Оскал. 3. Мановар, мошенники и монеты для костляво

       Оскал. Часть 3. Мановар, мошенники и монеты для костлявой

       /Что-что? Правда ли пираты носят серьги?
       Присмотрись к левому уху, вот тебе и ответ. Не заросло? Ну вот я и говорю. Нет, не красоты ради. Можно было и догадаться зачем. Не думаю, что удивлю ответом.../
      
       Десятиместная шлюпка волоклась по голышам, бережно и кропотливо отшлифованным морем. Волоклась легко, в шесть крепких рук по пологому берегу.
       — Терпеть не могу Нагаль. Ну почему было не оставить кого-нибудь в лодке? Пёхом бы уже доплюхали, вон как Палящий со Стрелком. Сами-то вперед нас утопали... — Камал по прозвищу Черный выпрямился во весь внушительный рост и с хрустом выгнул позвоночник. Идти, скрючившись в три погибели, этой жерди было тяжелее всех. То ли дело — юный незаматеревший Подкидыш или мелкий Рхим.
       — Они говорили, надолго можем задержаться. Не болтаться же какому-нить идиоту в лодке, дожидаясь пару суток!
       — Эт верно... Но Нагаль я всё равно терпеть не могу. До Миваса быстрее доплыть можно, чем тут — посудину вытащить. Устроили же городишко, тьфу.
       — Тащи давай! Разнылся...
       И лодка снова заскребла днищем по камням.
       Обширное мелководье, обнажающееся в отлив, обеспечивало четвёртый город Вольницы не только защищенностью от внезапной атаки с моря, но и кучей неудобств. Бухта имелась ровно одна, обширная и с узким проливом, и пиратские суда предусмотрительно в нее не заходили. Вздумай кто устроить ловушку — идеальней места не придумаешь, как в мешке с затянутой горловиной окажутся. Неоправданный риск.
       Потому корабли останавливались на рейде в доброй паре миль, готовые в любой момент поднять паруса, а их команды до берега добирались на лодках: в прилив — с удобствами, в отлив — с матюгами, особенно если нужно надолго задержаться, а за это время посудину с мелководья запросто похитит прилив. Ворчали и тащили, тащили и ворчали — а куда деваться?
       Не шло и речи о том, чтоб пираты добрались вброд, а гребец на лодке воротился на «Оскал» и после приплыл к берегу позже, в установленный срок. Всяко может случиться, пиратам без плавсредства — особенно капитану — никак нельзя оставаться на суше.
       О всяких непредусмотренных осложнениях как раз и думал Подкидыш, ранее на высадках нигде, кроме Веккенры, не бывавший. Это щекотало нервы не хуже, чем первый выход в море.
       — А вдруг нападут?
       — Кто?
       — Ну... враги. Люди бывшего городского главы, войска или разбойники какие.
       — Пусть. Главное чтоб не в отлив, — Черный в свойственной ему манере видел исключительно худшее. — А то помчимся мы галопом по отмели до самой воды, волоча в охапке этот флагман.
       — Опять ты заладил! — Рхим утер лоб и налег с новой силой. — Отобьемся. А ты, так и быть, скачи со своей лодкой.
       — Ну если их будет десятка три — сам Живодер не отобьется. Так что скакать вам, други, поперёд меня...
       Вскоре шлюпка уже была укрыта на берегу в надежном месте, однако перепалка так и не зачахла, когда живописная компания, натянув башмаки и выстроившись по росту, бок о бок зашагала к окраинам. Подкидыш не влезал, позволяя Камалу с татуировщиком лениво переругиваться через свою непокрытую голову; силы берёг да по сторонам глазел. И скоро убедился, что болтовня про нападение больше похожа на правду, чем на излишне мрачные прогнозы.
       Город недоверчиво смотрел на пиратов грязными окнами и голодными глазами обнищавших прохожих, расстилал под ногами гигантские лужи от недавнего ливня, скалился саблями кабацких вышибал, ругался голосом испуганного почтальона.
       — М-м... Не Веккенра, — настороженно оглядываясь, оценил Подкидыш — ощущение, что вот-вот в спину прилетит камень, было почти физическим. Даже вернулась изведенная детская привычка теребить сжимаемое в руках.
       — А то ж. Ты чего, трусишь? Все письма измял. — Рхим хмыкнул, размеренно подкидывая на ладони ракушку.
       — Вот еще! Просто... Будто нам здесь не рады.
       — А нам и не рады. Особенно толстосумы зажравшиеся, которых теперь со всеми сровняли одной гребенкой. Нагаль наш — эй, Черный, сколько там? — во, верно, еще только около года как наш. Привыкнут.
       — Ага... Наверно. — Капитанов сын еще раз оглянулся в сторону замызганной почты, не в силах избавиться от ощущения, что ее недовольный служака разорвет в клочки послание окаянного пирата, стоит тому скрыться с глаз, и никуда не отправит. И Подкидыш об этой пакости не узнает. И Фирьяль будет думать, что ее позабыли. А Портной не прочтет объяснений казуса.
       Знакомства с городами Вольницы отличались разительно. И в них ли одних дело? Может, еще в обстоятельствах и компании?
       Веккенра дышала свободой и простотой, не скрывала опасности, как пороховая бочка: огонь не поднеси — не рванет. Попутный Ветер балагурил и подкармливал тягу к приключениям своего юного друга; «Фарватер» пел, сотрясался от танцев и галдел; в ослепительных солнечных лучах, щурясь за полупрозрачной завесой, выбирала шпильки хрупкая девица в светлом платье.
       Нагаль же таился и оценивающе присматривался, будто клокоцап из-под камня: коли ты в сапогах — можешь не бояться, а вот босоногому растяпе враз клешней сухожилие пропорет, и не заметишь как. Камал и Рхим угрюмо молчали, выстроившись возле младшего товарища кривым рядком под окнами местной ратуши. Ветер гонял по лужам сорванные листья, голос Палящего-Без-Разбора доносился из недр здания и не скупился на выражения. По всему выходило, что часть денег, выделяемых капитанами на обеспечение Нагаля, оседает в чьих-то глубоких, но потайных карманах. Грозный рык обещал украсить проворовавшимся правительством не места в Сборе, а реи «Оскала»...
       Потерявшие доверие граждане не верили угрозам, и зря. До корабля он добираться не стал, а вот площадь ворюгами увешал щедро.
      
       Топот тяжелых сапог сотрясал деревянные перекрытия, просыпая на головы сидящих внизу тонкие струйки трухи. Захудалый нагальский кабак явно не был готов к пиратскому разгулу, а заодно к другому грозному зрелищу: Палящему и Стрелку, которые в ногу шагали по коридору второго этажа, едва не цепляя стены плечами.
       — Думают, раз прошлые упырюги карманы себе набивали, значит получится и у этих ур-родов? — уже не кипел, но до сих пор пыхал паром громогласный капитан. — Мы для того головы не жалеем, чтоб они тут жировали? Ты подумай, в торговую блокаду — и то общинную жратву прут по мешкам!
       — Ну ты им теперь надолго охотку отбил, — хехекнул квартирмейстер, припомнив «представление» на площади. — Держать вниз башкой до тех пор, пока натыренное не посыплется — это они запомнят. Знатное зрелище, любому язык развяжет. Народ доволен, только смотри, кабы не вошли во вкус да не повадились сами кого ни попадя вздергивать.
       — Они это и без нас умеют, — фыркнул капитан, задумчиво поскреб подбородок и пинком распахнул ближайшую дверь. — О. Вот тут и засядем.
       Разговор намечался о делах не шибко секретных, но не для всяких ушей предназначенных. И уж точно Палящий не собирался  вмешиваться в воспитательный процесс: он свою роль выполнил, приказал сыну вместе с Черным проворовавшихся подвешивать за ноги. Теперь же за матросами дело, пусть накачивают Подкидыша ромом и словами дожимают то, что наглядный пример не разъяснил. То, что с врагами, тем более с жадными крысами, иначе нельзя: или ты — или тебя.
       — Мивас совсем обложили, — устраиваясь на полу и вытягивая ноги на полкомнатушки, бросил заботливый папаня. — Черканул Живодеру и Халиму пару строк. Соберемся, потолкуем. Не прорвем — так пощипаем.
       — Чудится мне, нам не обрадуются. — Стрелок вцепился зубами в пробку, но та оказалась неподатливой, пришлось выковыривать ее узловатыми жилистыми пальцами. — И те, и другие.
       — Обр-радуются, куда они денутся. Если блокаду прорвем — еще как обрадуются!
       — Хм, ну... Они ж в нее и встряли-то из-за нас. Из-за того, что к Вольнице переметнулись. Может, проще другой городишко от...
        — Ты это брось! Если Мивас кинем, даже не попытавшись отбить — думаешь, новые острова союзничать захотят? Ха! Жди-дожидайся. Репутацией нельзя раскидываться. Будто сам не знаешь.
        — Ну тоже верно. Посмотрим. План надо толковый.
       Палящий рыкнул что-то неразборчивое и принялся копаться в карманах, роняя на пол табачные крошки, монеты и исчерканные клочки бумаги. В отличие от многих, на обучение грамоте бравый пират не пожалел времени, хоть и продрался лишь через основы. Потому письма, направляемые людям образованным, переписывал по три раза и всё время забывал сжечь черновики. Однако один листок, испещренный убористым, явно женским затейливым почерком, зоркий Стрелок мгновенно приметил в общей куче и со смешком выхватил.
       — Опа! — стряхнув сор, потряс он «уликой». — Никак Подкидыш тебе не угодил? Решил новых наследников настрогать, старый повеса?
       Вопреки ожиданиям, Палящий не заворчал на самовольца и даже не выхватил послание, а лишь нахмурил кустистые черные брови.
       — Дай сожгу.
       — Прямо тут? Сдурел? — квартирмейстер цыкнул и повертел бумажку так и эдак, не понимая ни символа из написанного. — Чего это за жуткие секреты?
       — От родни Росицы Ланинки, чтоб эту ведьму на том свете бесы жарили, — капитан сплюнул на пол  и приложился к бутылке. — Ответ на требование выкупа. Точнее посыл.
       — Посыл? Ну пройдоха! Опять внакладе не остался — как будто знал, что с выкупом не выгорит. Вовремя на сторону толкнул! Но этим-то северянам что, дочка не нужна?
       — Ничего я не знал. А дочка их три года назад преставилась.
       — То есть как? — вытаращился друг, от неожиданности плеснув ромом на штаны. — Тьфу, чтоб тебя! В смысле — сдохла? А белобрысая тогда кто? Чужим именем прикрылась?
       — Нет, похоже, что своим, — Палящий цедил слова неспешно, точно последние капли вина на донышке. — Пишут, мол, по описанию точь-в-точь, но их дочка в склепе давно, а у нас хитрюга-самозванка. Только скажу тебе: не самозванка. Ведьма, упырица. Хотел ведь убить ее — не смог, глаза застила, чуть не околдовала. Ну и сбагрил, как сумел. Ладно, бездна со швартовкой, больше не увидим. Во, слушай, чего я Халиму написал. Э? — довольно (на вид — свирепо) осклабился черногривый пират и вернулся к делу, больше не отвлекаясь на посторонние-потусторонние домыслы. Бес с ней, с мертвой девкой-искусительницей, сейчас надо собираться с силами и Мивас выручать. Вольница своих не бросает, пора бы всем это выучить. Они не поскупятся на наглядные уроки.
      
       А через час выяснилось, что поддатая команда в лице Черного и Рхима негласный план по «воспитанию наследника» перевыполнила с блеском. Палящий прищурил левый глаз, проверяя, не померещилось ли: в ушах всей троицы серьгами красовалось по новенькой, хитрым образом обточенной монете. У команды — по очередной, у сына — первая в жизни.
       — Я т-те и говорю, к костя-авой надо с презрением относицца, мол, не боюся! — вещал осоловелый Рхим окружившим его морякам. — Чтоб, значт, того... Нет тебе дороги, во!
       — Да? — явно насмешничая, переспросил Подкидыш, вроде бы трезвый и донельзя мрачный. Топить в хмельном болоте плохие мысли он не пожелал, посчитал за слабость, но легче от этого не становилось. Может, зря к бутылке не приложился... — А висюльки эти тогда зачем?
       — А эт-та о-откуп! — татуировщик назидательно задрал указательный палец и так озадаченно не него уставился, будто узрел вместо одного положенного аж три штуки. — От нее, значт.
       — А если к ней надо с презрением относиться, то не пошла бы она без откупа?
       — Цыц! П-пдкдш, накликаешь! — «учитель» попытался отвесить размашистую затрещину, но промахнулся и врезал Черному.
       — Эй, ты чего?!
       — А ну молча-ать! — рявкнул от лестницы незабываемый голосище. — Отставить мордобой! Позорить меня вздумали?
       — Нет, капитан, — сын смотрел волком, но из очередного урока сделал выводы без чужой помощи. Серьгу-монетку, правда, снимать не торопился, заразившись моряцкой суеверностью. Смерть должна получить причитающуюся плату за переправу на тот свет, за море. А бродит она, как оказалось, не только всегда рядом, но и в уродливом обличьи, иной раз подбивая самого нацепить палаческий балахон. — Тут новобранцы хотят записаться в ряды вольных матросов. Я посоветовал обратиться к тебе.
       — Ну-ну. И кто тут решил пороха нюхнуть? Мест свободных в шлюпке пять.
       В центре полупустого зала мигом скучковалась добрая дюжина далеко не добрых моряков. «Молодых соплежуев» быстро затерли на задний план: ну на что недоросли надеются? Больно они нужны самому Палящему?
       Однако тот не оправдал ожидания «ветеранов разбоя», рассчитывающих превзойти всех опытом; грозный капитан не разбрасывался такими ценными качествами, как молодость и присущая ей горячность. Потому в пятерке новобранцев оказался и пожилой, но бодрый судовой врач (ценнейший из присутствующих), и лысый головорез с перечеркнутой шрамом глазницей, и крепкий юнец лет двадцати с красной повязкой на голове, над которой живописно торчали черные лохмы.
       — А лодку-то все вместе обратно попрем! — «обрадовал» их торжествующий Черный.
      
       /А вот самый интересный амулет. Хочешь верь, хочешь нет — не подвел ни разу, от шальных пуль оберегает. В меня ведь так ни одна и не попала, а молодость, как видишь, была бурная, так что это говорит кое о чем./
      
       Зимой, в сезон штормов, море не отвечало взаимностью даже на самую искреннюю любовь. А уж если звалось Беспощадным — особенно. Из омывающих гигантский раздробленный Архипелаг, оно, восточное, прикорнувшее под боком океана, всегда считалось самым своенравным и опасным. Любители усматривать во всем высший смысл судачили, что и пиратская республика могла завестись лишь в этих водах: вон, южнее да севернее грабят помаленьку, но меру знают, губернаторов не свергают и Вольницей себя не объявляют. А тут...
       Самом<b>у</b> же Беспощадному морю, как и пиратам, до всяческих домыслов не было дела. Свинцовые волны беспокоились и суетились, горбами устремляясь к низкому небу. Четыре корабля покачивались неподалеку друг от друга, и любому наткнувшемуся на них стоило бы малодушно пойти на дно самостоятельно, без помощи пиратских капитанов, о которых по островам ползли слухи один другого жутче.
       Бриг Палящего, самый миниатюрный и маневренный из них, кровожадно скалился на мир устрашающей носовой фигурой, из-за которой и получил название. «Невесомый» и «Василисков глаз» почетным караулом покачивались на волнах по обе стороны от фрегата «Мертвая голова», притягивающего взгляд не столько разноцветьем черно-алых парусов, сколько размером. Три орудийные палубы до поры до времени прятали за заслонками ряды начищенных пушек; дожидался поживы мощный таран, опробовать который пока не довелось лишь на неповоротливых «ведрах»-броненосцах. Эти нелепые корыта расстреливали издали. Но чаще предпочитали не связываться с ними из чисто практических соображений: ценного на этих утюгах обычно не возят, оторваться от них — раз плюнуть, так зачем ядра попусту тратить? Что ни говори, а скоро отомрут все эти дурацкие новинки инженерной мысли, не выдержат конкуренции. За парусным флотом будущее!
       Именно на фрегат, где сошлись на совет четыре капитана, и глазели пираты, рядком облепив борт «Оскала». На «Невесомом» и «Василиске» занимались тем же.
       — Да-а, Живодер, я гляжу, не скоростью славен, а основательностью, — новичок задумчиво подергал короткую бородку. От «бабской» клички он уже не надеялся отбрехаться и за три месяца свыкся с ярлыком, привешенным языкатыми товарищами, потому от ответа даже не скривился.
       — А ты как думал — конечно! — так важно пробасил Здоровяк, будто «Мертвая голова» под его началом ходила. — Но не боись, Волна, мы тож не из песка слепленные. Еще увидишь!
       — Погоди, — отмахнулся традиционно хмурый Черный, — вот как пошлют Мивас отбивать, так и поглядим, из чего мы тут все слепленные.
       — Опять пацанам умы смущаешь? Шуруй отсюдова, — заворчал на него старый кок, однако молодежь уже не больно-то к ним прислушивалась. Подкидыш и Волна, давно и быстро нашедшие общий язык, сдвинули головы над каким-то чертежом и наперебой тыкали пальцами то в него, то в пиратские корабли, жарко споря о чем-то техническом и непонятном не только соседям, но даже им самим. С разбегу в кораблестроении не разберешься, зато так интересно пытаться!
       Волна, раньше звавшийся просто Шаннавином, прозвище заработал не от балды: на его руках по всей длине, слегка забираясь на грудь, красовалось замечательно вытатуированное штормовое море. Оно быстро стало поводом для зависти младшего приятеля, который мог похвастаться только черепом, кособокой картой да прочей мелочевкой. Впрочем, Волна посулил сводить его к знакомому татуировщику, который рисует тако-ое — закачаешься. Обещание обещанием, а когда случай представится — кто его знает?
       Больше ничем Шаннавин из пестрой пиратской компании не выделялся: несколько колечек и камни-обереги — серьги, а что в ушах не уместилось — то на шее в два слоя болтается и из ворота грубой рубахи периодически вываливается. Глаза раскосые, куцая бородка да эта тряпка красная в волосах — вот и весь новобранец Волна, не говоря о том, что зорок он, как орел-чернохвост.
       Вот и на палубе «Василискова глаза» мигом интересное высмотрел:
       — Глянь, глянь, — пихнул в бок капитанова сына, отвлекая от чертежа, — что там за придурок скачет?
       — Да змей его знает, — прищурился тот, вглядываясь. — Не то машет, не то кулаком грозит...
       Угомониться полоумный никак не желал, потому через пару минут глазели на него не только юноши, а еще через две Подкидыш не выдержал:
       — Ну-ка погоди! — и, метнувшись к каюте первого помощника, в нее забарабанил.
       Внутри зашелестело и зашуршало, затопало, и в проеме показался красавец Сид, жмурящийся от яркого солнца. Причина рези в глазах распласталась в три слоя на широком низком столе за его спиной — морские карты, по которым помощник капитана всегда прокладывал путь. «Удружили» ему на сей раз знатно, отстегнули нетривиальную задачку, ведь о местности и водах вокруг Миваса он ничего ранее не знал. И разбираться предстояло впопыхах.
       — Что стряслось, чего хотел?
       — Подзорную трубу! Очень надо. С «Глаза» знаки подают, а мы не поймем.
       — Ага, потому трубу вам надо, а старпома — нет, — фыркнул Сид и в придачу к инструменту доставил к потешающейся кучке пиратов себя самого. Зажмурил глаз, вгляделся... И, присвистнув, сунул подзорную трубу самому младшенькому.
       — Попутный Ветер! — как следует удостоверившись, вскрикнул тот. И, чтобы не поняли превратно, ткнул в сторону «Василискова глаза»: — Там Попутный Ветер! Это Самурад!
       — Ах ты везучий бес! Как только уцелел? Ха, глянь, и правда его рожа! Ну шельма! — наперебой загалдела команда, всем составом изображая с помощью жестов нечто несусветное, местами ругательное, но, несомненно, радостное. Найденный на чужой палубе товарищ не отставал; Подкидыш, перекрикивая гомон, оживленно рассказывал Шаннавину историю пропажи Самурада и байки о его невероятном везении, для достоверности подкрепленные свежим случаем.
       Через сложенные рупором ладони до «Оскала» долетели обрывки фраз:
       — ...лец! ...ими платок! ...го на выход ...осят!
       Подкидыш схватился за позабытую на шее «память о друге», побагровел, уличенный в привязанности, и порывисто погрозил крикуну кулаком:
       — Шиш тебе, не верну!
       Обе команды грянули хохотом. Подброшенный судьбой курьез так их увлек, что пираты даже не заметили, как Сид удалился, махнув рукой на безнадежных типов, и как показались на палубе «Мертвой головы» капитаны. Впрочем, в неведении моряки оставались недолго, и труба, пущенная по рукам, устремилась окуляром на новую цель.
       — Глянь, Халим вроде довольный, усики крутит.
       — Зато на нашего страшно смотреть — того и гляди эта черная туча кого-нить молнией дерганёт.
       — Нашел примету! Он всегда такой, когда дело важное затевается, — авторитетно уверил Шигин.
       — Думаешь, пойдем в атаку?
       — Да почем мне знать-то...
       — Куда там! Зуб даю, они хитрость придумали. Точняк придумали.
       — Здоровяк, ты б для себя зубы приберег, их у тебя, гы-гы, и так недобор.
       — Да иди ты! Придумали, точно вам говорю...
       И он оказался прав.
      
       — В лобовую прорывать блокаду — только зазря море кровью разбавлять, — вещал с полуюта Падящий спустя четверть часа. — Разведка донесла, что порты держат четыре галеона и мелочевка, ну да она сама разлетится, как только главных пустим ко дну. Эти твари нас поджидают, готовы держаться оборону с моря, только и ждут, чтоб дыр в пиратских корытах понаделать. Только хрен им! Будем смекалкой брать!
       Подкидыш, переминаясь в дальних рядах, дожидался окончания речи с явным нетерпением, что незамеченным не осталось.
       — Ты чего? — на ухо зашипел Волна. — Возразить хочешь?
       — Да чего тут возражать, пару чужих посудин захватить и уже на них плыть на прорыв — это они ладно придумали. Примут за своих, эффект неожиданности и всё такое... Только мне на «Мертвую голову» надо. Как угодно попасть, пока не уплыл.
       — А чего тогда кэпа на совещание сопровождать не пошел? Самое то было бы...
       — Шан, я что, на дурня похож? — досадливо отмахнулся Подкидыш. — Рвался, да разве он возьмет? Сказал «Сначала дело, разборки с Портным — после».
       — Ну если разборки, то он прав, не лучшее время.
       Капитанский сын досадливо дернул головой: про недоразумение перед отплытием и вообще про Фирьяль он приятелю рассказать не успел. Да как-то и не тянуло. Сам разберется. Наверно...
       Отец, точно почуяв его смятение, возник рядом, едва покончив с речью. Шел напрямую, рассекая разношерстную толпу не хуже волнореза, и так красноречиво хмурился, будто заранее решил пушек прежнего усугубить сыновье смятение. И в этом преуспел всего лишь парой фраз:
       — Пошли-ка потолкуем, Подкидыш.

       В обитель капитана (тем более такого скорого на расправу, как Палящий-Без-Разбора), без приказа или крайней нужды не совались никогда: и уважение выказывали, и не положено, да и что там простому матросу делать-то? Но для юнца это место с первого взгляда превратилось в святую святых, что ценнее трюма с награбленным.
       О, добыча не шла ни в какое сравнение с теми сокровищами, что плотными шеренгами выстроились на столе и бочках, свисали с крюков, веревок и низкого потолка, а то и вовсе интригующе выглядывали из-под величайшей корабельной роскоши — узкой кровати, убранной перекосившимся покрывалом. И на сей раз можно не торопиться покинуть этот плавучий пиратский «музей», как пришлось в случае со «споткнувшейся» ведьмой-пленницей, теперь есть время вдосталь налюбоваться на всё-всё, спустив с поводка воображение.
       Например, посмотреть на свисающие с низкого потолка крупноячеистые рыбацкие сети или тот костяной тотем двухголового крокодила, на манер грузика придавивший стопку самодельных схематичных планов. Или на простреленную в двух местах черную шляпу с полуобломанным серебристым пером. Или на коллекцию сплющенных пуль в коробочке и даже ядро на цепи, которые, обрети они голос, поведали бы немало удивительного, кровавого и захватывающего. Или на усохший и непрезентабельный, зато богатырских размеров рыбий хвост, криво приколоченный к изголовью. Он еще слегка пованивал, но, истыканный дротиками и ножами, стойко нес свою «службу», то есть работал средством от скуки и подспорьем в час задумчивости. А уж что в сундуках-то да в бочках напрятано — ух, вообразить страшно, аж в дрожь от представления бросает!
       Больше, чем диковинок, оружия и занимательных вещей, здесь было только бардака и пыли. Больше настолько, что приказ прибраться в капитанской каюте можно бы смело приравнивать к хождению по доске или девятихвостке, а то и поставить на порядок выше. К счастью, такое в голову Палящему не пришло бы даже спьяни. Подкидыш не без оснований полагал, что немалую лепту в наведение жуткого хавоза регулярно вносит качка, ведь всё, что было не закреплено, как пушки, или не прицеплено крюками к полу на манер матросских сундуков, имело нехорошую привычку бесконтрольно бродить по палубе и каютам в любой мало-мальски сильный шторм. А уж при таком-то изобилии...
       — Чего, охота свою заиметь? — оказалось, Палящий, небрежно оседлав стул, давно и насмешливо наблюдал за юнцом, замершим посреди каюты в немом и почти детском восхищении. — Станешь капитаном или офицером — тогда будет тебе. Ха-ха, гляди, как размечтался!
       — Вот еще, ничего подобного. Тут просто есть на что посмотреть, — Подкидыш сложил руки на груди, рисуясь и стараясь казаться взрослым, наученным жизнью пиратом. А что повернулся новой, спрятавшей шрам татуировкой к отцу — так это случайность...
       Но тот заметил и криво ухмыльнулся. Угадать одобрение в таком оскале было весьма трудно, если характера не знать, но это уже собеседника проблемы.
       — Вон оно как. Значит, не хочешь быть капитаном?
       — Вот этого я не говорил. Но не из-за каюты ж мечтать. И вообще, каждый матрос хочет стать капитаном!
       Палящий расхохотался так громогласно, что снаружи с мачты испуганно вспорхнули голодные белоклювы, а Подкидыш сбился с мысли, хотя собирался было присесть без разрешения, стремясь оказаться на равных. Что за такое своеволие могут фигурально, но очень обидно и едко щелкнуть по носу, он как-то не подумал.
       — Паца-ан, какой ж ты еще пацан! — утирая рукавом выступившие от смеха слезы, припечатал отец и размашисто хлопнул себя по колену. — Неужто и я таким был? Нет, дудки! Садись, безусый, чего топчешься! Как дитё, видит море.
       Юноша ничуть не оскорбился на такое обращение — он, забыв о браваде, во все глаза таращился на капитана, в котором впервые на фоне властного и приказного проступило нечто отцовское и по-доброму покровительственное. Или почудилось?..
       — Капитанами, чтоб ты знал, хотят стать все заводилы и сопляки, да мало кто становится. Но ты-то, чай, взрослый уже? Да-аму завел, никак жениться вздумал?
       — Жениться? — загорелое и по-юношески симпатичное лицо сына недоуменно вытянулось. Вот это перемена темы, вот это крутые разговорные виражи!
       — Выходит, нет?
       — Ну... Я как-то пока и не думал даже... — Подкидыш зачесал лохматую черную макушку. — Рано же еще, верно?
       — Девке в самый раз, а тебе не рано — тебе вообще ни к чему, — категорично уведомил Палящий, грозно подкидывая на ладони что-то некрупное, будто вот-вот в лоб сынку запустит. Впрочем, в его исполнении каждый второй жест казался угрожающим, а тень приветливости быстро и бесследно растворилась. — На кой ляд пирату жена?
       — Но у нас же в команде добрая половина женатых, нет? Им тогда зачем?
       — Не половина, а двенадцать лбов! Гляжу, пообтесаться-то ты пообтесался, а так и не понял ни дыры. Запутался. Главного не понял! — жилистая ладонь врезала по столу, заставив подскочить всё, на нем наваленное. — Пирату надо ради чего-то жить, иначе мигом забудешь, на кой глотки режешь и ядра тягаешь. Превратишься в мразь, в поганую вошь, которая только ради своего мотовства небо коптит. Думаешь, нет таких? Дохренища! И бесполезно желать им сдохнуть, потому что они <i>уже</i> сдохли и сгнили. Такого сына мне не надо; не можешь понять, ради чего тебе пиратство впёрлось — проваливай сразу. Женись, за девками волочись — что хочешь делай. А нет — подумай, зачем ты тут. Ответ «потому что больше податься некуда» не принимается. Грабить, чтоб прокормить бабу и детей — цель понятная, вон, двенадцать рыл таковских. Неплохая цель, но тебе-то в пятнадцать она на кой? Да если б и не в пятнадцать. Далеко на ней не уплывешь, в бою осторожничать будешь, ради себя товарища бросишь. Осторожные пираты — тьфу, прыгунам на смех! Еще есть те, кто мстит, кто море любит и кто само вольное братство ценит — это куда лучше. А над ними стоят те, кто видит дальше собственного носа и шкурных интересов. Кто помог народу Вольницы сбросить с шеи продажных тварей и начать строить вокруг такой мир, в котором каждый — каждый! — был бы жизнью не обижен. Другим равен. Вот и обмозгуй всё это — надеюсь, дотумкаешь, ради чего с нами остаешься и не бросить ли, пока ещё не завяз по макушку.
       Подкидыш так долго и задумчиво молчал, что отец, поддавшись скуке, широко зевнул и хрустнул разминаемыми плечами.
       — Ну всё. Взялся мозгой шевелить. Умник. Иди работай! И чтоб о постороннем да о бабах я перед намечающейся заварушкой от тебя не слышал, понял? Всё после, не то — у-у-у! — Изрисованный сине-черный кулак внушительно подтвердил предупреждение.
       Однако, вопреки ожиданиям, Подкидыш не удалился безропотно, а со всей серьезностью заявил:
       — Это-то я уже догадался, но чего над остальным думать? Я сразу могу ответить, почему до сих пор здесь.
       — Быстро ж ты, ну-ка, ну-ка?
       — Ради тебя, — проигнорировав насмешку, отважно брякнул он. — Ты же мой папка, хоть постоянно рычишь. Моя семья. И команда тоже как семья, я такого нигде раньше не видел: чтоб цапались, но в опасности друг за друга горой стояли. И мне это... нравится.
       — Не семья, а братство, семей мне только на борту не хватало, — Палящий осклабился и всё-таки бросил безделушку сыну в руки. — А теперь марш отсюда р-работать, я сказал!!! Подкидыш...
       Юнца как ураганом сдуло. Кулак он разжал уже за дверью — на ладони с подсохшими мозолями покоилась сплющенная пуля.
      
       / Да, она самая и есть. Гляди, как перекорежило. Почему? Конечно знаю, только это не моя история, меня и на свете-то, может, не было, когда эта пуля уже стала оберегом. Так что и рассказывать о ней не мне.
       Хм, дальше про Мивас? Я думал, тебя только роспись и памятные безделицы интересуют, а вон оно как... Это я-то специально рассказом увлек? Хах, скорее сам увлекся. Даже не думал, что мне едва подставь в меру развесистые уши, как тут же развыступаюсь со своими байками.
       Но раз я до сих пор не надоел, давай дальше, а то время ж позднее. Татуировок я в то время, правда, не ставил, не до того было... Но не изменять же заведенному. Раз пошла у нас с тобой речь о вещицах да отметинах, самое время рассказать о самой приметной. Да-да, о нем, этот шрам не заметить сложно./
      
       — Давай-давай, шементом! Затычку!
       Принесенная обслугой, деревянная пробка канула в дуло мортиры следом за полотняным мешком пороха. Его братья-близнецы, выкрашенные алым и сложенные в бочку, поджидали своей очереди неподалеку — так, чтоб пушкарь Черный мог дотянуться сам. Пока же он шуровал в черном зёве палкой-прибойником, как можно плотнее утаптывая пробку и пеньковый пыж.
       Подтащивший ядро Подкидыш терпеливо ждал, пытаясь утереть плечом пот со лба.
       Туман стелился низко над водой, сырой белесой мутью обнимал изрезанные скалы и крадущийся — по-другому не скажешь — вдоль них пиратский бриг.
       — Ядро!
       — Затычку! — синхронно с Черным затребовал сосед-мортирщик, и Подкидыш, едва успев избавиться от прошлого груза, расторопно метнулся за новым.
       Это еще ерунда. Внизу, на оружейной палубе, он порой между тремя пушками успевал шустрить, когда в рядах команды возникали бреши. А вот обслугой при мортире ранее бывать не доводилось. Казалось бы, чего особенного, почти такая же пушка, только стреляет не прицельно, а навесными и потому гораздо дальше. Но зато она на верхней палубе, где риска больше, ответственности больше, а значит и чести тоже. Можно сказать, прямое повышение, потому надо справиться с работой чисто и четко, без сучка и задоринки.
       Среди офицеров, совсем как у матросов, царило выжидательное молчание, прерываемое негромкими командами. Приказ «идти тихо» выполнялся буквально, и повседневный шум на палубе сменился сосредоточенной тишиной, под покровом которой «Оскал» преследовал в тумане свою добычу, зубастую настолько, что от смены ролей в бою отделять будет одна-единственная ошибка, неверный выстрел или провальное решение.
       Квартирмейстер, увешанный пятью трирнемскими пистолетами, напоследок начищал внушительное ружье. Что-что, а в одно сомнений не вызывало: по милости Стрелка шестерых матросов противники не досчитаются. Вон как многообещающе хмурится он на своем посту, предвкушает риск, путь по грани, дело, о котором будут гудеть все окрестные острова, если выгорит. Он не скрывал, что живет на свете только ради моментов, когда кровь вскипает в жилах, будто лава в вулкане Век'ка.
       Сид деловито колдовал над штурвалом, заставляя бриг лавировать у самой кромки скал. Смену первоначального плана старпом принял за благо — эти-то воды он неплохо изучил и уверенно направлял корабль туда, где не рискнул бы лезть по незнанию.
       Первоначальную идею о замаскированной атаке Палящий оставил на чести рассудительного Халима в качестве запасного плана. Другое надо, другое что-то!
       Бедовые головы требовали более верного плана и усиленно крутили шестеренками в попытках оный состряпать. В результате второе совещание капитанов так круто свернуло с намеченной колеи после известия о появлении в здешних водах адмирала Нунвиша, что принятое на нем решение заставило команду дружно чесать в затылках. А после, заразившись ураганным энтузиазмом и уверенностью Палящего, горячо его поддержать. Прижмем к ногтю адмирала — не то что приказ о снятии блокады Миваса подмахнет, пару деревень в придачу отвалит!
       Ну, только дайте его сюда! Развязывать языки пираты умеют и методов в арсенале хранят предостаточно.
       Поэтому теперь, пока шустрый «Оскал» шел параллельным курсом с будущей добычей, «Мертвая Голова» и «Невесомый» караулили адмиральский корабль впереди по курсу. О том, чтоб справиться в одиночку, не шло и речи. И лучше бы помолиться, чтоб Нунвиш не прихватил в сопровождение флагману слишком много мелочевки. С ним и одним-то ох как туго придется.
        Туман, всеведущий хозяин в этих краях, властвовал безраздельно, прятал от любопытных глаз свои владения: иссеченные отвесные скалы, выступающие из воды часто и в самых неожиданных местах. Их макушки, обжитые мириадами птичьих колоний, грелись в лучах солнца, островками выступая из плотной дымки. Но туман не любил суету и гасил разноголосый галдеж, допуская в свое царство лишь его отголоски.
       Один только Сид, помня карту, неплохо представлял местность и знал, что скалы вот-вот раздадутся в стороны и постепенно сойдут на нет.
       Палящий-без-Разбора беспрестанно протирал окуляр подзорной трубы, но капельки конденсата оседали снова и снова, искажая и без того прескверную видимость. Шпионов туман не любил тоже. Однако так и не смог помешать пиратскому замыслу: капитан встрепенулся и хищно подобрался, узрев нужное. Тут же дал отмашку:
       — «Бездна» прямо по курсу. Рифить марселя, меньше ход! Мортиры, готовьсь!
       — Шевелись, бесы! Залп! — голос боцмана потонул в раскатах выстрелов.
       Подкидышу, в числе прочих «бесов», оставалось лишь гадать, поражена цель или нет — в окружающем корабль «молоке» даже верхушки собственных мачт виделись нечётко, а далёкие звуки вязли в нем, терялись за сдержанным шумком матросов, поспешно сворачивающих паруса для маневра. Не разобрать: ядра закончили жизнь ударом по врагу или бездарным нырком в морские глубины?
       — Затычку! — и помощнику мортирщиков стало не до раздумий.
       И снова залп куда-то в туман — капитан хоть знает, что делает?
       И еще выстрел.
       — Молчат, — выкручивая руль, шепнул Сид себе под нос.
        Отследить траекторию выстрела, особенно первого, враг не смог бы — не зря пираты палили навесными, поди в таком кумаре разбери, с какой стороны тебе на голову ядра принесло. Однако рулевой все равно раз за разом поспешно  менял курс, вел бриг заковыристым маршрутом. На «Бездне» мортиры для ответных любезностей тоже имеются, так что пусть-ка тамошние матросы сначала попробуют отследить, откуда по ним валят!
       Но отсутствие реакции, что поначалу радовало, стало настораживать всё больше и больше. Словно в полную чашу, покоящуюся вровень с поверхностью воды, размеренно падают капли — она вот-вот потонет, вот-вот пойдет ко дну, вот сейчас! Но еще держится. И напряжение с каждой «каплей» нарастает лавинообразно. Какая станет последней?
       — Молчат, — задумчиво подтвердил Палящий. — Погоди, как запоют — не заткнешь.
       — Верно, но...
       Что-то крикнул с мачты матрос, увидевший опасность первым, но слишком поздно. Черный рой ядер вырвался из тумана, с треском вгрызся в каменный бок утеса, откалывая камни и сотрясая его, кажется, до самого основания.
       — Ну, легки на помине, — капитан хладнокровно взирал осыпь и пиратов, машинально загородившихся от колючей крошки. — Ха, скучно тебе было?! Лево руля, круче к ветру! Мортирам молчать! Пусть постреляют в свою тень, поразвлекутся да снаряды потратят, ур-роды. Измотаем их, парни!
       Моряки откликнулись одобрительными возгласами. Конечно, им куда веселее шхуну догнать и протаранить, надвигаясь за ее кормой хищной неотвратимой громадой, но зато превосходящего противника одолеть — дело мастерства и принципа. Верно Палящий говорил: освобожденный Мивас их как героев встретит! А уж героям-то само море велело разгуляться и отпраздновать вдесятеро пуще прежнего. Героям за освобождение чего только не отсыплют из закромов!
       Еще одно попадание в утес, на сей раз пришедшееся намного южнее «Оскала», не оставило сомнений: на «Бездне» поняли, что таинственный враг идет вдоль скал. Туда и целились. Потому пиратский курс лежал теперь левее, в открытое море, чтоб обойти противника с другого бока и пощипать по пути, не показываясь на глаза.
       — Что-то давно не стреляем, — поигрывая саблей не то от волнения, не то от нетерпения, рядом с мортирщиками появился Волна. Его, уже имевшего опыт в кровопролитных зар<b>у</b>бах, сразу включили в абордажную команду на зависть младшему приятелю.
       — Кажется, наша рыбка вильнула хвостом и уплыла, — негромко предположил Подкидыш, кивнув в сторону капитана. Тот напряженно выискивал «Бездну», но даже дорогущая и мощная подзорная труба оказалась неважным подспорьем.
       Туман смыкал в объятиях море, на отдалении от скал слегка ослабнув и поредев. Заряженные мортиры молчали, пованивая порохом и раскаленным металлом.
       — Рыбка? — ухмыльнулся Шаннавин. — Скорее кит. Ты не видел мановаров?
       — Откуда я их видеть-то мог? Мы больше по баркам, бригам да шхунам. И пару раз фрегаты брали, вот где пришлось попотеть.
       — Хе, боюсь, сегодня нам придется не попоте...
       — Слева по борту!
       После крика смотрового ждали нового выстрела, но картина перед пиратами предстала куда более грозная: из серости медленно проступала чернильная громада четырехпалубного линейного корабля. Неторопливо, словно бы даже с ленцой, он приближался, с каждым метром обрастая деталями, до того размытыми туманом. И при взгляде на рукотворное морское чудище многим верилось: это пираты здесь добыча. А хищник не спешит потому, что уверен в победе. Две проворные канонерки, до поры прячущиеся под боком гиганта, заметили не все и не сразу. Казалось, что крохотные суденышки сопровождают его с единственной целью — оттенять величие и мощь.
       — Левый борт, огонь! — команда капитана спугнула тишину, и купол мистической жути лопнул, как мыльный пузырь, под оглушительную канонаду. — Вторая палуба, зарядить картечью!
       — ...Картечью! — надрывался на носу боцман, перекрикивая шум.
       Но прежде, чем приказ был исполнен, бриг поспешно разорвал дистанцию и канул в тумане. Орудий у врага было непозволительно много — одного прямого попадания из слоем двух бортовых пушек хватит, чтобы самоуверенные пираты пошли рыбам на корм.
       Вертясь в воздухе, книппели* запоздало свистнули вслед "Оскалу", но лишь один снаряд на излете надорвал парус. Но, судя по звукам, и пиратский залп не прошел вхолостую.
       — Так ему, гаду! Чего уши развесили, шевелитесь! Живо, живо, живо! — Палящего могущество противника будто и не впечатлило вовсе. Он, плюнув на скрытность, во всю мощь луженой глотки вещал с кормы, вспрыгнув на полуют, чтоб быть у всех на виду. Какая скрытность, когда команда готова праздновать труса! — Испугались этого увальня, р-разини? Он же слепой, как медуза, и неповоротливей кита, куда ему до нас! Сильный? Да! Толстый? Да! Хм, богатый? Е-есть такое, парни, е-е-есть же! Он не принимает нас всерьез. А ведь на нашей стороне туман, скорость, удача, "Мертвая голова" и "Невесомый"... — загибал он по одному пальцу для наглядности, под конец вскинув получившийся кулак: — С нами главное — правда!!
       Пираты встретили напутствие с энтузиазмом, разразившись таким галдежом и гомоном, будто не только поддержку выражали, а отыгрывались за часы молчания.
       — Ерунда, его на абордаж не возьмешь... Да еще эта шустрая мелочь. Да мы до его борта даже баграми не достанем и абордажные мостики не докинем, слишком высок, — бурчал пессимистичный Черный, но его слов среди шума не разобрали, а потом вовсе стало не до того.
      
       Бой не походил ни на один из увиденных Подкидышем — хотя бы потому, что смотреть-то раньше было неоткуда, лишь сквозь орудийные порты*, а тут-то, тут!.. Но дело было не только в недостатке опыта. Подобные баталии и впрямь разыгрывались редко — пиратам обычно хватало ума и недоставало наглости нападать на линейные корабли. Что проку? Риск велик, добыча с военного судна — напротив, обычно мала. Себе в пользование его тоже не заберешь — хоть и напоминает он плавучую крепость, однако ж неповоротлив и для одиночного разведывательного плавания не предназначен, больше для службы в рядах флота. Да и на абордаж-то сначала попробуй возьми, куда там! Проще издырявить и потопить. А разумнее — удрать.
       Рулевой под команды капитана всеми силами старался продлить время пряток в тумане и идти по слабому ветру, но из-за повреждений паруса это удавалось всё хуже. Вынырнувшая из дымки «Мертвая голова» стала для команды «Бездны» неприятным сюрпризом и склонила чашу весов в пользу пиратов, но на гиганте-мановаре быстро справились с замешательством и обрушили огонь на новую цель, очень кусачую, но далеко не такую верткую, как бриг... Который, избавленный от навязчивого внимания мановара, сноровисто разделался с канонерками, будто блох передавил. Неподалёку грохотал третий пиратский хищник — "Невесомый". Но самое тяжелое и опасное ждало впереди.
       Изодранные книппелями* черные паруса "Оскала" зияли прорехами и хлопали, потревоженные ветром. Та же беда творилась и на «Бездне», где особо удачный пиратский выстрел подчистую срезал верхушки двух мачт. Но у врага-то жизнь от маневренности не зависит...
       — Тормозит... Правый борт, залп! Мортиры, залп!
       — Здоровяк, тут у!.. — крик Подкидыша потонул в грохоте и сумбурных воплях, но боцман расслышал кличку, обернулся.
       Малец чумазым лицом напоминал выходца из пекла, но вроде был цел и при деле... вот только молчало одно орудие, лишившись пушкаря. Над его-то распростертой фигурой помощник и склонился, надеясь, видимо, помочь, но поздно — картечь избавила Черного от извечных опасений за свою жизнь. Вместе с ней самой.
       Подле мертвеца, зажимая бок и хрипя, отползал в сторону раненый напарник, вместе с которым мортирщик раньше наводил орудие.
       — Сам стреляй, ну! Расчет на правую мортиру, живо!
       «Сам?» — отстраненно удивилась какая-то частичка сознания, но мешкать было некогда, и Подкидыш толком не заметил, как успел поджечь фитиль.
       — Затычка, — заявил кто-то сзади, когда у горе-пушкаря отзвенело в ушах, а новый мешок пороха был отправлен в дуло. — На. Ща ядро притащу...
       Наводить мортиру по команде, навалившись с обеих сторон, Подкидышу с Волной пришлось на пару и с немалым трудом — слишком она тяжелая и тугая с непривычки, юнцу ее в одиночку не ворочать! За двумя матерыми мужиками такая работа значится.
       Скрипя прав<b>и</b>лами*, орудие устремило черную пасть в небо под назначенным углом, и добровольный помощник тут же ее «накормил» снарядом, пока Подкидыш подтыкал клинья под ствол. Через пару секунд спустя к ним подоспел моряк поопытней, но...
       — Ложи-ись!!!
       Пираты расторопно попрятались куда попало, прежде чем вражеский залп, грянувший парой секунд позже, расчертил воздух тучей картечи. Подкидыш едва успел скрючиться позади мортиры; сквозь лязг пуль, ударившихся в стальной бок его прикрытия, прорвался болезненный вскрик кого-то недостаточно шустрого.
       — Ядро! — тут же затребовали по соседству, и Шаннавин, мелькая красной повязкой, заметался на носу брига, старательно оббегая вставшего за фальконет Рхима.
       Мелкокалиберное орудие, родственное в равной степени ружью и пушке, огрызалось редко, лишь когда стрелок примечал цель для точечного удара. Окаянный мановар! Пальнуть бы по бочкам с порохом возле вражеских орудий, да за высоким бортом их разве разглядишь?
       Зато оттуда «Оскал» был как на ладони.
       И когда из-за близкой дистанции вынужденно замолчали мортиры, а над морем гремела канонада «Бездны», «Невесомого» и «Мертвой Головы», самозабвенно дырявящих друг друга; когда «Оскал» под этим прикрытием стал удачно настигать мановар сзади по касательной, предпочтя тарану абордаж, адмиральские моряки уже не могли пустить бриг ко дну слаженным бортовым залпом. Огрызнулись кормовые орудия, упали на воду подожженные ящики-бомбы, но, стараниями рулевого, атакующий корабль обошелся почти без потерь.
       Однако матросы с «Бездны» сдаваться не помышляли, упрямо старались  не допустить сближения — и на носу пиратского судна от точного попадания из фальконета рванула бочка пороха. К счастью, только одна и ополовиненная... но не все это «счастье» смогли оценить.
       Ближайших абордажников посбивало взрывной волной, и те, кто сумел подняться, уже не отвлекались на постороннее, занялись прямым делом. Только Волна не удержался, обернулся — и зря. Не зная, что приятель Подкидыш неподвижно распластался под мортирой на тлеющих обгорелых досках, проще было сосредоточиться на деле: забрасывать крюк и изо всех сил тянуть к себе «пойманную» тушу мановара.
       Стоило кораблям поравнялись бортами, мигом стало не до тревог.
       Перестрелка из ружей и пистолетов, грянувшая беспорядочно и наперебой, оглушала до рези в ушах и вынуждала кричать что-то яростное и боевое на пределе голоса — просто чтоб себя немножко слышать. Палящий-без-Разбора оказался вне конкуренции — его-то вдохновляющий рык дошел до всех.
       Р-раз, два, третий — шустро меняя однозарядные пистолеты, Стрелок хладнокровно сокращал численность неприятеля, которого на борту развелось многовато. Упала в воду пара обрезанных канатов; снова громыхнул фальконет — на сей раз пиратский...
       И резко наступившая тишина оглушила не хуже всеобщей пальбы. На перезарядку времени никто не тратил — отстрелянное оружие полетело в стороны, а нападающие снова схватились за крюки, забрасывая по два взамен каждого обрезанного.
       Выпрямился на своем посту Сид — лакомая цель в перестрелке — и закрутил штурвал, щедро украшая его отпечатками окровавленных ладоней. На носу корабля повскакивали уцелевшие мортирщики, спеша из ведер потушить огонь, после взрыва занимающий в трех местах.
       — Мосты, готовьсь! — Палящий же с пренебрежением истинного фаталиста не прятался и зорко следил за сокращающейся между кораблями полосой воды. — Офицеров живыми бр-рать!!
       Громыхнул последний залп с «Мертвой Головы» — дальше стрелять опасно, как бы своих не проредить заодно с неприятелем.
       — На аборда-аж! — и вслед за Стрелком, перелетевшим на тросе на палубу «Бездны», бросилась горстка смельчаков.
       Плеск сорвавшихся в воду пиратов и сброшенных туда же солдат заглушали боевые кличи, лязг оружия и единичные выстрелы, но недолго пираты оставались в прискорбном меньшинстве. Абордажный мостик с треском впился остриями в борт мановара, и по нему, сотрясая сапогами доски, хлынули основные силы.
       Туман неохотно растворялся под натиском палящего солнца — у них было сражение свое, ежедневное. И когда оно закончилось капитуляцией одного противника, в морской баталии тоже было всё кончено.
       Над мановаром «Бездна» трепетал на слабом ветру черный флаг.
      
       / «Бездна» врезалась в память, как ничто другое. И предыдущий разговор с отцом — да, он тоже, несомненно.
       Я видел, как пираты бережно отсылают награбленное своей семье на пропитание. Видел, как мстят всему свету за друзей и родных. Видел, как, разбойничая, попросту прожигают жизнь, не щадя ни себя, ни окружающих, как платят жестокостью за жестокость безо всякого милосердия. Но чтобы люди, которым в любом цивилизованном городе заранее приготовлены виселицы, грудью стояли за идеалы — это было... странно. Поперек всего, что я знал о них из баек и страшилок. И, что бы кто ни говорил, достойно уважения.
       Слишком много монет в тот день собрала костлявая за переправку в моря мертвых.
       Мне почти «повезло» оказаться в числе расплатившихся с ней./
      
       — ...И не говори, прям что нашло на меня — не знаю! Я ж обычно сначала думаю, потом делаю, а тут разозлился, как сотня морских бесов! Как о фальк-то* приложило взрывом, тут и озверел чутк<b>а</b>. Около меня трос как раз. И я прям поперек Стрелка, значт, за борт сигаю, и — не поверишь! — ка-ак вмажусь на излете в какого-то перца на той стороне! — татуировщик Рхим вещал взахлеб — отпускающее нервное напряжение смешалось с ликованием, как тут удержать слова? Даже не важно, слушают моряки, с которыми он перетаскивает доски с «Бездны» на «Оскал», или не очень. — Я в него вцепился, ан не помогло, и мы с ним в воду — хре-е-нак! Всплыл — смотрю, а локтях в четырех правей эта харя из-под воды вылазит и меня, значт, тут же замечает. Он сразу за пистоль, я тоже — и ка-ак ему в лицо... — Рхим выдержал драматическую паузу и сокрушенно признался: — ...Крючком* щелкну! А пули нет, одни капли из дула. Забыл совсем, что отстрелял да не перезарядил. Верно говоришь, разиня. Только гляжу, энтот вражина тоже как-то меня убивать не торопится... Порох у него — дрянь, в один миг отсырел, пока он под водой барахтался-то, ну и не стреляет! Ах-ха-ха-ха, как мы друг на друга вылупились! Да как давай пытаться притопить или рукоятью по башке прило... Эй. Это что... Подкидыш наш? — осекся он, недоверчиво вглядываясь в бессознательное тело, за руки за ноги проносимое мимо.
       Волна, вместе с парой-тройкой матросов таскающий пострадавших к доктору, молча отвернулся и поудобнее перехватил раненого под колени.
       Рубаха на плече капитанова сына зияла обгорелой дырой, пара таких же красовались на правой штанине, а черные разводы и пятна копоти покрывали его с ног до головы. На грязном лице необычно яркой полоской белел приоткрытый левый глаз. С волос и одежды почему-то капала вода. Но общая потрепанность — вовсе не повод своего не узнать. Поводом стало другое.
       — Как это его угораздило? — поразился напарник Рхима, опуская свой конец связки досок. — Никогда раньше такого не видал.
       — Угу. — Шаннавин и сам не видал, более того — рад был бы не видеть вовсе. — Здоровяк сказал — когда пальба стихла, кинулись палубу заливать, чтоб пожара не было и остальное не рвануло. А он — там же, в гари и в огне, ближе всех же оказался, ну вот башкой об мортиру и приложило, не шевелится. Его тоже из ведра окатили, а когда перевернули потом — оказалось, лицом на раскаленное как упал, так и не встал. Всё прогореть успело.
       — Хорош болтать, понесли, — осёк его пират. — После натрындитесь.
       И двое «санитаров» зашагали в сторону каюты старпома, временно отведенной под лазарет. Рхим провожал обвисшее в их руках тело неопределенным взглядом. Прискорбный вид не друга, но приятеля разом сдул с него браваду и воодушевление, напомнив, скольких они не досчитаются сегодня на баке. Одних — временно. Других — насовсем.
       — Зато спать свободней будет, — словно прочитав его мысли, легкомысленно подтвердил напарник.
       — А лучше б и не было, — зло откликнулся татуировщик. — Ну, вз<b>я</b>лись!
       Палящий-без-Разбора их едва ли заметил, прошагав мимо, и крепко ухватил за плечо Волну, правильно угадав, кого тот несет.
       — Ну-ка стой.
       На забавного мальчишку сын теперь не походил даже отдаленно. Правая щека от подбородка до самого глаза бугрилась кровяными нарывами, возле уха вовсе став черной, твердой, омертвевшей. Краснота расползалась на лоб и нос, бровь и ресницы сгорели полностью, и оставалось лишь гадать, цел под опухшими веками правый глаз, или пора выбирать повязку в подарок. Если сын выживет.
       — Несите, чего встали! — и капитан зашагал дальше, уделив раненому от силы несколько секунд.
       «Батя», — желчно сплюнул Шаннавин.
       Однако в «лазарете» трагичность случившегося с другом смазалась на богатом фоне чужих страданий. Судовой врач, взятый в команду в Нагале вместе с Волной, споро извлекал пули, шил, бинтовал и перетягивал жгутами. Кок Шигин со знанием дела заливал в глотки ром — единственное, что способно приглушить боль. Особо «тяжелых» гасили опием — пускай и становятся они после этого дураковатыми да медлительными, зато и не чувствуют ничего. Обычно. Временно.
       Пожитки Сида вместе с бесценными картами были безжалостно сдвинуты в дальний угол и свалены кучей, но возражать против произвола никому бы и в голову не пришло: надо значит надо. Вон, в Стрелковой каюте убитых готовят к отправке в моря мертвых, а в капитанскую определили пленников. Однако, с каждым возвращением, с каждым доставленным в каюту раненым у Волны крепчал повод для возмущения. Крепчал, пока не прорвался вопросом:
       — Эй, док, ты погорельца не заметил, что ли?
       Мужчина вскользь изучил их обоих и снова склонился над порезанной рукой старпома, неторопливо и тщательно обкручивая ее бинтами.
       — Подождет. Время еще на него тратить... Вон как рожа напухла, весь нос обложило. Ежели до ночи не задохнется — тогда и поглядим.
       — Да как, — задохнулся возмущением горячий юнец, — у тебя язык поворачивается!
       Палящий и Стрелок на шум драки в каюту ворвались в первых рядах. Внутри уже было вовсе не тесно (обработанных своим ходом высылали прочь в обнимку с «целебной» бутылочкой спиртовки), а Сид, развевая незавязанными бинтами на манер мумии, пытался разнять сцепившихся. Поврежденные ладони сводили старания на нет.
       — Прекр-ратить бардак! — капитанский рык резанул уши, однако бешено сверкающий глазами Волна и не думал отпускать врача, который, как обнаружилось, в потасовках тоже не дурак. Но сравниться с абордажником не может.
       — П... пусти, мразь...
       — Ежели до ночи не задохнешься, — скалился самоволец, захватом сдавливая горло противника, — вот тогда и поглядим!
       Предупредительный выстрел не помог, и драчунов таки растащили вручную. Судя по изрыгаемым ругательствам Палящего, многообещающей мине Стрелка и хмурым лицам сбежавшейся команды, нападать на единственного доктора после кровопролитного боя, мягко говоря, не стоило. Драки на борту наказывались в меру разумения квартирмейстера, и теперь любителю помахать кулаками грозило огрести по всей строгости.
       Разошедшегося буяна это не больно-то волновало. По крайней мере, сейчас.
       — Что ты за врач такой! — ярился, вырываясь из рук пиратов, утаскиваемый прочь Шаннавин. — Он подыхать будет, а ты — смотреть и время беречь?! Тварь! У тебя даже других тяжелых не осталось! Лень с безнадежным возиться, да?!
       — О чем он? — сдвинул брови капитан, зловещей чернобородой фигурой надвигаясь на врача. — На ком это ты тут собрался крест ставить, ну-ка?
       — Вон, видите парня? — пришлось держать ответ. Удушливая краснота мало-помалу сходила с него, но вид от этого не становился менее потрепанным и жалким. — При таких сильных ожогах лица всегда начинается отёк дыхательных путей. Ну, дышать перестают, если попроще сказать. Сделать с этим я ничего не могу, ну и сказал, что начну лечить, если он до утра не задохнё... Кхм, понял, приступаю.
       Слишком страшный взгляд стал у Палящего-без-Разбора. Словно решил кличку свою подтвердить еще разок для верности. И репутацию заодно.
       Однако обошлось. Костоправу даже не дали возможности взяться за бессмысленную работу — молча взвалив натужно сипящего сына на плечо, капитан вышел прочь.
       — Ну это же логично было, — воззвал растерянный врач к своему единственному собеседнику — Сиду. — Ну зачем тратить ограниченные средства на безнадежный случай? Лекарств и так в обрез, другим пригодятся, зачем попусту переводить на того, кто точно помрет?
       — Не отвлекайся... логик.
      
       Куда делся Подкидыш и что с ним стало, «баковый вестник» судачил долго, но больше занимало пиратов другое: дал ли захваченный адмирал команду на снятие блокады с Миваса?
       Ну не зря же всё было?
      
      
      
Немножко деталей для любознательных (ну и на случай, если возникли вопросы во время прочтения):
— орудийные порты — отверстия, вырезанные в бортах корабля (а также в носовой и кормовой части) под пушки. После боя наглухо закрываются крышками, дабы не начерпать ими воды.
— книппели — снаряды исключительно морского применения; как уже ясно из текста — предназначались для уничтожения мачт и парусов. Традиционный образец такого снаряда состоит из двух частей-грузиков (желательно зазубренных), связанных цепью. Возможны более экзотические варианты, главное чтоб разматывались и вращались в полете, а при попадании оставляли в парусах огромные дыры.
— правИла — от слова «править, направлять». Деревянные служили для наводки орудия по горизонтали, металлические — по вертикали. После придания стволу нужного положения фиксировались клиньями.
— фальк — (разг.) фальконет.
— крючок — имеется в виду спусковой.