Икона

Большинство фактов, имён и времени событий, касающихся отражённого в книге периода Византии, являются реальными - что имеет подтверждение в исторических трудах Михаила Пселла и Скилицы.
Весна 1041 года. Восточная Романская империя (лишь с пятнадцатого века в исторических документах империя стала называться Византией). Император Михаил Пафлогонец жестоко расправляется с восставшими болгарами.
Видимо, желая умилостивить императора, перед возвращением легионов в Константинополь, монахи-отшельники уговорили Михаила посетить один из заброшенных монастырей в Родопских горах, где ему и преподнесли в дар некий артефакт. Монахи объяснили императору назначение таинственных предметов - и ещё долго показывали, как ими пользоваться.
Уже не сомневаясь в словах праведников – после увиденного и услышанного - потрясённый Михаил принял дар, пообещав при этом обязательно сохранить  его.
Вернувшись в Константинополь, император более не занимался государственными делами и вскоре, приняв постриг, удалился в монастырь Космидии. Но здоровье Михаила оказалось уже невосполнимым. Видя близость своей кончины, он призвал к себе в монастырь близкого ему человека, русича Вышату, который командовал тысячей воинов из русской дружины, состоявшей на службе при ромейских императорах. Михаил собирался отдать Вышате на сохранение икону, в которой и была запечатана часть артефакта. Артефакт должен принадлежать Третьему Риму.
Однако икона исчезла.
Долгий путь пришлось проделать иконе, пока она не оказалась в России. Обещание, данное Михаилу, всё-таки было выполнено, но чтобы открыть тайну, оказалось необходимым вернуться во времена Византии.


Проводив взглядом, как Вышата скрылся за воротами монастыря, Свияг привязал поводья коней к стволам деревьев и направился ближе к дороге, чтобы вовремя видеть любого, кто ещё надумает посетить монастырскую обитель.
 
- А вот и ты. Долго я тебя дожидался, – желая изобразить гнев или недовольство, увидев вошедшего в сад Вышату, хотел восклицать Михаил. Но голос он не повысил – и сил нет и укоры несвоевременны.
- Подойди ближе. Видишь, мне трудно вставать и говорить громко. Присядь, - сказал он.
Вышата выполнил просьбу и сел рядом с царём. Он огляделся, заметил за скамьёй пурпурные сандалии – единственный символ царского величия, который только и остался при Михаиле и теперь ему не по ноге - огляделся и горестно вздохнул.
Не стесняясь присутствия монаха, Вышата положил ладонь на распухшую руку царя.
- А недавно ты выглядел бодрее, - сказал он, не став льстить и притворяться.
- Спасибо тебе за то, что правду говоришь. Только что здесь была Зоя; так   она побоялась ко мне даже прикоснуться – знает кошка, чьё мясо ела. А ты не боишься, хоть и знаешь, что тело и все внутренности отравлены. Смотри, что со мною стало.
Михаил попытался поднять руки, но не смог: распухшие, они не хотели подчиняться.
- Мне хуже и хуже, - наклонившись, тихо сказал он и затем, пытаясь выпрямить спину, повернул голову и посмотрел в глаза Вышате:
- Я должен показать тебе одну вещь, о значении которой знаю только я и те старцы, что мне её в горах отдали. Сожалею, что тебя со мной не было.
- Ты же знаешь, не мог я быть: посольство русское встречал, да и брат твой, Орфанотроф не хотел без меня с послами разговор иметь.
- Я не в укор тебе говорю. Но сейчас к тебе дело есть важное, - сказал Михаил и по¬смотрел на стоявшего поодаль монаха.
- Принеси икону. Ты её надёжно спрятал?
- Сначала напою тебя отваром, а потом и за иконой схожу, - возразил монах. – А икону я не прятал, на видном месте она. Её послушник, не ведая того, охраняет.
- Ну, хорошо. Делай, как знаешь, - не стал спорить Михаил и снова повернулся к русичу: - Ты мне поможешь?
- Не знаю, царь, - поднялся со скамьи Вышата, - но если в чем нужна моя помощь, то отказать я не могу.
- И не отказывай – не позволю. Мало ты знаешь, да и опасность предугадать не можешь, но сделать дело трудное тебе придётся.
- Что ты хочешь от меня? Когда-то мы дружно проводили время, и никогда не могли друг друга упрекнуть в утаивании секретов. Говори.
- Другое время наступило. Не обижайся на меня, а приказать тебе придётся. Но приказать могу я лишь по дружбе. Я ведь не царь тебе, а ты мне только служишь… но более никому не могу довериться.
- Так что же, Михаил, приказывай по дружбе - не по службе. И если так ты рассуждаешь, тогда с тобою я согласен. Правда, витиеватость ваших слов и изложенье мысли в тупик поставят каждого, кто слышит в первый раз, впервые видит ваши искренние лица, когда улыбки не успели обмануть. Прости, что лишнее сказать пришлось.
- По дружбе. И в остальном, что говоришь, согласен я - вот потому прошу об одолжении. Да ты пойми: не верю больше я ромеям…
- Да что так?
- Единство Византии хотят разрушить, а веру нашу под своей рукой держать! Им православие, как в горле кость. Боюсь, что Рим в покое не оставит нас.
- И чем же вера наша им не в радость? Язычников им, что ли, не хватает? А может, что другое?
После этих слов Михаил криво улыбнулся, чем ещё больше озадачил Вышату.
- Ты прав. Им другие ценности нужны – и Риму, франкам и норманнам. Но  хуже, что италийцы от наших богатств совсем уж сна лишились. Недолго Византии властвовать осталось. Пройдёт четыре сотни лет – и всё закончится и не будет больше империи. Не думал я, что так случится, не думал, что братья по Христу нас предадут.
Вышата, слушая Михаила, хмурился всё больше. Он не хотел прерывать речь царя, но и молчать уже не мог.
- Страшные слова ты говоришь, - перебил царя Вышата, - но ты не можешь знать того, что будет через столько лет. Ты видел сон плохой, наверное?
Но Михаил не стал спорить, не стал оправдываться. Он тяжело вздохнул – плечи и руки задрожали, словно приступ лихорадки захватил всё тело – вздохнул и продолжил:
- Дай мне договорить. Ты должен верить мне…
Дыхание его становилось прерывистым. Всё чаще Михаил пытался вдохнуть полной грудью – не получалось: из горла вырывался хрип и скрипящие чужие звуки, взвизгивая, мешали вдоволь насытить лёгкие ароматом земного воздуха. Ах, как хотелось напоследок насладиться жизнью! Однако досказать о деле так необходимо, что о себе он уже не думал. 
- …обязательно должен верить. На Константинополь ляжет тьма. И придёт войско с миром и крестами, обманом войдёт в город и будет грабить. И не Иерусалим им будет нужен и не гроб Господень, а золото византийское – вот какую благодарность за защиту от восточных варваров, за всё добро наше к Риму мы получим.
Вышата видел, что речь царя становится невнятной, а слова путались, и нить повествования прерывалась.
- …и падёт империя! Да, падёт – но уже султаны, а не крестоносцы захватят Византию. Не помогут империи уверения Рима в незамедлительной помощи, хоть во Флоренции и уния будет подписана, - говорил он, задыхаясь, и с тем, чтобы не пропустить самое важное из последних сил пытался воедино собрать мысли, - которая ими же будет затоптана и постыдно забыта!
Михаил вдруг замолчал. Царя что-то встревожило. Он обернулся к келье и хриплым голосом позвал монаха:
- Пойди скорее и принеси икону.
Затем он посмотрел на Вышату и спросил:
- Ты видел Зою?
- Да. Я подождал, когда она удалится и сразу же пришёл к тебе. Да что случилось?
Михаил не ответил. На лице его отразилась тревога, гримаса боли исказила черты, губы его задрожали, а из уст вырвался крик:
- Скорей иди, монах, скорее!
Затем он застонал и, опустив веки, промолвил:
- Долго же она уходила, слишком долго…
Вскоре вернулся монах и дрожащим голосом сообщил, что иконы нет на месте – нигде нет.
Михаил поднял голову и посмотрел на Вышату.
- Найди икону, забери её с собой на Русь, потому как в ней сокрыта великая тайна. После узнаешь. Но тебе скажу: главное – Русь будет единственным защитником нашей веры и наследницей Византии.
Вышата хотел услышать больше, чем уже сказал Михаил, но царь вдруг захрипел, глаза закатились, и он повалился на руки подоспевшего монаха.
- Он больше ничего не скажет, - сказал монах. – Теперь уходи, ему нужен покой.