Обратный отсчёт

Привыкнув всё делать сам, он крепко сжимает зубы.
Холодно, руки дрожат, белеют замерзшие губы.
Пальцы держат наган, синеют от напряжения.
Он поднимает голову, она ловит его движение.


— Мы с тобой уже неделю вместе тут воюем, — улыбается Энн, перевязывая ему раненую руку. — Я почти привязалась к тебе и не знаю, что будет, если нам придётся когда-то расстаться.
— Тебя рано или поздно отправят в тыл, — выдыхает он через плотно сжатые зубы.
— Я знаю, — она опускает голову, но тут же упрямо вздёргивает подбородок, откидывая резким движением светлые, испачканные в земле и собственной крови пряди с лица. — Но я буду с тобой до конца, — и совсем тихо, почти жалко: — Если ты не прогонишь.

Энн Брейн никогда не кривила душой. Она говорила правду и была готова жизнь отдать за этого человека, который лишь иногда бросал на неё хмурый взгляд. Она увидела его холодным весенним днём — и что-то затрепетало в душе. Тогда он был ещё просто светлым мальчишкой, который выглядел младше своего возраста и пел под гитару так, что замирало сердце, и у него не было морщинки между бровей, не было шрама на скуле, который он по вновь приобретённой привычке тёр, когда думал о чём-то серьёзном. Но она любила его любым. И каждый раз заново.

Начиная обратный отсчёт, Энн закрывала глаза и мечтала о таком банальном «навсегда», которое, конечно, никто пообещать ей не мог. Да и не пытался, если честно.

Пять.

Оглушительный взрыв. Обломки ворот гарнизона, полетевшие на землю. Крик подруги за спиной. И его спокойный голос: «Это последний бой перед нашей победой». Что-то особое в его глазах заставило Энн сжать в вспотевших ладонях винтовку и до ночи помогать эвакуировать людей. Потом они сидели в тёмном здании бывшей библиотеки и говорили до утра.
— Это последний бросок у восставших. Нам через неделю пришлют подкрепление, а пока мы продержимся. Ничего страшного, Брейн.

Он всегда называл её по фамилии. А она даже не спросила имени.

Четыре.

Крови было много. Энн мутило, и, наверное, вид у неё был неважный, потому что медсестра, увидев её, тихо сказала:
— Я перевяжу его, иди.
Но девушка упрямо покачала головой и сама обработала рану человека, которого она в первый день их знакомства пообещала сама себе защищать. Хотя это ей нужна была защита.
Накладывая бинты и глядя, будто со стороны, как белоснежная ткань ложится на его тело, Энн тихо нашёптывала строки песни, пришедшие на ум.
— Что ты поёшь? — спросил он, хотя лицо его против воли хозяина кривилось от боли.
— Наша старая песня. Сочинили в институте... прямо перед тем, как я отправилась на практику.
— И о чём она?
— О том, что всё будет хорошо, — Энн смутилась: так нежно это прозвучало. Но он не заметил, просто кивнул, соглашаясь:
— Правильная песня.
— А ещё о том, что важно не покидать друг друга. Даже если поругались очень... или если тебя гонят прочь. Нужно остаться, может быть, забыть про гордость, — осмелев, добавила Энн, подняв взгляд на него.
— И ты останешься? — его серые глаза смотрели полушутливо, полусерьезно. Он ждал ответа.
— Да.

Три.

Он испытывал к ней простое дружеское чувство. Обнимал, как друг, один раз даже поцеловал в щёку, как друг. Энн дрожала, когда он держал её за руку. Боялась, что всё-таки придётся уйти от такого родного, но далёкого для неё человека.
— Ты знала, что только в это время небо окрашивается в особенный цвет?
— Только в это время? — переспросила она, не понимая.
— Да. Когда вечер собирается перейти в ночь, а мы стоим и ждём этого. И выстрелы не гремят. Послушай, как тихо стало вокруг.

Энн прислушивалась. Шелестела трава, смеялись военные неподалёку, даже чирикали воробьи. Но она соглашалась.
— Тихо.

Два.

— Брейн, завтра всё закончится, — он был особенно весел сегодня, даже утром пошутил три раза. Энн подсчитала это, сама того не заметив. И записала в блокнот, каждую ночь хранящийся под подушкой. «Завтра всё закончится». Что именно? Она хотела спросить, что он имеет в виду — их разговоры, встречи, всё то хорошее, что было, или только войну?

Вот, если бы только она закончилась. Она одна. Энн закусила губу и привычным жестом протянула ему наган.
— Идём к гарнизону. Пора встречать подкрепление.

Один.

Празднование победы затянулось на целый день. А Энн проплакала в самом тёмном углу коридора почти весь ужин. Он сказал, что завтра поезд. И им не по пути.

Он этого не произнёс вслух, но несказанное сквозило в каждом взгляде, каждом движении. Лучше было спросить прямо, но Энн Брейн слишком гордая, чтобы лишить себя и надежды.

Ноль.

Он провожал. Заскочив в вагон, занёс ей чемодан, пыльные полевые цветы и какую-то потрёпанную книжку. Положил всё на столик у окна, улыбнулся соседкам по купе.
— Пока, Брейн. Я написал тебе адрес.. Ты уж напиши, не забудь.
Не дождавшись ответа, вышел в коридор и через несколько секунд уже махал рукой с платформы.

Поезд тронулся. Энн дрожащей рукой раскрыла книжку и, вытащив сложенный вдвое листок, прочла то, о чём боялась спросить всю эту бесконечную неделю, то, без чего обходилась с лёгкостью, но что хотела знать.

Джей Ленд. Его звали Джей Ленд. И он писал: «Ты замечательная подруга».

Брейн прикрыла глаза и вдохнула аромат перетянутой грубой бечёвкой связки колокольчиков и ромашек, которые, казалось, всё ещё хранили запах его рук. Интересно, сколько не вянут полевые цветы?..