Лакримоза. Глава 21. Признание

Елена не рискнула разгуливать по дому в одиночестве, но смутные предчувствия не позволили ей обратиться за помощью к доктору Альберту, и тем более к Николасу, с которым она неловко чувствовала себя наедине. После некоторых раздумий она решила, что будет разумным заручиться поддержкой дворецкого Эндрю.

 Ее безошибочное чутье подсказывало ей, что этому безобидному, честному старику можно доверять больше, чем другим. Она позвонила в колокольчик по внутренней системе связи, которая хитроумным инженерным решением Роберта связывала комнаты гостей с комнатой Эндрю, а также с комнатами Марии и Агаты. Эндрю оказался у себя в комнате и поэтому быстро отреагировал на позывные Елены, и уже через пару минут она услышала за дверью его шаркающую походку и смущенное покашливание.

– Эндрю, мне нужна Ваша помощь, я ведь могу на Вас рассчитывать? – заговорщическим голосом спросила Елена.

– Конечно, дорогая Елена, я готов помочь Вам в любом деле, – радостно ответил Эндрю.

– Я опасаюсь бродить по дому в одиночку, все-таки мы понимаем, что живем под одной крышей с убийцей, а мне нужно провести некоторые расследования. Вы мне поможете?

– С удовольствием, – сказал Эндрю, возбужденно потирая сухие ладошки, – поищем убийцу вместе.

По указанию Елены они оделись потеплее, прокрались на кухню и через черный ход выбрались в неутихающую снежную бурю. Со стороны эта затея казалась обреченной, все равно, что искать иголку в стоге сена, но стоило попытаться, а Елена не привыкла сдаваться на полпути. Минут пятнадцать, задыхаясь от миллиона острых ледяных иголок, впивающихся им в лицо, они старательно разгребали кучи сугробов на том месте, где, по словам Эдварда, он выкурил сигарету. В результате их труды были вознаграждены. Окоченевшими даже в меховых перчатках пальцами Елена откопала-таки маленький окурок и торжествующе прокричала в ухо замёрзшему Эндрю:

– Одним подозреваемым меньше. Эдвард говорил правду, и поэтому у него железное алиби!

Она завернула спасительную для Эдварда улику в носовой платок и опустила в карман пальто. В глубине души она была искренне рада, что Эдвард оказался непричастен к убийству. Она не испытывала к нему большой симпатии, считала капризным и избалованным взрослым ребенком, но судьба итак обошлась с ним достаточно жестоко, и, слава богу, он не замешан в этой жуткой истории.

Получается так, что он вышел из комнаты Оскара примерно в половине одиннадцатого, что подтверждается и Робертом, и Мирандой, выкурил сигарету у черного входа – это около десяти минут, бросил ее в сугроб и старательно закопал ботинком, чтобы никто не узнал о его пристрастии к марихуане, как он и рассказал, а по возвращении встретил Марию, которая была с ним до того самого момента, когда они вместе услышали крик леди Ребекки.

Выходит, что Эндрю видел Роберта, а не Эдварда, так как было это уже минут на десять позже. Да и какой смысл закапывать руками в снег окурок? Это не укладывалось ни в какие рамки. Нет, Эндрю определенно видел Роберта, при этом Роберт намеренно умолчал о своём выходе в снежную ночь около одиннадцати ночи. Почему он скрыл правду – это предстояло выяснить.

– Эндрю, Вы уверены в своих показаниях, Вы могли бы их повторить под присягой? Мужчина, которого Вы видели, нагнулся три раза и что-то делал в снегу руками? Можете показать?

– Я не видел лица, так как видимость была плохая, но я точно помню, что он сделал вот так, – и Эндрю, покряхтывая от напряжения, повторил движения. – Как будто умыл руки или искал что-то в снегу.

Елена и Эндрю поспешили в дом. В доме была гробовая тишина, все сидели по своим комнатам, не решаясь испытывать судьбу. Никем не замеченные, они прошли, по просьбе Елены, в Клубную комнату и, по настоянию Эндрю, приняли с мороза по глотку сладкого ликера.

– Мы почти ничего не трогали здесь, – сказал Эндрю, указывая на оставленный Николасом и доктором Альбертом столик с шахматной партией. – Я частенько читаю детективы, и я решил, что до окончания следствия лучше оставить все, как есть, пыль со вчерашнего дня не протерли, шахматы в коробочку не убрали. Бедный лорд Генри был бы в шоке от такого беспорядка. Только пепельницу, бокалы от виски и посуду от чая, к сожалению, успели унести и вымыть, так как кухарка Мария меня опередила, не успел распорядиться ничего не трогать.

Елена задумчиво крутила в руках, как драгоценную шкатулку, коробочку с гавайскими сигарами, рассматривая затейливый резной узор и вдыхая терпкий сладковатый запах. Ну что здесь не так? Она доверяла интуиции и понимала, что не успокоится, пока не разгадает кроющуюся здесь загадку. Она в десятый раз дотронулась тонкими пальцами до теплой шершавой поверхности сигар, изящно уложенных в блестящую фольгу тремя ровными рядами, и тут ее осенило так неожиданно, что она чуть не выронила хрупкую вещицу из рук. Яркое, как вспышка молнии, пришло воспоминание слов доктора Альберта:

«…Наверное, я довольно глупо улыбался своим мыслям, и, когда я закурил новую сигару в ожидании Николаса, я еще подумал тогда: «Спасибо тебе, старик Христофор Колумб, что, благодаря тебе, сегодня я наслаждаюсь лучшим в мире табаком...»
Вот оно – то, что так беспокоило Елену! «...когда я закурил новую сигару в ожидании Николаса…» Но ведь не было никакой новой сигары! Елена судорожно высыпала содержимое коробочки на стеклянный столик и пересчитала сигары задрожавшими от волнения пальцами. Двадцать девять штук! Из тридцати! Уложила ровными рядами. Десять, десять и девять сверху. Ошибки быть не могло. Сигары были шикарные, это штучный товар ручной работы, они лежали плотно друг к другу, и тридцать первая сигара просто не вместилась бы в маленькую коробочку. Только одна сигара была выкурена за время вчерашней шахматной партии.

 Доктор Альберт солгал, во время отсутствия Николаса он не закуривал новой сигары. Что кроется за этой ложью? Какая темная правда? У Елены все похолодело внутри. Конечно, это еще не доказательство вины, но сам факт обмана автоматически включил для нее доктора Альберта в списки подозреваемых.

 Как часто бывало с Еленой, в минуту сильного волнения и тревоги у нее приоткрывались резервные дверцы в бесконечно длинных коридорах ее памяти, и неясные очертания тревожащей ее ранее догадки приобретали черты неизбежной реальности. Она уже знала, почти была уверена, что увидит на старой выцветшей от времени фотографии матери Эдварда на корабле. Аккуратно собрав сигары обратно в коробочку, Елена со своим преданным помощником отправилась в комнату Эдварда, чтобы окончательно подтвердить свое предчувствие.

– Эдвард, мы обнаружили твой окурок, мой тебе совет – завязывай ты с этой марихуаной, она еще никого не доводила до добра, – заботливо сказал Елена открывшему им дверь Эдварду.

Невероятное облегчение проскользнуло по лицу юноши, словно мягкий луч солнца коснулся его лица. Переживая события вчерашнего вечера, снова и снова прокручивая в голове подробности жестокого убийства, он уже пообещал сам себе, что если выберется живым из этой истории, то завяжет не только с марихуаной, но и с алкоголем, и беспорядочными связями, и вообще возьмется за ум, займется заброшенной учебой и постарается быть помягче с окружающими его людьми. Невозможно постоянно жить в злобе и раздражении. Смерть отца перевернула его сознание и необъяснимым для него образом обратила его мысли к свету.

– Эдвард, позволь нам еще раз взглянуть на фотографию твоей мамы, ту самую, на корабле, – попросила Елена, с удовольствием отмечая перемены, произошедшие с посветлевшим лицом Эдварда.

Минуту спустя Елена внимательно разглядывала каждый дюйм на старинной фотографии, сохранившей через много лет яркое, чудесное мгновение давно минувших дней.
Редкие перистые облака в далеком южном небе, белые чайки над волнами, пестрый букет женской красоты и молодости посредине палубы шикарного белоснежного лайнера, и десятки поклонников и случайных пассажиров, наслаждавшихся летним днем, расположившихся за кофе и прохладительными напитками, спрятавшись от зноя под зонтиками. До резкой боли в глазах Елена вглядывалась в профиль мужчины слева в ближнем от группы девушек ряду. Молодой мужчина, не больше сорока лет, нос с благородной горбинкой, в руках дымящаяся сигара, на губах плотоядная улыбка, взгляд жадный, оценивающий, устремлен в самый центр искрящейся смехом, радостью и молодостью женской компании, туда, где блистала Николь, юная будущая мать Эдварда.

Решив проверить свои подозрения, она обратила внимание Эдварда и Эндрю на этого мужчину и посмотрела на их реакцию. Несколько минут они молча приглядывались к полустертым чертам лица, а потом одновременно изумленно выдохнули:

– Доктор Альберт…

Истина была несомненной, так как три человека, не сговариваясь, не могли прийти к одному и тому же выводу. Ошибки быть не могло. С полуистлевшей фотографии двадцатилетней давности завороженными, влюбленными глазами на юную Николь смотрел молодой доктор Альберт. Елена припомнила его реакцию на эту фотографию, он тогда сказал, что ему не по себе, жарко и хочется пить. Он узнал себя на фотографии и поспешил скрыть тайну прошлого. А еще Елена тут же вспомнила слова Эдварда: «…Это мама на ее первых гастролях по миру - Лондон, Париж, Рим, Касабланка, Кейптаун…»

 Кейптаун…Кейптаун… Кейптаун…

У Елены потемнело в глазах, гулко и тревожно забилось сердце. Кейптаун… «ПОМНИ К-Н»

Как стеклышки разноцветного калейдоскопа, любимой игрушки далекого детства, проведенного в заснеженном Санкт-Петербурге, постепенно складывалась яркая и страшная картинка тайной жизни доктора Альберта. Картинка любви и ненависти, страсти и страдания, жизни и смерти. Что-то произошло между юной обворожительной Николь и доктором Альбертом в Кейптауне двадцать лет назад. Что-то происходило потом в их жизни, протекающей в параллельных мирах. Что-то такое, что привело к трагедии в старинном английском замке Лакримоза много лет спустя.

Елена, справившись с волнением, попросила Эдварда и Эндрю в интересах следствия и в целях безопасности никому не рассказывать об этом открытии. До обеда оставался еще час, и Елена решила побыть наедине с собой, чтобы спокойно обдумать новые обнаруженные улики. А Эндрю пора было готовиться к обеду, так как при всем желании помочь расследованию, он ни на минуту не забывал о добровольно принятых на себя обязательствах штурмана гибнущего корабля.

 Оставив озадаченного Эдварда у себя в комнате, они тихонько двинулись к комнате Елены вдоль темного коридора. Комната Эдварда была очень уютной, прекрасно обставленной, со всеми удобствами, и считалась одной из лучших гостевых комнат в замке, но была расположена в самом дальнем углу правого крыла второго этажа замка. В самом темном и сумрачном углу довольно мрачного длинного коридора, по стенам которого с обеих сторон рядами висели старинные фамильные портреты членов семьи и предков семейства Эшли.

 Если все левое крыло было украшено подлинными шедеврами мастеров старинной живописи, то правое крыло полностью было посвящено родословной Эшли на протяжении многих веков. С темных полотен внимательно и мудро смотрели глаза мужчин и женщин, которые видели жизнь, видели радость и горе, боль и страдания и гордо хранили в своем молчании все семейные тайны.

 В этом крыле было скудное освещение и пугающая тишина. Елене было не по себе идти под взглядами десятков глаз, ей казалось, что предки Эшли что-то шепчут ей вслед, и она спешила выбраться из этого жутковатого коридора. Ускорив шаг, она буквально наткнулась на внушительную высокую фигуру женщины, укутанную в черную шаль, которая стояла со свечой в руке возле одного из женских портретов Эшли и отрешенно смотрела на него. Столкновение было столь неожиданным, что Елена просто потеряла дар речи и уставилась на Миранду, как на привидение.

– Простите, что напугала Вас, – бесстрастно извинилась Миранда.

– Что Вы здесь делаете? – дрогнувшим от еще не отпустившего испуга голосом спросила Елена.

– Странно, что Вы решили прогуляться в одиночку в столь неподходящие для этого случая обстоятельства, – добавил Эндрю, осторожно выглядывающий из-за плеча Елены. Он, как и все в доме, побаивался эту женщину.

– Все в руках Господа, – как всегда, мрачновато и непонятно ответила Миранда. –Хорошо, что я Вас встретила, Вы мне нужны, я бы хотела с Вами поговорить, это очень важно, – обратилась она к Елене.

– Пройдемте в мою комнату и поговорим, – предложила Елена.

Они втроем добрались до комнаты Елены, расположенной в левом крыле, и Елена, после некоторого замешательства, попросила Эндрю оставить их наедине, заверив его, что нет никакой опасности.

Елена и Миранда сели в кресла у камина друг напротив друга. Яркая молодость и цветущая красота против тихой мудрости и тайного опыта прожитых лет. Пылающие огнем глаза цвета горького шоколада против стального безжизненного блеска обжигающих ледяным холодом глаз. Воздух… Душный и плотный от сгустившегося напряжения и предчувствия беды…

– Это я убила лорда Генри Эшли.

Голос тихий, безразличный, ни тени страха или отчаяния. Чистая печаль. Бесконечная, неизбывная печаль.

Елена ошеломленно смотрела на эту странную женщину и отказывалась поверить в услышанное.

– Что, простите, что Вы сказали?

– Это я убила лорда Генри Эшли. Я раскаиваюсь в содеянном и готова понести наказание.

Елена не испытывала страха, столкнувшись лицом к лицу с убийцей. Ее недоумение было столь велико, что перекрывало любые другие эмоции.

– Что произошло? – с трудом выдавила из себя она, отчаянно пытаясь сохранить спокойствие. Глубокий вдох, раз, два, три, медленный выдох…

– Я годами вынашивала мысли о смерти лорда Генри Эшли… Сквозь унылую осеннюю мглу, долгими зимними вечерами, под музыку звонкой весенней капели и в солнечный зной летних дней я мысленно приближала тот день, когда оборвется последний вздох человека, который причинил столько боли и зла своим близким, который купался в роскоши, богатстве и уважении, несмотря на все свои грехи, в отличие от миллионов праведных душ, прозябающих в нищете. Моя мятущаяся душа не могла найти успокоение, пока Бог допускает такую несправедливость. Особенно мне было жаль Оскара. Я так привязалась к бедному мальчику, что считала его своим сыном. И ненавидела человека, лишившего его родной матери.
 
«Сумасшедшая…», – пронеслось в голове у Елены. – «Она сумасшедшая…».

Елена почувствовала первые колючие шипы подступающего прямо к желудку иррационального страха и инстинктивно вцепилась побелевшими пальцами в подлокотники кресла.

– Я не сумасшедшая, – словно прочитав ее мысли, проговорила Миранда. – Кроме невозможности смириться с вопиющей Божьей несправедливостью, у меня был и другой, гораздо более приземленный, обычный мотив – деньги. Я была на хорошем счету у лорда Генри, он был, безусловно, мною доволен и совершенно очевидно, что в своем завещании он обязательно оставил бы мне долю своего наследства, как принято в их кругах. Я уже давно мечтала приобрести маленький уютный домик на юге Англии, разбить огородик и до конца своих дней разводить розы на своем собственном участке. Мне надоело быть прислугой, я грезила наяву о тех чудесных будущих днях, когда я смогу пожить для себя.

– Как Вы спланировали убийство? Как Вам это удалось?

– Я не планировала убийство вчера вечером. Это произошло случайно, стечение обстоятельств, вспышка гнева, удар кинжалом – и все кончено.

– Но это невозможно, ведь Роберт и Эдвард подтверждают, что весь вечер Вы провели вместе в комнате Оскара. Вы были в благодушном настроении, тихонько занимались вышивкой и болтали ни о чем… Что случилось?

– Оскару захотелось повозить Герцога на железной дороге, и он попросил меня найти кота. Я вышла из комнаты. В коридоре было тихо. Я заметила, что дверь в комнату Джеймса и Линды приоткрыта, было слышно, как Линда читает книгу. Я подумала, что кот может забрел туда, но прежде чем дойти до них, я остановилась у кабинета лорда Генри Эшли. Его дверь была тоже приоткрыта, и я решила сначала спросить у него, не видел ли он Герцога. По опыту я знаю, что кот частенько пропадал у него в кабинете, уж очень ему нравились мягкие шелковые подушки на диване. Я постучалась и тихонько вошла в кабинет. Лорд Генри Эшли сидел за столом и работал над каким-то документом. Я извинилась за вторжение и спросила, не видел ли он кота. Он ответил, что видел, только что этот маленький бандит крутился у него в ногах, под столом.

– Вы посмотрите, может он там и сейчас прячется, – сказал он, сладко потягиваясь затекшими плечами. – Что-то душно в комнате, Эндрю перестарался сегодня с камином. Пойду открою окно, хочется хоть глоток свежего воздуха.

Он встал и подошел к окну. Пока он возился с окном, я подошла к столу, заглянула под него и не обнаружила там кота. Я выпрямилась и машинально взглянула на документ, над которым он работал. Пары мгновений мне хватило, чтобы прочесть и понять суть этого нового завещания.

Джеймс и Линда, пролившая море слез, Роберт и Оскар, мужественно переносящие непоправимое горе, – все остались не у дел. Ярость, как вспышка, обожгла меня и совершенно затопила темным гневом. Каким железным сердцем нужно было обладать, чтобы со временем не осознать свои ошибки и не искупить свою вину, даруя свои богатства после смерти тем, кому ты разбил жизнь. На периферии сознания я отметила приличную сумму, которая причиталась мне, и за доли секунды я успела подумать, что эта сумма наверняка была зафиксирована и в действующем законном завещании. Для капитала лорда Генри Эшли эта сумма была ничтожной, и вряд ли он глубоко раздумывал над этой цифрой, когда писал новое завещание, просто на автомате перенес ее из старого завещания в новое. Для меня же эта сумма была целым состоянием – реализацией моей мечты о своем домике с окнами в уютный сад.

 Лорд Генри Эшли распахнул окно, и в комнату ворвался танцующий вихрь холодного снежного воздуха. Он снова сел за стол и повернулся немного к камину, чтобы проверить состояние огня.

– Ну и натопил же Эндрю, постарался на славу...Так что, Вы нашли кота? – Это были его последние слова на грешной земле, омытой слезами пострадавших из-за него людей.

Я схватила первый попавшийся мне под руку предмет. Это был старинный кинжал, который лежал на столе среди бумаг и книг. Не раздумывая, я со всей силы сделала пару ударов в спину презираемого мною старика. Он охнул, повернулся, взглянул на меня округлившимися от ужаса глазами и рухнул на стол. Переполнявшая меня злость все еще не отпускала меня, я схватила белый лист бумаги из стопки на столе и быстро написала лезвием ножа «ПОМНИ К-Н». Убедилась, что лорд Генри мертв, вытерла подолом платья и бросила кинжал и записку на пол, и выбежала из его кабинета. Я споткнулась о Герцога, удачно попавшегося мне под руки, схватила его и вернулась в комнату Оскара. Все это не заняло больше десяти минут. Я не жалею о смерти лорда Генри Эшли. Я жалею о том, что переоценила свои силы. Оказалось, что я не в силах скрыть свой грех. Я виновна и заслуживаю Суда Божьего и Правосудия.
Миранда закончила свой рассказ. Потрясенная Елена молча смотрела в ее космические глаза и все еще не верила в происходящее.

- У меня только один вопрос. Что такое «ПОМНИ К-Н»?

- Квиллинг-Таун. Название психиатрической клиники, в которой проводит свои безрадостные дни несчастная мать Оскара, – печально ответила Миранда. – Я бы хотела, чтобы Вы позаботились о моей изоляции. Пусть Эндрю закроет меня на ключ в моей комнате до приезда полиции, только оставьте мне немного еды и воды, чтобы не умереть раньше, чем меня приговорят к смертной казни.

Фантастический сюжет для шедеврального детектива. Слишком безупречное, выверенное преступление. Стройная, логичная и правдоподобная картина убийства. Полиция бы вздохнула с облегчением, получив в руки такую блестящую версию и быстрое признание. Полиция, но не Елена. Повинуясь здравому смыслу, она, конечно, сделает все, как просит Миранда, изолирует ее от общества, поставит в известность всех находящихся в доме, но попросит сохранять бдительность и осторожность до полного завершения расследования полицией.

Что-то незаконченное еще было в этом деле. Вопросов больше, чем ответов. Елене так и не удалось разгадать тайну расфокусированного взгляда Миранды. А также оставались нераскрытыми тайны Роберта и доктора Альберта, которые лгали и скрывали правду в своих показаниях. И Елена знала, что не сомкнет глаз, пока тайное не станет явным. Какие документы сжигала Линда в ночь после убийства? И, в конце концов, куда подевалась пенка от молока?

Через полчаса Миранда была заперта в своей комнате. Елена и Эндрю оставили ей еды и воды. Бедный Эндрю держался и старался уже ничему не удивляться. Его корабль с бешеной скоростью летел прямо на рифы. Нельзя было терять мужества и самообладания. Еще был шанс спасти жизни уцелевших членов команды корабля.

Несмотря ни на что, нужно было продолжать жить и бороться. Что-то подобное проносилось в его убеленной сединами голове, когда он взял в руки полустёртую от сотен прикосновений деревянную колотушку и гулко ударил в гонг, приглашая всех выживших к столу. Было три часа – время обеда.