Голосъ

Холодный бледный коридор безмятежно тянулся вперед, протягивая глухое ш-ш-ш-ш-ш-ш… Розовый кончик носа не переставал сопеть, а толстые синие губы кого-то звали, не издавая никакого живого звука. Иван шел вперед, переставляя раскосые ноги и облокачиваясь к зеленым потным дверям…
«Зачем?»
«Не понимаю» - ответил Иван, кусая бледные пальцы.
«Зачем? Зачем вы сделали это?» - раздался голос.
Иван отвел взгляд в сторону. Мертвое «ш» кусало его кончики ушей, тот бил их, пытаясь крикнуть… Он, бешено тряся головой, закрывал рот опухшими ладонями…
Свет начал глухо мигать…
«А-а-а-а» - вырвал Иван, проводя ладонью по лбу… что? потный?!
- Иван Сергеевич, вставайте, - палым голосом попросил неизвестный в кожаном пальто.
Иван обратил свое внимание на неизвестного, тот, положив одну ногу на другую, наклонился вперед.
- Вставайте, вставайте, - качал он головой.
- Как долго я спал? – поднимался с мокрого пола Иван, глядя исподлобья на собеседника.
- Долго – минуты три, - прошипел гость, раскрывая ветхое мятое «Дело № 251/2».
Безымянный гость имел очень болезненное желтое лицо с грустными тяжелыми глазами, укрывавшимися сухими веками. Жидкие рыжие волосы грубо касались его ушей, шепча зловонные молитвы, а тонкие синие губы прятались под колючими шершавыми усами, судорожно щекотавшие его прямой бледный нос. Одетый чисто, но уныло (серая рубашка под черным кожаным пальто; черные клетчатые брюки; железные подошвы его прюнелевых туфель, раздававшихся при малейшем движении ног) – он напоминал викторианского инспектора Скотланд-Ярда. Постылый неприятный голос с хрипотцой, на удивление, у него был ясен и точен. Отчетливые, суетливые мысли неугомонно и без устали бегали в его голове, вызывая невозможные головные боли. Пальцы его судорожно ходили ходуном и тянулись к карманам пиджака. Желание чего-либо коснуться – пуговицы, часы, воротник на пиджаке, сухую тетрадь, высыпанную мелочь – вызывало омерзение и неприятные комментарии от лица его коллег.
- «…и тотчас ответил себе, что могу, - начал он, перелистывая листы. – Я встал и начал к ней подкрадываться. Я тихо сел подле на полу. Она вздрогнула и сначала неимоверно испугалась и вскочила. Я взял ее руку и тихо поцеловал, принагнул ее опять на скамейку и стал смотреть ей в глаза. Она смотрела на меня до ужаса неподвижными глазами, а губы стали дергаться… Взяв ее к себе на колени начал целовать ей лицо и ноги. Когда я целовал ноги, она вся отдернулась и улыбнулась, как от стыда, но какой-то кривой улыбкой. Я что-то все шептал ей. Лицо ее выражало совершенное восхищение. Она от розг не кричала, но как-то странно всхлипывала при каждом ударе. И потом очень вспыхивала, целый час. Когда всё кончилось, она была смущена. Я не пробовал ее разуверять и уже не ласкал ее. Она глядела на меня, робко улыбаясь. Смущение быстро с каждой минутой овладевало ею все более и более. Наконец она закрыла лицо руками и стала в угол лицом к стене неподвижно. Я боялся, что она опять испугается, как давеча, и молча ушел из дому…»
Незнакомец тяжело взглянул на Ивана Сергеевича, трясущегося от колючего холода.
- Ваше? – спросил безымянный.
Иван продолжал тупо глядеть в пол косыми глазами.
- Ваше, я спрашиваю? – продолжил гость; тот покачал головой. – Если не ваше, чье же? – шепотом спросил он. – У вас изъяли эти листки; в вашей квартире труп; неуравновешенное абрютированное поведение к сотрудникам тайной полиции… и… - тяжело вздохнул он. – Я вас спрашиваю еще раз – это ваше?
Иван поднял глаза, приоткрыл рот, и, выпустив слюну, улыбнулся. Протянув палец к своему лицу, он поманил неизвестного.
- Они не мои, - протянул он, покачав головой.
- Хорошо… другой вопрос… Зачем вы это сделали?
Иван посмотрел на неизвестного дикими глазами, помотал головой и чавкнул шепотом:
- Она была очень неосторожна, когда послушалась его. Он так страшно глядел на нее… он звал ее… он, протянув руку, начал манить ее к себе… и та подошла… ее сносные легкие шажки раздались по комнате… я стоял за дверью, и за всем этим осторожно наблюдал… и…
- Вам он знаком? – перебил его визитер.
- Он? – спросил Иван, и его глаза начали бешено бегать по-пустому бридкому ящику.
- Да, он? Вы его знаете? – продолжал безымянный гость.
- А вы… вы… кто? – спрятав косые глаза спросил Иван.
- Я ваш адвокат… - начал он.
- Что я здесь делаю?
- По просьбе вашей покровительницы, Варвары Петровны, я защищаю вас и ваше дело, Иван Сергеевич, - продолжал адвокат.
- Почему на меня смотрят? Кто они? – начал неистово кричать Иван, протянув тощий палец в сторону обветшалой зеленой двери.
- Повторяю вопрос: вам он знаком? – твердо сухим голосом спросил адвокат. – Вы его знаете?
- Его? – низко протянул помешанный, переставляя носочки вперед, потом назад, а оттуда направо.
- Да, его!
- Знаю…
- Кто он? – спросил адвокат, бешено давя углы белого листа.
- Я не могу назвать его имени, - улыбнулся Иван, твердо взглянув в пустые глаза адвоката.
- Почему? - Иван улыбнулся, и, мягко положив руки на колени, осторожно приник к спинке ржавого стула. – Почему? Не понимаю, – продолжил адвокат.
- Я люблю его, - твердо протянул «подсудимый», широко улыбнувшись собеседнику. – Все очень просто: я люблю его!
Адвокат поглядел на Ивана, тихо хохочегося и небрежно гладившего кривые колени. Безымянный адвокат, щуря тусклые серые глаза начал тяжело и медленно перелистывать тощее «Дело», пытаясь сдержанно усидеться на месте, так как его раздражительность продолжалось минут десять.
- Вы его любите… - про себя прошептал адвокат, сдерживая смех. – Любите… что же это за любовь такая?
- Любовь, которую вам не понять…
- Неужели любовь столь непонятна?
- Вы совершенно правы – она не понятна, и никогда не будет понятой, потому что она тайна… тайна… тай-на…
- Просветите меня.
- Не-е-е… не могу… я люблю его…
- Вы любите его?
- Да…
- Убийцу?
- Да…
- Убийцу, обольстившего двенадцатилетнюю девочку, и повесившего ее…
- Это не он!
- Вы?
- И не я.
- Тогда кто? Кто, я вас спрашиваю? – настойчиво продолжал адвокат.

Заскрипела дверь, и в глухое помещение ввалился молодой подпоручик, с жидкими пшеничными усами и жирными красными ушами.

- Ваше высокородие, - ненормальным тоном кричал он, заправляя помятую и облитую вонючим горьким пивом рубашку. – Вас просят явиться к господину штабс-капитану.

Адвокат окинул шальным взглядом помешанного, незаметно кивнул головой, и, надев цилиндр, встал с места. Он выскочил с камеры быстро, проворно переставляя короткие ноги. Он шел осторожным вострым шагом, а позади него плелся молодой подпоручик, опьянелыми пуговками пытавшийся изучить мрачную серую фигуру безымянного гостя. Внезапно вырвался из всех окон и камер громкий истошный хохот; раздались тяжелые удары об жирный камень и глухие шлепки об мокрый серый пол.

- Что это? – смутным тоном спросил юноша.
- Надеюсь что истерика.
- Разве это хорошо?
- Лучше истерика, чем глупая смерть.
- Он может?
- Этот может все.

Юноша покачал головой, и, рассучив рукава рубашки, поднял тревожный взгляд на неизвестного. Тот, шмыгнув носом, отворил легкую железную дверь, и, броским глазом взглянув в пустую комнату, обратил внимание на солидного, с брюшком кряжистого господина, легонько расчесывавший тучные седые волосы, и одетого в просторный жирный мундир. Его пухлые ладони невозмутимо крались к пустым карманам, а розовые губы бессовестно шептались с густыми облезшими усами. Он стоял покойно у окна, но, его ироничные зеленые шалые глаза необузданно прыгали и скакали по желтым углам кабинета.

- Господин Аннов, вы, я вижу, уже поговорили с подсудимым? – начал тучный господин.
- Мне не дали с ним кончить, господин… - серьезно начал адвокат Аннов, опустив рассерженные глаза в пол.
- Буржец! – помог господин. – И не стоит! Его приговор уже вынесен, и вам стоит, так сказать, забыть его дело.
- Но…
- Вот и договорились, - чмокнул Буржец. – Вам все равно не спасти его – он конченный человек, и с ним все покончено! Таких истребляли, и будут истреблять! Вам какое дело, что он сделал или сказал?
- Это моя работа, господин Буржец, и моя задача ее выполнять грамотно и осторожно. На кону все-таки человеческая жизнь, - холодно ответил он. – Меня наняли специально для этого…
- Для чего?
- Доказать его невиновность!
- Невиновность? Интересно, а как же закон сего мира – виновный должен ответить?
- Должен, если он на самом деле окажется виновным, но если нет, если он не виновен, а стал жертвой того кто на самом деле виновен, то он не должен страдать…
- Вы блаженный?
- Простите?
- Стоите и проповедуете мне, атеисту! О каком законе вы мне говорите?
- О законе человеческом!
- И по вашему, народу нужен такой как вы – слабый, недееспособный пацифист, для которого закон народа не существует, но для которого закон человеческий – как тора перед жидом? Да-а-а… разочаровали вы меня, Аннов.
- Мне плевать – разочаровал я вас, или нет, главное я не изменил принципам, которыми дорожу. Есть закон человеческий, который стоит при выше других законов земли. Ни одно право и ни один закон государства не имеет такой силы как закон человеческий.

Буржец стоял смирно, сложив руки за спину. Он долго глядел в глаза адвокату, судорожно кусая щеточку седых усов.

- Ну что ж, пойдемте, я вам покажу ваш закон человеческий.

И они, оба, медленно переставляя шальные ноги и провожая пустые камеры мертвыми глазами, подошли ближе к камере подсудимого 251/2, отворили глазок, и вместе, статно заложив руки за спины, наблюдали за помешанным.

Бурные глаза студента в продолжительности пяти минут скакали по камере, сожранной кромешной тьмой. Он встал со стола, покачнулся на месте, и, судорожно поворачивая голову вправо, скрежетал зубами, пытаясь уверенно выкрикнуть в сторону круглого окна. Он сделал первый шаг медленно, второй осторожно, как бы на цыпочках. Заложив пальцы в жилетные тощие карманы, он поднял голову, и после, протяну руку вперед, он бешено сжал ладонь в кулак, и горько улыбнувшись, закрыл глаза и начал медленно с опаской шептать:

- Я – революционер… моя цель – полностью изменить мир! Как? Кровью, стоном, слезами, насмешками – всем, что разрушит режим старого порядка. Дабы создать что-то новое, нужно разрушить что-то старое, а это значит – полная ликвидация всего того что стоит передо мною… Главная задача революционера – извратить веру в сверхъестественное, тем самым полностью освободить человека от любого суеверия и фанатизма, превращающего его с слабое пассивное существо. Решать судьбы обидчиков и сильных мира сего – вешать, расстреливать, пытать, топить и растлевать – все то, что навсегда остановит его глупое сердце. Разрушить веру людей в их естественных руководителей, подвергая оскорблениям, осмеянию, разрушать моральную устойчивость. Моя главная задача – сжечь старый мир, утопить его в крови фанатиков и господствующих, дабы создать новый мир. Я – революционер… я – это новый человек…

С теми словами Иван Сергеевич кончил речь, облизывая желтые кончики пальцев белой колючей слюной. Господа Буржец и Аннов, отойдя от двери, встали друг напротив друга. Первым начал Буржец наглым тоном:

- Ну, что скажите? Это и есть ваш закон человеческий?
- Вы глупец, Буржец. Это – плод того что вы сделали с нашим миром! Пустив демонов в наш город, вы вкушаете их плоды. Вы устроили революцию, и вы же, растлевая и расстреливая людей, воспитали новых демонов! Дети всегда берут пример с родителей! Поздравляю вас, Буржец, вы, растлив двенадцатилетнею девочку, указали на Ивана, тем самым решив закрыть его «Дело», дабы избавиться от того, кто вас нечаянно увидел. И теперь, - холодно улыбнувшись, Аннов коснулся предплечья тучного господина, - вам пора собирать плоды урожая вашего!

И бешеным резким рывком, он отворил дверь камеры, толкнул Буржеца во внутрь, и, взглянув в его испуганные впалые зеленые глаза, горько улыбнулся. Протянув руку вперед, Буржец умолял его простить его, но адвокат, не изменив мертвого лица, закрыл намертво железную дверь. Истошные оры и громкий смех раздались в крошечной камере, где доносился иступленный запах гнилых мертвых насекомых. Стук в дверь продолжался долго, пока совсем не исчез.

Идя вдоль броских стен, Аннов озабоченно всматривался в таблички над дверьми, которые вели в пустые брошенные кабинеты. Дойдя до последней двери, он пробежал брыдким глазком по табличке: господин штабс-капитан, Питер Буржец.