999 LW. Темный уровень. Глава 19

Южный город

                Возможно, наши глаза должны время
                от времени промываться слезами,
                чтобы мы увидели жизнь отчетливее.
                (Алекс Тан)

Никогда не думала, что обыкновенный речной песок может вызывать иные побуждения, кроме как желание перебирать округлые песчинки пальцами, просеивать белую влажную крупку руками, смотреть, как вода подхватывает эту восхитительную сыпучесть своими мягкими прозрачными объятиями и, отнеся буквально на несколько сантиметров, опускает на дно - к другим таким же светлым и потяжелевшим от ее касания собратьям. А после, убедившись в окончательности этого неспешного воссоединения, вновь почувствовать непреодолимое стремление зачерпнуть пригоршню белесой влажной россыпи и вытащить ее на поверхность только для того, чтобы снова позволить воде отнести ее на дно. 
Никогда - означает, что до сегодняшнего дня речной песок у меня ассоциировался исключительно с теплом, доверием, спокойствием.
Впрочем, как раз со спокойствием ассоциация осталась.


Наше с Майклом путешествие, продлившееся не более двух часов, оказалось утомительным: то ли от продолжительного молчания всех присутствующих в салоне автомобиля, то ли от слишком шумного двигателя колымаги, на которой нас везли. Как оказалось,  машина Майкла не так уж плоха, по крайней мере, она, в отличие от этого железного монстра, не исторгала дым из-под капота каждые двадцать минут и не выдавала сумасшедшее количество децибел. Только выбора у нас все равно не было – это железное чудище оказалось единственным доступным транспортом в городе, кроме пары патрульных машин, к которым мы не рискнули приближаться.
Вообще, создавалось впечатление, что чем дальше мы продвигались от Вилль д’Ора, тем в большем запустении оказывались города, словно столица кормилась - медленно, но неотвратимо высасывая из них жизнь. И еще заставляла задуматься странная, похожая на равнодушие обреченность, увиденная в глазах жителей этого больного места, встретившихся на нашем пути.
Возможно из-за такого же равнодушного взгляда нашего попутчика, а быть может из-за некоторой эмоциональной усталости разговаривать с Майклом не хотелось. Не хотелось освежать и без того свежие воспоминания вчерашнего дня, ежесекундно опасно приближаясь к границе ссоры с существом, с которым мы сейчас оказались по одну сторону. Есть, конечно, еще одна, наиболее веская причина такого слаженного молчания: обыкновенное влияние рассудка, говорившего, что от незнакомого человека можно ожидать чего угодно, вплоть до шпионажа в пользу гнилой власти этого мира, поэтому выдавать свои секреты и делиться планами не стоит. Нужно просто некоторое время помолчать.
Помолчать, но не перестать думать, чем я успешно и занимаюсь в последние полчаса.
Все, что я делаю, сидя на заднем сидении, это пытаюсь уложить перипетии последних месяцев в некую общую картину, в которой каждое событие займет свое место, не позволяя толковать в различных вариантах.
Признаться, выходит плохо – реальность, в которой есть Северный с его экспериментами, грандиозный Силанс д’Ор с тайными ходами сквозь Тьму, летающие люди, вызывающие мертвецов, не вписывается в требующий фактов и логики мозг бывшего журналиста. Все происходящее, как бы реально оно ни выглядело сейчас мне, проснувшейся в новом дне, кажется нагромождением фантазий больного человека, потому как меняет привычный мир до неузнаваемости. Этот новый, преобразившийся мир, оказывается намного глубже, сложнее и… жестче. В нем нет места сочувствию, в нем не остается места для легкости и чашки молочного кофе с ванильным рулетом, взамен появляется чувство постоянной опасности и недоверия, а еще постоянная готовность к еще большему кошмару.
Более того, впервые я понимаю, что на самом деле нет никакой помощи, как понятия, есть только взаимовыгодное сотрудничество. И каждый сам за себя. А в свою очередь означает, что сидящий передо мной Майкл убьет меня, как только во мне отпадет надобность. И я сама согласилась принять его помощь, более того, даже сейчас я приняла бы ее. Даже зная наверняка, что в конце нашего пути он собственноручно свернет мне шею.
Просто у каждого есть определенная задача.
Такая же - была у моего деда. И его убили, как только поняли, что пользы от него будет меньше, чем вреда.
Такая же была у всех тех людей в Северном, которых без сожаления уничтожили.
Такая же есть у меня. И что самое отвратительное, я знаю об этом и нечего не могу с этим поделать.
Кроме одного: оставаться нужной как можно дольше и взять от этого мира все, что получится. Вырвать, выгрызть зубами, даже если он будет сопротивляться.
Очередной взгляд на темноволосую шевелюру Майкла словно пробуждает ото сна – нам придется сотрудничать, а для этого все-таки придется узнать больше, чем хотелось бы.
Но не сейчас, когда у каждого разговора есть свидетель, позже, когда некому будет анализировать и делать выводы из обрывков фраз.
- У вас есть радио? – задаю естественный для езды в полном молчании вопрос.
Вместо ответа хозяин машины включает какую-то неизвестную волну, и салон наполняется вполне стройными для мелодии звуками, по крайней мере, стук барабанов в этой песне оказывается ритмичным, хоть и настойчиво уводит от текста, заставляя пропускать его мимо ушей, отсчитывая определенное количество ударов на речевую составляющую куплета.
Следующая песня оказывается поразительно похожей. И следующая за ней – тоже.
На пятой непрекращающийся бой барабанов начинает напрягать настолько, что не сменись он выпуском новостей, я уже потребовала бы выключить радио. Даже сам хозяин машины тянется к заветной кнопке, пытаясь прервать срочный выпуск, но ему это не удается - Майкл ловко перехватывает его руку и очень выразительно смотрит на мужчину, от чего тот мгновенно прекращает попытку выключить прибор.
Как оказалось, поползновения в сторону радио предпринимались не просто так - это становится понятно, как только диктор начинает говорить о розыске двух опасных преступников, по описанию очень похожих на нас с Майклом. Умудряется упомянуть даже размер моих ботинок. И просит, нет, как он выразился «буквально умоляет не препятствовать этим асоциальным типам ввиду их особой неуравновешенности», потому как так ему сказала полиция.
Выпуск заканчивается так же внезапно, как и начался, снова возвращая в эфир барабаны и разливая в помутневшем воздухе волны удушливого напряжения. Говорить бессмысленно – и так очевидно, что наш провожатый понимает, кого везет в своей машине, но еще и совершенно очевидно другое: он знал это еще в тот момент, когда Майкл появился на его пороге.
И его сговорчивость - не более чем попытка выжить. Такая же, как у меня.
Значит, вполне вероятно и другое: сейчас нас везут прямиком в ловушку, и чем дальше мы уезжаем от негостеприимного города, тем очевиднее это становится.
- Сколько еще до Южного города? – переспрашиваю, надеясь сориентироваться и придумать, как выбраться из ситуации.
- Полчаса, - отвечают мне. – До центра минут сорок.
- Нас ведь уже ждут там? – произношу только для того, чтобы убедиться в правильности собственных догадок, и по бегающему взгляду водителя нахожу этому подтверждение.
Признаваться себе самой в том, что ошиблась в человеке, изначально приняв его за равнодушного, оказывается неожиданно досадно. Словно развернуть найденную на чердаке старую коробку и обнаружить в ней благополучно отправленные на постоянное просиживание под крышей поношенное пальто. В том смысле, что изначально было понятно: в старых коробках не хранят новые вещи, но непонятная надежда все же была.
Чувствовать себя дурой, не способной сделать элементарные выводы, едва ли неприятнее, чем чувствовать себя таковой, когда это подчеркивает Энор. От Энора я, по крайней мере, могу внутренне защититься, от себя – нет. Перед собственным здравым смыслом, к сожалению, мы бессильны. Но именно в момент осознания ошибки появляется желание ее исправить.
То же сейчас происходит и со мной, только вместо красивого словесного хода и проведения переговоров я рыщу взглядом по салону автомобиля, надеясь найти что-нибудь тяжелое.
План «Оглуши водителя и беги!» возникает внезапно и больше похож на механизм защиты, но ничего лучше в голову не приходит.
Мужчина разгадал мои планы раньше, чем я успеваю что-то предпринять, и принимается уговаривать нас: сначала не убивать его, потому что ему нужно кормить семью, а когда понимает, что на него не собираются нападать, просит ехать с ним, потому что «что бы мы ни натворили, правильнее всего пойти и сдаться полиции».
Исключительная логика.
Только меня она не устраивает, так как едва он в очередной раз отворачивается в сторону Майкла, я обхватываю его шею рукой, сжимая как можно крепче.
Машина виляет раз, другой… Водитель не хочет отпускать руль, но и позволить себя задушить он тоже не может, пытаясь освободиться, он пускает транспорт по свободной траектории, что все-таки заставляет меня отпустить руки. Следом чувствую удар собственного тела о дверцу машины, от чего та распахивается и меня выбрасывает в придорожную пыль, позволяя прокатиться по острым камням, собирая как можно больше синяков и ссадин.
Визг тормозов раздается практически сразу, так что подняв голову, я могу видеть как из успокоившейся машины выходит Майкл и направляется в мою сторону.
- Ты ранена? – спрашивает он, оглядывая мое тело поверх одежды, будто через куртку что-то можно увидеть.
- Если поможешь встать, пойму лучше, - нахожу в себе силы улыбнуться из-под растрепавшихся волос и подаю ему руку.
Майкл захватывает протянутую ладонь и вместо бережного поднимания из лежачего положения буквально вздергивает меня вверх, вынуждая вскрикнуть то ли от боли, то ли от неожиданности. Почти падаю снова, но на этот раз меня все-таки подхватывают на руки.
- Ты ранена, - замечает, наконец, Майкл. - Я ничего в этом не понимаю.
Последние слова больше похожие на неловкие извинения вкупе с растерянным взглядом вызвают неожиданную улыбку.
- Просто донеси меня до машины, - говорю миролюбиво и с напускной серьезностью добавляю: - Ты же избавился от водителя? Труп где будем прятать?
Майкл даже останавливается, кажется, воспринимая мои слова слишком серьезно, и с немалым изумлением смотрит в мои глаза, так что я не могу удержаться от смеха.
- Это шутка, - понимает он. – Хорошо.
Усадив меня на переднее сидение, мужчина принимается вытаскивать из водительского сидения мужчину.
- Ты ведь его не?.. – нехорошие подозрения рождаются в моей голове, пока провожаю взглядом бесчувственное тело, небрежно перетаскиваемое на заднее сидение. – Он жив?
- Да, - просто отвечает несостоявшийся убийца, задерживая на мне задумчивый взгляд. – Он спит.
Не верю в приступ внезапной сонливости, но и выяснять настоящую причину отсутствия реакции мужчины не хочу, поэтому предпочитаю отвернуться, пока бесчувственного мужчину намертво пристегивают ремнями к сидению, и  уделяю повышенное внимание приборной панели, отмечая относительную новизну последней – вероятно, какой-никакой, но уход этой машине полагался.
- Наверное нам не стоит ехать на ней в город, - произношу, задумчиво скользя взглядом по чистой пластиковой поверхности, отмечая очевидное несовпадение по цвету с остальной частью салона. – Скорее всего, он сообщил номер и приметы машины – нас будут вести от самого въезда.
Майкл справился с укладыванием нашего пассажира с недобрыми намерениями и уже сел за руль, намереваясь снова выдвигаться в путь. Сразу же, как только решит возникшую перед нами проблему.
- Вероятно, нам стоит оставить машину раньше, и войти в город пешком? – решаюсь прервать молчание и внести собственное предложение по преодолению возникших трудностей – почему-то не возникает даже мысли отказаться от затеи найти в Южном Вилль де Сильвер что-то очень важное и вернуться назад. Даже несмотря на ожидавшую нас ловушку. Даже несмотря на то, что я совершенно не представляю, что же там найду.
- Да, мы можем оставить машину раньше и пойти пешком, - наконец, отмирает Майкл, словно успел посовещаться с кем-то, и они оба пришли к выводу о безопасности моего предложения.
- Только с внешностью нужно что-то сделать – все ищут именно нас, - добавляю, поняв, что инициативы от сидящего рядом мужчины добиться невозможно. – Ты всегда будешь только соглашаться?
Еще до того, как Майкл поворачивается в мою сторону, понимаю, что вопрос отдает очевидной глупостью, но когда вижу строгий, почти суровый взгляд, понимаю насколько сглупила.
- У нас разные пути. Мы просто помогаем друг другу, - произносит он, глядя на меня своими кристально-голубыми глазами, источающими то ли гнев, то ли вселенскую усталость, а я, вместо того, чтобы замолчать и признать его правоту зачем-то вношу новое замечание.
- И все же они пересеклись.
Произношу это, глядя в его глаза, пристально, насколько могу, стараясь не отрывать взгляда, не спрятаться, не испугаться, не сдать позиции.
И он это замечает.
Отводит взгляд первым, и, словно желая замаскировать собственную слабость решительностью, поворачивает ключ в замке зажигания, заставляя мотор зареветь.
- Это ненадолго, - произносит он прежде, чем тронуться, позволяя мне услышать, даже больше – совершенно точно желая, чтобы я услышала его слова.
«Ненадолго»…
И хоть его слова поднимают во мне смутную волну тревоги, все же я предпочитаю не докапываться до их истинного смысла и оставить ситуацию в режиме «как есть» - сейчас существуют более важные задачи, с которыми предстоит разобраться.
Все верно, вчерашние события, вчерашние выводы и заключения никуда не делись, и мир с утра не стал более радужным, чем был вчера ночью, поэтому приходится все странное и пугающее оставлять до выяснения и двигаться дальше, разумно полагая, что однажды все прояснится.
- Если мы не можем попасть в город незаметно, может, не стоит и пытаться? - задаю вопрос, не глядя на собеседника, но все равно достаточно громко, чтобы он услышал. – Может лучше попробовать затеряться на А-1 или А-2? Или хотя бы в глубине материка - говорят, там нет даже намека на присутствие властей, полная свобода и отсутствие цивилизации. Там пусть и не комфортно, но все же безопаснее, чем здесь сейчас.
Да, я хочу сбежать – позорно смыться, пока не получила на запястья металлические браслеты, и плевать, что где-то погибли люди. Погибли просто так, как списанный расходный материал, и никто никогда не узнает, что же на самом деле произошло в Северном.
Плевать. Мне хочется жить. Мне. А мертвым уже все равно ничем не помочь.
Что же до живых… Буду надеяться, что до них очередь так и не дойдет.
- Мы можем попасть в город незаметно, - речь Майкла задумчива, похоже, он как раз прикидывает в уме все варианты. – Невидимыми для всех.
Неверяще гляжу на мужчину, пытаясь понять, насколько он серьезен в своих  размышлениях, и понимаю, что он не умеет шутить.
- Хочешь сказать, что можешь становиться невидимым, - скорее констатирую, чем спрашиваю. – То есть кроме крыльев из ниоткуда, разговоров с мертвецами и умения быстро отключать собеседника, ты еще можешь маскироваться. Какие еще умения в тебе скрываются, Майкл?
В  голосе прорезается непонятное раздражение от того, что столь важные сведения я узнаю так поздно. А может быть от того, что неприятно сознавать, что я ничего не знаю о человеке, сидящем на соседнем сидении. В любом случае, дополнительная информация оказывается столь же полезной, сколь и оставляющей неприятный осадок. Тем более что уличенный во лжи Майкл вовсе не торопится делиться новыми знаниями, взамен этого он многозначительно замечает, что всему свое время.
Отлично. Еще одно событие в копилку оставленных до выяснения. Похоже, единственное, что я получаю от сложившейся ситуации – растущий ком невыясненных вопросов. Знай я, чем обернется поездка в Северный, ни за что бы на нее не согласилась.
Иррациональная обида, возникшая на фоне постоянного стресса и недомолвок, не позволяет начать новый разговор. Говорить не хочется совершенно, даже о погоде. А тем более о предстоящем совместном мероприятии. Хочется дать возможность мужчине проявить инициативу, а еще больше хочется увидеть, как он облажается, пусть даже ценой нашей свободы. Конечно, я понимаю, что права на ошибку у нас нет, но просто хочется, чтобы он оказался неправ в этот раз, подтвердив тем самым, что он обыкновенный человек - пусть с отклонениями, но обыкновенный, а не некое создание с непонятным набором способностей и полным отсутствием жалости.
И, наверное, именно отсутствие этой самой жалости пугает больше всего, потому как лишний раз подтверждает прежние догадки.
И все же, несмотря на мое недоверие и почти полную неосведомленность, Майкл все равно остается единственным, кому я могу вверить собственную жизнь. Или тот малый отрезок, который у меня остался.
Урчание двигателя, песчаный пейзаж и собственные невеселые размышления смогли создать особый ритм, позволивший уйти ненадолго от реальности, так что внезапное исчезновение одной из составляющих в виде шума двигателя, пугает, заставляя помимо воли искать причину внезапной смены обстановки.
Оглядевшись, обнаруживаю Майкла, сидящим за рулем и напряженно вглядывающимся в горизонт. Мои же попытки рассмотреть что-то в узкой полоске, отделяющей небо от земли, успехом не увенчались, даже после того, как я выхожу из машины вслед за мужчиной.
- Что случилось? – спрашиваю его, так и не сумев самостоятельно разглядеть источник тревоги моего попутчика. Ветер сыпанул горсть песка, словно требуя, чтобы я замолчала и не мешала созерцать тому, кто в этом деле разбирается, и из-за этой безмолвной отповеди я почти пропускаю волнующий меня ответ.
- Нам нужно оставить машину здесь, - голос Майкла так же спокоен, как и всегда, но отчего-то в этот раз мне кажется, что он недоволен. – Они установили стену, нас обнаружат, как только мы войдем по земле.
Не уверена, что поняла правильно его слова, но сейчас не до выяснения, важнее решить, что делать дальше.
- Придется лететь, - огорошивает мужчина раньше, чем я успеваю сформулировать вопрос. – Это единственный способ попасть в город незаметно.
Хочу спросить что-нибудь про то а не будет ли нас слишком заметно с воздуха, но вовремя себя останавливаю, вспоминая, что Майкл уже говорил что-то о невидимости, значит, он опять применит одну из своих способностей. Очередной бесполезный вопрос «Кто ты, Майкл?» в этот раз я заменяю более конкретным обещанием:
- Если мы оттуда выберемся, тебе придется многое мне рассказать.
Перехватываю очередной вдумчивый взгляд, словно спрашивающий насколько я серьезна, и, видимо, серьезности в моих глазах хватает, раз впервые за все время Майкл не уходит от ответа и не говорит о том, что всему свое время. Сейчас он просто кивает, соглашаясь на мои условия, и, пожалуй, это обещание становится самым мощным стимулом к выживанию за последние сутки.
- Только лети, пожалуйста, помедленнее – меня здорово укачивает, - произношу, заворожено наблюдая, как за мужской спиной разворачиваются крылья, словно ткутся из невидимой слепяще-белой паутины, и уже сама делаю дополнительный шаг в сторону мужчины, обозначая готовность в очередной раз вверить свою жизнь в его руки.
Еще секунду, пока разворачиваются крылья он смотрит в мои глаза, а в следующую – подхватывает на руки и снова уносит вверх, только в этот раз без вихря, просто стремительно разрезая воздух нашими телами.
И это оказывается даже тяжелее, поэтому, как только давление на голову исчезает, и я, оглушенная, снова прихожу в себя и могу видеть, что мы находимся на достаточно большой высоте, произношу:
- С этим нужно что-то делать. Не самые приятные ощущения.
Майкл хмурится, похоже, он растерян, а я в этот момент отчего-то вспоминаю Антона. Он, в отличие от моего крылатого союзника, непременно превратил бы мою слабость в повод пошутить, тем самым сводя на нет возникшую неловкость.
«У меня есть некоторые соображения, как исправить ситуацию», - сказал бы он, широко усмехаясь, откровенно намекая на не совсем приличные способы «исправления». И раньше  я бы подыграла ему, предложив найти нам обоим парней. Раньше – это до момента появления в моей жизни мистера Энора, умело разрушившего несколько десятков моих иллюзий. Два Энора – и два совершенно разных человека.
- Куда нам нужно? – голос Майкла раздается над головой, заставляя осмотреться с пугающей выси.
Внизу лежит город. Обыкновенный, привычный мне мегаполис с сотнями многоэтажек, тысячами машин, и сотнями тысяч жителей, привычно спешащих по своим делам. Чуть меньше лоска, чем в Вилль д’Оре, чуть больше асфальта вместо парковой зелени, но все же этот город, в отличие от того, из которого мы явились, создает впечатление самодостаточности. Он, как и Вилль д’Ор, похож на объевшегося сливок кота, не такого жирного, но вполне довольного жизнью.
- Нам нужно к телевышке, - отвечаю я, наконец, оторвавшись от созерцания и указывая в сторону темного шпиля – самого высокого сооружения в этом городе. – Точнее – к северу от нее, но сначала к ней - нужно осмотреться.
- Там ответы на все вопросы? – Майкл вглядывается вдаль, словно прикидывая сколько сил у него уйдет на полет, и снова переводит взгляд на меня, требуя ответа.
- По крайней мере, что-то мы узнаем, - сдаюсь под напором голубых глаз. Собственное «по крайней мере, попытаемся» не произношу, прекрасно понимая, что уверенности оно не добавит.
Полет днем оказывается едва ли лучше ночного, скорее, наоборот, переносится хуже из-за того, что глаза могут видеть окружающее пространство и напрочь отказываются синхронизировать увиденное с мозгом. Поэтому первое же предложение Майкла закрыть глаза, брошенное через полминуты полета, встречается мною с повышенным энтузиазмом: я зажмуриваюсь настолько сильно, что, кажется, по прибытии на безопасную землю не смогу открыть глаза. Из-за плотно закрытых век я не могу засечь момент приближения к вышке, и только спокойный комментарий Майкла о столь значительном событии подсказывает, что пора посмотреть реальности в глаза.
Черный шпиль, возле которого мы зависаем, всматриваясь в северную часть города, оказывается хорошим ориентиром. Стоящий в самом центре южной столицы, он, тем самым легко задает направление в любую из его частей, словно огромный компас, разделяя кварталы на четыре одинаковых по площади части.
Северную часть определяю сразу, и отнюдь не по мастерскому комментарию Майкла, а скорее по оттенку – эта часть города оказывается самой светлой, почти белой, особенно в части широкой площадки кладбищенской территории.
И могу поспорить, именно туда меня отправлял погибший.
Майкл понимает без лишних пояснений – молчаливо сгружает меня на кольцо смотровой площадки и приземляется рядом.
; Он сказал, что Стефан не тот, за кого себя выдает, - произношу, не глядя на своего сопровождающего. - Сказал, что я все пойму. И сейчас я вижу в той стороне кладбище...
; Боишься, что он мертв? - Майкл толкует мои слова слишком упрощенно.
; Боюсь, что ошибалась на его счет.
Очень боюсь, что ошибалась, и совершенно необоснованно разочаровалась в близком человеке. Пожалуй, страшнее, чем узнать, что он уже мертв, оказывается понять, что он на самом деле меня не предавал. Потому что просто не мог.
Именно поэтому хочется позорно сбежать, даже не пытаясь выяснить правду, и только любовно взращенное еще в университете и не особо лелеемое главным редактором «Времени «Ч»» до самого момента моего увольнения упрямое стремление во всем докапываться до истины не дает пойти на поводу у собственных страхов. Правда не всегда дается легко и приятно, более того, чаще всего ничего кроме неприятностей она не приносит. Моей же самой большой проблемой оказывается вероятность просчитаться в собственных предположениях.
Это не просто удар, это удар по профессиональному самолюбию. Как же так, не разобравшись кто есть кто, делать выводы только на основе собственных эмоций? И даже то, что я изначально и не могла предположить подобный поворот, совершенно не освобождает меня от ответственность за собственный промах.
- Пора, - наконец решаюсь, понимая, что дольше оттягивать просто бессмысленно. - Надеюсь, обойдется без сюрпризов.
Майкл снова выдает что-то похожее на улыбку и подхватывает меня на руки, а я привычно закрываю глаза, чтобы защититься от невыносимого напряжения. И то ли я начинаю привыкать к такому способу передвижения, то ли в этот раз Майкл иначе рассчитывает скорость полета и траекторию движения, но того колоссального давления, неизменно сопровождавшего каждый из предыдущих полетов я не ощущаю. Только чувство падения в уплотнившийся воздушный поток, за которым вскоре следует мягкое приземление.
Удивленно смотрю на Майкла, борясь с собой, чтобы не отпустить какой-нибудь едкий комментарий по поводу затянувшегося процесса обучения совместным полетам, а когда понимаю, что мой взгляд для простого удивления слишком долго задержался на одном месте, норовя увязнуть в синеве чужого взгляда, наконец, соображаю, что меня все еще держат сильные руки.
; Отпусти... - голос пробуждается неохотно, но и этого хватает, чтобы прервать зрительный контакт, возвращая самообладание.
Вслед за собственным рассудком мне возвращают и способность передвигаться самостоятельно - Майкл ставит меня на белокаменную плитку кладбищенской земли и, как ни в чем не бывало, устремляет свой молчаливый взор на арку входа.
; Иногда мне даже жаль, что ты не из разговорчивых парней, - делаю замечание, одновременно шагая под белокаменный свод. – Не понять, что у тебя на уме. Вдруг ты ударишь в спину.
Последнее говорю намеренно, надеясь вызвать Майкла на эмоции, но, только произнеся фразу, понимаю, что сказана она была зря – молчаливый парень не захотел открываться и в этот раз. И это молчание кажется невероятно тяжелым, словно надгробная плита – любая из надгробных плит.
Несколько минут я просто вышагиваю по могильному лабиринту, вчитываясь в надписи на камнях, и попутно размышляя над тем, как выторговать свою жизнь у существа, которое не хочет идти на контакт, пока ряды именованных надгробий не заканчиваются, и не начинается безымянная часть кладбища.
- Я не ударю  в спину, - произносит Майкл из-за спины, слишком близко, чтобы его слова были восприняты спокойно.
Поеживаюсь, недовольно отмечая собственную реакцию, и снова направляю взгляд на песчаные насыпи безымянных могил.
Никогда не думала, что обыкновенный речной песок может вызывать иные чувства, кроме как желание перебирать округлые песчинки пальцами, смотреть как вода, покрывающая его прохладным зыбким покрывалом, мягко колышет белую крошку, рисуя свое отражение на белом сыпучем холсте. 
До сегодняшнего дня, а точнее до настоящего момента, речной песок у меня ассоциировался исключительно с теплом, доверием, спокойствием.
Сейчас же, глядя на белые насыпи, на ум приходит только одна ассоциация – спокойствие, а, если уж быть до конца откровенной, покой. Абсолютный и непреодолимый.
Только к нему добавляется еще какое-то гнетущее чувство неизбежности, словно я уже знаю, что найду среди белого песка нечто, что окончательно оставит прошлую жизнь позади.
Поэтому первый шаг в сторону песчаных холмиков с лежащими на них черными брусьями, отмечавшими каждую безымянную могилу, дается с невероятным трудом.
И шуршащий звук песчаных дорожек только добавляет неуверенности, он словно уговаривает вернуться, нашептывая что-то на своем песчаном языке. Советует вернуться обратно, отказавшись от глупой попытки что-то здесь найти.
Эти безымянные могилы приходится проходить медленно, тщательно оглядывая не только даты на брусьях, но и ища наличие на них хоть какого-либо опознавательного знака.
Да, сейчас я понимаю, что на самом деле ищу здесь подтверждение сделанной ранее догадки.
И через шесть могил нахожу.
Эта могила оказывается свежей по сравнению с остальными, по крайней мере, ее не успела тронуть непокорная светло-желтая трава, и ее края оставались все еще четко очерченными, без намека на разрушительное влияние осадков.
А еще на ней лежит придавленный камнем армейский медальон. Даже не беря его в руки, я знаю, какой номер там выбит, но все же присаживаюсь на корточки и протягиваю руку, чтобы убедиться.
112/263 – память, оставшаяся Стефану после службы в спецвойсках. Он никогда с ним не расставался, говорил, что этот медальон – не просто память, это напоминание о том, кто дал ему – обыкновенному мальчишке - пропуск в нормальную жизнь. Под нормальной жизнью он понимал работу в полиции. И эта же нормальная жизнь привела его сюда.
- Нельзя шуметь, - мягко напоминает Майкл, и только тогда я начинаю чувствовать, что по щекам катятся непрошенные слезы. Все, что сдерживала до сих пор, все, от чего пыталась оградиться равнодушием, сейчас выливается неудержимым потоком. Настолько сильным, что я закрываю глаза ладонями, чтобы хоть немного приглушить звук собственных рыданий.
Плакать вот так, навзрыд, как маленький ребенок, хочется долго, но, видимо, у меня не получается горевать тихо, потому как Майкл настойчиво пытается схватить на руки.
Понимая, что дальше опять будет полет, я вырываюсь из его объятий один-единственный раз – только для того, чтобы схватить чужую память и сохранить ее как напоминание о том, почему я все еще жива.
У меня еще есть большое неоконченное дело.
Месть.
Уже сидя в машине, приходя в себя от очередного нещадного полета, я просто плачу, сжимая в руках медальон Стефана – последнее, что мне досталось от него. От их всех.
Сегодня у меня на самом деле отняли всю прошлую жизнь, словно разом, одномоментно забрали всех родных и близких.  Не годы или месяцы назад, а именно сейчас. Словно до смерти Стефана все произошедшее было понарошку, словно всех их можно было вернуть, приложив определенные усилия.
А сегодня пошел новый отсчет – обратный.
- Ты знаешь, кто мог изображать его? – задаю вопрос в побитое песком лобовое стекло, но адресуя его, конечно, тому, кто мог что-то знать. – Как вообще можно настолько достоверно подделать человека?
По моим подсчетам получается, что Стефан погиб еще раньше, чем дед. И три месяца я вела дела с фальшивкой – советовалась с ним, просила о помощи, и даже не заподозрила подмену. Да и могла ли? Он был слишком достоверным, знал даже наши секретные фразы. И я уже сомневаюсь, что поступки настоящего Стефана отличались бы от поступков его двойника.
Кем бы он ни был – он профессионал в своем деле, у меня просто не было шансов что-то заподозрить.
- Я не уверен, - отвечает, наконец, Майкл, а я не совсем понимаю его ответ, потому как собственные мысли ускакали вперед старого вопроса. Кажется, я спрашивала, кто мог подделать личность Стефана.
- Ты на самом деле не знаешь или прикрываешь своих? – снова пытаюсь понудить Майкла говорить откровенно. Как знать, может у парней с крыльями есть еще и способность перевоплощаться, полностью копируя личность человека? Теперь, похоже, удивляться уже нечему.
Вижу, что мое замечание неприятно мужчине, его выдают жесты и взгляд, настойчиво устремленный на дорогу, но все же на конфликт Майкл не решается.
- Это не так просто объяснить, - произнесенное повисает в воздухе, ожидая моей ответной реакции, и я понимаю, что мужчина снова закрывается, уходит от ответа, в очередной раз намереваясь оставить меня ни с чем.
Только теперь я уже не согласна на спасительное неведение, тем более что, как оказалось, неизвестность не спасает.
- Тебе придется мне объяснить, - произношу твердо, хоть до конца и не уверена, что в случае необходимости смогу обменять информацию на что-то ценнее собственной жизни, которая и так зависит от сидящего на соседнем сидении человека.
По сути все, что я могу – это придать голосу уверенности, выпрямить спину и поднять подбородок, потому как лучше быть беспомощным, но храбрым грызуном, чем просто беспомощным. По крайней мере, первый вызовет скорее уважение, чем брезгливость.
Голос Энора в моей голове комментирует храбрость маленького паразита, и это на мгновение заставляет растерять напускную храбрость. Но только на мгновение, потому как я быстро возвращаю самообладание и вот уже уверенно прожигаю строгим взглядом профиль Майкла, молчаливо требуя ответов. 
- Хорошо, - наконец, произносит мужчина, сдаваясь. – Отвезем его, - она кивает на лежащего на заднем сидении, так и не пришедшего в сознание мужчину, - и поговорим.
Не уверена, что мы сможем обсудить все происходящее, но похоже, пока у меня нет другого выбора, поэтому просто откидываю спинку сидения назад, намереваясь поспать в предстоящие полчаса дороги.
Еще несколько минут я лежу, просто закрыв глаза, прислушиваясь к звукам мотора и тихому шуршанию плохо настроенных волн, пока не понимаю, что Майкл ищет ту самую частоту, а когда, наконец, слышу, как шорохи прерываются уже знакомым резким звучанием, неприятно режущим слух, чувствую прикосновение теплой ладони к своему лбу, после которого меня роняет в непроглядную тьму.
Мгновение, балансируя на границе сознания и беспамятства, я пытаюсь сформулировать вспыхнувшую догадку, и как только она приобретает более-менее четкую структуру, резко срываюсь вниз – в самую глубину беспамятства.
Просыпаюсь резко. Вскакиваю, одновременно открывая глаза, и озираясь, ища источник опасности.
Майкл сидит рядом, смотрит на меня, словно пытается угадать причину испуга, а я неожиданно вспоминаю ту самую, не успевшую до конца сформулироваться, мысль.
- Ты меня усыпил, - не спрашиваю – утверждаю, и по растерянному взгляду мужчины понимаю, что права в своих догадках. – В этом была необходимость?
- Нет, но…
Не даю ему придумать более-менее подходящее к случаю объяснение причины своего поступка и твердо прошу, если не сказать «приказываю»:
- В следующий раз позволь мне самой решить спать или бодрствовать.
Новый долгий взгляд глаза в глаза Майкл выдерживает спокойно, словно мой ультиматум его нисколько не задевает. Он соглашается, ни на мгновение не отводя взгляд, словно даже секундная его слабость может разорвать наше соглашение.
Сдаю позиции первой, отвожу глаза, чтобы не видеть синей бездны, затягивающей с первой секунды. Каждый такой взаимный взгляд цепляет, вгоняет в ступор, заставляя чувствовать себя беспомощной перед его притягательностью. Именно поэтому каждый раз я старательно прячу глаза - боюсь однажды потеряться в чужом взгляде.
Очень хочется спросить не является ли такая притягательность особенностью человека с крыльями, но не решаюсь на это, признавая ее неотъемлемым элементом обыкновенной симпатии.
«На волосок от смерти, а все туда же», - в этот раз голос Энора молчит, и едкий комментарий отвешивает мой собственный здравый смысл (похоже, я, наконец, начинаю им пользоваться). Не время сейчас для проявления эмоций и нежностей. Возможно, этого самого времени у меня как раз совсем нет, тем более на выстраивание межличностных взаимоотношений. Слишком сложно, слишком долго, слишком безнадежно и бессмысленно.
Снова бросаю взгляд в сторону Майкла, отмечая, как легко он взваливает на плечо мужчину и несет его в дом, и понимаю, что с этим человеком сложно выстраивать линию поведения. С ним вообще на удивление сложно, даже несмотря на то, что практически всегда он идет мне навстречу. Нет, определенно, он – не тот человек, с которым стоит связываться. И совершенно точно он не должен вызывать к себе интерес. Он просто напарник.
Не должен. Именно поэтому я отворачиваюсь, пытаясь принудительно заставить себя  не смотреть в его сторону, и выхожу из машины.
Хлопок железной дверцы совпадает с хлопком входной двери, скрывающей мужчину и его ношу, оставляя меня наедине с палящим солнцем. День, начавшийся сегодня слишком рано, словно не хотел заканчиваться, намекая на то, что еще не все события успели произойти, что у него в запасе припасена еще парочка сюрпризов для меня.
 И, как подтверждение правильности моих мыслей, слышу доносящийся из салона звук мобильного. Не моего, потому как свой я благополучно потеряла при побеге из Мертвой обители.
Первоначальное решение не трогать чужой аппарат после третьей попытки неведомого абонента дозвониться кажется не таким уж разумным. Но, если быть уж совсем честной, любопытство оказывается сильнее деликатности, поэтому, бросив короткий взгляд в сторону входной двери, которую никто и не собирался открывать, я решаю выяснить кто же так настойчиво звонит.
Номер, высветившийся на экране выуженного из бардачка мобильного, в списке контактов не значился, так что возможность определить хозяина телефона не представляется возможным. Телефон мог принадлежать как хозяину машины, так и Майклу, и если я права с последним, то партнерство с этим мужчиной начинает приносить все меньше удовольствия.
Мобильный трелькнул последний раз и затих, словно обидевшись на мое нежелание иметь с ним дело, но буквально через несколько секунд мелодия звонка раздалась снова.
Смотреть на мигающий экран и чувствовать в ладони настойчивую вибрацию, сопровождающую разъяренную мелодию, оказывается невероятно трудно. Несколько раз даже порываюсь сбросить звонок, но только понимание глупости этой затеи останавливает мой палец от нажатия на красную кнопку. Разумным кажется не отвечать, но кто-то звонит слишком уж упорно, буквально вынуждая меня как-то отреагировать.
И я решаю сделать то, чего делать не стоит ни при каких условиях, - ответить. Вернее, послушать того, кто так рьяно пытается дозвониться.
Поднимаю трубку и прикладываю ее к уху, благоразумно не произнося полагающееся приветствие – хочу услышать голос звонившего, надеясь, что простое молчание меня не выдаст.
В трубке повисает тишина, а потом слышится вопрос, заставляющий меня броситься со всех ног к Майклу. Точнее, только одно слово:
- Полина?
И я бы не торопилась так, не знай, что обладатель этого голоса покоится в земле Южного Вилль де Сильвера, но Стефан совершенно точно был безнадежно мертв – его кулон, взятый с его же могилы, сейчас болтается на моей шее, словно веревка с десятикилограммовым камнем.
Со мной его голосом говорил Он – тот, кто умело им прикидывается и, возможно, является настоящим источником творящегося безобразия.
- Майкл, он нас нашел! – кричу, едва врываясь в дом, совершенно не обращая внимания на его испуганных хозяев. Перевожу взгляд на пришедшего в себя главу дома, и бросаю обвинение: - Он сдал нас! Надо уходить!
Секунду Майкл пересматривается с испуганными супругами, жмущимися друг к другу, а после стремительно выводит меня из дома, даже не удосужившись побеспокоиться о том, что слишком сильно сжимает мое плечо, оставляя на нем синяки.
- Что случилось? – озадаченный взгляд мужчины и его суровый тон заставляют на мгновение опешить, но очень скоро я беру себя в руки и кратко объясняю причину своего эмоционального всплеска.
- Он позвонил! И спросил голосом Стефана, - отвечаю, уже немного успокоившись, и видя замешательство Майкла, поясняю, - Это на его могиле мы были. Стефан мертв! Это был он – тот, кто его копировал!
 Снова раздавшийся звонок заставляет нас обоих обратить внимание на брошенный в пыль телефон. Следом Майкл творит нечто совсем уж глупое по моему мнению.
Он поднимает трубку и отвечает.
Судя по тому, насколько безбоязненного он это делает, телефон принадлежит ему, а не хозяину дома, вот только сказанное в трубку ему совершенно точно не нравится. Это отчетливо прослеживается во взгляде, обращенном в мою сторону, и коротком «Нет», последовавшем вслед за этим взглядом.
А дальше события начинают развиваться по уже привычному для летающего человека сценарию.
- Мы уходим, - произносит Майкл, сграбастав меня в охапку, и снова взмывает в небо.

----------------------
Поднимаю трубку телефона, надеясь, что она ошиблась. Звонок от ее друга, который ей вовсе не друг и имени которого я не знаю,  или от Пса был бы сейчас кстати.
- Я слушаю, - говорю, глядя на испуганную женщину, и сейчас же чувствую, как ее страх расширяется, грозя затопить все вокруг. Она не просто боится, она – в ужасе.
- Здравствуй, брат, - голос, слишком знакомый, я еще не успел забыть его интонации.
– Ты забрал моих псов, - говорит тот, чье имя предано забвению, и я слышу его злость. – Верни их.
Смотрю на женщину, пытаясь понять, сколько времени у нас есть, но его не осталось. Он уже идет - рвет пространство, подбираясь ближе. Для него этого просто - это его мир, а я в нем только наблюдающий.
- Нет, - даю ответ и сбрасываю звонок, не позволяя разговору затянуться и застать нас врасплох. Нам нужно бежать. Сейчас, пока она еще не почувствовала давление своего поводка.
- Мы уходим, - подхватываю ее на руки и взмываю в небо, на ходу срезая путевые нити, идущие за нами. Не смотрю на то, как они падают на землю, оставляя кровавые разводы, отмечая наше здесь недавнее присутствие. Он увидит. Об обязательно их увидит.
И даже сможет понять направление полета. Но у меня нет времени на создание плана. Все раздумья потом. Сейчас главное – успеть уйти. Спрятать ее. Иначе все происходящее окажется бессмысленным.
Потерявший маяк, не сможет найти новый. Такой шанс выпадает лишь единожды.