Лампа Аладдина

   В одной из прошлых жизней я жила в Марокко. Я и в этой непременно туда съезжу, чтобы под заунывный плач барабанов из козьей кожи погрузиться в терпко-приторное дежавю, в одно мгновение приподнимающее над суетой и обыденностью, поблескивающее медной патиной, обволакивающее, как многослойные прозрачные вуали, из которых не выпутаться... Дежавю, пахнущее кардамоном и тысячей ночей, и еще одной, той самой, из воспоминаний о будущем... Только там орнаменты и звуки непостижимым образом могут быть одновременно монотонными и неповторимыми, пряными и легкими, бесстыдно-откровенными, томно-загадочными и недоступно-ускользающими от одного неверного взгляда... Только там хитрость - не коварство, а восточная мудрость, лень - не порок, а восточная нега, сладость - не белая смерть, а наслаждение...

   У меня даже есть крошечная лампа Аладдина.

   Если осторожно провести пальцем по золоченым завитушкам и снять малюсенькую крышечку, оттуда появляется миниатюрный, но без всяких сомнений настоящий, джинн и делает вид, что слушает приказания.

   Иногда я врываюсь в квартиру, швыряю сумку в угол, ору "Пельмени в холодильнике!", теряю по дороге обувь, как Золушка, чего-то нанюхавшаяся на балу, хватаю лампу... Джинн, позевывая и почесываясь спросонья, морщит свой махонький мефистофельский носик и молча с укоризной смотрит на меня исподлобья. И я вдруг сразу вспоминаю, что в прошлый раз тоже хотела, как лучше... И как-то неудобно становится, что разбудила этого колдуна-с-ноготок из-за пустяка, и я угощаю его капелькой одуванчикового меда. Крепкое не употребляет - восточное воспитание.

   А иногда мы с джинном ведем философские беседы, засиживаясь далеко за полночь. Я завариваю крепкий кофе, он раскочегаривает свой игрушечный кальянчик... Мы тщательно взвешиваем все плюсы и минусы моей новой затеи, все возможные варианты развития ситуации. Джинн выпускает колечки ароматного фиолетового дыма, сначала цепочкой, чтобы похвастаться передо мной, потом замысловатой арабской вязью, читает там какие-то свои подсказки. Я, конечно, понимаю, что он родился лет так тысяч пять назад, а его восточная лень - еще раньше, но прислушиваюсь. Потом джинн рассказывает мне разные случаи из жизни прошлых владельцев лампы (все по-джентльменски, без имен), так, что утром я уже не помню, что правда, а что мне приснилось.

   ...и только редко-редко, когда я хожу на цыпочках, глаза, разгорающиеся, как угли в не до конца прогоревшем костре, прикрываю темными очками, чтобы ненароком не обжечь непричастных, а лампу боюсь не то что взять в руки, но даже взглянуть в ее сторону, вдруг слышу изнутри гулкое ворчание: "Крышку-то открой, чудо в перьях! Знаю ведь, что шуток не понимаешь, когда не хочешь!" И, описав вокруг лампы нечто похожее на скрипичный ключ, мой джинн растворяется в вибрирующем плотном воздухе...

   Поэтому я такая счастливая.