Листов

          Реальность вырисовывалась постепенно, проступая в мелочах, которые прорастали сквозь остатки сна, как весенняя зелень. Сначала размытым светлым пятном появилось окно. Потом стало доноситься пение птиц. После этого проступила во всём своём безвкусии аляповатая люстра, на которую даже жена не позарилась, уходя от Листова к заведующему хирургическим отделением городской больницы. Наконец, стали видны трещинки на потолке, похожие на реки из атласа по географии. «Проснулся…» – понял Листов, поднялся с дивана, который помнил ещё их с женой досвадебные романтические встречи, и побрёл на кухню ставить чайник.
          Не дожидаясь, пока чайник станет изображать из себя маленький вулкан и плеваться паром из носика, Листов шлёпнул по красной кнопке, и китайский прибор начал затихать. Кофе осталось ровно на утреннюю чашку. «Надо будет после смены зайти в магазин, купить кофе и молоко» – выцеживая остатки из красочного пакета с коровой на боку, подумал Листов.
          На балконе было свежо, но желание попить кофе, одновременно выкуривая сигарету, пересилило. Ёжась и переступая с ноги на ногу, Листов докурил «Винстон», аккуратно затушил бычок в пепельнице, сделал последний глоток, быстро остывшего, кофе и нескладным кузнечиком запрыгнул обратно в кухню – в тепло дома, которое уже давно поддерживали одни лишь батареи с облупившейся от времени краской.
          Жизнь холостяка нисколько не тяготила Листова. С бытом он худо-бедно справлялся. На еду и курево денег хватало. Пил он редко и нехотя, может быть ещё и потому, что отходил потом мучительно и долго. Друзья называли в шутку эти моменты «листопадом». Женщины в его жизни случались с периодичностью, которая не поддавалась каким-то математическим расчётам и графикам, но довольно регулярно. По крайней мере, ему этого вполне хватало.
Часы показывали пять минут до выхода. Листов натянул джинсы, облачился в чёрную водолазку, накинул куртку и захлопнул за собой дверь.

***

- Здравствуй, Володя.

          Варенька работала с ним в ту же смену, но в другой бригаде. Листов догадывался о её к нему отношении, но именно это и останавливало его – не давало сделать последний шаг. Он боялся, что испортит молодой девчонке жизнь. И её чувства навсегда утонут в море его пофигизма. Не к ней. К жизни, вообще.

- Привет, Варвара.

          Его фельдшер Василич рассказал по секрету, что через месяц после прихода на работу Варя подходила к нему и просила поменяться бригадами. На что строгий Василич, лукаво улыбаясь в пшеничные усы, ответил: «Барышня, давайте не будем превращать серьёзное медицинское учреждение в «Санта Барбару». Любите его на здоровье. Но не на работе». Листов понял намёк старого фельдшера и к Вареньке относился с почтением, как и подобает коллеге, но не более того. А бедная девушка мучилась безответной любовью, страдала по вечерам, когда не было дежурств, закрываясь в своей комнате и проливая горькие слёзы в подушку.
          Александра Николаевна, как всегда, подтянута и собрана, как и подобает человеку на ответственном посту диспетчера скорой помощи.

- Здравствуйте, Александра Николаевна. Что нового?

- Здравствуй, Володенька. Всё новое – это хорошо забытое старое, мне ли не знать в моём возрасте.

- Да ладно, Вы ещё раньше меня найдёте себе вторую половину.

- Это и немудрено. Ты её и не пытаешься искать. Дальше своего носа ничего не видишь.

          Женщина перевела взгляд на вошедшую следом за Листовым Варю.

- Откройте мне веки!!! – дурным голосом заблажил Листов.

- Вий недоделанный…

          Александра Николаевна махнула рукой и ещё раз, уже извиняюще, посмотрела на Варю, мол, я делаю всё, что могу.
          Ответная улыбка на лице девушки получилась неубедительной. Варя мышкой прошмыгнула в комнату дежурной смены.

***

- Это всё соседка моя, Натальюшка… Говорила я ей – не стоит попусту занятых людей беспокоить. Подумаешь, давление скачет. Оно у меня уже лет сорок как скачет. А то и больше… А она вот взяла и вызвала вас. Не послушалась…

- Правильно сделала, что вызвала. С давлением шутки плохи, баб Нюра.

- Да знаю я, Володенька. Но на каждую старуху «скорых» не напасёшься. Молодых спасайте… Нам-то уже немного осталось. Жду не дождусь, когда уж Господь заберёт к себе.

- Ваше дело ждать, баб Нюра, а наше – спасать. Мы клятву Гиппократа давали. А в ней ничего про возраст больного не сказано.

- Так-то оно так, милок… Но… Вдруг у тебя вызов серьёзный, а ты тут со старухой время драгоценное теряешь?

- Баб Нюр, у нас же не одна бригада на вызовы ездит, а несколько. Диспетчер всё контролирует. Если что-то срочное – тут же даст знать. Не беспокойтесь.

- Ну, ежели так, то оно, конечно…

          Баба Нюра смотрела выцветшими глазами на доктора и вспоминала, как он носился по улице с её внуками – такими же сорванцами; как она их кормила пирогами с маком, только что с печи, душистыми, румяными, а они, уплетая за обе щёки, сёрбали* молоко из чашек, как маленькие щенята; как уже в старших классах дрались из-за одной девчонки её непутёвый внук Колька и отличник Володя, а потом вместе пили портвейн из горла за углом дома культуры; как провожали их в армию после десятилетки, потом встречали через два года; а дальше пути их семей как-то незаметно разошлись: Володя поступил в медицинский, а Колька пошёл на железнодорожную станцию – обходчиком, уж очень он любил поезда; потом Колька потихоньку спился и умер, а Володя людей спасает…

- Володенька, а детки-то у тебя есть?

- Нет, баб Нюр, пока не обзавёлся детьми.

- А что ж так? Жена не хочет? Или ты?

- Жена ушла от меня…

- Вот тебе на… Как можно-то от нормального мужика уйти? Ты же не пьянь подзаборная, не бузотёр какой – приличный мужчина.

- Любовь закончилась, вот и ушла к другому…

- Ох, молодёжь… Что вы понимаете в любви-то… Мы с моим Василием Макарычем, царствие ему небесное, до сватанья и знакомы-то не были. Я как его увидела первый раз, подумала, тьфу – мелкий какой-то, плюгавенький, муравей, а не мужик. А потом… стальной оказался человек… глыба с характером… Как дотрагивался до меня ночью, меня аж трясти начинало… от любви… Так и прожили больше полвека вместе, пока он не помер… А ты говоришь, любовь закончилась. Так, может, её и не было вовсе?

- Может и не было… – эхом повторил доктор.

- А сейчас-то есть кто у тебя на примете? Ты ж молодой ещё – жить да жить…

          Старуха виновато посмотрела на Володю.

- Ты уж прости меня, что я с распросами к тебе лезу – не посторонний ты человек для нас, вот и беспокоюсь…

- Спасибо за участие, баб Нюр… Есть одна девушка, но… – он наклонился к старухе, лежавшей на кровати, и шёпотом продолжил, – молодая очень, почти в два раза моложе меня, боюсь, как бы жизнь ей не попортить.

- Тю… тоже мне причина – возраст. Если люба – бери в жёны и не думай… А она к тебе как относится?

- Нравлюсь я ей… очень…

- Ну вот и славно! Женись!

          Старуха отбросила стетоскоп, села на кровати, взяла за руки доктора и ещё раз, глядя ему прямо в глаза, повторила:

- Женись, говорю, и все дела!

***

- Владимир Викторович, как так получилось, что Вы были на пустячном вызове такое продолжительное время? Или Вы помимо маршрута куда-то заезжали по своим делам?

- Нет. Никуда мы не заезжали. Были только у бабы Нюры. Можете спросить у фельдшера с водителем, они подтвердят.

- Владимир Викторович, Вы понимаете, что нарушаете инструкцию? Там чётко указаны временные ограничения на простые вызовы.

- Семён Сергеевич, никаких других вызовов не было – ни простых, ни сложных. Чего из-за ерунды нервы трепать друг другу?

- Владимир Викторович, это не ерунда! Это нарушение должностных инструкций!

- Семён Сергеевич, «…в какой бы дом я ни вошёл, я войду туда для пользы больного, будучи далёк от всего намеренного, неправедного и пагубного…»

- Ты мне ещё на латыни процитируй!

- В клятве врача РФ, кстати, написано, что врач должен «быть всегда готовым оказать медицинскую помощь, хранить врачебную тайну, внимательно и заботливо относиться к больному, действовать исключительно в его интересах независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения…»

- Владимир Викторович, я надеюсь, Вы меня услышали?

- Семён Сергеевич, я считаю, что нельзя всё подчинять инструкциям. Пациенты – не роботы. И врачи – не роботы. Живые люди все. Должно быть место и душевности, иногда.

- Ты не путай, Володя, работу попа и врача. Если тебе не хватает душевности на работе, то надо было заканчивать не медицинский институт, а духовную семинарию и работать в церкви, а не на скорой помощи.

- А я вот подумаю над этим, Семён Сергеевич!

- Не надо меня пугать…

***

          Ночь дежурства прошла довольно спокойно: бабуля с бронхиальной астмой и приступами удушья, женщина с пищевым отравлением, мужчина с отёком лёгких и четырёхлетняя девочка с высокой температурой – вот и все вызовы.
После смены Листов записал в журнал сведения об израсходованных медикаментах, перевязочном материале и спирте. В отдельный журнал вписал приём и сдачу наркотических средств, передал медицинский ящик и аппаратуру врачу новой бригады.
          На улице вовсю буянила весна. «Скоро будет совсем тепло» – подумал Володя, отправляясь домой. Впереди были два дня отдыха. Но, главное, впереди был полноценный сон…

***

          Маленький Володя идёт с мамой и папой от остановки возле церкви к бабушке, которая живёт на самом краю села. Папа несёт сумки, а мама пытается держать Володю за руку. Но разве тут удержишь? Да и зачем. Тропинка белеет чёткой линией между зеленью соседских огородов. Володя пробегает вперёд и пытается выковырять из земли кусочек мела, которым можно будет втихую рисовать на заборе. И в лесу, кстати, тоже – на толстых сосновых стволах, куда дотянется рука.
          Вот и поворот к бабушкиной хате – не промахнёшься, потому что здесь растёт большой куст шиповника. Каждый раз всё семейство останавливается в этом месте и начинает с шумом вдыхать сумасшедший аромат. А папа говорит, что «можно и передохнуть перед последним рывком…» Хотя, тоже с удовольствием нюхает цветы – Володя видел.
          Они поднимаются по тропинке мимо дома родственников, преодолевают специальный лаз в заборе, переходят через улицу и заходят во двор к бабушке.

- Странно… Никого не видно… И замок висит… – пожимает плечами папа, поправляя очки.

          Володя оббегает вокруг хаты, заглядывает в летнюю кухню – пусто. Мама, тем временем, идёт к сараю и с удивлением разводит руками – в сарае никого нет: ни коровы Звёздочки, ни двух свиней, ни кур во главе с петухом Петром Иванычем…
          Володя, опять, идёт с родителями по знакомой тропинке, набивая карманы кусочками мела. Вот и поворот… Но где же куст? Обычный островок земли, заросший высокой, давно не кошеной травой. Возле лаза их встречает не его бабушка, а баба Нюра, которая смотрит грустными выцветшими глазами вдаль, как будто сквозь Володю, и, вдруг, резко бьёт своей клюкой по забору: шум, грохот…
          Листов просыпается. За окном свирепствует гроза. Он борется с желанием покурить, но через несколько минут, понимая, что, всё равно, не уснёт – идёт на кухню, не включая свет, открывает форточку и выкуривает-таки сигарету. Молнии расчерчивают небо причудливыми линиями, очень похожими на дельты больших рек. Посидев какое-то время на табуретке и поймав себя на мысли, что сон, всё-таки, возвращается к нему – идёт обратно в комнату…
Баба Нюра лежит на кровати и смотрит сквозь потолок в небо. Володя слышит её мысли.
          «Старые женщины – они же, как цветы. Отцвели своё, порадовали окружающих и всё… дальше, поливай-не поливай толку не будет… засохнут, всё равно… Зачем тратить силы и воду?»
          Володя выбегает на крик соседских мальчишек, зовущих гулять, так и не разобравшись, при чём тут цветы и почему баба Нюра лежит не у себя в городской квартире, а в сельском доме его бабушки.
          … Реальность вырисовывалась постепенно, проступая в мелочах, которые прорастали сквозь остатки сна, как весенняя зелень. Сначала размытым светлым пятном появилось окно. Потом стало доноситься пение птиц. После этого проступила во всём своём безвкусии аляповатая люстра, на которую даже жена не позарилась, уходя от Листова к заведующему хирургическим отделением городской больницы. Наконец, стали видны трещинки на потолке, похожие на реки из атласа по географии. «Проснулся…» – понял Листов, поднялся с дивана, который помнил ещё их с женой досвадебные романтические встречи, и побрёл на кухню ставить чайник.
          Не дожидаясь, пока чайник станет изображать из себя маленький вулкан и плеваться паром из носика, Листов шлёпнул по красной кнопке, и китайский прибор начал затихать. Кофе не было – он забыл вчера зайти в магазин после дежурства.
          На балконе было свежо. Ёжась и переступая с ноги на ногу, Листов подкурил сигарету и… выронил её от неожиданности. Соседская пятиэтажка была похожа на Ноев ковчег. Вокруг стояла вода...

*хлебали