Интервью

Отрывок из вымышленного интервью с воображаемым собеседником, которое на самом деле никогда не могло состоятся хотя бы по той причине, что этот самый воображаемый собеседник его никогда и никому бы не дал.

Фабула: вымышленный журналист выводит своего визави на откровения о событиях давно минувших дней, наводящими вопросами побуждая того окунуться в воспоминания, о которых тот хотел бы позабыть.

Вместо предисловия:
"А я, как кроткий агнец, ведомый на заклание, и не знал, что они составляют замыслы против меня, говоря: «положим ядовитое дерево в пищу его и отторгнем его от земли живых, чтобы и имя его более не упоминалось"... или "...именем российской федерации(каких-то там общин?)..."
...

-Ну и как события развивались дальше? Ведь добром всё это кончится не могло по определению.

- Ну да, наверное. Брат жил тогда на нелегальном положении в грязной чужой квартире, выставленной кем-то на продажу, почему-то без денег и без жены. Вообще понять, что происходит было невозможно, он был словно не в себе и летел без тормозов. Как будто человек одержим идеей или находится под действием препаратов заблокировавших инстинкт самосохранения. Я ведь так и не узнал куда делись наличные деньги, которые были у него, куда пропали деньги, переведенные в оффшор или обналиченные напрямую со счетов. Что за странное поведение было у его жены и почему он не искал выход, а бегал от всех, вместо того, чтобы пытаться решить вопросы напрямую. Он арендовал ячейку в отделении банка Менатеп в районе метро Павелецкая, но сколько там действительно хранилось денег я представления не имею. Знаю, что второй ключ был у его жены. И то, что ключ, принадлежавший брату, фигурировал и в уголовном деле и даже в тексте самого приговора есть упоминание о нём. А вот следственных действий на этот счёт не проводилось. И ничего об этом в уголовном деле не исследовалось. Может проглядели. Или забыли поискать, такое тоже бывает. Хотя на павелецкую следственная группа перед закрытием дела один раз с братом вроде ездила. Менатеп сейчас банкрот, теперь всё равно никто ничего не узнает по всей видимости. Впрочем следствие велось небрежно-они даже не вскрыли конфискованный из офиса сейф в котором хранили ценные бумаги, реестры, денежные средства и прочее. Просто повесили присвоение на «не занимавшего должностей и не имевшего права подписи». Не узнают и о том, куда же делись деньги, осевшие в ЕТБ и предъявленные мне на суде вторым эпизодом как мною присвоенные. Банк  уже банкрот, а какие-либо действия по этим деньгам нигде не были зафиксированы. Неужели и здесь позабыли?

- После 98 года много банков утонуло это не удивительно. Кто ж возится теперь будет?

- Я продолжу. Мы как-то встретились с ним, говорили несколько часов, очень нервно, я несколько раз показывал ему на дверь, а он обещал мне начать нормальную жизнь. Смотреть на него было тяжело: немытый, всклокоченный. Мне показалось, что он на что-то меня разводил и хитрил, хотя я не мог уловить подвоха в его словах. Соглашаться с ним не хотелось. Он обещал вернуть мне всё, что в своё время у меня одолжил.

- То есть вы ещё и кредитовали вашего родственника?

- Ну к чему эти шутки? Попросил – я ему дал сколько он просил. Раньше же он заботился обо мне, когда я маленький был. И отчётов у меня не требовал. Мы как-то верили друг другу. Ну так вот. А однажды в пятницу вечером раздался телефонный звонок. Это позвонил мой брат и срывающимся голосом сказал, что у него на съёмной квартире кто-то под дверью с пистолетом, свет отключен, он думает, то это какие-то бандиты. То был один из последних наших разговоров. Я съездил на выходные к маме, ничего ей не рассказал, делал вид, что ничего не происходит. А в понедельник, 26.06.1996 , когда мы с приятелями пили пиво вечерком, то же самое произошло со мной. Но это были не бандиты. Это были доблестные правоохранительные органы – опера из ОБЭП и следователи.

- Что это за методы такие – выключить свет и с пистолетами?

- Такое время было, хорошо палить во все стороны не стали.  Они изъяли чемоданы с документами, разрешили взять с собою немного еды и тёплые вещи и увезли в отделение. Относились бережно, но с плохо скрываемой злобой – устали гоняться. Допрашивать меня особенно не пытались, хотели разговорить. Разводили, мол брат возможно погиб и всё такое, предлагали описать события, законов и суть 51-ой статьи конституции разумеется не разъясняли. Однако и силу не применяли. Я плёл околесицу думая только о том, что могло случится с братом. На следующие сутки меня перевели в ИВС и туда пришёл адвокат, нанятый на деньги родственников того самого партнёра брата который похоже нас и выставил виновниками и злодеями возможно заключив сделку со следствием. Но эта крыса больше выведывала, чем переживала за меня. Потом я узнал, что задержаны также живой и здоровый брат и его партнёр и в кавычках друг. Представляю, что нашей матери было совсем нехорошо в эти дни. У неё скрутили обоих сыновей. Как потом сказал один из следователей у которых на тот момент даже высшего юридического образования не было, только школа милиции в Минюсте понравилась концепция связка двоих братьев, очень убедительно, ведь братьям легче действовать сообща. Им то чего. Они раскрыли, поймали, доказывают. Молодцы короче. Они даже по раскрываемости на первое место в городе вышли, повышения получили. Правда смухлевали со статистикой и выдали каждое исковое заявление за отдельно раскрытое преступление, хотя сами свели всё в одно дело, разбив его на два эпизода. Это мелочи, разумеется.
 
- Следователи не поиском истины занимаются, их работа обвинить, а уже суд должен разбираться.

- Я знаю, как устроен механизм уголовного процесса. Теперь знаю. А тогда меня всё удивляло. В общем в ИВС я провел тридцать суток. В одиночке. Иногда подсаживали разных странных типов, они вопросы задавали по обстоятельствам, но я особо не откровенничал. Было нелегко и отчетливо понималось, что в свою прошлую жизнь я не вернусь, что все будет теперь иначе и прощаться надо и со своими симпатиями, и с привычным качеством бытия. Конечно, была надежда на то, что прокурор не подпишет арест, но арест подписали и меня направили в СИЗО№2 в Бутырку. А партнёр брата, к слову сказать, заведовавший безналом и лично подписывавший все оффшорные операции отчего-то вышел на свободу. Забыл сказать, что в последний момент перед арестом меня вызвали на допрос. В кабинете было шесть человек - следователи и оперативники. Мне прямым текстом предложили сделку: мол я оговариваю брата, подписываюсь под всем, что скажет следствие, признаю факт присвоения тридцати тысяч долларов, которые я якобы проиграл затем в казино и мне дают условно четыре года и на время следствия я буду находиться под подпиской о невыезде. Мне это сильно не понравилось, я не думая отказал. Возможно это был один из самых принципиальных моментов  в моей жизни. Забавный эпизод: следователи добивались, чтобы нас развели по тюрьмам, брата в Бутырку а меня в Матросскую тишину СИЗО№1, даже в постановлении это было прописано, но главный по конвою сказал, чтобы все шли на … они возят только в Бутырку. Мол Москва поделена пополам, раз везет из Коньково, то только в Бутырку. Не обсуждается.
 
- Какие первые ощущения были?

- Конечно первые ощущения - это лёгкий шок, любопытство, и осязание чего-то нового, непонятного и признаюсь мало приятного. Интерьеры тюремных сборок описывать не буду - ничего хуже в жизни я не видел, но диггер к примеру вряд ли удивился бы такой эстетике. Всё вокруг мрачное, грязное, сырое, буро-желтое или серо-зелёное. Фотографирование – ритуал, с шуточками и прибауточками его производила милая женщина, без грубости. Сутки на сборках провели, это пустующие камеры. Разговаривал с такими же вновь прибывшими, ел то, что с собой было. Приходил опер, посмотрел на меня, составил для себя мнение. Потом начали разводить по камерам. Буду откровенен - я и представить не мог, что такое вообще возможно. Передо мной открыли железную высокую дверь, и я сам не понял куда зашёл. Слева и справа сверху и снизу на меня смотрели повернувшись и свесившись десятки пар глаз. На тот момент в камере рассчитанной ещё по советским меркам на тридцать шесть обвиняемых  находилось сто три человека. Сто три! Это как в вагоне метро в час пик, только люди никуда не выходят. Кто спит, кто стоит, кто-то сидит. И гул, и вонь - специфический тюремный запах который сравнить ни с чем нельзя- это как протухшая гнилая вода или что-то в этом роде. Поговорил со смотрящим, рассказал в двух словах о себе, мне подсказали  где лечь  как там говорят на пальме - это второй ярус, ближе к окнам, перекусил чем было, отдал свитер на дорогу и лёг спать.

- Дорога? Что это?

- Это способ межкамерного общения. Для меня всё только начиналось. Во сне я видел привычные обстоятельства, ощущения были вольные и просыпаясь я ещё долго ужасался приходя в себя. Реальность била по мозгам - ты уже не там.  Предприимчивые семейники выкружили у меня кое-что из одежды, за что один из них незамедлительно получил по голове от блатных, но что-то осталось и жизнь начала свое новое движение вперед по дороге, которая не ведет никуда, но по которой надо обязательно идти, если хочешь остаться человеком и жить дальше. Жить когда-нибудь потом.

- Остановитесь на тюремном быту. Мы тут мало что знаем об этой стороне вопроса так сказать.

- Каждое утро начиналось жутковатым пробуждением, поверка – это когда в камеру заходит храбрый вертухай или как его там зовут старшой, хотя какой он старшой… никакой он, но с манией величия. В общем он пересчитывает наличие заключенных по головам. Затем легкий завтрак: чай, хлеб и что у тебя там ещё есть - от сахара до вполне приличных сыра, масла, колбасы. Солнечные лучи, пробивавшиеся через плотные решетки на окнах, напоминали о другой, более приятной форме существования и это слегка успокаивало. Телевизор работает всё время - смотри, развлекай себя, читай то, что есть в камере, раз в день прогулка на час в бетонном дворике с решёткой наверху. Вот собственно и все радости. Контингент - почти вся национальная палитра. И весь уголовный кодекс – изучай на здоровье. За день можно и поговорить с кем интересно и подумать о жизни. Играл в основном в шахматы и нарды, разумеется без интереса. Приятный день-день получения передачи. Это и сытно и появляется возможность отблагодарить тех, кто был добр к тебе и делился с тобой чем-нибудь, когда у тебя самого ничего нет. В середине девяностых кормили подследственных мягко говоря не очень хорошо. Даже собаки тюремную еду не всегда ели.
Однажды меня вывезли для проведения следственных действий в ИВС Коньково. По-своему это был праздник и приятная прогулка. Человеческая еда, свободная камера и возможность в перерывах следственных действий увидеться и поговорить с родными. Удовольствие такое длилось неделю и я был не против. Следствие шло в обычном режиме, свидетели бредили, я лил воду и уклонялся как мог, меня толком никто не мог опознать, экспертизы против меня не свидетельствовали, в общем всё шилось белыми нитками. Следователи быстро смекнули, что мы с братом будем выгораживать друг друга и поэтому очную ставку, которая могла бы развалить всё дело, они решили не проводить.
 
- Как так? В таком огромном деле и без очных ставок?

- Суд на это разумеется внимания не обратил. Возили меня из Бутырки  в ИВС где-то пару месяцев. Продолжалась сия эпопея до конца октября. Со временем число сокамерников дошло уже до ста четырнадцати человек как вдруг хату или говоря обычным языком камеру раскидали – выдернули сразу около тридцати человек и жить стало ещё лучше, тише и спокойнее. Ночами было даже скучновато. А вскоре выдернули и меня и перевели на спец - в камеру специального содержания. Стоит отметить, что брата я долго искал и всё же нашёл на спецу. Но он почему-то не горел желанием общаться со мной. Как позже выяснилось - он думал, что я на него давал показания, но, когда он ознакомился с делом и мы встретились он был очень смущён и извинился передо мной за свои сомнения. А в глазах у него слёзы были, он действительно меня подозревал. В то время уже он был очень болен, с распухшими ногами. Его потихоньку убивали. Это была наша предпоследняя встреча.

- Спец – это другой тип содержания?

- Да. Жизнь на спецу отличается размеренностью и лучшим бытом. И пожалуй лучшим климатом. Когда после сотни человек ты оказываешься в помещении с пятью спокойными гражданами – на время может показаться, что и в тюрьме можно жить. Спокойное пробуждение, прогулка, затем завтрак, телевизор, занятия спортом. В общем не жизнь а сказка невзирая на понимание того, что бесплатно на спец отправляют только тех, кого внимательно изучают агенты оперативников. А они бывают очень разные и чем глупее и самовлюбленнее такой человек, тем непредсказуемее могут быть его рассказы и характеристики, что разумеется сказывается на судьбе тех, кого он обязан изучить. У меня была своя легенда, детали которой я изредка менял, запоминая кому я всё это рассказываю, чтобы в дальнейшем отследить какая из историй будет известной моим будущим собеседникам. Иными словами оставлял в рассказах такие следы по которым отслеживал цепочки оперативных связей и вычислял стукачей участвовавших в разработке. Справедливости ради должен отметить, что далеко не все участники разработки и сотрудничавшие с оперчастью были негодяи или сломавшиеся люди. Кого-то конечно опера подлавливали, кто-то сам был в прошлом офицер, но скрывал такие детали биографии, чтобы не нарваться на беспредел, кто-то просто ненавидел уголовную среду и мнил себя санитаром леса, сражающимся на передовой. В общем серьёзных претензий у меня к ним не сформировалось так как в общем и целом разбираясь в нестыковках почти все они приходили к одному выводу: дело заказное, есть давление следствия и вопрос вины и участия здесь вторичен, а следовательно если и есть тут что изучать так это личность обвиняемого а не его мнимые проделки. Поговаривали, что бутырские опера многих отмазывали в тех случаях, когда следствие настаивало на беспределе чтобы поломать человека и вынудить его пойти на сделку или признание вины. Отмазали многих, а моего брата отмазывать не стали. Но об этом чуть позже.
На спецу я провел около трёх месяцев, встретил новый год, отпраздновал день рождения и меня снова выдернули с вещами чтобы перевести вновь на общий режим, в большую камеру находившуюся на первом этаже. Это была в некотором смысле необычная камера. Нет, все обычаи, условности и порядок соблюдался неукоснительно, просто по контингенту арестанты были скорее ближе к погонам чем к криминальной среде: бывшие военные и т.д. Там прекрасно чувствовали себя наркобароны с килограммами кокса в деле и те, кто, как поговаривали на сборках, сдал своих подельников, надеясь избежать пожизненного срока, ну и так далее. Впрочем, власть была у приличных и спокойных, что собственно гарантировало безопасность для всех. Осужденные из тех, кто попроще там лепили из хлеба разные фигурки, раскрашивали их и отдавали охранникам за какие-то мелкие подарки типа сигарет или чего ещё. В других камерах я такого не встречал. Там мне было тяжело морально, я всё время хотел спать, у меня кружилась голова. Прогулки не помогали. А следствие тем временем шло к концу, дело пора было закрывать, а мы ещё с ним не ознакомились. Именно тогда, зимой 1997 года начались события, приведшие к трагическим последствиям. Видя несговорчивость брата следователи стали оказывать давление на него и в меньшей степени на меня организуя ему проблемы и травлю от сокамерников. Не особенно стесняясь старший следователь открыто сказал брату, что позаботится о том, чтобы доставить ему неприятности. Меня снова перевели в переполненную камеру, ну а с братом поступили гораздо злее. Он якобы вмешался в ход игры под интерес и его нагрузили крупным долгом. Как он мне поведал сокамерники жестоко избили его ногами по почкам и начали регулярно требовать выплатить этот долг разумеется избивая время от времени. А с другой стороны следователи вежливо предлагали поспешить с ознакомлением, чтобы уложиться в отведенные законом сроки. Мы ознакомились с делом. Я прочитал все сорок два тома уголовного дела по триста-четыреста страниц каждый от корки до корки. Следователи думали, что я буду валять дурака и тянуть время в надежде на то, что сроки выйдут, прокурор не продлит арест и мы окажемся до суда на свободе. Но мне было не до шуток с учётом того, что они делали с братом.
Как-то ко мне пришёл один из главных ментов, ведущих это дело. Я сказал, что буду честно знакомиться с материалами дела ничего не затягивая. Он в ответ пообещал, что меня снова переведут на спец до суда, что он договорится, всё сделает. Конечно кое в чём обманул, так как на спецу я пробыл не до приговора, а лишь до того момента как дело было передано в суд. Он же предложил поискать от двух до пяти тысяч долларов для суда под условный срок, но только для меня. Брата как он сказал отмазать нереально. Возможно он лукавил, так как намерение убить брата уже осуществлялось и я оставался единственным обвиняемым. В связи с принципами солидарной ответственности - равной меры ответственности для всех обвиняемых, меня никто никогда никуда бы не выпустил и никаких условных сроков не дал бы. Хотя с его слов выходило, что решение уже принято и нам светит по шесть и четыре года соответственно. А за деньги можно смягчить наказание мне как менее виновному. Я ему не поверил - кидать менты умеют не хуже прочих. Да и денег ни у меня, ни у моих близких к тому времени уже не было - всё высосали левые адвокаты которые толком ничего не смогли сделать.
 
-Так может он действительно не знал, что делали с вашим братом?

- Может и не знал. Но такие вот разговоры были. А потом нам с братом организовали встречу. Прямо в кабинете ИВС. Мы разговаривали недолго минут пятнадцать. Всё было понятно, мы друг друга не предали. Он сказал, что обнаружил в деле платёжное поручение - перевод в Сити-банк на обналичивание достаточно крупной суммы,  которого он никогда не делал. А совершила этот перевод нанятая по родственным связям того самого его партнёра бухгалтер. Директора она известить об этом переводе забыла. Деньги эти разумеется исчезли. Такие вот у него были друзья и сотрудники. О травле он говорил неохотно. Думал, что вывернется. Потом-то ему действительный ад устроили: перевели на малый спец в камеру 92 или  что-то в этом роде, где почти нет связи и даже если тебя будут мучить - никто не узнает. Подселили сокамерника с фамилией Ибрагимов, у которого был боевой нож. Брат спал только тогда, когда этот сокамерник был на прогулке или у опера. Этот странный заключённый хвастал перед всеми тем, как безнаказанно резал лица другим сокамерникам. А потом со здоровьем брата стали происходить странные вещи - его ноги распухли, появились язвы большого размера, ему было тяжело ходить и дышать. Его перевели уже в нормальные условия, на обычный спец, но жизнь уже уходила, уходила медленно и болезненно. Возможно его отравили, подмешав для комфортного ознакомления с делом в кока-колу которую ему носил один дпс-ник из следственной группы не только водку. В то самое время в одном из лечебных заведений Москвы произошло чп - пропала значительная порция ядовитого вещества строгой отчетности используемая при лечении. И что удивительно-пропажа вскрылась именно в том месте, где трудилась жена того самого невинного партнёра брата, освобождённого из-под ареста и выведенного в свидетели скорее всего по решению прокурора. Был скандал, служебная проверка, выговоры. Но всё закончилось ничем. Ну пропало и пропало. Но возможно оно не пропало, а ровно куда нужно и попало. Кстати этот усатый пузан удивительный карьерный скачок совершил- слышал, что по закрытию дела его, дпс-ника опером сделали!

- Разве так можно? Оперативники – это ж образование, опыт нужен вроде?

 - У нас всё можно если надо. Даже сокамерники были в ужасе от того, что с моим братом творилось. Я потом с ними списывался узнавая подробности как игнорировала медчасть его просьбы. Однажды он потерял сознание, его повезли в больницу при Матросской тишине и там на сборке он скончался в мучительном противостоянии с весьма хладнокровными и жестокими убийцами. Один такой в присутствии отца позднее хихикая игриво так сказал: «А! Это тот, которого мы залечили?» И заржал. Я, вообще говоря, люблю нашу страну и наш народ. Просто слишком много выродков кричат, что государство - это они. И как-то не по себе становиться от того, что ты ведь знаешь какие они на самом-то деле. Отец ведь писал во все инстанции и Скуратову в Генпрокуратуру и Степашину в МВД. Писал, что сыну не оказывают медицинскую помощь, что плохие условия содержания, что состояние здоровья вызывает большие опасения. Все бумаги возвращались к тем, кто всё это организовал да там и оседали. Никаких изменений или проверок обстоятельств не последовало. Вышестоящим инстанциям происходящее было безразлично.

- Ну это обычная история-бег по кругу. Сейчас говорят есть мысли вообще функции ФСИН передать МВД. То есть кто сажает, тот и дальше пытать будет. Замкнутый круг.

 - Цирк садистов. Карусель добра. Брата хоронили в августе 97–го распухшим, изъязвленным и седым. Ему было всего двадцать семь лет. Когда уже после похорон отец пришёл забирать личные вещи и записи сына его направили в другой изолятор, потянули время заставив ждать несколько часов, а вещей не оказалось! Зато туда пришла к тому времени уже бывшая жена брата. Как она могла узнать, что отец в тот день и час придет тюрьму? Если только ей не сообщили сами сотрудники изолятора. Или кто-то из следственной группы. Но кто же она тогда была на самом деле? Мы до сих пор не можем понять, что она имела в виду тогда сказав отцу: «…а теперь посмотрим, как вы сможете защитить своего младшего сына».

- Вы полагаете она было подослана или приставлена к нему службами еще до событий?

- У неё родственник большие погоны носил, деталей не знаю. Слышал, что она четырежды была замужем и вот трое из её мужей в земле лежат. Но мне не до неё. Закрыв дело меня вернули в Бутырку. Камеру раскидали, остались нормальные парняги, но меня в тот же день перевели на спец. Там прошли самые тихие и спокойные три месяца моей тюремной одиссеи. Еда была в избытке, сокамерники - веселые и разносторонние ребята. Всё было по-своему хорошо. Но как только я расписался за судом меня снова перевели в большую камеру, где я и находился вплоть до вынесения приговора. Начала судебного разбирательства  я ждал несколько месяцев и один день мало чем отличался от другого. Находясь там я и узнал о смерти брата. Немного расскажу об этом. Мы время от времени переписывались с ним через дорогу. Как я уже говорил, дорога-это способ межкамерного общения, который существует практически во всех следственных изоляторах. Он даже как-то передал мне сотню долларов зная, что своих денег у меня нет. И вот однажды связь почему-то прекратилась. Я пишу, отправляю, а ответа нет. Я даже в последней записке поругал его маленько – мол чего молчишь, зазнался и не пишешь. Не знал, что его уже не было в живых. Именно в то время со мной стали происходить странные вещи. У меня сильно подскочила температура, раздулось тело, в основном руки и ноги, я был весь красный в мелкую красную сетку, кружилась голова, было тяжело дышать и передвигаться. Это продолжалось неделю. А потом вдруг всё прошло. Ну как рукой сняло. Только очень слабый тонус был, пульс еле прощупывался и был я прозрачен и слаб ещё очень долгое время.

- Вас перевели в больничное отделение?

- Вы наивный человек. Никуда меня не перевели хотя сокамерники уже образно говоря отпевали. Восстановился я лишь через пол года. Только тогда вернулись силы и я смог снова заниматься спортом во время прогулок. Когда я позже сопоставил даты, вы-шло что выздоровел я почти день в день со смертью брата. Что это было я до сих пор понять не могу. То ли меня также чем-то траванули в ИВС во время ознакомления с делом, то ли мы из последних сил, невзирая на расстояние, вместе боролись со смертью. Для меня это так и осталось одной из самых больших загадок. Через какое-то время после выздоровления меня вызвали на свидание, где родители и сказали: «Они убили его… Он похоронен в Зеленограде». Точка. Шутки закончились. У меня помутнело в глазах, закружилась голова. Я не стал рассказывать, что сам только недавно поправился. Это были трудные дни. Увидеть истощённую мать в слезах и траурной ленточке, отца который был как тень, но держался. За что? Зачем? Хотели денег – так он отдал бы сам. Месть? Кому он так навредил? Сокрытие следов? Концы в воду, чтобы никто ничего не узнал? Да, он обещал следствию разговориться. Только на суде. Но до суда он не дожил. Не дали. Если кто-то скажет, что здоровый молодой человек умер в тюрьме ни с того ни с сего – это скорее всего не совсем правда. Там есть всё для сохранения жизни и здоровья. В тюрьмах просто так не умирают. Там иногда помогают умереть.
У меня же всё перевернулось в голове. Очень многое вдруг стало безразличным. Но права на ошибку у меня не было. Пришлось вновь всё обдумать, оценить невзирая на душащую боль и жуткую грусть. Честно говоря, я не способен описать, что на самом деле творилось внутри. Скорее всего защитные механизмы отложили все переживания на потом иначе бы меня просто разорвало изнутри. Мне было плохо, но мозг продолжал искать выход которого как будто не было. Я остался один на один с очень жестоким механизмом. И надеяться уже было не на кого. Конечно, я замкнулся и ушёл в себя, но этого было явно недостаточно, чтобы снять все вопросы. С того времени открытый, весёлый, дружелюбный, общительный жизнерадостный парень на время превратился в человека с деланно - непроницаемым выражением лица, хранящего все эмоции и переживания где-то очень глубоко. Я никого уже не впускал в свой внутренний мир, перестал откровенничать и лишь наблюдал за всем, что творится вокруг. К тому времени у меня сменилось около семи адвокатов, так как следствие откровенно давило на них и никто не хотел за деньги рисковать своей свободой или карьерой, они просто отказывались работать со мной. Только один остался. Из тех на кого давить мало толку, человек с опытом и со связями. Он и защищал меня на суде, да и позже оказывал поддержку.
Наконец процесс начался.

- Судебный процесс-венец правосудия. Расскажите, как всё это выглядит с той стороны.

- Расскажу, что такое день судебного заседания. Вставать надо часов около пяти утра. Приводишь себя в порядок, бреешься, одеваешься, завтракаешь, ждёшь. Ближе к шести утра заказывают на сборку. Сборка – это пустующая камера, грязное помещение с небольшой вонью и свободными нарами или как их ещё называют шконарями. Через часок, если охране не лень – шмон - то есть обыск с выворачиванием карманов и раздеваниями. Затем ещё через часок подгоняют машины и набивают автозаки обвиняемыми и развозят по судам. В здании суда-камеры со скамейкой штуки по три, там обвиняемые ждут, когда их поведут в зал суда. Ну заседания как проводятся все видели по телевизору. Обедов разумеется никаких для обвиняемых не полагается. Только в туалет могут отвести. А вечером отвозят обратно в тюрьму. Если повезёт - можно попасть до пересчёта заключенных и тогда до камеры доходишь быстро. Но так бывало редко. В основном приходилось часами ждать сначала в автозаке а затем в стаканах - крохотных помещениях на одного человека куда засовывают по трое. Очень изматывающее. У меня было много выездов, более тридцати. Однажды перед очередным выездом на суд меня угостили чайком и где-то через три часа у меня закружилась голова, началось что-то невообразимое, меня выворачивало наизнанку, лилось из всех щелей, я был бледен настолько что конвой перепугался и доложил судье что дело плохо. Судебное заседание отменять не стали, но провели его в зале без клетки. Не знаю что это было, но это было, продолжалось семь часов и было очень неприятно мягко говоря. Вернусь к описанию процесса. Заседания проходили буднично, судья слышала, что хотела и закрывала глаза на всё остальное. Она прекрасно понимала кто есть кто и что собственно происходит, кто давит и всё такое. Пожалуй, только два раза она была шокирована. Первый раз, когда один из активных участников, переведённый в ранг свидетелей с перепугу прямым текстом и под протокол рассказал сколько он взяток раздал чиновникам за согласование землеотвода под ТЦ. И когда выступал друг брата, бывший кассир и партнёр. Судью, видавшую виды, прямо переклинило от него. Понятно было, что его выгородили, отмазали и видимо не бесплатно. Но то, как он вел себя, как уклонялся, отпирался, отрицал очевидное и реагировал на всё - было слегка отвратительно. Даже для неё. Показания свидетелей сводились к тому, что меня видели, что я был братом генерального директора. Что не занимал никаких должностей. На три тома по двести страниц экспертиз нашлось лишь несколько моих записей, сделанных моей рукой. Судебное разбирательство длилось около 9 месяцев. Следователи изъяли из института, в котором я учился все документы и выставили меня необразованным бомжом ввиду отсутствия на тот момент Российского гражданства и прописки по месту жительства. Смягчающих обстоятельств разумеется не было. В итоге от новообразованного государства РФ я получил шесть лет лишения свободы, конфискацию имущества и совокупный иск на огромную сумму. Говоря иными словами ответил за всех и за всё. Как будто это я всё устроил, а деньги якобы украл.  Имущества, нажитого преступным путём и денежных средств разумеется у меня не обнаружили, куда ушли деньги на самом деле никого не интересовало а для меня началась новая глава моей жизни уже в качестве осужденного государством и обществом человека. Но на душе не было тяжести или боли. Я понимал, что многое ещё впереди и что схватка за будущее ещё далека от своего завершения.
 Меня перевели в осуждёнку, а спустя некоторое время отправили в пересыльную тюрьму на Красную Пресню. В кассационных жалобах и прочих ожиданиях прошло ещё пол года. Чего я только не наслушался за это время, чего не нагляделся. Помня то, как разделались с моим братом, я держался от всех движений и брожений в стороне, был сам по себе и никому не доверял. Благо опера на пересылке были не злые а камеры, в которых я находился по сравнению с Бутырскими - вполне приличные. Было чисто, это был почти спец после ремонта, народ был спокойный и в основном адекватная молодёжь. Все готовились к этапу, глупостями никто не занимался, атмосфера была нормальная и спокойная.

- Хотите сказать, что на пересыльной тюрьме особых проблем не было?

- Верно. И вот, спустя два с половиной года пребывания в камерах я вышел во дворик карантина. Самым сильным моим впечатлением была красота золотых осенних листьев на фоне глубоко синего чистого неба. Всё-таки меня продержали два с половиной года в крытом режиме и я соскучился по живым деревьям свежему воздуху. Я смотрел и смотрел на это великолепие и мне становилось тепло и как-то очень не по-взрослому радостно. Контраст жизни и тюремного быта быстро вернул меня к трезвости и заставил подумать, как действовать дальше. Я решил выиграть время и не лезть никуда, спуская всё что можно на тормозах. Прикинувшись слабаком и ничего не понимающим человеком я постарался избежать выхода на промзону. Все лагеря делятся на две части - на промышленную зону, где осуждённые имитируют трудовую деятельность, и на жилую, где они спят и проводят свободное время. Вместо меня на моё место вышел совершенно посторонний осужденный. И, о странное стечение обстоятельств! Его нашли повешенным на заднем крыле металлосклада. Это было единственное место, которое просматривается из жилого сектора Крюково. То есть некто мог вести видеозапись происшедшего просто из подъезда жилого дома, если предположить, что всё было так и спланировано. Случилось то, чего я опасался. О чем в свое время меня предостерегли опытные много посидевшие люди, которые и порекомендовали мне косить и избегать промзоны, на которой порой и происходят странные вещи. Приехала прокуратура, всё быстренько замяли, однако выводы сделали. В колонии начались кадровые изменения. Убрали свирепого и неконтролируемого главного опера Рому Рому. Куда-то пропал опер, про которого поговаривали, что он героиновый наркоман очень способный на подлости. Со временем поле вокруг меня стало прозрачным. Всё и все были на виду. Не обходилось конечно без провокаций и надуманных конфликтов, но в итоге все расходились миром. Однако вскоре до меня дошел слух, что славные оперативники мура не успокоились и отловили несколько давно отбывших наказание, то есть сидевших мужиков, а суд впаял им небольшие сроки на ровном месте. Мол опера нагрузили их задачей затеять бытовую ссору, а там уж как пойдёт. А если они этого не сделают, то с их родственниками на воле расправятся. По прибытии в лагерь со всех сторон им объяснили, что этого делать ни при каких обстоятельствах не стоит, иначе они сами пострадают. Так я ещё раз во всей красе разглядел тёмную сторону работы правоохранительной(?) системы города-героя Москвы. Может конечно всё это домыслы и слухи, но думаю если разговорить участников тех событий, то много интересного они расскажут. Впрочем никто этого делать не торопится. Потому что кому надо и так всё знают, ибо сами и делали. Разумеется, не все сотрудники колонии были негодяи или злодеи. Они-то как раз и разбирались во всех хитросплетениях и кознях странных приговоров. За честность им спасибо. Видимо к тому времени все уже привыкли к тому, что машина правосудия, покорёженная проплатами и давлением заинтересованных лиц, часто выдавала странные решения. А им приходилось как-то выкручиваться, чтобы впоследствии совесть и люди не укоряли их за беспредел.
Скажу пару слов о том, почему я косил. Я отдавал себе отчёт, что все проблемы брата и мои были заказаны кем-то через нечистоплотных представителей правоохранительных органов. Как я уже говорил изначально настоящий преступный мир ни ко мне, ни к брату реальных претензий не имел. Его даже пытался защищать один из знакомых его старых приятелей имевший приличный вес в преступном мире Москвы, но всё было тщетно. Слишком много рычагов влияния у ментов, слишком много. Тем более в замкнутом пространстве при слепом механизме правосудия.

Продолжение есть, но как говорится sapienti sat... Для тех кто не в теме следует пояснить: когда оперативники руками своих агентов подстраивают убийство под видом суицида или подсылают киллеров из числа заключенных то скорее всего в личном деле осужденного который стал целью преследования стоит тайная метка т.н. точковка на проведение подобных «оперативных мероприятий» именем…

p.s. почему проклята рф или #вашигерои: москомархитектура - кузьмин; прокурор - юдин; увд  - величкин, стоякин, шкурин, опер - корецкий, следователи - сычёв, подчасов; председатель суда - афанасьева; лагерные опера – синякин, наумов