Лакримоза. Глава 16. Портрет четы Арнольфини

Золотистый бархат приглушенного оранжевого цвета впитал в себя всю теплоту уходящего летнего дня, полного ленивого зноя и белого раскаленного неба далекого средневекового города давно позабытой эпохи...

Линда рассеянно держала в руках кусочек пазла, согревающий ее застывшие пальцы своим нежным живым цветом, и внимательно разглядывала картину Яна ван Эйка «Портрет четы Арнольфини» в поисках подходящего места для него.

 Леди Ребекка давно знала увлечение Линды, которое захватывало ее сердце и воображение так же, как и музыка. Она подарила ей на Рождество роскошный пазл с прекрасной репродукцией известнейшей картины. Любимой картины Линды.

 Линда была большой поклонницей магического иллюзионизма нидерландской живописи пятнадцатого века. Цветовое великолепие, неподражаемые световые эффекты, способность художников с тончайшей достоверностью отражать многообразие окружающего нас реального мира. В частые минуты одиночества Линда с головой погружалась в созерцание неповторимых полотен старых мастеров – Яна ван Эйка, Рогир ван дер Вейдена, Хуго ван дер Гуса. С замиранием в сердце она часами разглядывала мельчайшие подробности известных картин, каждый раз с удивлением обнаруживая, что любой отдельный фрагмент несет в себе самостоятельный развертывающийся с невероятной глубиной сюжет, за разгадкой истинного смысла которого кроется новый поворот в таинственной истории картины.

Леди Ребекка всегда задаривала Линду ценными альбомами с шикарными цветными репродукциями. При всем богатстве семейство Эшли не могло себе позволить подлинную картину мастеров этого жанра по одной простой причине. Ни за какие деньги невозможно было приобрести эти полотна. Редкие, сохранившиеся до наших дней шедевры хранились в Национальных галереях Лондона и Вашингтона и в закрытых неизвестных публике частных коллекциях. На английских и европейских аукционах можно приобрести даже такие редкости, как полотна итальянских и немецких мастеров Возрождения Джованни Беллини или Альбрехта Дюрера. Но шедевры нидерландского Возрождения были недоступны для кошелька любого размера, так как они обладали сверхъестественной властью над человеком. Если эта картина однажды попала к владельцу, то никто не в силах будет расстаться с цветовой магией этих загадочных полотен.

Линда могла бесконечно блуждать в хитросплетенном мире картины «Портрет четы Арнольфини». Счастливые молодожены представлены в уютном спокойном интерьере их спальни, каждая мельчайшая деталь которой отражает светлый смысл таинства любви и брака. Белая пушистая собачка – символ супружеской верности, резная фигурка Магдалины на спинке кровати – покровительница замужних женщин, единственная зажжённая свеча – глаз Божий, помогающий молодой паре на их пути. Девушка с мягкими чертами лица спокойно держит свободную руку на чуть видном под зеленым платьем животике – пара ждет ребенка. Другая ее рука надежно спрятана в ладони мужчины – благородном муже, который полностью взял на себя ответственность за судьбу и счастье его семьи.

Полная кротости и тепла, картина согревала сердце Линды, как мир, о котором она мечтала и который был ей недоступен. Идеалистическая картинка бытия. Как бы ей хотелось оказаться внутри этой картины, шагнуть прямо вглубь ее через зеркало, изображенное на дальнем плане. Почувствовать легкий ветер вечернего летнего дня сквозь открытое окно спальни, тонкий запах зажжённой свечи, ласку его руки, его заботу и любовь и тепло зародившейся новой жизни под сердцем.

Кусочек нежного оранжевого бархата Линда, наконец-то, приладила после некоторых раздумий и сомнений на окно – к части спелого абрикоса – символа сладкой и вечной страсти супружеской пары. Подняла глаза, красные после абсолютно бессонной ночи, и теплота в ее взгляде мгновенно растаяла.

События вчерашней ночи забылись на время погружения в световую мистику Яна ван Эйка, и теперь суровая реальность произошедшего резанула неприятным ударом прямо в сердце.

Линда была не в силах обдумывать мотивы убийства и подозревать, кто убийца. В силу ее природной женской слабости, она была не способна мыслить далее, чем границы своего мира. Ее беспокоило только одно. Уже ничего не будет как прежде. Смерть главы семейства принесет с собой неизбежные перемены, и Линда пока еще не понимала, как изменится ее жизнь. Станет ли она лучше или хуже, как это отразится на ее благополучии. Справится ли Джеймс с той моральной и материальной ответственностью, которая возляжет на его плечи. Не приведёт ли он семью к разорению, не имея той деловой хватки и железного характера, которыми обладал лорд Генри Эшли. Остаться – или бежать…Подальше от неизвестности, от этих высоких сводчатых потолков, от этого каменного холодного замка, в котором она так несчастна.

Она посмотрела на мужа. Несмотря на потерю отца, он не выглядел убитым горем. Его чуть осунувшееся за ночь лицо не выражало ничего, кроме явно читающейся досады, что случилась беда, отца жаль, но его уже не вернуть, а ему теперь придется изменить свой образ жизни, свои привычки, быть более ответственным и собранным. Он раздраженно листал вчерашние газеты и не мог сосредоточиться ни на одной строчке.

«И этот кинжал… Ради Бога, почему именно он стал орудием убийства, откуда убийца мог знать о нем, ведь никто не знал…» Его мысли прервал тихий стук в дверь.
– Джеймс, Линда, можно к вам? – послышался вкрадчивый голос доктора Альберта. – Здесь Елена и Николас, мы бы хотели с вами поговорить о случившемся.

Линда с облегчением поднялась из-за стола и открыла дверь. Ей было уже невмоготу оставаться в бездейственном неведении, любое действие легче, чем напряженное молчание наедине с нелюбимым мужем в их общей гостиной.

– Да, конечно, проходите, прошу вас, присаживайтесь здесь в кресле и на диван, – сказала она, поправляя вышитые вручную диванные подушечки для удобства гостей.

– Мы хотим побеседовать с каждым из вас о вчерашнем убийстве. Возможно, кто-нибудь знает, что произошло вчера вечером и поможет нам с расследованием, – сказала Елена. – Надеюсь, вы понимаете, что убийца – один из находящихся в доме, и мы должны выяснить все, чтобы избежать новой беды.

– Конечно, совершенно ясно, что под подозрением каждый из нас, я готов к беседе, – ответил Джеймс.

– Видишь ли, Джеймс, мы должны поговорить с каждым из вас наедине, так будет правильнее, если не возражаете, – как можно мягче и деликатнее произнес Николас.
Линда быстро оценила ситуацию и сказала, что во время разговора с Джеймсом она побудет в спальне, в смежной с гостиной комнате. Она ушла, захватив с собой коробку и доску с пазлом, как талисман ее душевного спокойствия, невидимую ниточку, не позволяющую ей окончательно увязнуть в болоте жестокой действительности.

На невысказанный вопрос Джеймс пояснил, что дверь между гостиной и спальней абсолютно звуконепроницаемая, как и все двери в замке. Сделанные сотни лет назад из массивного черного дерева, они как будто призваны нерушимо хранить зловещие тайны, обитающие в каждой комнате старинного дома.

Как только Линда прикрыла за собой дверь в спальню, Джеймс отложил газеты в сторону и напряженно наклонился в сторону молчаливо смотрящих на него трех пар глаз.

– Я знаю, о чем вы думаете, – заметно нервничая, начал он. – На вашем месте я бы думал то же самое. Если хорошенько поразмыслить над этим делом, я, несомненно, лидирую в списке подозреваемых. Я – единственный старший кровный дееспособный наследник внушительного состояния отца, и, наверняка, он оставил мне большую часть своего наследства. Отношения у нас были не очень хорошие, это известно многим. И, конечно, в моих прямых интересах избавиться от деспотичной власти отца и зажить спокойной жизнью, в которой никто не попрекает тебя ежедневно, обвиняя в лени и неспособности вести дела. Со стороны все это выглядит именно так. Но поверьте, я не только ленив, но и достаточно труслив по своему складу характера, чтобы ввязаться в такое опасное дело. Моим компаньонам по бизнесу известно, что я постоянно путаюсь в цифрах и бумагах. Неужели я способен тщательно спланировать хладнокровное убийство и искусно замести следы? Если в глубине души я недолюбливал отца, это не значит, что я бы решился на это. Нет, никогда…Я бы обязательно допустил ошибку и разоблачение было бы неизбежно.

– Успокойся, Джеймс. Тебя никто не обвиняет. Мы только по крупицам собираем все факты вчерашнего позднего вечера, если не мы, так полиция в конце концов доберется до сути, и возмездие будет справедливым, – попытался успокоить друга Николас.

– Расскажите нам все, что припомните о том периоде времени, когда предположительно был убит лорд Генри – с половины одиннадцатого до одиннадцати часов вечера, – попросила Елена.

– Я помню, что мы с Линдой очень рано покинули гостей, сославшись на плотный ужин и порядком выпитое бренди. Мы поднялись сюда, в свою гостиную, и перед сном я попросил Линду почитать мне немного. Я обожаю Диккенса. Его неподражаемые Рождественские истории были как нельзя кстати. Мы как раз добрались до появления второго Духа в комнате достопочтенного мистера Скруджа, как Линда попросила горячего молока. В последнее время она почему-то плохо спит по ночам, и стакан не просто горячего, а только что вскипяченного молока успокаивает ее нервную систему и помогает уснуть. Я решил не тревожить слуг, они и так намаялись с приготовлением для нас потрясающего ужина, я сам спустился вниз на кухню и вскипятил для Линды молока, – рассказывал Джеймс.

– Вы встретили кого-нибудь в коридоре или на кухне? – спросил доктор Альберт.

– Никого не было, единственно, как мне показалось, кто-то из слуг убирался в музыкальном салоне, там кто-то тихонько напевал песенку – но кто это был, я не видел – может Мария, а может Агата – точно не скажу, – продолжил Джеймс. – В общем, я вскипятил молока и сразу же отнес его наверх для Линды – это было без двадцати одиннадцать, я взглянул на часы на кухне, пока кипятилось молоко, еще подумал – какой долгий прекрасный зимний вечер. Не скрою, я был в приподнятом настроении. Линда выпила молока, мы поболтали еще о том, о сем. Нас обоих так разморило, что решили пораньше лечь спать. Линда вызвала по внутренней связи Марию, чтобы она забрала стакан молока и блюдечко, на котором я его принес.

Пришла Мария, забрала посуду и пожелала нам спокойной ночи. Вскоре, как она ушла, мы услышали этот жуткий крик и выбежали из гостиной в кабинет отца. А дальше… я плохо помню, что было дальше, я до сих пор еще не могу прийти в себя.

– Спасибо за подробный рассказ, значит Вы провели весь вечер с Линдой, за исключением того периода, как ходили за молоком? – уточнила Елена.

– Да, понимаю к чему Вы клоните. На этот короткий промежуток времени, когда на плите кипятилось молоко, у меня, действительно, нет алиби, и мне нечего добавить в свою защиту.

– Скажите, пожалуйста, Вы ведь хорошо знали коллекцию оружия отца. Вам приходилось раньше видеть орудие убийства – старинный кинжал? – спросила Елена.
Лицо Джеймса мгновенно исказилось от подступившего волнения. Внешне он держался без видимых изменений, но в глазах читалась нарастающая тревога.

– Да, конечно, кинжал…Как я мог забыть об этом…Дело в том, все дело в том…что это я подарил его отцу. Вчера днем, прямо перед обедом, я заходил в его кабинет и вручил ему это подарок. Я знал, что он давно хотел приобрести в свою коллекцию такой старинный восточный кинжал, и долго подыскивал его в антикварных лавках Лондона, – тоскливо сказал он. – Отец при мне развернул подарок, долго и восхищенно рассматривал его и положил в шкаф – тот самый, напротив его рабочего стола, где хранится его коллекция древнего оружия.

– Шкаф запирается на замок? – спросил Николас.

– Нет, отец никогда не запирал его, насколько я знаю, коллекция была застрахована, да в наших глухих краях ограбление – это такое же редкое явление, как летняя радуга для эскимосов, – ответил Джеймс.

 – Да, старина, дело плохо…Алиби у тебя частично нет и кинжал – это твой подарок…Может кто-то еще знал об этом подарке? – вздохнул Николас, переживая за друга.

– Только Линда, она помогала мне с этим всегда мучительным для меня процессом подбора подарков. Но ведь Линда всегда была со мной, – растерявшись вдруг сказал Джеймс.

– Но ее не было рядом, когда ты ходил за молоком, – заметил доктор Альберт.

– Уж не думаете ли вы, что пока меня не было… Нет, это невозможно. Линда такая трусиха, она и мухи не обидит и совершенно не выносит вида крови. Я помню, когда кот Оскара порезал себе лапку о случайно разбившуюся на кухне чашку и истекал кровью пока не приехал врач, с Линдой случился настоящий обморок, – решительно опровергнул подозрения Джеймс.

– Вам что-нибудь известно о новом завещании отца, которое он начал писать вчера перед своей смертью? Посмотрите внимательно. Есть ли что Вам сказать, и узнаете ли Вы почерк отца? – спросила Линда, передавая Джеймсу листок бумаги.
Джеймс несколько минут перечитывал документ, и озабоченные морщинки на его лице обозначались все глубже и глубже по мере осознания смысла написанного.

– Да, Николас, ты прав, дело мое действительно плохо. Судя по тексту – это завещание для меня совершенно невыгодно, я оставался не у дел…Чтобы этого не случилось – именно я, а никто другой, должен был убить отца, иначе я лишаюсь большей части его наследства. Да, я узнаю его почерк. Вот видите – здесь и здесь – характерные буквы A с наклоном не направо, а влево. Но видит Бог, я не имею к этому никакого отношения, я не убивал, – запаниковал Джеймс.
В комнате повисла напряженная пауза. Казалось, что сам воздух пропитался страхом этого еще вчера такого уверенного и спокойного мужчины, который сейчас находился на грани нервного срыва.

– Джеймс, держите себя в руках, – сказала наконец Елена. – В любом деле кроме предположений необходимы еще улики и неопровержимые доказательства вины подозреваемого. А у нас ничего пока нет, кроме случайно совпавших не в Вашу пользу фактов. У меня к Вам только один еще вопрос. На месте преступления мы нашли записку с словами «ПОМНИ К-…». Что Вы думаете по этому поводу? Кто это? Или что это – «ПОМНИ К-Н» или «ПОМНИ К-И»? Признаюсь, честно, у нас пока нет никаких идей на этот счет.

Джеймс вытер дрожащей рукой выступившие капельки пота со лба и растерянно покачал головой. Нет, ему ни о чем не говорила эта записка. Никаких родственников или знакомых с таким именем он не знал.

– Ну что же, Джеймс. Мы поговорим еще позже, когда соберем побольше информации об этом ужасном деле. Если никому больше нечего добавить, я бы хотела сейчас поговорить с Линдой, а Вы побудьте в спальне во время нашей беседы и постарайтесь успокоиться, – мягко сказала Елена. – Ей было даже жаль Джеймса. Таким несчастным и потерянным она никогда его не видела. Она всегда испытывала острое сожаление, когда на ее глазах сила и уверенность превращались в слабость и страх, и почему-то сейчас искренне надеялась, что Джеймс не виновен в смерти отца.
Джеймс с большим облегчением вздохнул, как после сдачи трудного экзамена. Он тихонько постучал в спальню Линды, позвал ее войти и запер за собой тяжелую массивную дверь.

В отличие от мужа, Линда держалась очень спокойно и собранно. Она с достоинством присела на краешек кресла и в ожидании посмотрела на присутствующих в комнате. Ее бледное лицо с тонкой фарфоровой кожей не выражало никаких эмоций, кроме вежливой и немного усталой учтивости. Кукольные голубые, широко распахнутые глаза смотрели слегка удивленно и по-детски. Словно говорили: «А что здесь, собственно, происходит? Все это не имеет ко мне никакого отношения. Давайте скорее с этим покончим, Вы и без меня разберётесь что к чему, ну я-то здесь точно ни при чем…» Лишь тонкие, едва заметные голубые жилки на висках под высоко убранными белокурыми волосами нервно подрагивали и выдавали ее внутреннее волнение.

– Линда, мы не задержим Вас надолго, – вежливо начала Елена. – В связи с случившимся мы вынуждены поговорить со всеми, кто находится в замке, так как мы все понимаем, что один из нас – убийца. Не могли бы рассказать вкратце какие отношения связывали Вас и покойного лорда Генри?

На короткую долю секунды в безмятежных голубых глазах Линды сверкнули колючие ледяные звездочки и тут же погасли. Елена успела заметить эту перемену, и она знала ее причину.

– Когда-то я ненавидела лорда Генри и желала его смерти, – бесцветным голосом сказала Линда. – Я обвиняла его в смерти моего неродившегося ребенка, моей доченьки… По его неукоснительному распоряжению слуги в доме ежедневно с маниакальным усердием натирали полы до блеска, он любил, чтобы все сияло чистотой. Я поскользнулась на лестнице, неудачное падение, никого не было рядом, в результате выкидыш и дальнейшее бесплодие… Да, я желала его смерти. Но если Вы думаете, что это я его убила вчера этим кинжалом, то Вы ошибаетесь.

 Во-первых, прошло много лет, и ненависть притупилась, ведь, в конце концов, лорд Генри и леди Ребекка всегда относились ко мне очень хорошо. Это был несчастный случай, и, конечно, лорд Генри был ни в чем не виноват, он не хотел причинить мне зла.

Во-вторых, если бы я задумала лишить его жизни, то я бы выбрала другой, более деликатный способ – яд, например. В юности я увлекалась медициной и до сих пор немного разбираюсь в ядах. А вид крови я совершенно не выношу, все в доме это знают. К тому же, я бы выбрала любое другое место и время, только не Рождественский вечер в доме, полном гостей и заваленном со всех сторон непроходимыми сугробами.

Николас и доктор Альберт, не сговариваясь, переглянулись друг с другом. В их красноречивом взгляде читалось восхищение: в такой с виду хрупкой и, казалось бы, недалекой женщине-ребенке присутствует, однако, чистый и холодный разум и железная логика – качества, недоступные многим.

– Линда, будьте так добры, расскажите нам, как Вы провели вчерашний вечер, с тех пор как Вы с мужем покинули Чайную комнату, и до той самой минуты, как мы все встретились в кабинете у бедного лорда Генри? – любезно попросил Николас. Ему нравилась, как держалась Линда. «А она не так глупа, как мне всегда казалась. Похоже, Джеймс гораздо слабее ее в условиях стресса и неопределённости.»

– Думаю, мой муж уже рассказал Вам, что мы все это время провели вместе. Мы попрощались с гостями и поднялись в нашу гостиную примерно в девять часов вечера. Но точное время я, к сожалению, не помню. Мы обсудили с ним какие-то незначительные мелочи про ужин, про подарки, про общее настроение. Потом он попросил почитать ему книгу, – неторопливо начала свой рассказ Линда.

– Вы знаете, а ведь это мой любимый роман у Диккенса – «Холодный дом». Леди Дедлок в нем совершенно бесподобна, и эта загадка с переписчиком судебных писем…, – сказала Елена.

– «Холодный дом»? Согласна, прекрасный роман. Но вчера мы читали «Рождественские песни» Диккенса, – удивилась Линда.

– Вот как? Странно... Джеймс как раз рассказывал нам, что Вы дошли до описания церкви в поместье леди Дедлок, когда Вы попросили его принести Вам кипяченого молока, – не отступала Елена.

Ей отлично был известен этот широко распространенный в полиции прием. В случае подозрения в возможном сговоре предположительных соучастников убийства, инспекторы и сыщики намеренно путали показания и ловили заговорщиков на мелочах, о которых они не успели договориться. В данном случае Джеймс и Линда могли договориться, что провели вечер вместе и читали Диккенса, но могли и не уточнить, какой именно роман. Если бы Линда подтвердила слова Елены, что они читали «Холодный дом» – у них уже была бы готовая пара подозреваемых в убийстве лорда Эшли. Но прием не сработал. Удивление, которое читалось на лице Линды было совершенно неподдельным, абсолютно искренним.

– Похоже, Джеймс и правда выпил вчера слишком много бренди, а ведь я останавливала его весь вечер, видела, что ему уже много…Наверное, он меня совсем не слушал, пока я читала, и ему было все равно – «Рождественские песни» или «Холодный дом» – в его затуманенном бренди мозгу все было одинаково – Диккенс есть Диккенс – мягкий юмор, детальные описания окружающего, порой скучноватое и утомительное чтение, но неизменно благотворно действующее на моего мужа перед сном. У нас ведь есть полное собрание его романов, видимо, Джеймс все перепутал, – голубые глаза Линды смотрели без тени испуга или замешательства – прозрачная светлая голубизна, не замутненная страхом и сомнением.

– Ясно, ну мы уточним потом этот вопрос, – сдалась Елена.

– А что было дальше? Вы попросили молока, и Ваш муж ушел за ним на кухню. Как долго его не было? – спросил Николас.

– Минут десять – не больше, примерно столько нужно времени, чтобы вскипятить на плите молоко для любимой жены, – улыбнулась Линда.

– А вот я с детства терпеть не могу кипяченое молоко. У него всегда такая противная липкая пенка на поверхности после того, как оно закипит. Но родители заставляли меня пить это молоко перед сном, говорили, что для здоровья полезно, – неожиданно вспомнила детство Елена. – Вот уж я намучалась с этой пенкой.

– А что мучиться, снял эту пенку, и все дела, – искренне удивился Николас.

– Если бы все было так просто, – ответила Елена. – Родители говорили, что нужно подержать молоко под пенкой, чтобы оно сохранило свой аромат и полезные свойства, и только когда она растворится в молоке, уже тогда можно пить. А Вы, Линда, как переносите эту пенку, ждете, когда растворится или вытаскиваете ее ложечкой на блюдце?

Неожиданный поворот разговора застал Линду врасплох. Она приоткрыла по-девичьи пухленькие алые губки и ошарашенно уставилась на Елену.

– Пенка? А что пенка? Если честно, я не помню… Кажется, я помешала ее ложечкой, и она растворилась…Или нет, я выложила ее на блюдечко… или нет, все-таки помешала ложечкой…, – ее мысли заметались, как птицы в клетке, она на интуитивном уровне чувствовала подвох, но искренне не помнила, что она сделала с этой проклятой пенкой. – И почему она спрашивает? О чем это? Зачем это? О, Господи, как она устала…

 Ей хотелось уйти, но три пары глаз смотрели на нее внимательно и ожидали вразумительного ответа. В конце концов, она справилась с волнением и честно призналась, что не помнит, что она сделала с этой пенкой и не понимает, почему это так важно.

– Ничего страшного, Линда, не волнуйтесь, я вижу, что Вы устали, – сжалился Николас. – Вот только еще один вопрос. Что Вам говорит имя, или место, или что-то еще – на месте убийства нашли записку «ПОМНИ К-Н» или «ПОМНИ К-И» – что бы это значило?

Не успел Николас закончить свой вопрос, как мертвенная бледность залила лицо хрупкой женщины, и все трое вскочили со своих мест, так как через мгновение Линда потеряла сознание. Все присутствующие в комнате успели заметить потрясение, преобразившее ее тонкие аристократические черты лица.

Через пару минут стараниями доктора Альберта, бережно похлопывающего ее по щеке, Линда очнулась, но была все еще слаба, и никто не решился продолжить допрос, пока она находилась в таком состоянии. Доктор Альберт поднял ее на руки, как пушинку, и отнес в спальню. Они объяснили Джеймсу, что она разнервничалась и строго наказали не оставлять ее ни на минуту.

Удрученные таким завершением разговора с семейной парой, новоявленные сыщики оставили их в покое и вернулись вниз, в малую гостиную, чтобы обсудить дальнейшие шаги и проанализировать уже возникшее целое нагромождение новых деталей и улик.