Уля. Очень странное чувство гл. 10

                10

Так было вчера. Сегодня, дождавшись вечера, они вышли на улицу. Аркадий - Владимир шагал, прямо держа спину, избегая тропинок и пересечений, на-топтанных людьми для удобства более скорого передвижения к цели: магазинов, остановок. Он привлекал ее идти только по асфальту, и не наступать даже на бордюры.
«Есть люди, у которых  душа не болит. Они все знают, во всем уверены. У них находится время для личного порядка. И они понимают только одно: остальные - могут поступать, как им вздумается, или даже должны, и в любом случае будут зависимы от мировосприятия здоровых, уверенных в себе людей, принятой ими безусловности, размеренного понимания мира. Таков он, охранник», - Думала Ульяна.
Он настоял на прогулке.
Было прохладно. В трубах, пахах домов  бился ветер.
«Переубедить никого в этом чужом мире невозможно», - думала она.
Только удовлетворять разные маленькие прихоти безусловным повиновением. И свобода: задержаться у зеркала, вертеться, рассматривая себя, свой макияж в стекле молчаливого зеркала, отыскивать на своей одежде белую нитку, красить дрожащими руками глаза. Отстраниться хоть на минуту от преступной жизни, от настороженности, упорно следящего за собой контужено-го воина. Он не должен, не мог, - рассчитывала она, залезть ей в голову, разгадать ее подлинные идеи.
 Мужчины ошибочно думают, что нюансы прихорашивания – слабость женщин, пустое, но здесь - магия сосредоточения. Эти минуты - минуты истинной свободы, позволяют хоть собраться с мыслями, и максимумом - ослабить  тотальный контроль извне.
Факты же таковы. Охранник признался в существовании, как минимум двух имен: Аркадий, Владимир.
 Владимир – последнее и настоящее имя. Уверять охранника, что она - не она, Ульяна - не Ульяна, что он ошибся в ней, путая с какой-то другой жен-щиной, настоящей своей женой, она не решалась. Это было бесполезным.
Что делать резонномыслящему? Терпеть? Ждать выгодных обстоятельств. А сейчас разрешить двуимянному насладиться, принявшей ради него роль смиренной лжежены. Угодить сумасшедшему в его желаниях - вот стезя.
Ей постепенно придется все глубже, успешнее входить как бы  «в ту себя, в его» вспоминать, что станет  ему угодно, и стараться  не передергивать, а бонусом– симпатизировать, любить.
«Но спать я с ним не буду!»
 Надо  ждать  выгодного момента для бегства.
Точно ясно было одно: она  любила своего мужа Руслана,  и ныне старалась выжить, и помочь выжить своей пассии, чтобы не столкнуться в смертельной хватке с сумасшедшим контуженным.
«Очень странное чувство - где ты? Ты и не представляло себе, правда, что в человеческой жизни существуют этакие зигзаги? Заново обустраивайся там, как счастливо нашедшийся пес. Найди  свой  половичок у хозяйского порога, на котором  отоспишься, да пораздумаешь над своим строптивым характером, и причину - отчего  ты когда-то сбился с дороги».
"Аркадий" был нервен. Она чувствовала это. Играя роль согласия, принимая роль  умиротворенной, укрощенной жены, что там еще надо было… 
Признающей его своим мужем, она видела, как он вспыхивал, понимающими добрыми, теплыми красками, раскрепощаясь в ранее своих каких-то замкнутых эмоциях, то падал в бездну полного недоверия и подозрения к ней.
Но барьер держался.
Может быть, ему хотелось чего-то большего, и он думал, что, будучи не дурным собою, овладеть ею, даже если это не его жена. Он хотел понравиться ей?
"Что же в голове его схватилось?"
Она приняла и несла этот крест. Как бы он себе не думал, она, действительно, была крепкой, сильной, и могла, умела выжидать, сколько нужно, чтобы потом действовать логично, жестко, вырвавшись в секунду из стальных оков принуждения.
  Она подавала руку "Аркадию - Владимиру", выходя из подъезда (чувствовала - он  ждал этого). Наверное, так было в его прежних  отношениях, с той, настоящей женой. Возможно, нормальной или такой же ненормальной, подобно ему.
Охранник подхватывал ее руку, сжимал собственнически, немного придерживал ее, и после, через определенное время  отпускал.
Его эмоции - масса нагромождения, - разрешала Ульяна.- В этой скабрезной грязной горе должен же находиться хоть какой-нибудь смысл, и гору эту ей придется раскапывать. Должен существовать какой-то ритуал…
"Может быть, в этом парне, есть хорошее, доброе, человеческое. Этого с весов так же не следует сбрасывать. Даже более того - на это стоит опираться».
Она старалась ничего все держать под контролем, но иногда что-то терялось в ней, последняя надежда. Ведь этот парень до зубов вооружен. Чем, кто ему может противостоять?
Он говорил, а она подбирала, каким тоном ответить, чтобы тут же не вторить ему, соглашаться разумно, и соображать, соображать свое.
Айсбергом всех вопросов, к которому она не знает, как подступиться станет вопрос:  любит ли она его?
Как отвечать?
"Боже, как же это ужасно! Почему все это именно со мной? – Думала она, - Мухе сладко, где падко».
- Все будет хорошо, родная, - твердил  двуименец, глухим мертвым эхом от-вечая ее беспокойным мыслям.
 Лицо его отображало призрачное очарование обычным пресным вечером,  искусственно разрисованным романтическим разноцветьем  фонарей, струящихся вдоль брусчатки, с краю которой, вдоль бордюров, журчала во-да.
 Охранник, видимо, надеялся, как ладно, хорошо, постепенно, он сломает девушку, залезет к ней в голову и перевернет все так, как будет выгодно, что пока все идет, не так уж плохо, и  ладно утверждаются логичные поступательные события - беспрепятственно, без сопротивления жертвы. Может быть, он сам временами понимает, что ошибся в своем выборе, задержке на ней, избранной из того расчерканного крестами списка многочисленных улиц, квартир. Что, пожалуй, на ней стоило задержаться. И абсолютное благо – она ведь ничего не помнит о своей прошлом… Этим ой-как можно манипулировать.
Высокий рост его,  грусть в глазах, слегка покрасневший и ставший чуть не прозрачным на холоде прямой красивый нос, выразительные глаза - это было бы приемлемым,  могло быть стать кому-то любимым, если бы он был здоров. Для его драгоценной супруги. Только Ульяна, при чем тут?
Каждый шаг – схождение в пропасть. Гулкими стуками их обуви поражается улица, угрожающе вторгающиеся шаги беспокоят чужой город.
"От него, - предрекала она, -  тяжело будет избавиться".
- Все придет в норму, любимая, и мы уедем отсюда навсегда.
Ульяна кивала, а он искал ее глаза, сверялся.
«Пусть, Господи, ему придет поскорее утерянный пятачок счастья. Пусть к нему вернется разум, Господи!»
Внутри разворошившейся стаей воробьев билось сотнями вариантов побег. Броуновское движение.
Только ОСЧ кое-как  держалось еще там, будто бы его все это  не особо касалось. У Него имеется, может быть, свое мнение?
«Говори же!»
- Ты замерзла, - отметил Аркадий,  охватывая  ее дрогнувшие плечи.
"Да, я глагол: замерзла,  я - существительное: дура! А ведь, правда,  холодно. Пусть обнимет: все - равно. За мной - последнее слово".
 Она разрешила ему более чем желала, обнять себя и, даже самой немножко прижаться к горячему заблудшему человеку.
Таз Луны в небе мерцал заплесневелым маасдамовским сыром.
Внизу с полуботиночек ее и с его берцев вперед летела вода, и хлюпали под ногами лужи.
С неба вдруг посыпались клочья серебряного серпантина. Опять занялся дождик. Едва заметный, ослабевший. Или это ее, Ульянины слезы отчаяния, обиды, унижения застилали глаза?
Аркадий набросил на нее длинный шарф, который снял с себя, потуже взялся за воротник ее куртки, так, что Ульяна чуть подпрыгнула, вывернул воротник ее, а потом крепко обхватил ее за плечи и выше – до самой шеи, едва не придушив ее.
Потом он наклонился к ней и мягко коснуться губами ее губ в награду для себя.
«Ах, как хочется рыдать!»
 Рваные блины материков Луны уродливо собрались в ехидной улыбке, составляющие  ранее монотонную миму вечной грусти сателлита, собрались и выкрикнули нескладной, циановой краской. В них тоже, наверное, что-то доброе могло быть.
"Лживо, гадко, пошло. Но, что поделаешь?»
 На память пришло маленькое замерзшее окошко новогоднего вечера. Будто б  Ульяна  вышла на мороз что - то взять. Холодец под навесом? Задержалась, стояла и смотрела в ершистое коралловое небо, с передвигающимися в нем шагающими блеклыми облаками, с которого подарком, летели колкие снежинки, заставляли закрывать глаза, сжиматься. Она сама себя обняла тогда за плечи, и думала о каком-то счастье. В новогодний праздник можно все.
И вот, из распахнутой двери, поперхнувшейся паром жаркой комнаты, из которой  несло салатами, майонезом, пряным мясом и ароматом цитрусов, выскочил мальчик и крикнул:
- Улька, тебя ждут!
Этот мальчик, на худеньком лице которого выражалось самое серьезное для своих лет соображение,  и злого даже чего-то, но смешанного и смешного ей, вдруг изменился в лице, навернув серьезности поболее, доказывая свою смешанность, рванул к ней, прямо по снегу в комнатных тапках, бросился со всего маху в объятия. Стоял рядом, прижимаясь запрещенным образом, обнимая ее, как взрослый, за  талию. О чем он думал? Кто он? О чем думала она?
- Что ты? - спросил охранник, пригнувшись к ней. - Что случилось?
Он попытался найти ее руку и взять ее. Она же нарочно отвела ее подальше за спину.
- Ну? Что?
Она криво улыбалась, едва держась в намеченных рамках.
"Такое  глупое воспоминание... Откуда?"
- Застегни курточку лучше, простудишься.  Нужно было заставить тебя, чтобы ты надела  тот  толстый полосатый свитер.
"А знаешь, ли ты, чей тот свитер? – Вертелось у нее на языке. Но она продолжала приторно, тошнотворно улыбаться.
Он сгреб ее еще раз большими руками к себе, прижал с выдавливающей силой. Из нее вышел краткий «ах», и хруст косточек.
Очень странное чувство подсказало: "В этот момент, пожалуй, ты должна громко рассмеяться, чтобы он верил тебе, или что-то типа этого"… Но она молчала, покоряясь судьбе.
- Счастливый день для меня сегодня! - сказал он, отпуская ее. Они шли дальше. Ульяна чувствовала боль, медленно растекающуюся по всему телу – так расправлялись косточки.
«Чрезвычайно силен, боров. Ему ничего не стоит переломить, кого угодно надвое», - думала она.
Двуимянный шел некоторое время молча. В настроении подпрыгивали нос-ки его берц.
- День белой трости. - Сказал он, бросив на нее сверхироничный взгляд.
-  Что?
 - На плакате прочитал: " Театральная постановка "День белой трости". У вас тут театр имеется?
Ульяна пожала плечами. Она путалась в домах, какой театр?
- У Никиты тяга к постановкам. Спилберг.
- Никита?
- Парень, оставшийся в нашей квартире. Я говорил тебе. Мальчик.
"Ах, да, мальчик".
- Судьба… Квартиру разгромило, мать погибла, отец - на фронте. Ты его забрала  к нам. А я обещал, что, как попаду на большую землю, устрою его в хороший лицей. Как думаешь?
«О чем это?»
Ульяна пожала плечами. Эту затяжную идиотскую привычку однообразно соглашаться со всем, надо видоизменить.
-  Помнишь школу на Марксовом проспекте? Его переименовали. Преподавателей истории, обществоведения, морали. Сколько нужно было самому перебиться душою, чтобы переосмыслить то воспитание.  И верили же! Социализм,  коммунизм…
- Ты думаешь, было зря? – спросила она.
- Школьные фартуки... ты  красивая, светлая,  длинная коса... У тебя были такие огромные банты! Парни засматривались.
Ульяне пришли картины школьных лет. Она постаралась их задержать. Только все это было как в немом кино, чужое, наверное, не ее.
Сердце стукнуло раз и затихло.
 - Мы строили  с тобой большие планы, как только поженились. Ты пошла на курсы одновременно с поступлением в институт, шила, потому как рассуждала – нужно  зарабатывать на кусок хлеба. Мой удел – стройка, завод.
- Была свадьба?
Он посмотрел на нее как-то не так, отвел глаза. Из его рта вывалился огромный клок пара.
- Я бы помнила..., - подытожила она.
« В этом месте точно, что-то не так» - не могла она не отметить.
Слизь Луны  заискрилась  блещущими  штрихами, и, леденеющая, стала отступать на задний план, уступая место бархату бездоннопахнущих зеленых облаков.
Колкий дождь переходил в снег. Принимавшее, безусловно, все, лицо Ульяны умывалось им.
- У нас  свадьбы не было, можешь не вспоминать. – Признался двуимянный. - Родные,  друзья, шампанское, посиделки -  все.  Я обещал тебе, что свадьба будет, и на это стал зарабатывать.
- Вот как!
- Да. – Ответил Аркадий – Владимир.
« Двуимянный, а может быть, двуличный?» - думала она.
- Ох, Уличка, - он тронул ее плечо, - какую свадьбу закатим! Если бы не вой-на, Если бы не все это... Сашка - свидетель, Ирка, Мишка..., Барсук, Свиристелка - кум,  дружка. – Он помолчал. -  В первый же день войны Миха покалечился на мине, судьба Свирелкиной  мне неизвестна. Узнаем, вернемся. Все поставим с тобой на свое место.  Уехать за границу, что ли?  Хоть на восток, хоть на запад,  жить, работать, спокойно – Продолжал он мечтательно. - Жизнь только начинается…
Сашка от гангрены кончился… Сосед твой по парте. Я дрался с ним когда-то... Странно…- Аркадий - Владимир  посмотрел в лицо Ульяны, мокрое от дождя.
Он остановил ее, вынул из кармана платок и вытер ей лицо. Она стояла, послушно опустив руки по швам, прикрыв глаза, шлепая губами.
- Молодчинка, моя Железячка, - сказал он с удовольствием, когда закончил. – Хорошо держишься!
Ульяна подумала, что он понимает намного больше, чем она предполагает, и удастся ли ей провести свой план – не известно. Она показала ему дежурную улыбку. Он же отвел глаза, вздохнул, насобирав полную грудь воздуха, бросил голову вниз. Она шли дальше.
Охранник извлек сигарету, чиркнул спичкой. Сморщенное лицо озарилось. Задымил:
- Брошу привычку, как только война закончится.
Помолчал.
- Хорошо дождь сеет, правда? Как - будто и настроеньице придает. Погода себе на уме, мы – себе. И мне с тобой хорошо. Я уже не один.
Он отправил дым в сторону, почти спрятавшейся  за мутное облако, Луны.
- Все когда-нибудь заканчивается. Плохое и хорошее. И это хорошо.
Аркадий - Владимир занят процессом курения, и Ульяне посчастливилось хоть на время избегать его взглядов.
- На контракте я копил деньги, чтобы рвануть подальше, куда - нибудь, где  живут  жизнью, сидят в кафе, потягивают винцо. Как - будто мы не люди и нам не хочется?
Сигаретный дым повисал в воздухе, а то, вдруг метнувшись, разрывался на ломти,  таял в стороне.
- Почему ты представился Аркадием? - спросила Ульяна.
Прогулка неспешна. Оттенки шагов: подтюкивающие по мелкости луж  туф-ли и ботинки, юрзкие капли раздражают дорогу.
- Когда я нашел тебя, нужно было срочно принимать решение. В таком со-стоянии оставлять тебя было невозможно. Сначала я хотел просто явиться, как есть. Правдой-маткой. Но, проследив за тобой, понял - кто сотворил над тобой этакое, должен ответить. Я следил за тобой какое-то время... Я встречался тебе на дороге. Ты не узнала меня ни в первый, ни в третий раз, сколь-ко бы я не восставал перед тобой. Мои предчувствия не готовы были к таким страшным фактам. Все оказалось намного сложнее. Мне говорили - с тобой что-то не так, но не до  такой же степени!
Аркадий - балагур, твой сосед. У него мать больна... Что-то со спиной... Он просил, кстати, у тебя помощи, но ты его здорово напугала...
-Я?
- Да. Присматривать за тобой ему поручил Руслан, так называемый муж. А я перехватил эстафету. Вот все. Компания слежения за тобой, девочка, плохо развита. Лапидос – дамочка еще та, которая взялась сопровождать тебя с магазина, - пояснил Аркадий-Владимир, - она из их компании. Она должна была также присматривать за тобой, но наблюдала только твой подъезд, когда ты выйдешь или войдешь, когда выглянешь из окошка. Мы, кстати, по-этому так поздно пошли на прогулку.
Так вкратце.  Вопросы? Может быть, еще кто-нибудь приставлен за тобой, а я не знаю?
Она не знала.
Охранник продолжил:

- Руслан, или, кто он там... Думаю, это даже имя не его, надеется, что ты продолжаешь глотать таблетки. Перегнав эту компашку на полшага, мне стало многое понятным.
Охранник замолк. Она глядела на него. Он нашел урну и запустил в нее окурком.
- Что же ты дальше намерен делать? - спросила Ульяна.
- Эта дамочка с зелеными глазами, серьезная штука, скажу тебе. Мне суди-лось познакомиться с ней.  Острый коготок. Она гипнотизер, думаю, психотерапевт или что-то в этом роде, специалист. У нее, кажется, свои планы на твой счет. Или ты ей просто дорожку пересекла?
- Не понимаю...- сказала Ульяна, когда он длинно остановился на ней.
Он  отплюнул в сторону. Ржавая ирония в лице.
- Что ты с ней сделал? – Спросила Ульяна.

- Как тебе сказать…

- Убил? – Пришло ей.
Аркадий - Владимир остановился и неожиданно, пугая Ульяну, захохотал. Она же сжавшись, стояла и ждала, когда закончится это.
- Пойдем! – Смеялся он. - В последний раз, ха-ха, я видел ее с бумажным паком какого-то  очень дешевого вина. Царица! Она напялила на себя очередную какую-то дурную одежду и эту шляпу…  еще поискать. Знаешь, у нас рядовой состав такой бы побрезговал. Драная птица!
- Что же ты собираешься делать? – повторила Ульяна вопрос.
- Конкретно? Хм.  С кем?
 Она уставилась на него серьезным образом, ждала.
-  Хм... - Ответил он, мотнув поджатым подбородком. - Тебе надо это?
- Да, и сейчас.
Когда они свернули за угол, перед ними открылся яркий проспект в витражах, островах рекламы, соблазнах магазинов. Люди, как и днем, торопились куда-то, как - будто столь поздний вечер ничего не поменял в их планах.
 Кто-то парами, кто компаниями передвигались навстречу друг другу. Местных было заметно  по легкой, прогулочной походке, простой одежде.
 Возгласы, смех. Кто-то из толпы молодых выбегал вперед и смартфоном за-печатлял всю группу.
-  За окошком, помню, зима, метель, а мы - на уроке Светланы Леонидовны, нашего классного руководителя. – Начал приглушенным голосом Аркадий - Владимир. - Ее на этом свете уж нет ...
Тогда, давно, она склонялась к журналу своими толстыми очками, у всех за-пирало дыхание перед тем, как озвучится чья-то фамилия. Слышно было, как за рамами одна на одну укладываются снежинки, прижимаясь, друг к дружке, тихо шуршат последний раз, ломая оперение.
После вызванного, класс оживал. Избранник шел к доске доказывать  мене-лаевскую теорему. Это название мне запомнилось, потому что у нас в классе был  такой по фамилии Менулов. Как-то так.
 Ты стоишь на лобном месте, у доски. По ту сторону – парты, лица друзей. Тебе доказать эту окаянную теорему. Только зачем? Ее  доказывали, в конце концов, общими усилиями... Да. И в этом согласие, дружба. Сколько этих теорем! Чертова разнокалиберность! Сколько их за  школьные годы! На каждого  по одной точно хватает. Не всем суждено было выйти к доске,  ступить на пирс, так сказать науки, где ты - на ладони. Теоремы все - равно сами отыскивают нас.
Уж тысячу раз доказанные предшествующими поколениями, они все ходят, ходят по свету - одна за другой, ищут, ждут, пока ты отложишь дела, и возьмешься за них. А не найдется времени, или  забудется, - какая- нибудь из них сама примется доказывать тебя. Вот, Ульяна, в чем дело.


                Глава  11