Банка молока

    Басовито гудя мощным мотором, пробивая капотом заряды летящего навстречу снега, тяжёлый джип нёсся по шоссе. Свинцовые снеговые тучи с самого утра завесили небо и ясно ощущалось, что хмурый январский день закончится так и не начавшись. А в салоне машины было тепло и даже по-своему уютно. Негромко играло радио. Мысли Елены незаметно переключились с домашних и рабочих проблем, оставленных в мегаполисе, на предстоящую встречу со свои духовником отцом Давидом. Поездки эти к нему за советом становились всё реже и реже - с трудом удавалось каждый раз выбирать время в плотном графике. И чего не сиделось-то ему в богатой статусной обители  рядом с Москвой?! - с непонятным для неё самой раздражением подумала вдруг Елена. Теперь вот приходится мотыляться почти за две сотни вёрст в глухой, полуразрушенный, и какой-то сиротский монастырь в лесах на краю Владимирской области. За каждым разом в эту тьмутаракань не накатаешься. Да и отец Давид с каждой их встречей выглядел всё слабее и болезненнее - сердце у него явно сдавало вдали от столичной медицины и надлежащего ухода. Елена вздохнула - наверное, скоро придётся искать себе другого духовника. 
   Летела под колёса монотонная лента дороги и бесновались за окнами заряды колючего снега из низких серых туч. По радио бубнил "про экономику" какой-то очередной умник и Лена раздражённо ткнула пальцем в кнопку, оборвав "эксперта" на полуслове.  Стало замечательно тихо. Только гул мотора и свист ветра. Да! Так что там насчёт Давида? Почему он вдруг собрался и уехал в эту отдалённую полуразрушенную пустынь? Или не вдруг?  И что это? - тяга к перемене мест, или действительно стало совсем невмоготу в монастыре, расположенном слишком близко к суетной Москве? Спасаться поехал? А мы тут как же? Поди - найди ещё правильного батюшку! Чтоб по душе. Вот Давид он какой-то особенный всё таки: глянет и как будто рентгеном тебя просвечивает, сам суровый на вид, а глаза всё равно добрые. 
    Пронзительно затренькал телефон, на дисплее высветилось "Мама". Елена чуть поморщилась. Именно сейчас разговаривать с матерью совсем не хотелось. Тем более, что примерное содержание беседы Лена представляла себе вполне ясно - мама сначала начнёт жаловаться на крепко выпивающего Сашку - младшего брата Лены, потом плавно перейдет к ценам в магазине, а под конец разговора опять будет приглашать заехать в гости с маленькой Симой, прекрасно понимая, что Елена, скорее всего не приедет - времени нет почти совсем. Да и чудить маманя стала в последнее время всё чаще - то гулять уйдёт и не сообщит куда, а телефон свой отключит - ищи её, беспокойся. То советы давать начнёт как лучше жить, как солить огурцы, как воспитывать ребёнка... - а нужны мне её советы?! Телефон продолжал звонить. Ну что там у нас опять приключилось, мама?! - Елена, наконец, протянула руку к аппарату, но в этот момент тот вдруг замолчал. Елена с облегчением выдохнула - ну и хорошо, потом поговорим.   
  Машина съехала на просёлочную дорогу. Впереди на обочине Елена заметила проступившую сквозь снежную круговерть одинокую голосующую фигурку женщины, притормозила, опустила окно - вам куда? Женщина, скорее это была старуха в каком-то сером платке и телогрейке, ответила не сразу, как будто не расслышала вопроса. Снег бил её прямо в лицо, слепил глаза. Наконец, она разжала губы - мне туда - махнула рукой - вперёд. Там деревня. Елена открыла дверцу и кивнула - садитесь. Бабулька с трудом взобралась на переднее сиденье и чуть поёрзала, устраиваясь поудобнее. Елена закрыла окно и нажала на газ. Она частенько вот так подвозила старушек, стоящих на обочинах или на пустынных остановках за городом. Даже получала от этого некоторое моральное удовлетворение - дескать вот и ещё одно доброе дело сделала - ведь, как правильно говорится - вера без дел мертва. Проехали некоторое расстояние и тут - Боже мой! - тут только до Лены донёсся тяжёлый запах, исходивший от попутчицы. Это была едкая смесь давно немытого человеческого тела, старческой мочи и ещё чего-то такого непередаваемого. Сиденье! Я же потом кожу ничем и никогда не отмою! - с нарастающей брезгливостью подумала Елена. Может, попросить её выйти? - она скосила глаза на старуху - та сидела мокрая и жалкая в этой своей засаленной телогрейке и  заношенном платке и, казалось, вообще не замечала ничего вокруг. Нет, высадить - совсем некрасиво как-то получится. Не по-православному.
    Лена вела машину, старуха молчала, уставив неподвижный взгляд на дорогу. И ведь мотается тоже! Зачем, куда? - всё больше раздражалась Елена. Ехала бы, наконец, автобусом! А вдруг у неё ещё и вши - Лену даже передёрнуло от этой мысли и она снова посмотрела на попутчицу. Где же ваша деревня? - с плохо скрываемым раздражением в голосе вновь переспросила она. Старуха опять ответила не сразу. Глядя прямо перед собой она чуть подумала и кивнула головой вперёд - Там. Скоро уже. -Ну почему именно мне встретилась эта бабка?! - терзалась Лена с трудом вдыхая тяжёлый запах попутчицы. Почему я не проехала чуть раньше или чуть позже?! Зачем вообще остановилась?! - она направила себе на лицо воздух из сопла обдува - дышать стало чуть легче.
   Деревня выплыла из снежной пелены неожиданно. Как призрак, как мираж у дороги. Лена повернула лицо к попутчице - эта деревня? Та как-то неуверенно кивнула - да. -Где остановить - Лена снизила скорость. Можно прямо здесь - тихо проговорила старуха. Лена резко остановила машину и несколько секунд глядела в спину уходящей в снежное месиво женщине - та даже не поблагодарила - вышла и всё. Как будто так и надо! Как будто Лена была обязана её везти! Она резко нажала на газ, на ходу отыскала в бардачке гигиенические салфетки и принялась остервенело тереть кожу сидения. Протёрла руки, скомкала и швырнула салфетку в окно, потянула носом воздух - стало намного лучше, но запах всё равно полностью не исчез. Больше никого не стану подвозить - решила она. Никогда. На улице вдруг резко перестал идти снег, как будто его выключили.
   Подъезжая к подворью монастыря, где должен был сегодня служить Давид, Лена уже почти успокоилась. Неприятное воспоминание о старухе-попутчице начало стираться, сглаживаться, уходить в прошлое как неприятный момент, о котором можно будет после рассказать подругам даже с некоторым юмором - вот, дескать какие бывают искушения.
   Она уже ставила машину на сигнализацию, как вдруг увидела какую-то женщину, явно деревенскую, с хозяйственной сумкой в руке. Та спешила прямиком в её сторону. А этой-то что ещё надо?! - снова накатило затихшее было раздражение. Небось, денег сейчас просить станет. Ну, правильно! - видит же, что машина дорогая, номера московские. Эх, как же они все... Простите - произнесла подходя к Елене крестьянка - вы не к отцу Давиду. Да-а - с недоумением протянула Лена. А что? Женщина протянула ей сумку - вот, передайте ему, тут молоко, только что подоила корову свою. Лена нерешительно протянула руку, взяла сумку - а что ему сказать, от кого это? Женщина улыбнулась - ну, скажите - пусть за Валентину помолится. Я передам - кивнула Лена. А чего вы сами-то ему не отдадите? Женщина вновь улыбнулась - да я так... ничего. Пойду я. Так вы передайте. Обязательно! - теперь уже Лена улыбнулась в ответ крестьянке. Та повернулась и пошла прочь по заметённому проулку.  Из-за туч неожиданно выглянуло яркое солнце и снег ещё недавно бывший таким злым и колючим засверкал вдруг мириадами блёсток. Крыши деревенских, деревья вокруг - всё стало вдруг каким-то ярким и праздничным. 
      Отец Давид вышел из маленького храма одним из последних. Вид у него после длинной службы был усталым, но умиротворённым. Лена ждала его на улице. Увидел её, широко улыбнулся. Она торопливо подбежала, поставила сумку с банкой на землю, сложила руки лодочкой - благословите! Ну, как добралась - отец Давид пытливо смотрел на своё чадо. Да, слава Богу - ответила Лена. С приключениями правда, но, в общем, всё нормально. Она вдруг вспомнила, подхватила с земли сумку с банкой молока - вам тут молоко передали. Женщина. Валентина. Просила помолиться за неё. Молоко? - отец Давид бросил быстрый взгляд на сумку - вези домой. Как домой?! - Лена удивлённо посмотрела на своего духовника. Так - вези домой. В одно горло я его пить не буду, а для братии монастыря этого всё равно мало - так что вези. Но, батюшка, мне не надо! Давид снова пытливо посмотрел на неё - не надо говоришь? Ну, точно - не надо! - Лена уверенно закивала головой. Или что? - везти? - Лена уже начала жалеть, что вообще взяла банку у этой непонятной Валентины - ну, правда - зачем она ей?! Давид снова улыбнулся - голодная, небось, с дороги? Поехали в монастырь - там сейчас как раз трапеза начинается - и он зашагал к своей старенькой "девятке" притулившейся у забора. На ходу обернулся, ну, чего ты замерла? Поехали! 
   Ехали разбитой лесной дорогой. Лена слышала, как злосчастное молоко отчаянно плещется и булькает в банке, когда джип переползает через колдобины. Только бы не пролилось на коврик - думала она. Запах потом ничем не выведешь. Запах! - снова вспомнилась та старуха. А ведь уже ничем и не пахнет! - подивилась Лена. Зря я беспокоилась, зря на бабку плохо думала. Вот и ещё один грех для исповеди. Надо будет Давиду рассказать эту историю - интересно - что он скажет.
   В монастыре отец Давид сразу повёл Елену в трапезную. Так у них было заведено - он всегда первым делом кормил её монастырской едой, а уж потом они шли на лавочку перед братским корпусом или в келью и там Лена рассказывала духовнику свои новости, расспрашивала как поступить в той или иной житейской ситуации. Но в этот раз всё было не так. Едва Лена допила монастырский компот, как Давид вдруг спросил её - поисповедаться не желаешь? Лена удивлённо подняла на него глаза, задумалась на секунду, но тут же согласно кивнула - можно.
    В храме, пока отец Давил надевал облачение и выкладывал на аналой Евангелие и крест, Елена лихорадочно перебирала в памяти все давние и недавние свои грехи, и набиралось их порядочно. Эх! - надо было на бумажечку всё записывать, как Давид учил - с досадой подумала Лена. Теперь вот многое упущу из виду. С чего же начать? - она призадумалась. В это мгновение в её кармане завибрировал телефон. Лена лихорадочно достала трубку, посмотрела на дисплей - опять звонила мама! Лена вслух раздражённо пробормотала - мама, потом. Мне сейчас очень некогда. Очень. Она вырубила телефон насовсем и сунула его в карман. Кто там? - услышала она вдруг голос Давида и подняла на него глаза. Да, мама чего-то всё звонит. И каждый раз не вовремя. Ну, так ответила бы, вдруг что важное? - Давил серьёзно посмотрел ей в глаза - я подожду. Да ничего, батюшка, я потом с ней свяжусь. У неё вечно какие-то дела, которые можно обсудить потом.  Ладно - Давид кивнул и указал на аналой - давай. Лена подошла к аналою и попыталась сосредоточиться, вспомнить свои промахи и ошибки, которые по церковному назывались грехами. Мысли разбегались, как тараканы по кухне. Она подняла вдруг глаза на отца Давида, улыбнулась - устали, небось вы, батюшка, про грехи наши всё выслушивать. Давид снова серьёзно посмотрел на неё и вдруг с грустной улыбкой произнёс - Если бы каялись, а то всё оправдаться норовят. Лена опять смутилась - не про неё ли это он сейчас? Нет, наверное, не про неё. Она же кается. Как положено. С самоукорением. Лена вспомнила наставления из книжки "Как подготовиться к исповеди" - и начала: согрешила гордыней, осуждением, нерадением о спасении, души, маловерием. Молюсь мало, помыслы всякие. Лена собиралась рассказать ещё Давиду о случае со старухой на дороге, но не решилась - вдруг подумает, что Лена решила оправдываться за мысли о попутчице. Вот, в общем, и всё - закончила она. Уверена? - Давид пытливо глядел ей в глаза. Лена нерешительно помялась - ну-у, ещё вот скоромное в пост ела - девчонки день рождения сотрудницы отмечали, неудобно было отказываться. А так, вроде, всё. Всё? Уверена? Ладно - о.Давид вздохнул, потом накрыл её голову епитрахилью и прочитал разрешительную молитву. Лена поцеловала крест, Евангелие и подставила руки лодочкой - благословите на добрые дела, батюшка, а у самой на душе почему-то беспокойно было - как-то не так прошла эта её исповедь. Как будто что-то важное не договорила, не вспомнила или упустила, а Давид почему-то не стал расспрашивать. Словом, облегчения на душе Лена не почувствовала и это её тревожило.
   Ночь Лена провела в старинной монастырской гостинице, которая отапливалась ещё допотопной кирпичной печкой и когда печь остыла, Лена порядком продрогла. Только под утро, кое как свернувшись калачиком под тощим одеялом, она забылась в коротком тяжёлом сне...
...Она шла сквозь метель по бесконечному заснеженному полю и твёрдо знала - Бог оставил её. Жизнь прошла, пронеслась в бессмысленной круговерти каждодневных суетных дел. Муж давно умер, а дети и знакомые забыли о ней. Все дела и заботы, которые когда-то представлялись ей чрезвычайно важными и наполненными глубинного, даже сокровенного смысла оказались теперь пустыми миражами. Она знала, что не дойдёт сегодня до дома - она совсем ослабела, ей было холодно и невыносимо одиноко. Но смерть не страшила её. Она даже ждала, что вот-вот упадёт, наконец, обессиленная и холод принесёт ей желанный покой. Покой! Больше всего она желала покоя, но почему-то знала, что даже "там" его не будет. Она хотела заплакать, но слёз не было. Позвать на помощь? Никто не придёт. Никто. Даже Он. Она давно уже перестала молиться Ему и просить Его о милости. Почему? Даже себе она не смогла бы этого объяснить. Ноги уже не слушались и не было сил, да и желания идти туда, где никто не ждёт. Совсем никто. И тут ей вдруг стало страшно. Не может такого быть! Нет, я так не хочу! Я хочу чтобы всегда была молодость и здоровье! Сила и радость! Счастье от того, что ты кому-то нужен, кто-то ждёт тебя и верит, что однажды ты придёшь и припадёшь к нему всем телом, всей душой! Без остатка! Господи! Я так этого хочу! Она закричала и даже во сне почувствовала, что этот крик вдруг вырвался из её груди и понёсся куда-то вверх - в круговерть снежного месива над головой... В следующую секунду она увидела, как из снежной пелены показались фары какой-то машины. Она подняла руку и та остановилась. В машине было тепло, а за рулём сидела симпатичная молодая женщина. Садитесь, - услышала она мелодичный нежный голос, забралась в салон, поёрзала, устраиваясь поудобнее, ощущая неловкость от своего нелепого и жалкого вида и... проснулась.
    Лена быстро умылась ледяной водой из алюминиевого рукомойника и растерла лицо жёстким вафельным полотенцем. Стало чуть теплее. Дурацкий сон не шёл из головы. Лена раздражённо мотнула головой - забыть! Выглянула в маленькое заиндевелое оконце - морозно на улице. Лена поёжилась - бр-р! 
    Лучше всего было молоку, которое стояло тут же на окне в комнатушке. Она с раздражением посмотрела на банку - и не выльешь ведь, а ехать ещё почти двести километров! А, может, оно уже скисло? - с надеждой подумала Лена, открыла крышку и сделала маленький глоток. Молоко было наисвежайшим и замечательно вкусным. Именно таким, каким и должно было быть настоящее деревенское молоко.
   После утренней службы Лена ещё немного пообщалась с отцом Давидом, который грел машину, чтобы ехать в отдалённый скит по делам, напоследок ещё раз спросила его - батюшка, там молоко у меня, ну, это вчерашнее. Может, оставить его здесь в монастыре на кухне? Давид вдруг снова как-то серьёзно посмотрел на неё, как будто она задала ему глупый или неуместный сейчас вопрос и тихо произнёс - как хочешь. Потом они попрощались и глядя вслед потрёпанной "девятке" своего духовника, скакавшей по ухабам лесной дороги, Лена вдруг отчётливо поняла, что эта встреча с ним была последней...
   Тяжёлый джип нёсся по шоссе в Москву расталкивая тупой мордой заряды колючего снега. Погода испортилась как всегда неожиданно. Когда Лена выезжала из монастыря светило яркое зимнее солнышко, но скоро небо вдруг затянули серые низкие тучи и пошёл снег. Яростные порывы ветра силились сбросить двухтонную машину с дороги и Лена, вцепившись в руль обеими руками, парировала удары стихии, чтобы не угодить в кювет или не выскочить, не дай Бог, на встречку. Неожиданно зазвонил телефон. Лена бросила взгляд на дисплей - опять мама! Ну, неужели нельзя потерпеть до Москвы, чтобы поговорить в спокойной обстановке, мама?! - Лена, наконец, решительно протянула руку, нажала на клавишу и чуть резче, чем следовало, начала - да, мама, ну, что там у тебя случилось?! Тихий голос матери почему-то был отчётливо слышен, несмотря на завывания ветра за окном и гул мотора - здравствуй, дочка. У тебя всё в порядке? Ничего не случилось? Я два дня подряд звонила тебе. У меня всё хорошо мама! Я не могла говорить - прости! Я сейчас еду в Москву - у тебя что-то срочное? Не знаю - мать на несколько секунд замолчала, а потом вдруг таким же ровным и спокойным голосом произнесла - помнишь, я была в нашей поликлинике на той неделе? Сегодня пришли анализы, У меня - рак. Четвёртая стадия. Оперировать уже поздно. Сердце Лены вдруг тяжко бухнуло и упало на секундочку куда-то в живот. Потом снова забилось - резко и тревожно. Лена на время выпала из привычной реальности. Только мамин голос и ощущение страшной, непоправимой беды. Как, мама?! - этого не может быть! Мы же ездили к Игорю Евгеньевичу в его медцентр, консультировались! Всё было в полном порядке. Он же сказал, что тебе просто надо слегка отдохнуть, попить витаминчиков! Голос Лены осёкся - она  не знала, что ещё сказать. Мама таким же ровным голосом продолжала говорить - я о многом передумала за эти два дня. У меня есть только вы с Симкой, и Сашка ещё... Он, кстати уже второй день не пьёт...как только узнал - мама вдруг замолчала.  Мама! Мамочка, я заеду к тебе, слышишь? Я примерно через два часа буду в городе и заеду к тебе. Ты дома? Никуда не уходи, слышишь?! Дождись меня. Мы ещё раз всё перепроверим. В этой дурацкой районной поликлинике могли сто раз ошибиться. Да и наверняка ошиблись! Ну, я им! Я их тогда по судам затаскаю! - Лена сердито стукнула кулачком по рулю. Тихий голос мамы снова зазвучал в трубке телефона: они не ошиблись, дочка. Я уже была у твоего Игоря Евгеньевича. Он подтвердил диагноз. Но, мама!... - Лена не знала, что ещё можно сказать. Мать прервала её. У меня к тебе просьба, Ленуська - врачи сказали, что мне нельзя, но... теперь уже всё равно. Ты же сейчас где-то там за городом? Я очень прошу тебя, если у тебя будет такая возможность - ну вдруг? Привези мне, пожалуйста, немножко деревенского молока... Да, мамочка, хорошо - вмиг одеревеневшими губами прошептала Лена. Она вдруг поняла о чём самом главном не сказала отцу Давиду на исповеди - из её сердца ушла любовь. Давно. Лена остановила машину на обочине, невидящими, заплывающими от слёз глазами отыскала банку с молоком, мирно стоявшую за сиденьем, ткнулась лбом в тёплый руль и горько-горько, как в детстве, заплакала.