Благослови же работу народную!..

Мы часто повторяем хорошие слова: «Русская земля», «родная земля», — и совершенно забываем при этом, что «земля» — это не только территория, не только пространство от одной государственной границы до другой. Ведь мы живём на земле, питаемся от земли, ложимся в землю… Из великих, краеугольных понятий, забытых в наше время, «земля» — наверное, самое забытое; вся нынешняя история скачет как-то, не касаясь ногами земли, болтаясь в воздухе. А ведь долго так не удержаться: есть и земное притяжение…

Вслед за землёй забыт современным обществом и вековечный служитель земли — крестьянин. Русский крестьянин, который и кормил Россию, и защищал её (90% всех наших воинов во все века составляли сельские жители), и духовным её стержнем был, — недаром же он именовался не по роду деятельности, а по вере своей: крестьянином, то есть христианином.

Предлагаю вашему вниманию изложение моей беседы с русским писателем Александром Георгиевичем СКОКОВЫМ, руководителем секции прозы СПб отделения Союза писателей России. Он говорит с нами о русском крестьянстве.

1
— Если вы учились в советской школе, вы, наверное, помните такую иллюстрацию из учебника истории: карикатурист XIX века изобразил мужика, стоящего на одной ноге и с тоской озирающегося вокруг, — вторую-то ногу ему поставить некуда. Почему? Земли нет! Земли мало! Надел слишком невелик!

Как же так? Россия испокон века была мужицкой страной, где хлеб и земля считались главными ценностями, главным достоянием державы, а мужику земли не хватает?

Я давно хотел заняться исследованием крестьянского вопроса в России. Было время, когда я писал о Севере, который знаю не понаслышке; было время, когда главной моей темой стала минувшая война, Ленинградская блокада, — но теперь, видно, пришло время отдать долг русскому землепашцу.

Так вот, задумавшись над страницей школьного учебника истории, я стал изучать сельское хозяйство прошлых веков и вот что с удивлением выяснил: оказывается, в царской России три четверти пахотной земли лежало в запустении! То есть буквально: в стране имелось 400 млн десятин, но из них в обороте находилось только 100 млн! Сначала мне показалось, что ничего страшного тут нет: что ж, земля не распахивается, зато она отдыхает, набирается сил… Но потом наши специалисты — бывший председатель одного крупного советского колхоза и его агроном — объяснили мне: брошенная земля не отдыхает, а дичает, зарастает дёрном и кустарником, к использованию она уже почти непригодна. Деревянная соха, которой наш мужик по большей части пахал землю вплоть до 1917 года, такую почву поднять не сможет! В прежней России было такое занятие для крестьян, оно называлось «драть облог» — труд хорошо оплачиваемый, но и невероятно тяжёлый: это когда человек вручную, одной лопатой резал дёрн и переворачивал нарезанные пласты дерниной вниз — подготавливал будущее поле для посева. Сколько он мог сделать за один день? Ничтожно мало.

По-настоящему поднять эту целину стало возможно только тогда, когда на поля пришёл трактор, — то есть при советской власти.

Характерно, что сейчас, когда советская власть ушла в прошлое, поля в России вновь зарастают, и сегодня у нас соотношение обрабатываемой и заброшенной, дичающей земли может стать таким, как в прежние века.

А ведь история России всегда определялась тем, каковы в стране виды на урожай. Вы знаете, что одно из самых сильных потрясений народной жизни — Смутное время — началось именно с неурожая, с невиданного голода: два лета шли беспрерывные дожди, рано наступали холода, и поля не родили ничего. Помещики были вынуждены распускать своих крестьян — пусть идут, куда Бог пошлёт, лишь бы сумели прокормиться. А где им кормиться? Они искали пищи в городах, и царь Борис пытался облегчить их страдания, но разве всех накормишь, если целая Россия голодает? Крестьяне, не находя другого способа для выживания, начали сбиваться в разбойничьи шайки… Дороги сделались непроезжими из-за постоянных грабежей… Ситуация, как говорится, резко дестабилизировалась, и этим воспользовался внешний враг. Вот причины той, давней Смуты.

Конечно, тогда, в 1601-1603 гг. был особый, невиданный неурожай. Но следует сказать, что вообще-то голод для русской деревни был явлением не просто нередким, а скорее даже типичным. Есть такая дореволюционная статистика: из пяти лет в России два года — урожайные, один — средний и два — голодные. Да, конечно, во многом тому виной наша природа, но к природным трудностям добавлялись и иные. К началу XIX века всем в России стало ясно, что крепостное право тормозит развитие экономики страны, — я уже не говорю о том, насколько крепостничество было несообразно с христианской нравственностью, с заповедями Божьими.

***
Здесь в качестве иллюстрации к словам Александра Георгиевича можно привести отрывок из воспоминаний митр. Вениамина (Федченкова). Он пишет, как в юности ему пришлось служить панихиду на маленьком старинном сельском кладбище:

«…И вот, когда мы отпели панихиду, Павел Андреевич (дьячок деревенской церкви) сказал мне тихо, смотря в землю:

— Я думаю: сколько, чай, здесь лежит святых?

— Каких святых? — с удивлением спросил я его. А кладбище стояло уже другое столетие…

— Да как же? Как терпели-то! Крепостное право легко ли было переносить? А несли без ропота до смерти…

И он замолчал задумчиво, словно вспоминая картины тяжёлого прошлого и ещё так недавнего. Молчал и я».

Вот как понимал это народ: муки крепостных приравнивались к мучениям за Христа… Это следует помнить, когда мы говорим о прежней, царской России.

***
Предлагалось множество проектов отмены крепостного права. Дело решалось долгие годы, в строгом секрете… Наконец выбрали вариант с постепенным выкупом земель. Все земли вновь перемежевали и поделили с таким расчётом: одна десятина на одного работника, т.е. на мужчину, — женщины в счёт не шли, хотя бы их в семье было большинство. Помните некрасовское: «Семья-то большая, да два человека всего мужиков-то…»? Вот и вынужден был шестилетний Мужичок-с-Ноготок трудиться наравне с отцом, — и всё равно земли было так мало, что ногу вторую некуда поставить. С десятины прокормиться нельзя, её так и называли — «нищенской десятиной». Причём учтите, что при межевании помещик старался, чтобы лучшие земли достались ему. Нередко выходило так, что после межевания мужик получал меньше земли, чем он имел, когда был крепостным. И за эти жалкие клочки ему нужно было долгие годы выплачивать государству проценты. Предполагалось, что крестьяне окончательно выкупят всё за 49 лет, к 1911 году. Но на деле уже к 1904 году мужики так измучились, платя непомерную дань, что тут и там начали вспыхивать стихийные деревенские бунты. Крестьяне, озлобясь до предела, жгли помещичьи усадьбы; вы только вдумайтесь: не грабили, не разрушали, а жгли дотла — все границы терпения были превзойдены. Пришлось правительству уже в 1906 году отменить платежи, не дожидаясь установленного срока. Однако подсчитано, что за всё время от межевания до 1906 года крестьяне выплатили сумму, втрое превышающую стоимость их земель. Втрое! Так обернулись им назначенные шесть процентов годовых. А куда они ушли, эти проценты? Перечитайте «Вишнёвый сад» Чехова: там помещики бездарно проживают деньги за границей и возвращаются домой, чтобы ещё что-нибудь наскрести…

Давайте внимательно перечтём Бунина и Чехова. Вот, например, есть у Антона Павловича небольшая повесть «Мужики». Один из её героев, лакей Николай Чикильдеев, заболел чахоткой, и его погнали прочь из гостиницы. Вот, между прочим, черта времени, говорящая о том, какими правами пользовался тогда человек: заболел — ступай, куда знаешь, ты нам не нужен больше. Он пошёл к своему брату, крестьянину. Чехов описывает первый совместный ужин братьев: крестьянин с семьёй возвращаются с поля, садятся за стол и начинают жадно есть хлеб, макая его в воду. Потом по случаю приезда брата купили селёдку. Старуха-мать из селёдочной головы (одной-единственной!) сварила похлёбку, а оставшуюся рыбу припрятала. В семье крестьянина есть одна драгоценность — самовар, но и этот самовар власти отнимают у него за недоимки. И так далее… Вот как наш классик, который видел тогдашнюю жизнь собственными глазами, описывает положение типичной крестьянской семьи.

Читаем других классиков. Вот Горький с его босяками… Кто такие эти босяки? Вчерашние крестьяне, разорённые до предела и вынужденные искать заработков по всей Руси. Кто такие подёнщики? Мы сейчас забыли это слово — а вы представьте себе: человек вынужден наниматься на работу на день, всего на день, а потом вновь искать, где можно прокормиться. Сколько получали подёнщики, трудившиеся буквально от зари до зари у нас, под Петербургом, на Муринских огородах? 20-30 копеек в день. Что можно было купить за эти деньги, которые, кстати, были обычной платой — рубли получал квалифицированный рабочий, умеющий читать чертежи, управляться со сложными станками… Сколько было таких по Руси с её 80% неграмотных? В 90-е годы нам много говорили о том, сколько можно было купить на рубль в старой России, но ничего не говорили о том, кто этот рубль имел. Нет, 20-30 копеек в день — это была обычная цена рабочей силы. А килограмм хлеба стоил 12 копеек, фунт масла — 50 копеек или выше того, фунт мяса — 24-25 копеек. А надо было ещё где-то жить и платить за жильё, надо было хоть худо, да одеваться…

То и дело одну губернию за другой поражал голод. Мы уже говорили: два года из пяти были голодными. Почему же мужики не делали запасов в урожайные годы? Всё очень просто: получив большой урожай, мужик тут же продавал его перекупщику, который немилосердно сбивал цену, чтобы потом за границей продать этот хлеб втридорога. Но даже те копейки, что крестьянину удавалось выручить за большой урожай, немедленно уходили в уплату податей, процентов и т.д. Система выколачивания денег была поставлена обрасцово. И мужик платил, и в итоге своего хлеба ему хватало лишь до февраля, а потом он шёл занимать хлеб у того же кулака. Получалось так: урожайный год — плохо, а неурожайный — это уже настоящий голод. Голодающим помогало земство, но какие средства оно имело?.. Собирались совестливые люди, устраивали в складчину столовые для голодающих… Чехов помогал, Толстой помогал… Лев Николаевич даже писал: «Господа, не стыдитесь подавать копейку, — эта копейка продлит голодному жизнь на один день». Между тем голоду всегда сопутствовала холера — начинались эпидемии…

Впрочем, те из крестьян, кто был половчей, порасчётливей, понахрапистей, тот мог зашибить деньгу и со временем даже превратиться в кулака. О кулаках мы в 90-е годы тоже слышали очень много — но не всё. Фактически настоящего, серьёзного научного исследования о кулаке не существует. Да, действительно, кулак не сидел сложа руки, а работал так, что за лето на нём несколько рубах истлевало от пота, — но при этом он был жесток, безжалостен, не спускал ни копейки ближнему, и выражение «мироед» появилось не на пустом месте: богател в деревне не столько тот, кто много работал, сколько тот, кто не стеснялся «есть» ближнего своего. От работы русский мужик никогда не отлынивал, но как быть, если у тебя в семье несколько дочерей и только один сын? На кого нарежут лишнюю десятину? Кто станет помощником в работе?

Мы привыкли бездумно повторять слова: «В прежние времена Россия кормила хлебом всю Европу». Когда я начал исследовать этот вопрос, то с удивлением выяснил, что такие слова ничего общего с действительностью не имеют. В объёме хлеба, потребляемого Европой, русский хлеб составлял всего лишь 6% — ни больше ни меньше. Продавали крестьянский хлеб в Европе с большой прибылью, но мужики этой прибыли не видели в глаза, а перекупщики невероятно наживались на хлебной торговле. Известно, что по требованию сибирских хлебных торговцев таможня, проверяющая составы с хлебом, была перенесена с границ России в Сибирь! Состав проходил таможенный досмотр где-нибудь в Томске, Новониколаевске (Новосибирске)…

…Когда сейчас вы слышите о том, что революцию в Россию прислали немцы в пломбированном вагоне, хорошо бы вспомнить всё, что здесь было сказано. Великие перевороты, потрясающие весь строй государства, не совершаются в одночасье группкой диверсантов. Наша революция была подготовлена даже не годами, а веками полуголодного крестьянского прозябания. В стране, которая вся держалась на мужике, на его труде, на его поте и крови, сам мужик был задавлен нуждой, безземельем, а в засушливые годы — голодом. Так не могло продолжаться вечно. Мы плохо знаем свою историю.


2
…В последние годы советской власти видел я в журнале «Огонёк» такую фотографию: знаменитый в ту пору фермер, «архангельский мужик», как его величала перестроечная пресса, Николай Семёнович Сивков, пашет своё поле. Сам он идёт за плугом, впряжённом в трактор, а правит его сын — одной рукой держится за руль, а другой открывает дверцу трактора и, выглянув из кабины, следит за работой отца.

Николай Семёнович в ту пору был знаменитейшим человеком… Тогда считалось, что фермерские хозяйства легко перегонят колхозы и совхозы и станут с избытком кормить страну. И фермер Сивков — трудяга, хозяйственный мужик, — как будто оправдывал такие ожидания. Горбачёв на совещании в Кремле ставил его в пример руководителям крупных агропромышленных предприятий: вот, мол, учитесь, как надо работать!.. Те слушали и диву давались: о это чём Михаил Сергеевич говорит?! Наши комплексы оборудованы по последнему слову техники, способны обеспечить мясом и молоком целые области, — неужели какой-то единоличник, вооружённый плугом и лопатой, сможет с нами конкурировать?!..

Но государственная линия уже была намечена, агропромышленные комплексы начали не мытьём так катаньем ликвидировать… Печально известный член горбачёвского Политбюро Яковлев уже сказал: «Деколлективизацию нужно проводить жёстко и бескомпромиссно!» И её провели. А фермеры…

В 2015 году я побывал в Архангельской области и специально попросил, чтобы меня свозили на хутор Красная Горка, где когда-то работал Сивков… Это от Архангельска три сотни километров вверх по Двине. И что же я в Красной Горке увидел? Поля, заросшие уже не травой, а берёзами, ржавые остовы каких-то строений… Двухэтажный дом держался до последнего, но недавно бродяги сожгли его. Сам Н.С. Сивков давно умер, надорвавшись от непомерной работы… А ведь был здесь и совхоз, но в 1990 году, как рассказал мне бывший председатель райисполкома, пришёл приказ: «Никаких колхозов, совхозов! Землю и имущество раздели!»

В бурьяне на месте бывшей сивковской пашни я увидел ржавую дверцу трактора. Вспомнилась мне та давняя, обошедшая всю Европу, фотография в «Огоньке»: Николай Семёнович за плугом, и его сын в тракторной кабине… Не смог «архангельский мужик» накормить Россию по указанию «перестройщиков». Агропромышленные комплексы могли бы, — они специализировались, набирали силу да их уничтожили, чтобы подсадить Россию на «продовольственную иглу», а фермер-единоличник — надорвался и навсегда сошёл с дистанции.

Я много поездил по России в эти годы. Побывал в Нижегородской области, в бывшей вотчине Немцова: хотелось мне посмотреть, как работает его программа ЗЕРНО (Земельная Реформа Нижегородской Области). То есть, программа эта была разработана в Гарварде, с подачи Явлинского, — он и привёз в Нижегородчину британских, американских специалистов… Что же теперь? Я походил по полям — всюду бурьян по пояс, а бывшие колхозники работают на нефтехимических предприятиях. Вот она — «нижегородская модель фермеризации России»!

В Иркутской области я видел бывший совхоз, от которого осталась только памятная стела с орденом. То есть — было здесь некогда орденоносное, мощное хозяйство! А теперь? По пустой улице катит на тархтелке-мотоблоке человек лет сорока пяти… Я попросил его остановиться, разговорился. Выяснилось, что человек этот когда-то работал в орденоносном совхозе трактористом, механизатором… А сейчас? «Сейчас езжу на работу за 50 километров от дома — служу охранником в магазине… Сегодня выходной, — вот, накосил на мотоблоке травки для овечек, а завтра поеду на дежурство…» Овечки — это хорошо, конечно, да они и семью-то этого охранника не прокормят, — а прежний совхоз сколько народу кормил? Сколько городов?
 
Да что далеко ходить: возьмите нашу питерскую фирму «Лето», которая снабжала ранними овощами пятимиллионный мегаполис. Где она сейчас? В полуразрушенном состоянии.

Впрочем, правду сказать, сельское хозяйство уничтожалось не только у нас. Один мой знакомый проехал автостопом всю Европу — от Санкт-Петербурга до Греции. Больше всего его поразила Болгария. Эта страна, которая в системе СЭВ кормила все соцстраны прекрасными фруктами и овощами, сейчас похожа на зону ядерного поражения — из конца в конец по ней тянутся развалины агрохозяйств. Да ещё какие развалины! — вы таких не видели. Коровники не просто разрушены — в них разбиты все бетонные блоки: народ в поисках металлолома дробил бетон и выдирал железную арматуру! Это какие же терпение надо иметь!.. Подобным образом разбиты бетонные мосты… В одном посёлке перед путешественниками предстаёт фантастическая картина — от края до края горизонта тянутся бетонные столбики, остатки теплиц: здесь было крупное промышленное производство овощей. И это — типичная картина. А молодёжь уходит на заработки в западные страны… Работает на тот самый Запад, который экономическими путями вынудил болгар разрушить своё хозяйство: атомная электростанция, а так же несколько тепловых, ликвидированы ради выгоды Европы…

Не хочу запугивать, создавать у читателя ощущение безнадёжности. Времена меняются, хотя во внешней политике это заметно куда лучше, чем во внутренней. А ведь остались в России и такие люди, которые помнят прежнюю политику и пытаются её возродить. Я убедился в этом, побывав в Иркутской области, у безсменного руководителя «Усольского свинокомплекса» Ильи Алексеевича Сумарокова. Этот свинокомплекс был построен в середине семидесятых, когда страна взяла курс на интенсификацию села, на укрупнение хозяйств, на их специализацию… Тогда же начали строить мощные агропромышленные комплексы, которые были способны прокормить миллионы людей. Типичный тому пример — наша Синявинская птицефабрика: когда её построили, в Ленинграде прекратились перебои с яйцом и куриным мясом. Не случайно, именно такие агропромышленные комплексы новая власть старалась уничтожить в первую очередь. Среди тех, кто выжил — иркутский свинокомплекс И.А. Сумарокова. Он рассказывал мне так:

— В Европе и в Америке сельское хозяйство выведено из круга рыночных отношений. Сельское хозяйство и образование — эти отрасли существуют исключительно на дотации! В Европе на него дотируется от 40 до 80%, в Америка — 38%! Вот сколько вкладывают государства в свою продовольственную безопасность! Само же по себе сельское хозяйство убыточно! Но как мы можем сопоставлять Запад и Россию, если в Америке толщина стенки свинарника — 20 см, а у меня — 70 см! Потому что, если мы сделаем стенки тоньше, то поросёнок в холоде начнёт чахнуть и болеть, и от него уже не добьёшься настоящего привеса. А транспортные расходы? Одно дело, если речь идёт о государстве, которое можно проехать за стуки, и другое дело — Россия. Но всё же мы должны производить свою продукцию. Наше предприятие живёт на 8% прибыли, но на них постоянно ведётся модернизация, а работники получают самую большую зарплату в округе. Ещё в начале 90-х мы приняли решение исключить перекупщика из оборота и всю продукцию сбывать через свои магазины, — теперь их у нас — 26. Наше предприятие называется кооперативом. У нас есть устав, — за основу взят устав советского колхоза, и прописано там, что если даже один работник будет против разделения предприятия, то разделение не состоится.

Впрочем, радуясь успехам иркутских свиноводов, нужно иметь в виду и то обстоятельство, что губернатор в Иркутской области коммунист, — а, к примеру, Архангельская область не может этим похвастаться, и там отношение власти к местному сельскому хозяйству совсем иное. Но, так или иначе, пока в России есть Сумароковы, которые сражаются за народные, национальные интересы, надежда на наше возрождение не угасает. Сегодня Белоруссия приступает к компьютеризации сельского хозяйства, причём использует не западный продукт, а наработки собственных учёных. России компьютеризация сельского хозяйства пока не грозит, — нам бы восстановить то, что было… Механизм разрушения села работал более 20 лет, — не стоит думать, что восстановление займёт меньше времени. Деревенское хозяйство — не завод, его за два года не отстроишь. К тому же за годы разрухи деревня совершенно обезлюдела, потеряла массу работников. Как теперь привлечь народ на село? В своё время советская власть блестяще решила эту задачу. Я читал выступление одного председателя колхоза, сделанное в 1947 году: он жаловался, что у него в хозяйстве нет ни одного работника с высшим образованием. А в 70-е годы все специалисты в колхозах и совхозах — ветврачи, зоотехники, инженеры — все имели диплом. При Брежневе и Косыгине готовились мощные преобразования, которые смогли бы решить продовольственный вопрос, — не случайно, что именно тогда и усилилось давление на СССР, завершившееся губительной перестройкой. Но я верю, что русский народ, как всегда это повелось веками, от долгого, тяжёлого отступления перейдёт к победному наступлению и в результате получит больше, чем потерял.