку, заиндевевшую, алмазом засверкавшую: - Дело любое венчальный! Сиречь – шкалик!
- Мне, что ль?  У меня –  той еще четверть… - Кульманова-пиита повело с трона. – Ох, опять томно мне…
- Да в сенях еще, пакен-надежа, три бочки тебе в дар стоит!
- Филимон! Аглаид! Пишите, черти, патент Демиду Авгееву! Да не забудьте начать да кончить, что мол: «На вечные времена!»
Авгеев радостный кашлем  зашелся, слезами промочился:
- Может слово молвишь, князь. При прощании? Мудрое, да на века?
- А то! Повелеваю – три раза курить-перегонять! – важно сказал пиит Владимир. - Да баб-девок более – не сечь! По бочке «авгеевки» каждый месяц на приказ свозить! – Подумав, добавил: - Да с каждой бочкой по четыре девки-бабы снаряжать! Не сеченых! Филимон! Впиши в патент!..