Отпуск без права на отдых остросюжетная повесть

      

    Посвящается всем военнослужащим Советской и Российской Армии, но в первую очередь солдатам и сержантам срочной службы, которые наряду с выполнением своего воинского долга, добровольно, в свободное от ратных дел время, напряженно и честно трудились в Домах офицеров и солдатских клубах: участникам оркестров и ансамблей художественной самодеятельности.
    Порой именно этот вид  деятельности приносил достойные плоды, укрепляя воинский дух сослуживцев, и в последующем, на всю жизнь крепко связав понятия настоящей дружбы, творчества , патриотизма с высоким словом Армия.
    Повесть основана на реальных событиях и предназначена для широкого круга читателей.
    В ней  отражена тема постепенного осознания главным героем, находящимся в особых обстоятельствах, основного вопроса бытия — смысла человеческой жизни, и через преодоление многочисленных трудностей и препятствий, сомнений и колебаний, показан путь героя к Православной Вере и твердому решению дальнейшего продвижения по этому пути на встречу с Богом.




Глава 1

Ровно в десять утра в строевой части штаба раздался пронзительный телефонный звонок. Так мог трезвонить только аппарат прямой связи с командиром. Сергей поднял трубку, зная, что комбат не любит ждать.
— Ефрейтор Мартынов слушает.
— Срочно зайди ко мне – Пробасил комбат. В трубке послышались длинные гудки.
Сергей Мартынов – писарь штаба батальона, немедленно направился к командиру.
— Товарищ майор, ефрейтор Мартынов по вашему приказанию прибыл.
Командир сидел за рабочим столом, откинувшись на спинку кресла, и курил. Взглянув на вошедшего ефрейтора, он вдруг, неожиданно улыбнулся и спросил:
— Как там твоя джаз-банда поживает?
Мартынов не ожидал такого вопроса. Комбату было хорошо известно, что репетиции солдатского вокально-инструментального ансамбля, который он называл «Джаз-бандой», прекратились три месяца назад. Командир запретил участвовать в ансамбле барабанщику — рядовому Ермакову и гитаристу — рядовому Паршегубе.
Наказание последовало за коллективную попойку в караульном помещении во время боевого дежурства. Отсидев десять суток гауптвахты, оба музыканта были направлены в самый дальний гарнизонный караул, где и находились без смены около месяца.
Через две недели случилось еще одно ЧП — серьезно повредил руку бас- гитарист рядовой Мельник. После таких потерь проводить репетиции было бессмысленно. Мартынов, как руководитель ВИА, попытался найти временную замену, но вскоре отказался от этой затеи.
Все участники его прежней группы были старослужащими. Кто находился в армии почти два года, кто полтора. Более года они играли неизменным составом. Для армии — это серьезный срок. Ребята сыгрались, хорошо понимали друг друга.
Молодые музыканты, которых Мартынов попробовал привлечь для проведения праздничного концерта, до нужного уровня не дотягивали. Обучать их не было ни времени, ни желания.
В итоге концерт не состоялся. А вскоре и сам Мартынов потихоньку остыл к занятиям музыкой.
И вот теперь прозвучал неожиданный вопрос командира.
— Товарищ майор, ансамбль давно не собирался, вы же знаете, два музыканта…
— Всё я знаю, — перебил комбат. — Только вот что тебе скажу, нужно немедленно возобновить репетиции и составить новую программу с учетом этих распоряжений.
Командир протянул Мартынову листок. Это была телеграмма из Политуправления ВВС Закавказского Военного Округа.
«В ознаменование достойной встречи 40-летия Победы советского народа в Великой Отечественной войне прошу организовать в гарнизонах ЗАКВО смотр художественной самодеятельности, посвященный этому событию. Обеспечьте прием специальной комиссии политуправления штаба округа для отбора лучших гарнизонных коллективов с перспективой их участия во всесоюзном конкурсе. Начальник политуправления округа генерал-лейтенант Свиридов».
— Ну как, всё понял? – спросил комбат.
— Не совсем, товарищ майор, здесь не сказано, что за смотр, какая программа, какие сроки и кто это должен делать…
— Делать должен ты, со своим ансамблем. Программу придумаете вместе с замполитом и комсоргом. Другой самодеятельности у нас в части нет. Срок – десять дней.
— Нереально, товарищ командир. — Мартынов самоуверенно усмехнулся. — Такие дела не делаются на ать-два, это творческий процесс.
Мартынову пришлось прервать свои рассуждения. Он увидел, как у комбата взлетели вверх густые брови, послышалось учащенное дыхание, лицо побагровело. Эти признаки надвигающейся вспышки гнева Мартынов давно выучил. За время службы в штабе, он хорошо изучил офицеров и знал, что командир не на шутку заводится. Однако было уже поздно.
— Ты что боец, совсем от жизни оторвался, — взревел комбат. – Что значит нереально? В армии таких слов нет. Чтобы через неделю, слышишь, через неделю программа была готова. Делай что хочешь, это мой личный приказ. Ещё раз спрашиваю – ясно?
И тут вдруг, неожиданно для самого себя, еще до конца не осознавая, что происходит и что произойдет в дальнейшем, ефрейтор спросил:
— Товарищ командир, разрешите обратиться с личной просьбой?
— Какой ещё просьбой? — затягиваясь сигаретой и уже смягчая тон буркнул
комбат.
— Для выполнения вашего приказа потребуется мобилизация всех творческих сил. А они в настоящее время в полном разбросе. Кто в карауле, кто в наряде…
— Короче!
— Необходимо, чтобы все участники ансамбля, все без исключения, завтра утром собрались в солдатском клубе.
— Я что, должен менять график дежурства в части? – прервал Мартынова комбат. — Закончатся наряды у твоих музыкантов, они и подойдут в клуб. Начинай работать над программой с теми, кто будет завтра с утра свободен. Об остальных я сообщу на утреннем построении.
Мартынов понимал, что сейчас настал тот редкий случай, когда фортуна на его стороне, что подобного больше не будет, так удачно сложившийся разговор с командиром нужно довести до конца, получив максимум возможного. Но, зная вспыльчивый характер комбата, он отдавал себе отчет и в том, что в случае перегиба не только навлечет на себя гнев командира, но и вполне может распрощаться со службой в штабе.
Станут невозможными занятия художественной самодеятельностью и самое главное, навсегда можно будет оставить мечты об отпуске.
Но какая-то неведомая сила подталкивала его, ломая и сокрушая все сомнения и опасения. Настойчивый внутренний голос упрямо нашептывал: Давай солдат, дерзай, не отступай!
Не в силах больше сдерживать этот порыв он, набрав воздух, выпалил:
— Товарищ майор, виноват, но вы сами сказали, что дело чрезвычайное, сроки предельно сжаты, обычным путем такую задачу не решить. Здесь нужен нестандартный подход. Позвольте, я продолжу. – И, не дождавшись ответа, начал чеканить:
– Первое, через час в штабе будет вечернее совещание всех командиров рот. Я подготовлю список солдат, которые мне нужны завтра утром в клубе. За 14 часов любой из офицеров свободно может провести необходимую замену, без всяких проблем. Вы распорядитесь, чтобы перечисленные в списке солдаты на семь суток переходили в мое личное подчинение.
Во-вторых, все участники ансамбля должны находиться в клубе круглосуточно. Ну, с перерывами на обед и сон. Это очень важно, так мы выиграем массу времени.
В-третьих, естественно, за все эти дни никто из командиров не может ставить их в наряд, куда-либо задействовать и т. д.
Необходимо, чтобы у нас был допуск в столовую на полчаса раньше, чем у остальных. Это тоже сократит время. Далее, чтобы никто, кроме замполита части и комсорга батальона — лейтенанта Найденова не вмешивался в репетиции и не находился в клубе. Только при соблюдении этих условий и нашей работы по 14 часов в сутки возможно создать программу, которую не стыдно представить на смотр.
Мартынов закончил и застыл по стойке смирно, понимая, что назад дороги нет.
Возникла небольшая пауза. Комбат внимательно посмотрел на ефрейтора, лицо его вытянулось. Затем, без всякой иронии, он спросил:
— Мне что, нужно ответить – есть товарищ ефрейтор? Ну и дела. -
Пауза продлилась еще несколько секунд. —
— Ты боец, действительно забурел в штабе. Известно ли тебе, что со мной в таком тоне никто из офицеров не смеет говорить?
Комбат неспешно потушил сигарету, выпрямился во весь свой гигантский рост и, сцепив пальцы рук в замок, вытянул их вперед.
Раздался характерный хруст суставов. Затем майор резко расцепил кисти и сбросил их вниз, быстро потряхивая разжатыми ладонями.
Он любил это упражнение, позволявшее сбросить груз накопившейся энергии в застоялых членах. Мартынов слышал от старослужащих, что эта привычка у комбата осталась еще со времен, когда он серьезно занимался боксом. А боксером майор Лушин был отменным. Об этом в гарнизоне ходили легенды.
Быть мастером спорта СССР по боксу в тяжелом весе значило очень много. Командиру было сорок лет. При росте 195 см и весе 100 кг он действительно был самым здоровым мужиком в части. Обладая гремучим басом и твердым прямым характером, он пользовался реальным авторитетом у всего батальона, да и у гарнизона в целом.
Командир грозно, сверху вниз смотрел на своего подчиненного, который находился в полной его власти. Он знал об этом бойце немало, более года практически ежедневно видел его в штабе. Изучил, насколько возможно, все его слабости и достоинства. Но еще раз убеждался, что человека до конца узнать нельзя, всегда что-то остается сокрытым, даже от самого пристального взора.
Мартынов тоже смотрел на командира, не отводя взгляда и всем существом понимал: вот именно сейчас и наступает момент истины. Но странно, как и прежде, не было никакого волнения, дрожащего голоса, невнятного бормотания, которые порой сопровождали речь солдата, когда он делал доклад командиру. Наоборот, спокойствие и уверенность овладели им. Он стоял и молча ждал своей участи.
Наконец комбат пробасил: — Ладно, есть в твоих словах рациональное зерно, действительно время не терпит. Многое, что ты тут наговорил в своем дерзком прошении, я принимаю. За исключением ночевок в клубе – это, первое, — передразнивая Мартынова начал комбат.
— Репетировать будете до 23 часов, затем закрываете клуб, расходитесь спать по своим ротам, доложив дежурному по части.
Второе, в столовую ходить будете все вместе, строем, как и положено, только через полчаса после окончания приема пищи другими подразделениями.
В-третьих, в любой момент дежурный по части, его помощник или мой посыльный может попасть к вам на репетицию и должен иметь постоянный доступ в клуб. И последнее, если вы все, или кто-то из твоих так называемых музыкантов, будет замечен в употреблении спиртного, или допустит еще какое-либо серьезное нарушение воинской дисциплины – последствия будут плачевными.
Теперь всё, сейчас быстро составь список музыкантов и пригласи ко мне замполита. Хотя не надо, я его вызову сам, вместе с начальником штаба. -
Комбат повернулся к телефонной вертушке, жестом показав Мартынову, что тот свободен.
Отрапортовав, что задача понята, Мартынов лихо повернулся на каблуках, и не в силах сдержать радости, кинулся из кабинета командира к себе в строевую часть. Через пятнадцать минут он вновь заглянул к комбату и передал список музыкантов с указаниями, в какой роте они несли службу и где находились в настоящее время. Еще через час, на вечернем совещании офицеров, собравшихся в штабе, командир зачитал список музыкантов, пояснив ситуацию, в связи с которой на семь суток их следовало направить в клуб. Поднявшийся было ропот тут же погас, стоило комбату грозно намекнуть, что командиры подразделений, не желающие выделять на столь важное мероприятие своих подчиненных, будут петь и плясать перед комиссией округа сами. На этом вопрос был закрыт.
После совещания в строевую часть к Мартынову первым заглянул командир роты охраны капитан Паладин. Он, привыкший видеть, в любом деле, которое выполняет нижестоящий по званию военнослужащий, только отрицательное, ехидно спросил:
— Что, Мартынов, опять моих лучших бойцов с истинного пути сбиваешь?
— Никак нет товарищ капитан, наоборот, им дается почетная возможность проявить себя …
— Ладно, оставь демагогию, — прервал капитан. — Мне обидно, что твоему дружку Ермакову очень везет. Никак не могу до конца довести воспитательную работу. Только возьмусь за дело серьезно, тут как
тут – ваши концерты, смотры и прочая ерунда, не имеющая
отношения к боевой подготовке.
— Позвольте не согласиться, товарищ капитан, – парировал Мартынов. Мероприятия, на которое постоянно востребован Ермаков, – политические, недаром перед каждым концертом нашего ансамбля читается политинформация или произносит речь замполит.
— Вот ты какой? — передразнил Паладин Мартынова тоном Хазанова из популярной в то время юморески. Затем посмотрел по сторонам и,
убедившись, что в кабинете больше никого нет, сунул под нос ефрейтора кулак. – Смотри у меня!.. Если Ермаков и Паршегуба опять напьются, виноватым сделаю тебя. А уж мои возможности тебе известны. –
Паладин тут же убрал кулак и подмигнул ефрейтору. — Всё, писарь, будь здоров, завтра утром получишь своих музыкантов, а сегодня не обессудь, они в суточном карауле, далеко в горах, придут к тебе как раз после напряженной смены, хорошо отдохнувшие.
Он, почти нараспев произнес последние слова. Удаляясь, капитан засмеялся во все горло, громко и задиристо. Так смеялся в части только Паладин. Создавалось впечатление, что девяносто процентов его смеха состоит из протяжного и надрывного крика – ААА, и только десять оставшихся процентов замыкали несмелое ха – ха.
Следом за ушедшим капитаном в строевую часть вбежал капитан Насонов — командир аэродромной роты.
— Ну вы что, ребята, со мной делаете? — обращаясь непонятно к кому уныло завел он свою песню. — Синоптики передают метель, а тракторист роты Русаков вместо того, чтобы снег на аэродроме чистить, будет сидеть в клубе и песенки напевать. Слушай Мартынов, давай я тебе лучше дам двух других бойцов, нельзя мне без него сейчас, никак нельзя.
— Товарищ капитан, если у вас в роте найдется ещё один такой голос, тогда нет проблем. Поймите, от меня ничего уже не зависит, вы же знаете, — подражая Насонову, заныл Мартынов.
— Да ладно, знаю, комбат доходчиво объяснил. Надо же выплеснуть наболевшее. Вот ты под руку и попался.
Капитан приблизился поближе к Мартынову и, перейдя на шепот, спросил :
— Серега, а график дежурств на следующий месяц начальник штаба не составил?
— Да нет, ещё не составил, – так же шепотом ответил ефрейтор. — Обещал завтра. — Тут капитан улыбнулся.
— Ну, завтра так завтра, я ещё разок загляну вечерком, а ты проследи, чтобы не получилось, как в прошлый месяц. Две субботы подряд, понимаешь, пришлось дежурить.
— Хорошо, прослежу, товарищ капитан.
Капитан, удаляясь, слегка кивнул и погрозил пальцем, словно давая понять, что ему ведомо, кто именно составляет графики дежурств по части и кто подает их на утверждение начальнику штаба.
Еще минут через десять в строевую часть уже спокойно вошли замполит батальона майор Васнецов, крупный рослый мужчина, с ним начальник штаба капитан Алексеев и непосредственный начальник Мартынова старший лейтенант Файзов.
Все посчитали своим долгом прокомментировать недавнее событие.
Каждый из них сделал это по-своему, исходя в первую очередь из личных интересов. Первым начал замполит. Обращаясь к Мартынову, он сказал:
— Я завтра зайду в клуб, когда все твои орлы будут на месте, там подробно и поговорим, что к чему. А сейчас одно мне скажи, как примерно представляешь конкурсное мероприятие?
— Четких соображений пока нет, товарищ майор, но, думаю, нужно будет создать что-то вроде музыкальной композиции, сделанной на одном дыхании. Некий фронтовой спектакль с песнями и стихами военных лет.
Но при этом в программу обязательно нужно включить современные произведения на военную тематику.
— Ладно, думай, мне и без твоих композиций проблем хватает. Это же надо, сам полковник Смычук возглавляет комиссию. Целый заместитель начальника политуправления округа. Я его манеру знаю, он просто так песенками не ограничится, проверит всё, что касается его направления. Короче, завтра в 10 часов в клубе будем серьезно решать что делать.-
После этих слов майор подошел, как обычно к большой топографической карте СССР, висевшей на стене, и стал очень внимательно обследовать районы, расположенные на крайнем Севере, напевая веселый мотивчик.
К Мартынову он абсолютно потерял интерес.
Зато начальник штаба сразу вступил в разговор с ефрейтором с предельной прямотой:
— Что, бездельник, опять удалось уклониться от службы? Мало того, что в штабе сидишь, по аэродрому не бегаешь, так еще и на гитаре умудряешься играть в служебное время. — Просто праздник какой-то у твоего подчиненного, — обратился он уже к начальнику строевой части, стоящему рядом.
— Товарищ капитан, — начал обиженным тоном Мартынов. – Я…
— Именно ты, — перебил его Алексеев. — Мне говорить ничего не надо, вон начальнику своему можешь лапшу на уши вешать, а мне не выйдет.
Капитан Алексеев всего полгода ходил в должности начальника штаба. До этого исполнял обязанности начальника строевой части. Он сам полтора года назад искал в штаб нового писаря взамен увольняющегося.
Тогда выбор пал на Мартынова, который только что прошел курс молодого бойца, принял присягу. По расчету Алексеева, студент, окончивший курс юридического института, должен был подойти для этой должности.
В армии, с первых дней службы, Мартынов неплохо проявил себя в карантине, а затем в числе лучших завершил трехмесячные курсы водителей. По расчету Алексеева, кандидат был подходящий. Но Алексееву был нужен не просто солдат, хорошо понимающий и исполняющий свои обязанности. Ему нужен был одновременно и преданный денщик, а вот с этим-то он как раз и просчитался.
Уже через месяц после службы в штабе между Алексеевым и рядовым Мартыновым начали возникать трения, не связанные с выполнением
служебных обязанностей. Отношения ухудшились после того, как возникла очередная необходимость в срочном выполнении особого поручения Алексеева. Нужно было отнести какой-то пакет в поселок местному жителю. Потом всё чаще стали звучали просьбы то помыть машину — новенькую малиновую шестерку, то сбегать за сигаретами.
Всё это было в порядке вещей, за рамки устоявшихся традиций не выходило. А вот когда солдату приходилось откровенно врать, покрывая проделки капитана, или его жене, или штабному начальству, а то и самому комбату, наступил предел.
Однажды они оба серьезно засыпались на очередной Алексеевской афёре. Только отдуваться пришлось Мартынову одному. Алексеев ничем не поддержал подчиненного. После случившегося между ними состоялся принципиальный разговор, и Мартынов перестал выполнять неуставные требования своего начальника.
Алексеев расценил это по-своему, посчитав, что Мартынов или набивает себе цену, или нашел более высокого покровителя в части. Но, выдержав паузу, увидел, что Сергей добросовестно продолжает выполнять свои обязанности, не участвует в сплетнях штабной курилки с офицерами и прапорщиками, не докладывает комбату о том, что творится в строевой части, немного успокоился. Однако обиду затаил и при случае дал понять, что не верит Мартынову, что за пятилетний срок службы в различных штабах он насмотрелся на писарей и знает, что это за народец. Он так и сказал:
— Хорошо, я оставляю тебя в покое, тем более уже ни для кого не секрет, что скоро стану начальником штаба, но я не верю тебе, и если ты когда-либо серьезно оступишься, помогать тебе не буду.
Вот уже почти полгода Мартынов остерегался Алексеева. Тем временем начальник штаба бегло полистал журнал дежурств по части и обратился к начальнику строевой части Файзову:
— Придется тебе самому заниматься всеми вопросами строевой части, пока твой подчиненный будет песенки распевать.
— Понятно, товарищ капитан, справимся, куда же деваться, дело-то политическое, – ответил старший лейтенант.
— Именно политическое, – неожиданно оторвавшись от изучения карты,
отозвался замполит. Он улыбнулся Алексееву и, показывая рукой на выход, сказал:
— Успокойся, Николай, разберемся, и комиссию примем как надо, и штаб твой не развалится за время отсутствия одной единицы. Пойдем ко мне в кабинет, есть разговорчик.
После этого, не прощаясь, замполит и начальник штаба ушли.
В строевой части остался старший лейтенант Файзов и его непосредственный подчиненный — писарь ефрейтор Мартынов.
Равиль Файзов был переведен из другого гарнизона на должность начальника строевой части три месяца назад. До этого служил в Грузии на военном аэродроме в Вазиани летным техником. Однажды во время тренировочных полетов при запуске двигателя самолета произошло ЧП.
У автомобиля, заправлявшего самолет азотом, лопнул шланг, находившийся под высоким давлением. Шланг со специальной металлической обмоткой как гигантский кнут несколько секунд развивался по сторонам. Нависла угроза причинения серьезных повреждений самолету. Файзов, контролировавший заправку, бросился к автомобилю, в котором сидел растерявшийся солдат. Нужно было срочно отключить насос, нажав на тумблер.
С криком «Глуши » он уже вскочил на подножку автомобиля, но в этот момент мотавшийся шланг, словно воздушный змей, со страшным шипением изменил траекторию и на огромной скорости ударил Файзова
по шее. Старший лейтенант, как сломанная кукла, рухнул с подножки автомобиля на бетон. Солдату удалось выключить злосчастный тумблер,
и успокоившийся шланг накрыл уже лежавшего без сознания офицера.
Последствия оказались серьезными. Помимо сильного сотрясения головного мозга, приковавшего офицера к больничной койке, обнаружились повреждения в основании черепа. Встал вопрос о комиссовании из армии.
Выйдя из госпиталя, старший лейтенант еще три месяца обивал пороги медкомиссий Округа. Увольняться он не хотел, но серьезной тяжелой работы выполнять уже не мог. Возвращаться к себе на родину в Набережные Челны даже и не думал. Офицер помаленьку стал впадать в отчаяние, но всё закончилось благополучно и совершенно неожиданно.
За время нахождения в вынужденном отпуске, не покидая части, он стал часто захаживать в местную чайхану. Подолгу сидел там один и пил чай. Выпить что-либо покрепче было нельзя по состоянию здоровья. А иногда так хотелось! Особенно когда приходилось сидеть в компании выпивающих друзей. Молодой офицер обратил на себя внимание со стороны продавщицы чайханы, местной жительницы — грузинки Нино. Ей был приятен этот высокий и худенький лейтенант. Он выгодно отличался от других завсегдатаев кафе. В чайхане распивать спиртное запрещалось.
На дворе стоял 1985 год, однако у хозяина всегда имелся солидный запас вина и крепкой чачи. Напитки эти желающим подавали в специальных чайниках, соблюдая конспирацию. Нино долго не могла понять, как этот симпатичный офицер умудряется сидеть часами в различных застольях и
10

совершенно не пьянеть, пока однажды не услышала его историю от мальчишек, сыновей хозяина чайханы.
Нино еще больше прониклась к парню, стала чаще обслуживать его столик. Приветливо говорила с ним, а если он заказывал что-либо из еды, сама старалась положить ему лучший кусочек.
Ей было двадцать девять лет, жила она на окраине села с отцом и матерью. Так уж получилось, что по воле родителей её выдали замуж в 18 лет,
за мужчину, который был намного её старше. Они прожили после свадьбы в родном селе всего месяц, вела она себя безропотно, как и положено кавказской женщине. Также спокойно и покорно через месяц она поехала с мужем в Магадан. Зачем туда нужно было ехать, муж подробно не объяснял. Сказал только, что им выпала большая удача попасть в эти края, особенно в бригаду Вахтанга. Обещал прожить там года три и вернуться в Грузию уже с большими деньгами.
— От тебя требуется только потерпеть немного, вести домашнее хозяйство и не задавать лишних вопросов, — сказал он ей перед отъездом. — С детьми подождем, не время сейчас, о них подумаем после возвращения.
Но вышло всё иначе. Приехав в Магадан, их встретили брат мужа и его друзья. Помогли устроиться с жильем. Несколько дней она просидела дома, муж уходил рано и приходил поздно. Затем муж стал приходить через день, через два. Возвращался злой и раздраженный. Всё время твердил, что его обманули и что Зурабу это с рук не сойдет. Однажды, после нескольких дней отсутствия мужа, к Нино пришли милиционеры и потребовали проехать с ними. Она быстро оделась, села в милицейскую машину, а через минут десять в больничном морге она опознала изуродованное тело мужа.
Несколько раз ее вызывали на допросы, показывали какие-то фотографии, требовали назвать настоящие имена их знакомых. Она находилась как во сне и ничего не понимала. Ей было всего 18 лет, оказавшись на чужбине, совсем одна, она впала в отчаяние. В конце месяца за ней приехал отец и увез обратно в Грузию.
Позже стало известно, что муж состоял в банде, которая промышляла незаконной добычей золота и что в итоге, на почве каких-то разборок, его зарезали. С родственниками мужа отношения постепенно прекратились. Жизнь продолжалась, но Нино как бы осталась в стороне от всего происходящего. Ничего ее не интересовало и не увлекало. И хотя она была молодой красивой женщиной, серьезные отношения с мужчинами у нее не складывались, а несерьезных она категорически избегала.
Так прошло десять лет, пока не появился в селе этот старший лейтенант. Взаимная симпатия у них возникла одновременно.
Равиль не познал ещё искреннего женского внимания и простого, доброго отношения к себе. Он устремился всем сердцем к Нино. Она так же всей своей открытой и бесхитростной натурой потянулась к парню. Спустя три
месяца они расписались. Один из дальних родственников Нино служил в Тбилиси, в штабе ВВС округа, занимая серьезную должность.
Хлопоты родственника и предпринятые им необходимые меры по поводу дальнейшего продолжения службы старшего лейтенанта Файзова увенчались успехом.
Командованием было решено направить старшего лейтенанта «на легкий труд» – начальником строевой части штаба отдельного батальона, в лётный
гарнизон поселка Насосный, что расположен в пригороде Сумгаита, в Азербайджане.
Вскоре молодожены прибыли на место. Через сутки Файзов представился комбату и принял дела у бывшего начальника строевой части Алексеева.
Поскольку старший лейтенант совершенно не имел представления о штабной работе, то в курс дела начал его вводить писарь штаба Мартынов, прослуживший в части уже полтора года.
С первых же дней новый начальник и подчиненный нашли общий язык и подружились. Разница в возрасте у них была в пять лет: Мартынову — 22, Файзову — 27. Интересы во многом совпадали. По характеру оба были открытыми и приветливыми, а этого так не хватало во взаимоотношениях, сложившихся в армейской среде между солдатами и офицерами.
Сейчас, когда они остались одни в кабинете, Мартынов подробно рассказал о том, что произошло в штабе: как с утра его вызвал командир, какой разговор был между ними и чем всё закончилось.
— Да, Серега, дело непростое. Тебе обязательно нужно выполнить приказ комбата и всем утереть нос. Я был на офицерском совещании, на котором командир зачитал фамилии музыкантов. Он настроен очень решительно.
Однако командиры этих солдат, наоборот, заинтересованы, чтобы у вас ничего не получилось. Особенно это касается Алексеева и Паладина. Никак они не могут смириться с тем, что солдатам разрешили проводить репетиции во время основной службы.
— Я и сам вижу, товарищ старший лейтенант, что многим хотелось бы нашего провала, только не пойму почему.
— Думаю, что это обычная зависть. Для некоторых офицеров это возможность, находясь в сторонке, насолить командиру и замполиту, у других злость, что придется выпускать из крепких командирских объятий своих подчиненных, над которыми у них проводятся напряженные педагогические опыты, а третьи просто считают, что художественная самодеятельность в армии неуместна.
— Вы, наверное, правы, хотя как-то нехорошо от этого на душе.
— Вот это напрасно. У тебя появился реальный шанс доказать всем, и в первую очередь самому себе, чего вы стоите. Ты же знаешь, я не музыкант, но ваше творчество мне очень нравится. Ещё мне по душе как ты руководишь ансамблем, как находишь ключик к каждому исполнителю, как тебя слушают и уважают.
— Ну, вы скажете, – смущенно ответил Мартынов. — Да и откуда вам знать, вы же на репетиции были только один раз.
— Мне порой достаточно и одного раза, чтобы понять, что к чему. Хороший опыт я приобрел в госпитале на этот счет, но на эту тему
поговорим в другой раз. Сейчас главное то, что в тебя поверил комбат, остальное ерунда. Теперь дело за тобой. Я здесь, в штабе, чем могу, тем помогу, будь спокоен, машинистку Валентину попрошу оставаться сверхурочно несколько дней, Татьяна из секретной части тоже, думаю, нам
поможет. Справимся. Меня волнует совсем другое. Как бы некоторые лица, заинтересованные в срыве мероприятия, не начали вам палки в колеса вставлять.
— Да как они посмеют против комбата идти?
— О, брат, тут такие тонкие игры могут начаться, что сразу и не разобрать. Ухо держать нужно востро, быть предельно внимательными всем, и вам, в клубе, и нам, молодым офицером здесь. Этот вопрос касается всех, еще раз тебе говорю. Сейчас предусмотреть всё невозможно. Главное, ввязаться в бой, а там посмотрим. Кстати, кто так говорил?
— Кажется, Наполеон.
— Верно. Ну, ладно, хватит об этом, дуй сейчас в столовую, уже начался ужин, а затем прямиком в клуб, начинай свою деятельность. Если что, завтра мне звони, и лучше от киномеханика. Остерегайся звонить в присутствии завклубом — капитане Рассохе, всё, давай, действуй.
Старший лейтенант крепко пожал руку Мартынову. – Ещё раз удачи.
— Спасибо товарищ старший лейтенант, мы не подведем.
Через минуту Мартынов вышел из штаба и короткой дорогой направился к солдатской столовой.

Глава 2

Вечером в солдатском клубе собралась часть коллектива ВИА «Вираж». Сразу решили не терять время и подготовить аппаратуру к репетиции. Собравшиеся уже знали, что в течение недели будут заниматься только репетициями, готовиться к смотру. Дальнейшее им было неведомо. Поэтому, вытаскивая из кладовки на сцену аппаратуру, расставляя колонки, разматывая шнуры и удлинители, они забрасывали вопросами Мартынова о предстоящем мероприятии. Все были радостно возбуждены, как-то не верилось, что вдруг представилась возможность оторваться от напряженной повседневной работы и заняться делом, которое каждому было по душе.
Мартынов подробно рассказал о событиях, происшедших в штабе, коротко упомянул о недовольстве некоторых офицеров и возможных помехах с их стороны. Через час работы аппаратура была подключена. Оставалось настроить инструменты, но это решили сделать после перекура. Вышли на улицу. Пока возились на сцене, поднялось много пыли, поэтому, оказавшись на воздухе, все свободно вздохнули.
Стояла редкая для этих мест безветренная погода. Заканчивался февраль, воздух днем прогревался до пяти тепла, но ночью было не выше нуля. Тем не менее приближение весны уже чувствовалось.
Солдаты сели на лавочку около клуба, закурили. Немного помолчали, каждый о чём-то задумался. Сегодня их было пять человек. Рядовой Владимир Мельник — водитель автороты и бас-гитарист. Рядовой Александр Русаков — тракторист аэродромной роты, он же главный вокалист. Киномеханик клуба рядовой Александр Повторов — оператор и звукорежиссер, правая рука Мартынова, да, скорее, заместитель по всем вопросам, за исключением художественного руководства. Рядовой Иван Голубка – водитель транспортной роты, конферансье и балагур. И ефрейтор Сергей Мартынов, гитарист, вокалист, художественный руководитель ансамбля.
Не хватало двоих: рядового Ермакова Александра — барабанщика и рядового Владимира Паршегубы — соло гитариста. Оба солдата находились в суточном карауле. Закончив перекур, Мартынов посмотрел на часы и произнес:
— Скоро отбой, предлагаю на сегодня закончить. Завтра в 8 утра собираемся в клубе и уже будем конкретно заниматься составлением программы.
С таким предложением все единодушно согласились. Русаков, Мельник и Голубка пошли в казарму, а Мартынов и Повторов вернулись в клуб.
Среди солдат части они пользовались особой привилегией – могли ночевать вне казармы, так сказать, на своем боевом посту. У киномеханика Повторова для этих целей в клубе была оборудована уютная каптерка, где стояли две койки. Одну занимал он, а другую — его помощник – рядовой Константин Чуливский, выполняющий обязанности почтальона части.
У Мартынова в штабе тоже имелось свое спальное место, но на все дни репетиций он решил перебраться в клуб. Чуливского отправили в роту еще два часа назад, и теперь его кровать занял Мартынов. Перед отбоем друзья вскипятили чайник, выпили по две чашки чая с карамельками и легли спать. Немного поболтав о новостях дня, обсудив возможные варианты развития предстоящих событий, оба незаметно провалились в сон.
Мартынов проснулся, услышав своё имя, громко произнесенное над самым ухом. Он открыл глаза, некоторое время не понимая, где находится. В комнатке, в которой они спали, не было окон, поэтому стоило выключить свет, как ты погружался в сплошной мрак. Сейчас, лежа в темноте, постепенно прийдя в себя, Мартынов всё вспомнил. Рядом мирно посапывал во сне его друг. Стояла абсолютная тишина. Мартынов посмотрел на наручные часы с подсветкой. Был час ночи. Странное состояние овладело им. С одной стороны, он чувствовал какую-то смутную тревогу, с другой — ощущал прилив небывалой бодрости и ясности мысли. Он продолжал лежать в темноте, прислушиваясь к своему необычному состоянию.
Вдруг ему послышалось, что кто-то опять произнес его имя, на этот раз тихо и протяжно. Голос раздался со стороны сцены, где стояла музыкальная аппаратура. Дверь каптерки, в которой спали солдаты, как раз выходила на сцену, достаточно было её открыть и сделать всего два шага вперед. Мартынов весь напрягся и превратился в слух. Он явно слышал, что по сцене кто-то ходит, очень мягко ступая. Так мягко, что не скрипнет ни одна половица. А этого просто не могло быть. Старый, дощатый пол сцены не то что скрипел, а обычно стонал, если по нему пройдут несколько пар солдатских сапог. Мартынов осторожно стал рукой нащупывать выключатель, расположенный на стене, рядом с его койкой. Вскоре ему это удалось. Сразу вспыхнул яркий свет. Мощная лампа в двести ватт мгновенно рассеяла мрак. Мартынов увидел привычную обстановку каптерки, мирно спящего товарища и немного успокоился. Он тихо встал, сунул ноги в сапоги, сделал шаг к двери, но открыть её так и не решился. Внутренняя тревога резко усилилась, он застыл. Постояв некоторое время в раздумье, он решил разбудить друга.
— Шурик, – громко крикнул он. Ответа не последовало, сон Повторова был, как всегда, крепок.
— Вставай, Санек, — ещё громче позвал Мартынов и начал трясти киномеханика. С большим трудом удалось расшевелить его. Повторов долго не мог понять, что случилось, откуда в его каптерке Мартынов, да еще в белом солдатском белье и сапогах. Наконец, он окончательно пришел в себя и с недовольством разбуженного человека спросил:
— Ну, что разорался, тревогу, что ли, объявили в части?
— Шурик, вставай скорей, кто-то по клубу расхаживает, только, что был на сцене, прямо рядом с нами.
— Ты, что несешь? Кто там может ходить? Кроме нас в клубе никого нет, я всё запер изнутри.
Однако спорить Повторов дальше не стал, быстро вскочил с койки, резким движением открыл дверь и первым вышел из комнаты в кромешную тьму. Он ориентировался в клубе великолепно, в любое время дня и ночи. За полтора года службы изучил его наизусть.
Когда приходилось чинить киноаппаратуру, засидевшись за полночь, он, опасаясь короткого замыкания отключал в здании свет и передвигался по клубу с фонариком или свечей. Бывало, ему приходилось это делать и без подсветки, в абсолютной темноте, спускаясь из кинобудки в аппаратную или зал.
На этот раз Повторов быстро прошел по темной сцене до центрального рубильника, расположенного на противоположной стене, и включил его. В зале вспыхнул яркий свет. Мартынов вышел на сцену, озираясь по сторонам.
— Ну и кто тут ходил? — с насмешкой спросил Повторов.
— Шурик, – возбужденно шептал Мартынов. — Я действительно, слышал чьи-то шаги, это совершенно точно, только очень тихие шаги, как будто ходил маленький ребенок, да и то босиком.
Повторов проверил входные двери. Они были закрыты изнутри на стальные запоры.
— Знаешь, Серега, ты, видимо, слишком много впечатлений в штабе вчера нахватался, вот тебе и причудилось что-то или приснилось. Пошли спать, два часа ночи как никак.
Спорить было бесполезно. Мартынов вернулся в каптерку, следом за ним Повторов, который также резко закрыл дверь, выключил свет и плюхнулся в койку.
— Всё, спи, давай, больше меня не буди, — буркнул Повторов. И вскоре, как ни в чем не бывало, мирно засопел.
— Ну и нервы, – подумал Мартынов. — Мне бы так. — Он перевернулся на бок, глубоко вздохнул и попытался уснуть. Но сна не было. В голову вновь и вновь лезли мысли, связанные с событиями последних суток. Перед глазами ясно предстала картина утреннего диалога с комбатом. Только сейчас он реально осознал, какой опасности подвергался, когда так дерзко разговаривал с командиром.
Комбат Лушин был жестким человеком, в чем Мартынов неоднократно
убеждался за время службы. Он требовал неукоснительного выполнения своих распоряжений. Это касалось всех без исключения военнослужащих его части. Требователен он был как к младшим офицерам, так и старшим, не терпел возражений и практически не менял своего взгляда, однажды сформировавшегося у него относительно какого-либо предмета.
Но более всего он не выносил насмешек и шуток в свой адрес, если вдруг кто-то неосторожно позволял их высказать. Комбат воспринимал их очень болезненно, расценивал как прямой вызов себе и никогда не оставлял без ответа. Мартынову припомнился случай, который произошел более года назад и стал в гарнизоне своеобразной легендой.
Было это в воскресный декабрьский вечер. Батальон готовился к вечернему построению, дежурный по части только что вернулся с проверки караула. Выходной день подходил к концу, в казармах проводился просмотр телепрограммы «Время». Вдруг помощник дежурного по части громко крикнул: – Батальон смирно! — Все вскочили со своих мест и застыли.
В казарму вошел комбат, сопровождаемый дежурным по части капитаном Насоновым.
— Вольно, — отдал команду комбат, повернулся и быстро вышел из помещения.
— Вольно, — продублировал команду дежурный по части. – Выходи на общее построение.
Через несколько минут весь батальон построился на плацу. Началась вечерняя поверка. Нескольких человек недоставало. Дежурный по роте суетливо добивался от своих помощников информации об отсутствующих. Комбат стоял перед батальоном, ожидая доклада. От его взора не
ускользнуло, что недостачу личного состава обнаружили, но пытаются скрыть от него дежурный офицер с помощниками.
Он видел, как сержант Мальков несколько раз подбегал к дежурному по части, что-то торопливо нашептывал ему, затем вновь удалялся в сторону подсобки, где располагался туалет. Комбат неторопливо отошел в сторону своего автомобиля, в котором его ожидал водитель. Он отдал какое — то распоряжение водителю, а затем никого не предупреждая сел в УАЗ.
Автомобиль резко развернулся и стал быстро удаляться в сторону аэродрома. Никто ничего не понял. Батальон оставался на плацу. Тем временем автомобиль командира незаметно свернул на объездную дорогу и с выключенными фарами стал приближаться обратно к казарме, только со стороны подсобных помещений. Не доезжая до подсобок метров сорок, командирский автомобиль остановился, водитель выключил двигатель.
Лушин вышел из машины, тихо закрыл дверцу и быстрым шагом стал подходить к туалету, с противоположной от казармы стороны. Помещение туалета с умывальником было хорошо освещено, все происходящее перед подсобными помещениями в радиусе двадцати метров отлично просматривалось. Комбат, не выходя из темноты, находясь буквально в пятнадцати шагах от туалета, остановился. Перед ним предстала весьма живописная картина;
Сержант Мальков, который бегал туда — сюда с докладом дежурному по части, сейчас стоял перед тремя солдатами и постоянно повторял:
— Хапай, ну не будь дураком, пошли на построение, еще можно незаметно втиснуться в задние ряды транспортной роты, там как раз плохое освещение.
— Отвали Малёк, сколько можно повторять, мы переждем проверку здесь, не впервой.
— Да ты не понимаешь, комбат всё равно узнает о вашем отсутствии, дежурный не сможет ему соврать.
— Слушай, иди ты вместе со своим дежурным и комбатом сам знаешь куда.
— Я-то пойду, а вот Лушин так это не оставит, ты же его знаешь.
— Да видел я твоего Лушина в одном месте. Это вы все его боитесь, а я нет.
Я отслужил свои два года, уже гражданский человек, никому ничего не должен. Подумаешь, Лушин, — все больше распалялся воин. — Да если бы была возможность с ним поговорить по-мужски, на равных, тогда бы мы увидели, что такое этот Лушин. Я тоже боксер, тоже тяж. Меня знает весь гарнизон. А вот какой он боксер — никому не известно.
Говоривший умолк, затянувшись сигаретой. Двое стоявших рядом дружков одобрительно кивали головами, выражая свое согласие с ним.
Комбат был в тени, совсем рядом и, естественно, всё слышал. Находящихся в его поле зрения солдат он хорошо знал. Это были известные нарушители воинской дисциплины Хапаев, Дороженко и Багиров. Командир с ними неоднократно сталкивался по различным неприятным поводам, которые устраивали эти вояки. В основном встречи были связаны с их залётами, связанными с употреблением водки, драками или самоволкой. Заканчивались они, как правило, гауптвахтой.
Они отслужили свой срок и теперь ожидали 31 декабря.
По сложившейся в части традиции, злостные нарушители воинской дисциплины увольнялись из части в последний день уходящего года, получив необходимые документы в штабе после обеда.
Новый Год такие воины встречали на вокзале в Сумгаите или в аэропорту г. Баку. Большим везением считалось успеть приобрести билет на поезд или самолет и уже в пути встретить праздник.
Не желая дальше усугублять ситуацию, комбат вышел на свет. Стоявшие военнослужащие оцепенели, настолько неожиданным было появление командира части. Сержант Мальков попытался выдавить из себя что-то вроде доклада. Комбат резко прервал его.
— Отставить, сержант. Дежурного ко мне!
Мальков моментально удалился. Трое солдат поспешно стали застегивать гимнастерки, поправлять головные уборы. Комбат молча наблюдал за ними.
— Ну, так что, рядовой Хапаев, где же вы меня видели?
— Виноват, товарищ майор, — обескуражено промямлил Хапай.
— Где вы меня видели, повторите? – вновь прогремел комбат.
— Виноват, товарищ майор, – повторил Хапай.
— Я не спрашиваю о вашей виновности.
Наступило молчание, которое продлилось несколько секунд.
— Если ты мужчина, отвечай на прямой вопрос, — уже совсем тихо произнес Лушин. Он специально использовал этот прием. Он знал, что в среде военнослужащих срочной службы его части не было лучшей похвалы, как слово «мужчина». Как и не было обидней и позорней высказывания «ты не мужчина».
Командир был уверен, что Хапаев, известный своей необузданной натурой, ревниво относившийся к любым попыткам умалить его авторитет, не выдержит при посторонних такого обращения к себе.
— Что вы хотите от меня услышать? — уже дерзко спросил Хапай.
— Я дважды тебя спросил, ты что, плохо слышишь? — пробасил комбат.
— Я не понимаю о чем вы? – привычным нагловатым тоном ответил рядовой.
В этот момент к ним подбежал дежурный по части капитан Насонов.
Комбат обратился к Насонову, кивнув в сторону нарушителей:
— Капитан, этих бойцов проверить на предмет употребления спиртных напитков и через десять минут доложить мне о результатах.
Не говоря больше ни слова, он повернулся и быстрым шагом отправился на построение. Через пять минут капитан Насонов перед строем доложил комбату о том, что рядовые Хапаев, Дороженко и Багиров уличены в употреблении спиртных напитков. Командир тут же, перед строем, объявил им семь суток ареста на гауптвахте, после чего прозвучала долгожданная команда «Разойдись».
Примерно через час комбат приехал на гарнизонную гауптвахту, в руках у него была большая спортивная сумка. Выслушав доклад дежурного прапорщика Андреева, бегло проверив караульное помещение, командир вышел во двор, куда приказал привести арестованного Хапаева.
Через минуту Хапаев стоял перед майором Лушиным. Командир жестом дал понять, чтобы все удалились. Дверь в караулку закрылась, но прапорщик тут же припал к дверному глазку, а его помощник, сержант Алиев к замочной скважине.
Внутренний дворик гауптвахты представлял из себя замкнутое пространство, шесть на шесть метров, огороженное со всех сторон высоким бетонным забором. Сверху над этой площадкой от стены к стене, на высоте трех метров были натянуты проволока, веревки и лески, по которым извилистой змейкой раскинулась виноградная лоза. В летний период, когда листья винограда распускались, образуя живую зеленую крышу, дворик превращался в беседку. В ней скрывался от летнего зноя дежурный наряд гауптвахты.
А по вечерам выводящие собирались за столиком, играли в популярные в этих краях нарды, гоняли чаи и делились впечатлениями о ратных подвигах.
И сейчас, в декабре, в пустом дворике было также тихо и уютно. Вездесущий зимний ветер с Каспия сюда не проникал. Луч света от прожектора был направлен точно в центр площадки. Свет, отражаясь от бетонного пола, растекался по углам, создавая особую атмосферу, напоминающую то ли арену цирка, то ли боксерский ринг.
— Ну что, Хапаев, продолжим наш разговор?
— Товарищ майор, я хотел извиниться. – начал несмело Хапай.
— За что?
— За свой язык, виноват, простите…
— Нет, Хапаев, так не пойдет, за всё надо отвечать по полной программе.
— Так что ж вы от меня ещё хотите? – с возникающим вновь раздражением, спросил Хапай.
— Хочу выполнить твою просьбу.
— Какую? – Хапай, застыл в недоумении.
— Ты же хотел поговорить со мной на равных, по-мужски? Так вот, я даю тебе этот шанс.
Комбат открыл молнию своей спортивной сумки и вынул боксерские перчатки.
— Облачайся, – уже совершенно спокойным голосом сказал Лушин и бросил перчатки Хапаеву. Тот поймал перчатки, помял их с любопытством
бывалого спортсмена, но надевать не спешил. Тем временем комбат снял с себя китель, достал из сумки свитер, одел его, а затем принялся натягивать
перчатки. Увидев, что Хапаев стоит в нерешительности, с улыбкой кивнул ему и произнес:
— Забудь, что я твой командир, забудь, что ты подчиненный, сейчас перед тобой соперник, с которым ты давно хотел сразиться, встречи с которым ты ждал и вот, наконец, тебе представилась возможность свести с ним счеты. -
Глаза Хапая сверкнули азартным огнем, по лицу стала расползаться злорадная улыбка, но он по-прежнему медлил.
— Ну что же ты стоишь, как вкопанный? – с удивлением спросил Лушин. — Ты же лучший гарнизонный боец, или ты герой только с тем, кто не может дать сдачи? — Голос командира вновь стал приобретать металлические нотки. — Надевай перчатки!
— А вы даете гарантии, что не примените потом свою власть?-
— Даю!
— При любом исходе боя?
— При любом!
— По каким правилам будем драться?
— На твоё усмотрение.
— Тогда бьемся до тех пор, пока один не скажет «стоп», если в силах будет сказать.
— Идет.
— Ну что ж, тогда понеслась…
Хапаев привычным порывистым движением надел свои перчатки, сделал несколько выпадов вперед, в стороны и крикнул комбату:
— Я готов!
Соперники стали в стойки и сразу начали бой.
Хапай всегда был чрезвычайно прямолинеен, напорист и агрессивен, и по жизни, и по характеру, и во взаимоотношениях с сослуживцами, но в спаррингах, на ринге, будто преображался.
Тут он становился изобретательным, коварным бойцом. В момент схватки к нему приходило особое чувство, позволяющее угадывать замысел противника, опережать его на доли секунды, навязывать неудобный стиль боя и в итоге, выходить победителем.
Все тренеры, которые занимались с ним, единодушно отмечали, что Хапаев имеет настоящий дар бойца, и если бы ему ещё немного самодисциплины и целеустремленности, то можно было бы со временем вырастить из него чемпиона. За два года службы он приобрел еще к тому же опыт уличного бойца. С самых первых дней службы ему приходилось выяснять отношения с помощью кулаков со старослужащими, требования которых, по его мнению, ущемляли его личное достоинство. И хотя силы были не равны и в итоге всё заканчивалось групповым избиением, он по-прежнему не давал никому спуску и вновь при случае ввязывался в драку.
Один-на-один с ним никто выстоять не мог. А постоянные групповые экзекуции слишком дорого обходились дедам.
Вскоре его перестали трогать, кто-то дал ему кличку «сумасшедший хохол», на этом всё и закончилось. Когда учившие молодого солдата уму-разуму солдаты уволились в запас, Хапая стали обходить стороной оставшиеся в части старослужащие.
Сейчас, продолжая вести бой, Хапай понимал, что сегодняшний соперник слишком серьезен и опасен, поэтому, предельно собравшись, он призвал всё своё умение и навыки и решил не спешить. Лушин тоже не спешил, двигаясь довольно быстро, пританцовывая вокруг Хапая, он изредка делал легкие, неглубокие выпады и сразу закрывался.
Хапай встречал эти короткие выпады, угадывал их направления и пытался найти слабое место в обороне противника, но пока не находил его. Лушин спокойно и своевременно парировал ответные удары Хапая и тут же отвечал встречными ударами. Прошла минута разведки боем, после чего Лушин стал наращивать темп.
Он перешел на ударные комбинации из связки двух- трех ударов. Это сразу обострило ситуацию. Хапай почувствовал, что его соперник в прекрасной спортивной форме, и понимал , что темп, который продолжал навязывать ему Лушин, долго выдержать он не сможет. Разница в возрасте у них была приличная, и по всем существующим показателям, он, более молодой боец, должен был иметь преимущество в скорости, но отсутствие постоянных систематических тренировок, курение и алкоголь свели на нет это
преимущество. Нужно было рисковать. Нужно было вводить свой главный козырь, применяемый им в ближнем бою. Нужен был один, только один апперкот, удар снизу вверх в подбородок комбата. И он уже несколько раз подбирался к командиру и, казалось бы, вот сейчас ударит. Но в последний момент Лушин вновь увеличивал расстояние, переходил на дальний бой и его подбородок опять становился неуязвимым.
— Это всё, на что ты способен? – совершенно спокойно спросил комбат, как-будто и не было трех минут напряженных, беспрерывных обменов ударами.
Хапай не стал ничего отвечать, вернее, уже не мог. Его легкие работали как надорванные меха, он последними усилиями старался удержать дыхание. Его удары становились редкими, но продолжали оставаться резкими и опасными. А Лушин по-прежнему держал соперника на расстоянии, будто играл с ним. Имея подавляющее преимущество, он не спешил поставить точку в этом бою.
Осыпая Хапая ударами по корпусу, он кружил вокруг соперника и не давал ему возможности для ответной атаки. Хапай стал задыхаться, ноги сделались ватными, предательская дрожь овладела всем телом, руки, наоборот, налились свинцом и уже больше не слушались его. Он держался на одной воле, но хорошо понимал, что если всё так и будет продолжаться, то совсем скоро силы окончательно оставят его, и он рухнет сам по себе.
Это, безусловно, понимал и Лушин, но, видимо, его данный исход не устраивал. Поэтому он резко сбавил темп, ослабил атаку и совершенно открылся. Хапай интуитивно почувствовал, что комбат специально ослабил натиск и сейчас выманивает его на себя для последнего удара. Ему до слез было обидно, что вот так бесславно заканчивается этот поединок. Он, гроза всего гарнизона, был совершенно беспомощен перед своим противником.
Но больше всего его доставала мысль о том, что эту схватку видит сейчас весь наряд гауптвахты. И завтра гарнизон узнает о его позоре. А он так надеялся на возможность отыграться за все свои унижения, которые два года пришлось переносить лично от Лушина. Он так мечтал впечатать свой пудовый кулак в ненавистный подбородок комбата.
Сейчас как опытный боксер Хапай знал, что шансов у него нет, но как уличный боец надеялся на последний коварный ход. Он не зря до начала боя выклянчил возможность вести его без правил. Никто его не сможет упрекнуть за это, никто не посмеет. Тень зловещей улыбки вновь пробежала по его лицу.
Когда очередной, далеко не самый сильный выпад Лушина в корпус достиг цели, Хапай, вдруг завертелся волчком и заорал во всю мощь, которая оставалась в его легких. Он припал на колено, продолжая вопль. Всё произошло так внезапно, что Лушин на мгновение опешил. Затем он опустил
руки и нерешительно стал приближаться к противнику. Хапай, опираясь на колено и сбросив перчатки, громко стонал и корчился от боли.
Лушин стал склоняться к Хапаю, как вдруг тот неожиданно и очень резко оттолкнулся согнутой ногой от земли и выбросил вперед правую руку, оказавшуюся без перчатки, вложив в этот удар остаток своих сил.
Дальше никто ничего не понял. Как рассказывали потом зрители этого поединка, они видели последний рывок Хапая, видели идущего ему навстречу комбата. Но не уловили, каким образом тело Хапая, не коснувшись командира, вдруг содрогнулось от чудовищного удара и, отлетев метра на три, плюхнулось на пол и застыло. Создалось такое впечатление, что Хапай натолкнулся в своем полете на бетонную стену или двигающийся бульдозер, который и отбросил его.
Лушин склонился над поверженным, что-то потрогал, что-то пощупал и, удовлетворившись осмотром, громко позвал прапорщика.
Через две минуты Хапай пришел в сознание. Увидев, что он уже адекватен и правильно отвечает на вопросы, комбат окончательно успокоился. Затем распорядился, чтобы арестованного перевели в одиночную камеру, выдали матрац и постельное белье, а утром сопроводили в санчасть. После этого комбат удалился, ничего никому не объясняя.
Сейчас, лежа в темной каптерке и вспоминая подробный рассказ очевидца этой истории, выводного гауптвахты рядового Аветисяна, Мартынов невольно поежился от миновавших его негативных последствий дерзкого разговора с комбатом. Полежав еще несколько минут, он смутно почувствовал, что мысли стали сбиваться, путаться и он постепенно погрузился в сон.

Глава Ш

Утром, после завтрака, все участники ВИА собрались в солдатском клубе. Для начала включили аппаратуру и сыграли несколько своих любимых хитов. Это удалось с трудом. Сказался длительный простой. Но решили продолжить, уж очень соскучились по музыке. Через сорок минут, разогревшись, почувствовав кураж, прибавили звука и как следует оторвались на исполнении популярной в то время песне В. Кузьмина «Мячик». На перекур ушли в приподнятом настроении.
— Порох в пороховницах ещё есть, правда, немного подмокший, – сказал Мартынов.
— Подсушим, — весело отозвался Паршегуба. — Еще часочка четыре погоняем и порядок.
— Конечно, подсушим, — присоединился бас-гитарист Мельник. – Шутка ли, такой большой простой был, я уже от своей бандуры отвыкать начал.
— Да и голос совсем не слушается, – пожаловался вокалист Русаков. – Долгие перерывы в любом деле не полезны.
— Теперь о главном, – произнес Мартынов серьезным тоном. – Вы знаете, что у нас очень мало времени для составления программы, поэтому нужно прямо сейчас разрабатывать репертуар. Для начала выбираем песни, которые будем исполнять перед комиссией.
После долгих обсуждений и дебатов было решено взять три известные песни военных лет, три современные патриотические песни и ещё три песни собственного сочинения. Но, определяя, какие именно собственные песни нужно включить в репертуар, мнения разделились. Дело в том, что из десятка так называемых своих песен, исполняемых ансамблем, семь были
на избитую солдатскую тему: о неразделенной любви, выяснении отношений
с оставшейся на гражданке подругой, и мечтах о будущей жизни после армии.
Из оставшихся трех одна была походной строевой, а две других, скорее, дружескими шаржами, доброй пародией на сослуживцев. Автором песен был Сергей Мартынов. В обсуждении репертуара принял участие весь коллектив. Мартынов никому не навязывал своего мнения. Поэтому дискуссия затянулась. Одни считали, что включать в репертуар свои песни не стоит, поскольку неизвестна позиция комиссии.
Другие настаивали на обязательном включении в репертуар собственных сочинений. Это как раз и являлось серьезным козырем ансамбля и давало возможность не только хорошо выступить, но и пройти в другой тур
конкурса. Особенно горячился Иван Голубка.
— Да вы прикиньте, солдатский ансамбль и вдруг свои песни, своя музыка и стихи. У проверяющих уже опухли уши от шаблонного исполнения одних и тех же песен. А тут — новенькое и своё. Уверен, что мы тут же выйдем во второй тур и поедем в Тбилиси на фестиваль.
— Размечтался, — возразил Русаков. – Скорее всего наоборот, скажут, что не положено, не согласовано, кто разрешил?
— Что значит, не положено? — вступил в спор барабанщик Ермаков, — мы же сначала должны показать программу комсоргу, замполиту, может быть, даже комбату, а затем уже комиссии. Если наши командиры программу утвердят, то с них и спрос.
— Я вот что думаю, — спокойно и размеренно произнес Повторов. — Если тексты песен будут соответствовать теме, то не важно, кто их автор. Мы же не будем объявлять перед каждым номером, чьё произведение исполняем. А после концерта всё будет зависеть от произведенного впечатления. Тогда, может быть, наоборот, наше авторство будет весьма уместным.
— Да, но где нам взять соответствующие теме п-п — песни? – немного заикаясь спросил Паршегуба и посмотрел на Мартынова.
— Как где? — удивился Мельник. — Источник у нас один. — Он, тоже улыбаясь, посмотрел на Мартынова.
— Дерзай Серега, – похлопав по плечу Мартынова произнес Повторов. — Ты наша единственная надежда, ты всё заварил, тебе и карты в руки.
— Ребята, – смущенно промямлил Мартынов, — спасибо за доверие, но слишком мало времени, я могу не успеть, это не так просто сочинить две песни, да еще на такую серьезную тему, как Победа.
— Сможешь, — почти одновременно выкрикнули пять глоток.
— Да когда же? – возразил Мартынов. — Нам еще надо отработать намеченный материал.
— А после отбоя, – усмехнулся Повторов,- всё равно тебе по ночам в клубе не спится, вот и сочиняй. — И он подмигнул Мартынову.
— Ладно, — сдался руководитель ансамбля, попробую. — А сейчас давайте начнем репетировать песню «Журавли» Расула Гамзатова, определимся с гармонией и тональностью.
Музыканты взяли свои инструменты, Русаков и Голубка стали листать книгу «Песни военных лет», пытаясь отыскать нужное произведение.
Незаметно настало время отбоя, первый день репетиции подходил к концу. По традиции все вышли из клуба, сели на лавочку перекурить и подвести итоги. А подводить особенно было нечего. Несмотря на кажущуюся легкость в исполнении известных песен «Журавли» и «Смуглянка», они застряли именно на них. Не помогала ни простота гармонии, ни известная и сложившаяся манера их звучания. Что-то не срасталось. Они вновь и вновь играли эти песни и каждый раз оставались недовольными. Всем было ясно, что до хорошего звучания еще далеко.
После ужина настрой на работу совсем пропал. Играли кто в лес, кто по дрова. Не на высоте был и вокалист Русаков. Он путался с текстом и, что самое удивительное, часто пролетал мимо нот. К концу репетиции все серьезно устали. До отбоя было ещё два часа, а желание продолжать репетицию окончательно пропало. На очередном перекуре об этом высказались практически все.
— Непонятно, в чем дело? — удивился барабанщик Ермаков. — В карауле безвылазно находился три недели, всё опостылело. Вчера, вырвавшись на свободу, был просто счастлив. А сегодня, к концу дня, вдоволь настучавшись на барабане, уже и не особенно рад нашим занятиям, а впереди ещё неделя репетиций, да ещё концерт.
— И у меня такое же ощущение, — поддержал его Русаков. — Вроде как попользовался в своё удовольствие, отвел душу и хватит.
— Ты хочешь сказать, попользовался как женщиной? – усмехнулся Голубка.
— Можно и так сказать, — буркнул Русаков. — Главное, что больше нет особого желания продолжать.
— Эх ты, рок-музыкант, — не унимался Голубка. — Называл себя «бывалым солистом», а занемог после первого акта.
Раздался дружный хохот, который несколько разрядил обстановку.
— Я думаю, дело в том, — начал Мартынов, — что сейчас перед нами стоит действительно серьезная, задача, что-то вроде марш-броска с полной выкладкой. Поэтому нужно собрать все силы, подключить все резервы и пахать, тогда непременно будет успех.
— Вспомните, – продолжил он. — Разве мы работали по-настоящему на сцене? Пусть каждый честно задаст себе такой вопрос. Ответ получается один, если предельно честно. Конечно, нет. Все наши предыдущие репетиции, выступления, концерты, всё баловство, самодеятельность.
— На гражданке мой руководитель ансамбля рассказывал, как ему довелось однажды побывать на репетиции « Песняров.» Так вот, в течение шести часов они пытались сыграть и спеть всего лишь один куплет новой песни. Прикиньте – шесть часов один куплет. И больше не трогали ничего. Наш руководитель пришел с этой репетиции разочарованным. Ещё бы, хотел увидеть разные коронные штучки, которые выдают Песняры, а был вынужден слушать одну и ту же музыкальную фразу, шесть часов.
Но зато он сказал свою любимую поговорку: «Я видел, как работают настоящие профессионалы».
После этого мы долго и безропотно выносили его выходки и требования, по сто раз играть и переигрывать все заново. Вот и нам сейчас надо попробовать быть профессионалами.
Мартынов закончил. Наступило молчание. Но на этот раз глаза ребят посветлели, тягостное состояние отпустило.
— Ну что, — прервал молчание Ермаков. — Всё правильно, всё ясно, Предлагаю на сегодня закончить, как-никак только первый день, а он, как и блин, всегда комом.
— Не возражаю, — сказал Мартынов, — ступайте в роты, постарайтесь выспаться, а мы с Шуриком ещё подумаем, что да как.
Пожав на прощание руки, основной состав ансамбля двинул в сторону казармы, а Мартынов с Повторовым вернулись в клуб.
Неторопливо попив чайку с карамельками, ребята ненадолго разошлись. Повторов пошел в радиорубку подготовить материал к утреннему выпуску радионовостей, выходивших каждую среду, а Мартынов решил заняться творчеством. Он сел за старое пианино, стоявшее в углу сцены, и попытался извлечь из него что-то, похожее на мелодию.
Порядком расстроенное фоно начало издавать резонансные звуки, похожие на скрип старой амбарной двери. Никакой мелодии при таком надругательстве над инструментом, конечно, не зародилось.
Мартынов закрыл крышку пианино, взял ручку и тетрадь, лежавшую рядом на стуле, и попробовал сосредоточиться в поисках рифмы. Но и здесь, посидев минут десять, нервно покусывая край авторучки, тоже совершенно ничего не извлек. Тогда он заглавными буквами написал на чистом листе первые две строчки — ДЕНЬ ПОБЕДЫ, но закончить эту фразу у него не получалось. В сознании упорно вертелась и просилась на бумагу известная всем строчка из песни Д. Тухманова – Как он был от нас далек… И все, тупик, никаких других вариантов.
Да что же это такое? мелькнула в голове параллельная мысль, пора заканчивать. Он резко встал, подошел к своей электрогитаре, взял ее в руки, но, подержав немного, положил на место, так и не включив.
— Видимо, действительно на сегодня достаточно, – сказал вслух Мартынов.
Его голос глухо разнесся по пустому залу клуба.
— Ты чего там бурчишь? — крикнул откуда-то из темноты Повторов. — Опять с приведениями разговариваешь?
Через мгновение он запрыгнул на сцену и, широко улыбаясь, подошел к Мартынову.
— Пойдем спать Шурик, — устало произнес Мартынов, — я как выжитый лимон, ничего уже не соображаю.
— Пойдем, — согласился Повторов. — Завтра, придется вставать на полчаса раньше, подготовить радиоузел к работе. Только что звонил мой начальник клуба Рассоха, сказал, что на утреннюю политинформацию придет замполит и комсорг. Нужно быть готовыми. Раньше ляжем, раньше встанем.
— Это точно.
Друзья пошли в каптерку и улеглись по своим койкам. А еще минут через пять, после того как был выключен свет, вновь раздался раскатистый храп Повторова.
— Вот бы так пел, как храпишь, – недовольно пробурчал Мартынов и слегка ткнул приятеля в бок. Повторов на некоторое время перешел на другой тон, однако вскоре вновь взял прежние ноты.
Мартынов накрывался с головой одеялом, затыкал уши, ещё несколько раз толкал Повторова, – всё было напрасно.
— Надо будет завтра пойти ночевать в роту, — подумал он. -Так и до нервного срыва недалеко.
Он перестал дергаться, открыл глаза и попытался успокоиться, повторяя про себя фразы из прочитанной недавно брошюры об аутотренинге. Модная тема в те времена.
– Я спокоен, я спокоен, я совершенно спокоен…
Сколько раз он повторил эту фразу, неизвестно, только в какой-то момент мысли его постепенно пришли в упорядоченное состояние, он перестал обращать внимание на храп и тихая убаюкивающая волна действительно накрыла его. Но это был не сон, а скорее, наоборот, светлое и чистое мышление.


   Сергей вдруг   вспомнил  последнюю репетицию на гражданке, и всё, что последовало за ней.
 
В полдень он посетил Октябрьский районный военкомат Саратова и получив повестку в армию. Ближе к вечеру купил две бутылки водки и вечером пошел в заводской клуб, где в свободное от учебы время играл в вокально-инструментальном ансамбле.

На репетициях выпивать было не принято. Разрешалось в редких случаях по чуть-чуть, только после репетиции. Сегодня выпадал  исключительный случай. Перед началом репетиции Мартынов поведал о своих новостях и вытащил из сумки бутылку. Участники коллектива стали поздравлять Мартынова. Он был самым младшим музыкантом в ансамбле и единственным, кто не служил.

В те годы служба в армии была естественным делом для здорового  молодого человека.Кто армию не прошел, в мужском коллективе считался не совсем полноценным.
— Ну вот, и ты дождался своего часа, — серьезно сказал руководитель ансамбля Александр Зарипов и, окинув взглядом пятерых участников коллектива, произнес:
- Сегодня репетиция отменяется, устраиваем маленькие проводы  призывнику.

Грянуло дружное «Ура». Быстро сдвинули столы, накрыта скатерть, появились стаканы, бутылка лимонада, дежурные бутерброды. Первый тост говорил Зарипов:

— Сергей, считаю нужным еще раз сказать, подошла твоя очередь выполнить свой гражданский долг. Это здорово. Вообще, ты знаешь, Армия — это очень круто, я не шучу.
Чем дальше от нее отходишь, тем острее начинаешь понимать, что может быть главное в жизни довелось испытать именно там. Много в ней намешано, и хорошего, и плохого.

Вроде колоды карт, все масти присутствуют, от шестерки до туза. Всех там встретишь. Главное, чтобы оставаться при любых обстоятельствах человеком, насколько возможно, понимаешь? Армия сразу покажет, кто ты есть на самом деле, на что способен. Два года – серьезный срок. Хочу, чтобы время это пошло тебе на пользу, чтобы  вернулся здоровым, возмужавшим, короче, настоящим мужиком – за что и выпьем.

Громко чокнувшись, все осушили  стаканы. Пока закусывали, руководитель, похлопав по плечу призывника, продолжил:
— Даю тебе первый бесплатный совет, на призывном пункте, или по пути в часть, при любой возможности заявляй о себе как о профессиональном музыканте, не тушуйся,  понял?

— Да как же я скажу, что профессионал? Ты же сам не бросаешься такими словами и другим не позволяешь.

— Ничего,  мне многому удалось тебя научить за год. На солдатском уровне ты серьёзный  гитарист и вокалист. К тому же, в активе имеешь собственные сочинения, этого для армейского музыканта достаточно.

Скажу более, если даже будут собирать духовой оркестр, танцевальный коллектив и тому подобное, смело говори, что ты и там специалист. Потом, если повезет попасть в  солдатский клуб или дом офицеров, будет  поздно разбираться, можешь ты играть на скрипке или нет, назад всё равно не сошлют, останешься при музыкальной команде.

—За это давайте выпьем по второй –  добавил барабанщик Антон. Возражать никто не стал.  Насколько верными оказались слова наставника, Сергей смог убедиться уже через двое суток.


Когда он прибыл на областной призывной пункт, в городе сильно похолодало.
На дворе стоял конец октября, природа нижнего Поволжья ещё не ожидала приближения зимы. Внезапное похолодание застало всех врасплох. Однако, армейцы, съехавшиеся сюда  со всей страны за новобранцами,  были уже облачены в зимнюю форму одежды, и по этой причине не испытывали каких-либо неудобств.

Как только призывная группа, в которой находился Сергей, оказалась на месте, началось формирование команд. Мартынову повезло, поскольку не пришлось долго ждать. Другие находились здесь по четыре дня. Выходить за территорию пункта запрещалось. Кормили два раза в сутки сухим пайком.

Спали в спортзале. Строгий контроль. Однако, новобранцам непостижимым образом удавалось доставать спиртное, да ещё в количестве, позволявшем находиться в постоянной степени опьянения.

Принимаемые командирами контрмеры эффекта не достигали. С вечера до полуночи  призывной пункт походил на пчелиный улей, который гудел и грозился вылететь на волю. Трудно было удержать в повиновении несколько сотен здоровых парней, ещё и нетрезвых.

Ситуация спасали две роты охраны внутренних войск. Бойцы этих подразделений  дело своё знали. Они без церемоний, прибегая к помощи немецких овчарок, быстро гасили  любое волнение и недовольство  призывников.

К вечеру всех вывели на большой плац, продуваемый холодным ветром. По южной стороне плаца построились призывники, а напротив расположились представители  родов войск, которых называли емким словом «покупатели»

Офицер областного военкомата выкрикивал фамилию призывника и номер команды. Призывник выходил из строя и бежал к группе военных, которая держала табличку с номером. Всего команд было четырнадцать.Различались они по форме одежды и по цвету погон.

Некоторые войска в представлении не нуждались и пользовались уважением   призывного сообщества. Таковыми являлась десантура, морские пехотинцы, пограничники. Другие, наоборот, вызывали неодобрительный гул. Это относилось к ВМФ, поскольку служба здесь длилась три года и Внутренним войскам, по бытующей информации занимавшихся охраной зон.

Когда прозвучала фамилия Мартынов и названа команда восемь, Сергей побежал в  сторону военных, стоявших на плацу крайними справа. Это была единственная группа военных, облаченная в летнюю форму одежды. Как только  призывники разошлись по своим командам, к ним обратились с напутственными словами военком, представитель обкома партии, и ветеран Великой Отечественной войны.

Затем началось общение со своими «офицерами-покупателями».  Команду, в которую попал Сергей, возглавлял чернявый капитан. На плечах его плаща были синие погоны, но разгадать эмблему рода войск, никак не удавалось. Капитан с легким акцентом и присущей южному человеку бравадой обратился к призывникам:

— Ну что, будущие бойцы, хочу вас поздравить. Вам посчастливилось попасть в доблестные войска ВВС, короче, Военно-Воздушные Силы. Служить будете в Азербайджане. Там нет  холода, какой сегодня здесь, в Саратове. Сейчас проведем перекличку, потом в автобусы и на вокзал. Там посадка в эшелон и прямиком, без пересадок следуем в Баку.

Далее чернявый рассказал, что зовут его капитан Мамедов, что он является их командиром и несет за призывников  полную ответственность. Его задача — доставить всех в пункт назначения в полной сохранности. Тут же он представил трех помощников, сержантов срочной службы, и провел короткий инструктаж.

После переклички команда, состоящая из семидесяти человек, проследовала в автобусы. Через полчаса колонна подъехала к железнодорожному вокзалу. Сразу началась посадка в эшелон.

Перед тем как пройти в вагон, каждый призывник называл фамилию. Два сержанта, стоящие у дверей вагона, делали пометки в списках и давали команду — вперед. Эта процедура замедлила посадку и вскоре перед вагоном образовалась  толчея. Сергей, ожидая своей очереди, с любопытством поглядывал по сторонам.

Неожиданно пришло  осознание, что сейчас открывается совершенно новая страница в его жизни, что именно здесь, на вечернем перроне Саратовского вокзала, он  расстается с беспечной студенческой юностью. А впереди его ждет что-то большое, неведомое, таинственное.

Смутная тревога и грусть овладели его существом. Он не испытывал подобного ни при получении повестки, ни  при расставании с родными и друзьями. Всё происходящее с ним до этого момента не воспринималось всерьез. Казалось, что длится какая-то забавная игра, которая должна закончиться, после чего всё будет как прежде.

Сейчас, медленно продвигаясь к открытым дверям вагона, напоминавшим черную пасть чудовища, он понял серьезность происходящего.
Стало  не по себе, дыхание участилось, в горле словно ком застрял, на глазах появились предательские слезы, от которых почему-то не хотелось избавиться.

До  слуха его донеслись звуки гитары. Они раздавались на перроне, со стороны головных вагонов. Сергей вышел из оцепенения и попытался  разглядеть, что там происходит. Но было  темно, вокзальные часы показывали 20.05, перрон плотно заполнился народом и поэтому рассмотреть что-либо дальше десяти метров было невозможно.

Вскоре он вновь услышал обрывки гитарной мелодии, а затем свист и хохот десяток глоток. Больше ничего понять не удалось. Подошла его очередь, и он оказался в вагоне эшелона.


Довольно быстро сержанты распределили новобранцев по местам, сделали  перекличку и доложили об итогах капитану. Мамедов сам назначил старших по купе из числа призывников. В каждом купе плацкартного вагона располагалось по девять человек. Сергею досталась верхняя боковая полка.

В обычных условиях, на гражданке, полка предназначалась для перевозки багажа.  Теперь же приходилось привыкать к иной форме существования – армейской, и Мартынов это понимал.

Спустя час после посадки, когда завершились бесконечные переклички, наставления и инструктажи сержантов, поезд мягко тронулся и медленно стал покидать вокзал. Особых эмоций никто не проявил. Видимо сказалась накопленная за день усталость.

Сержанты  раздали сухие пайки. Ребята, у которых ещё оставались домашние съестные припасы, выложили их на общий стол. Начался первый совместный ужин. За трапезой стали знакомиться, рассказывая, кто и откуда призывался. В основном это были жители районных городов и поселков Саратовской области.

Лишь три призывника, включая Мартынова, жили в самом  Саратове.
Все они призывались в армию из различных вузов города. Михаил Авдеев, назначенный старшим по купе, был студентом второго курса Сельскохозяйственного института, Александр Повторов являлся студентом второго курса Политехнического института, ну а Сергей учился на втором курсе Юридического института.

Между студентами сразу установилась особая  атмосфера. Впрочем, непринужденной и доверительной она была среди всех, но студенчество и здесь оказалось на высоте.

Когда незатейливый ужин подходил к концу, в купе вошли два сержанта. Один из них, по фамилии Бразгаускас, неожиданно произнес:
— Есть деловое предложение. Если желаете  отметить  армейское знакомство и выпить по этому поводу, то нужно скинуться. У проводников есть водка. Бутылка по пятнадцать рублей.

— Сколько? — спросил Повторов.
— Сколько, сколько? – почти одновременно возмутились остальные.
— Тихо, отставить, — с грозным шипением произнес второй сержант, по фамилии Шелепин. – Ещё раз повторяю, это уже не гражданка, здесь другие мерки. В пути нам придется болтаться трое суток. По прибытию в часть, деньги вам длительное время не потребуются. Поэтому желательно избавиться от них сейчас.
Потом будет меньше хлопот.

— Конечно, по пятнадцать рублей за бутылку дорого, — подхватил напарника сержант Бразгаускас. – Нам самим не нравится. Но такие цены у  проводников.
Мы  не причем. Короче, решайте, вам дается три минуты на раздумье. На обратном пути заглянем.—   Сержанты, удалились.

Призывники начали бурно обсуждать  предложение.  В  мире, который они оставили, бутылка водки стоила пять рублей тридцать копеек. Иногда  приходилось и доплачивать рубль или два, если возникала необходимость достать водку в неурочное время. Но чтобы за бутылку платить тройную цену.  Делать подобное  никому не доводилось.

Вскоре единодушно  пришли к выводу, что деньги, которые имелись при себе у каждого, действительно желательно потратить, поскольку распоряжаться ими в незнакомой армейской обстановке будет затруднительно, а порой и опасно. Лишний повод нажить  неприятности.

Сбросились по шесть рублей с носа, набралось, таким образом, 60 рублей, короче, на четыре бутылки. Пришли сержанты, взяли деньги и опять удалились.
Минут через десять сержанты вернулись с водкой, которую выдали Авдееву. Уходя,  дали совет подальше спрятать её.

— Достанете примерно через полчаса, не раньше, – сказал сержант Бразгаускас.
— Возможно, будет офицерский шмон – добавил сержант Шелепин, —  ложитесь по своим местам и ждите. Когда всё закончится, дадим знать.

Сержанты продолжили обход по другим купе, разъясняя обстановку, а команда, в которой находился Сергей, стала прятать спиртное. Кто-то предложил засунуть бутылки в нишу светильника над третьей полкой купе. Перочинным ножом открутили несколько винтиков, сняли светильник и в нишу под потолком затолкали бутылки. Светильник закрепили и легли по своим местам.

Ждать пришлось недолго. Через минут пятнадцать в вагоне появилась офицерская делегация из шести человек. Возглавлял её высокий и худой майор- танкист.
Он звонким  голосом объявил о выдаче спиртного. Обещал к добровольцам не применять никаких мер взыскания и, наоборот, тем, у кого водка будет обнаружена, сулил серьезные неприятности.

Добровольцев в вагоне не нашлось, и офицеры приступили к обыску. Проверялось всё, вещмешки призывников,  одежда,  спальные места. Вскоре в различных купе  начал раздаваться звон бутылок, извлекаемых из тайников, посыпались шутки, легкий ропот и гул недовольства.

В купе, где ехал Сергей, офицерские поиски успехом не увенчались. Майор заставил дыхнуть Авдеева и, не уловив  запаха,  погрозил ему пальцем, после чего поиски продолжились у соседей.
Наконец, офицеры закончили  работу, и с хорошим уловом покинули вагон.

Тут же появились сержанты и дали понять, что можно приступать, но быть предельно аккуратными и в случае ЧП сообщать обо всем в соседний вагон, куда они быстро удалились.

Ребята вытащили из тайника спрятанные бутылки, достали закуску и, не теряя времени, стали разливать водку по  кружкам и стаканам. Время было ограниченно, поэтому дозы выходили весьма приличными.

От выпивки не отказался никто. Каждому хотелось показать себя бывалым человеком.  Уже через полчаса за столом купе сидели  пьяные молодые люди, глаза которых счастливо светились. Громкость разговора достигла максимума, посыпались истории, анекдоты с картинками, улыбки и смех.

Многим захотелось покурить, но поскольку курение разрешалось в тамбуре вагона,  при нахождении в нем не более трех человек, приходилось занимать очередь.
 

По мере продолжения возлияний порядок очереди был нарушен, в тамбур набивалось уже по десять человек, а вот в туалет действительно появилась настоящая очередь, зато строгая и четко контролируемая.

Некоторые молодые организмы еще не испытывали столь сильных потрясений со стороны «зеленого змия» и  не выдерживали. Едва они достигали туалета, как зелье, влитое в серьезном количестве, тут же покидало их утробы, под  смех и улюлюканье более опытных товарищей.

Сергей и сам сильно опьянел от двух стаканов, а когда решил выйти покурить в тамбур, то, соблюдая очередь, добрался до него минут через двадцать. Однако, увидев нечто ужасное, решил вернуться в купе, переждать ажиотаж и покурить  ночью, когда все уснут.

В купе уже  убрали стол и расстелили пару газет. Все ребята, кроме старшего по купе Авдеева и Повторова, спали в различных позах на своих полках.
Увидев  Сергея, Авдеев показал Мартынову горлышко початой бутылки водки, непонятно откуда взявшейся, и тихо спросил:

— Будешь?- Получив от Сергея отрицательный ответ, старший произнес: Понял, — и  убрал бутылку.
— Тогда предлагаю ложиться спать, – обратился Авдеев уже  к Повторову.
- Чем раньше ляжем, тем лучше. В нашем купе  всё прошло нормально, ни разборок, ни грязи, не то, что в первом. Там некоторые отключились прямо за столом.

Их так и накрыли сержанты. Хотя, — улыбнулся Авдеев, — сержанты сами едва стояли на ногах.  Вон  сержант Шелепин валяется в отрубе, на своей полке.
А где другие сержанты, так это совсем неизвестно, к нам, во всяком случае, уже никто не заглядывал больше часа.

— А из офицеров кто заходил? – скорее по инерции, чем из любопытства спросил Сергей.
— Этих вообще не было в вагоне с момента окончания обыска, — неожиданно ответил Повторов.
— Понятно, — пробубнил Сергей, — ну что же, спать, так спать, спокойной ночи.

Сергей, несмотря на выпитое, довольно легко взгромоздился на самую верхнюю боковую полку, на которой была расстелена его телогрейка, а в головах располагался рюкзак, положил по привычке ладони под голову и, закрыв глаза, моментально уснул.

Проснулся он от сильных толчков в плечо. В первые секунды  не мог понять, где он находится, почему так болит голова, но через минуту всё вспомнил.

Вспомнил, что следует на службу в Армию в этом вагоне поезда, а теребивший его за руку — не кто иной, как призывник Александр Повторов.

Сергей осторожно, с большими усилиями спустился с верхней полки, не нарушив сон других ребят, продолжающих  спать на своих местах. Когда он очутился на полу  и обулся, то понял, что поезд стоит. Взглянув на свои наручные часы, увидел, что время всего лишь 6-45 , затем посмотрел в окно. Там, в смутных очертаниях  нарисовался перрон.

Откуда-то  из динамика доносился характерный для всех железнодорожных станций женский голос, повествующий об отправлении очередного состава.
В самом же вагоне была полная тишина, которую изредка нарушало чьё-то сонное сопение или храп спящих молодцев.

— Серега, — обратился к нему Повторов, — я тебя специально разбудил пораньше, чтобы можно было спокойно умыться. Мы со старшим уже умылись,  ждем тебя.  Двигай в тамбур,да скорее возвращайся, у нас есть заначка — похмелимся.

Повторов хитровато улыбнулся и подмигнул. Упоминание о спиртном вызвало у Сергея скверное чувство, подступила тошнота. Но, переборов себя, он спросил:
— А где мы находимся, что  за станция?
— Это Волгоград, но станция какая то странная, на пассажирский вокзал не похожая. Стоим здесь уже минут пятнадцать.  Всё, давай быстрее, пока свободен туалет, — слегка подталкивая в спину Сергея, бубнил Повторов.

Сергей был немного удивлен чистоте и порядку в тамбуре. От ночного кошмара почти не осталось следов. Ещё большее удивление вызвал порядок в туалете. Мелькнула мысль: видимо кому-то пришлось изрядно потрудиться, устраняя последствия ночного бардака.

После утреннего туалета призывник Мартынов бодрым шагом двигал к своему купе.  В вагоне началось медленное пробуждение призывников. Слышались разговоры, насмешки, недовольное бурчание.

Общего подъема  объявлено не было. Сергей подошел к своему купе и увидел, что Михаил Авдеев через опущенное стекло разговаривает с мужчиной, стоящим на перроне. Ещё накануне, во время инструктажа капитан Мамедов  запретил  всякие попытки открывать окна в вагоне.

Затем неоднократно, то проводниками, то сержантами проверялась надежность их запоров. Казалось, что окна давно и накрепко задраены и больше никогда не откроются. Теперь не только Сергей мог видеть то, что происходит.

В купе уже все проснулись и тоже с интересом  наблюдали за происходящим.
До слуха Сергея доносились следующие фразы:
— Нет, брат, дорого, мы знаем цену, давай окончательно сойдемся на трех рублях за бутылку.

— Ладно, — согласился мужчина, стоявший за окном. И с акцентом добавил: - давай бистро, собирай деньги.
Авдеев отпрянул от окна и бегло стал объяснять суть дела товарищам.
— Говорю тем, кто не в курсе  — он окинул взглядом своих временных подчиненных и продолжил:
— Видите напротив, на соседней платформе товарняк?
— Видим, — ответило несколько голосов.
— Так вот, это поезд из Азербайджана. Он загружен вином.

Все, слушавшие Михаила, устремили  взоры в сторону стоявшего на соседнем перроне  состава.  Тут, как бы в подтверждении слов Авдеева, двери одного из вагонов распахнулись, и перед изумленными взглядами призывников предстали коробки с красным вином.

Словно стон пронесся по всему пассажирскому составу возглас удивления и восторга.
— Ну, что я вам говорил? – с довольной улыбкой сказал Авдеев. – Короче, предлагаю быстро скинуться по трояку и приобрести 10 бутылок вина.
— Конечно, о чем разговор? Здорово, — раздались одобрительные голоса.

Ребята  кинулись к  заначкам. Вскоре Авдеев сжимал в своей ладони тридцать рублей. Он помахал в окно мужчине, который отошел к своему составу, груженому вином, и разговаривал там с коллегами.

Увидев Михаила, мужчина подхватил коробку вина, и мигом оказался перед открытым окном купе  эшелона. Обмен состоялся очень быстро. Бутылки с вином « Агдам» емкостью 0,7 литра тут же перекочевали в прежний тайник за плафоном светильника. Кто-то предложил взять ещё бутылок пять.

Возражений не последовало, но на этот раз деньги по сдали не все. Тем не менее, 5 бутылок были припасены. Повторов предложил спрятать их в разных местах, поясняя, что если вдруг будет обыск, то найдут и изымут только часть спиртного.
Как он оказался прав, стало понятным очень скоро.

Тем временем, торговля пошла полным ходом. Во все вагоны эшелона стали загружаться ящики с вином. Было удивительно смотреть, как ловко продавцы пристраивали свой товар в эшелон.  Но вскоре бойкая торговля прекратилась. Сначала где-то с головы поезда раздались крики: стой! Назад! Отставить! — Затем прозвучала длинная трель милицейского свистка.

Несколько торговцев запрыгнули в свой вагон-теплушку, оставив дверь чуть приоткрытой. К их вагону подбежало несколько военных. Это были офицеры и прапорщики из воинского эшелона. Возглавлял команду вчерашний грозный майор. Военные ругались, кричали, грозили кулаками, что-то требовали от торговцев, но в двери теплушки никто войти не решался.

Наконец, двери открылись, и на ступеньках показался высокий седовласый мужчина. Он спокойно что-то сказал майору, жестом приглашая его зайти. Майор вместе с лейтенантом-танкистом и прапорщиком-артиллеристом прошли в вагон, другие офицеры остались на перроне.

Все ребята припали к окнам, жадно наблюдая за происходящим. Откуда-то со стороны хвоста эшелона на перроне появился их старший — капитан Мамедов, который исчез вчера, через час после отправки эшелона.
Он, не обращая внимания ни на кого, быстро подбежал к теплушке, несколько раз стукнул по двери кулаком и что-то прокричал.

Дверь открылась, и Мамедов быстро проник в вагон. Дверь вновь закрылась. Прошло еще минут пять напряженного ожидания, после чего двери вновь открылись, и на перрон вышла вся команда военных, широко улыбаясь.
У каждого из офицеров в руках была картонная коробка, на которой крупными буквами было написано — коньяк.

Провожал военную делегацию всё тот же седовласый мужчина, которого окружало несколько здоровых парней. Он обменялся рукопожатиями со всеми офицерами, каждому что-то пожелал. Последним, с кем попрощался старик, был капитан Мамедов. Разговор между ними происходил на азербайджанском языке, оба при этом широко улыбались.

Наконец, прощание завершилось, офицеры направились к своим вагонам, команда «винного поезда» вернулась  в теплушку.
Надо отметить, что Михаил Авдеев буквально знал наперед все дальнейшие действия военных и поэтому, не дожидаясь развязки событий на перроне, открыл бутылку Агдама, налил большой двухсотграммовый стакан и передал его Повторову со словами: Давай, пей без церемоний, остальные, кто желает, подходи сюда.

Повторов  осушил стакан, вернул его Авдееву и отошел в сторону. Подошел следующий. Кто это был, Сергей уже не помнил, он также опрокинул полный стакан, крякнул и тоже уступил место. Третьим был уже Мартынов. Он, пытаясь подражать остальным, несколькими большими глотками выпил вино, оказавшееся на удивление прохладным и очень вкусным.  Сергей с шумом выдохнул, отошел в сторону, взял протянутый ему Повторовым бутерброд с сыром и неторопливо стал жевать.

Авдеев, тем временем, открыл вторую бутылку и продолжил наполнять  стакан до краев, очень быстро и ловко. Таким образом, семеро из десяти человек, находящихся в купе, успели опрокинуть по большому стакану вина, последним выпил сам Авдеев.

Едва он успел это сделать, как со стороны тамбура послышался грозный окрик знакомого майора:
— Всем оставаться на своих местах и приготовить к выдаче вино. После этих слов вновь со стороны дальнего тамбура началась офицерская проверка. Только на этот раз все прошло быстрее.

Когда группа из офицеров и сержантов подошла к купе Мартынова, то обнаружила две пустые бутылки и три полные. Всё было конфисковано без лишних слов, после чего проверяющие перешли в следующее купе, затем следующее, до тех пор, пока не покинули вагон окончательно.

Но поскольку в вагоне многие поступили так же, как и Авдеев и успели хлебнуть натощак серьезную порцию спиртного и уже опьянеть, вся церемония обыска прошла под веселые шутки, приколы, вольные и незлобные. Офицерский и сопровождающий его сержантский состав тоже был навеселе, многие еще не отошли от вчерашних излияний, некоторые уже приняли по утренней дозе и были просто пьяны. В итоге «недовольных» не оказалось.

А вскоре поезд, слегка дернувшись, тихонько начал движение вдоль перрона. На этот раз под дружный, громкий и одобрительный вопль призывников. Подошел сержант Шелепин с красными воспаленными глазами и, заикаясь, с трудом сказал, чтобы старший по купе выделил двух человек для получения сухого пайка.  Сергей присел за столик и с любопытством стал смотреть в окно, за которым медленно уплывал пустой перрон, затем мелькнуло здание желтого вокзала, потом замельтешили дома, большие и малые, в которых еще горел свет.

На сердце  было светло и радостно. Он понимал, что это состояние вызвано алкоголем, что это временная эйфория, которая вскоре пройдет. Но всё равно, так легко и свободно он себя давно не чувствовал. А с момента получения повестки подобные переживания он испытывал  впервые.

Опьянение, накрывавшее его за последний период, вплоть  до сегодняшнего утра, было иным.  С какой то постоянной  примесью  грусти и привкусом  тревоги. Сейчас тревога и грусть исчезли. Возвращалось непреодолимое желание жить, смеяться и петь.
 
Раздали сухой паек, аккуратно достали из тайника вино и уже не спеша, разливая понемногу, стали завтракать.

Появился капитан Мамедов с незнакомым сержантом. Он обвел всех угрюмым взором, пьяным голосом отдал какое-то распоряжение сержанту и, погрозив сидящим за столом призывникам пальцем, удалился.  Сержант сказал, что временно замещает первоначальных сержантов, которые сейчас отдыхают, но обязательно  вернутся, поэтому никто никого не должен подводить, и ушел, видимо, так же на отдых.

Ребята продолжили трапезу, теперь совершенно свободно разливая вино, закусывая, балагуря. Наверное, уже в десятый раз рассказывали одни и те же анекдоты и смеялись над ними до слез. Поезд набирал обороты, за окном раскинулась широкая степь, изредка попадались небольшие хутора из трех-четырех домов.

В этот момент на горизонте выглянуло солнце. Всё замерло и преобразилось вокруг. На мгновение в вагоне наступила тишина. Изумительная картина поразила призывников и радостные улыбки засветились на лицах совсем ещё молодых парней.

Кто-то из соседнего купе выкрикнул: Ребята, какая же красота. В дальнем купе тонкий голос запел: "Степь да степь кругом, путь далек лежит." Но поддерживать запевалу не стали, и спустя  мгновенье, возобновился весёлый шум и гам,  неразрывно связанный с воздействием волшебного винного  напитка  Агдам.

Скоро обстановка напоминала  вчерашний вечер. Шумное веселье  нарастало,  мотания нетрезвых парней в тамбур не прекращалось.
Лишь  спустя три часа вагонная суета пошла на спад.
Наконец, пассажиры улеглись по местам  и  затихли, слушая мелодию колес.

За столом купе остались   четверо: Мартынов, Повторов, Авдеев и Дунаев.   Разговор вернулся к обсуждению похождений  на гражданке.   Неожиданно, Михаил Авдеев  обратился к Сергею:

— Ты  говорил, что  в  ансамблях разных играл  и  даже знаком с музыкантами  группы «Интеграл»?
— И сейчас говорю,  играл, знаком. Жаль, гитары нет, доказал бы  на деле.

—С такими навыками ты должен  петь в любой обстановке. – сказал Повторов.
— Согласен, но всё таки,  с гитарой другое дело, хотя, можно и без неё.

Сергей забарабанил костяшками пальцев по столу, создавая нужный ритм, и сходу запел вокальное попурри, которое обычно исполнял его ансамбль.

Первой  была песня ВИА «Синяя птица» «Ты мне не снишься». Песню  подхватили сидящие за столом ребята. Спев куплет, Сергей стал исполнять песню « Люди встречаются», затем  «Там, где клен шумит»

Тут уже запел весь вагон.  Следом  песня Юрия Антонова «Мечта сбывается». И понеслось. Таким составом голосили полчаса. Настроение было отличное.

Кто-то предложил выпить. Немного передохнули, выпили, стали говорить о музыке. Сергей вновь посетовал, что нет гитары.

— Есть гитара в поезде, —  выкрикнул один из участников хорового  пения,  кучерявый паренек небольшого роста. — Из моего села Валька Дроздов взял свою гитару.  Он в команде танкистов едет.

— Ну, это его гитара, — сказал Сергей, — он на службу её взял,
сейчас в  другой команде.  Не даст.
— Ерунда, — возразил Авдеев. — Мы же на время, часика на два, тем более на взаимно выгодных условиях. — Он достал непочатую бутылку Агдама. Из соседнего купе кто-то принес такую же  и отдал Авдееву.

— Ну вот, — радостно воскликнул кучерявый, — порядок, теперь гитарист  не устоит. Только я  не пойду. У нас с Вальком сложные отношения, короче,  без меня.

— Ничего, — вмешался в разговор Повторов. — Сами пойдём, сами  найдем, ждите. Он  встал, накинул на футболку бушлат, рассовал по  внутренним карманам бутылки вина и жестом пригласил Мартынова  следовать за ним.

— Осторожней там —  пробасил Авдеев. — Мне бы с вами, да нельзя —  Если сержанты проснутся или капитан появится, только я смогу  прикрыть.

— Не волнуйся, — похлопал его по плечу Сергей. – Всё будет в норме.  Не даст, вернемся и без гитары споём, вроде неплохо получилось.

— Никуда не денется, даст, — уверенно сказал Повторов и, пропуская вперед Мартынова, стал подталкивать его  в спину в нужном направлении.



Проходя мимо последнего купе, ребята увидели, как на нижних полках  спали  пьяные сержанты.  Друзья  миновали прокуренный тамбур и прошли в следующий вагон.

 Здесь ехала команда связистов.  У них  было спокойней, но заметно, что и тут выпивали.  В следующем тамбуре курили два сержанта, которые, преградив ребятам дорогу,  спросили:

— Куда? Что за команда?
— Водители, выполняем приказ капитана Мамедова — доставить   инструмент, — отчеканил Повторов.
—На день рождения начальника эшелона? –   другим тоном спросил один из сержантов.

— Так точно, – гаркнул Повторов, разрешите проследовать?
— Двигай  — сержанты посторонились, один из них даже открыл дверь.

— Ну,  Шурик, ты даешь, – с восхищением произнес Сергей. — Как   здорово подыграл!
— Учись, студент, —  ответил Повторов. — Главное в нашем деле
 -напор и немного наглости. Слышал, у начальника эшелона день рождения? Теперь понятно, что происходит с офицерами, почему их нигде нет.   Празднуют вояки, имея в наличие несколько ящиков коньяка. — Повторов покачал головой, улыбнулся  и продолжил. — Представляешь, что будет твориться в поезде?

— Тебе что за радость?
— Ещё какая. Прикинь, все перепьются. Офицеры,  сержанты,  призывники.  Полная  анархия наступит.  Жуть.   Такого, может, в жизни больше не увидим.

Ребята вошли в следующий вагон и  наткнулись на  трезвого офицера в морской форме с лейтенантскими погонами. Он был высокого роста, с  рыжими волосами и  светлыми,  распахнутыми глазами.

Офицер только вышел из туалета, держа в одной руке полотенце, во другой электробритву. Морячок благоухал ароматом туалетной воды после бритья под названием «Морской бриз».

От  Мартынова и Повторова  тоже исходил аромат, но совершенно иного рода. Лейтенант  взглянул на призывников, пытавшихся войти в его вагон, а это было категорически запрещено, и, придав лицу суровый вид, спросил:

—  Куда спешим? Что за команда?
И вновь Повторов, как заправский военный отчеканил, — Товарищ лейтенант, мы музыканты из команды № 8, пятый  вагон,  следуем за  гитарой,  чтобы сделать музыкальное поздравление начальнику эшелона по поводу.

— Знаю, знаю, — перебил лейтенант и, улыбаясь, продолжил.
- Вам повезло, у подполковника не просто день рождения, а юбилей – пятьдесят лет.  Вижу, даже музыкантов  пригласил. Это здорово. А я вот тут.  Он замолчал, затем глубоко, с сожалением,  вздохнул и продолжил:

-Здесь всё тихо, гитары нет. Она  через два вагона, у стройбата.
Туда моя юрисдикция, к счастью, не распространяется, так что  проходите, не смею  задерживать.

Лейтенант жестом показал направление и когда ребята отошли  шагов на пять, крикнул вслед. – Будьте  осторожней, если инструмент не дадут, лучше доложите об этом кому-нибудь из офицеров. Только не мне. Он улыбнулся совсем ещё юной,  озорной улыбкой.

Ребята  миновали вагон с морячками, где был  полный порядок, никаких застолий и песен. Призывники  располагались по своим местам, никто не обратил внимания на проходящих мимо чужаков.

— Сухой закон. — Сказал Мартынов, когда они вошли в тамбур.
— Похоже, — согласился  Повторов. — Не повезло ребятам.
Они вошли в следующий вагон.  Какого рода войска  здесь собрались, было непонятно, зато картина была знакома.

Тамбур набит курящими парнями, слышна громкая речь со смачными  выражениями.  Друзья  миновали купе, где спали  сержанты. Взгляда было достаточно, чтобы понять: младший комсостав не просто спит, а находится в отключке.

Повторов спросил у  парня, стоявшего в  проходе:
— Что за войска?
— Пограничники, — ответил с гордостью призывник — А вы, какого рода?
— Шофера, – буркнул  Повторов и добавил, – вот, ищем гитару, по приказу начальника эшелона, ты случайно не знаешь, где она?

— Знаю, –  ответил парень, — в соседнем вагоне, у стройбата, но  её не дадут.
— Почему? — спросил Мартынов.
— Потому, что  отморозки, — тут парень перешел на шепот и продолжил. — Мы у них тоже просили, хотя бы на часок, — не дают, предлагали хороший магарыч – бесполезно.

Приходили ребята из других вагонов, клянчили, много чего предлагали, только ушли ни с чем, вернее, один  с фонарем под глазом. Вот такие дела, короче,   беспредел.

— А, что вы хотели? — подхватил сидевший напротив чернявый паренек. — Там же половина уголовников, да еще переростков, одно слово — стройбат.  Зря идете.  Деньги отберут, сигареты, и уйдете ни с чем.

— Но у нас  приказ, — не сдавался Повторов,
— Да им всё равно, — перебил чернявый — Они заявили, что пока присягу не приняли, считаются гражданскими. Сержантов  не подпускают, лишь офицеров немного  слушают.  Там сейчас полный бардак, гуляют сами по себе,  командиров  нет,  постоянно  слышны разборки.

Друзья  переглянулись.
— Может, не пойдем, Санек? — спросил Мартынов, — обойдемся без гитары, видишь какая обстановка,  влетим в историю?
— Нет, — решительно ответил Повторов. — Нельзя без гитары.  Столько прошли, и всё напрасно?  Ты забыл, нам же приказали. Тут Повторов подмигнул Сергею. - А приказы надо выполнять,  вперед, за мной!

Повторов решительно направился в тамбур следующего вагона. Мартынов, пожав плечами, поспешил за товарищем. Смутная, давящая тревога легкой тенью коснулась сердца Сергея. Стало не по себе. Проделав немалые усилия, он всё же,  продолжил путь.


Когда они открыли  дверь,  стало понятно,  что попали  куда нужно, поскольку в глубине вагона раздавались звуки гитары. Но  нужно было ещё добраться до неё.

Обстановка в этом вагоне,  резко отличалось от происходящего в других.    Народу  набилось больше, чем посадочных мест, многие стояли вдоль прохода. Курили прямо в купе. Было  душно и жарко.

Повсюду встречались крепкие  мужики, никак не походившие на юных призывников. Некоторые  побриты наголо, другие, наоборот, имели  длинные прически. Но все, поголовно, все  были пьяны.

Вагон гудел, а его обитатели распевали песни, не заботясь о том, что происходит вокруг.   Ребятам с большим трудом удавалось продвигаться  сквозь плотный строй нетрезвых тел.
Ругательства и  угрозы  сыпались в их адрес со всех сторон.  Наконец, они пробились к нужному купе и остановились.

Перед ними предстала следующая картина.  За столом сидело несколько мужчин, обнаженных по пояс, возраст которых перевалил далеко за двадцать. Многие были в наколках.

На столе разложена  закуска, состоящая  из колбас и рыб, различного сорта, овощей, фруктов и зелени. Стояло много бутылок водки, вина и даже пива. Обитатели застолья  пели
песню, которую пытался подыграть на инструменте гитарист.

Это был паренек небольшого роста, худой и бледный. Выглядел он предельно уставшим. Похоже, концерт длился несколько часов подряд, без перерыва. Сержантов рядом не было, однако, в окружающем хаосе сохранялся особый порядок.

Казалось, что все пассажиры эшелона собрались здесь, чтобы напоследок «отвести душу»,  выпить и погорланить  любимые песни. С разных сторон сыпались заказы, после чего  начиналась песня.

Однако, музыкант,  не выдержав  темпа, путая слова и аккорды,  через минуту выдыхался. Песня какое-то время звучала дальше, но быстро завершалась, не дожив до финала, к разочарованию окружающих.

Гитарист большим с трудом  доиграл песню Машины времени «Поворот», как тут же  стали раздаваться крики: Давай Машу, Машу-кроху.

Паренёк, переводя дух,  посмотрел на сидевшего в центре стола коренастого мужчину, грудь которого заросла густой щетиной, и, получив от него одобрение, взял первый аккорд.

Песня  – «Маша-кроха» в исполнении ансамбля «Жар птица» была  популярна в то время у молодежи призывного возраста.  Сергею она  была хорошо знакома. Особенно часто приходилось исполнять  её  последние  месяцы перед призывом.

В песне  говорилось о солдате, вернувшемся со службы  и влюбившемся в девушку со своего двора, которую раньше он
не воспринимал всерьёз. Девушку звали Маша-кроха.

Сейчас, когда раздались  первые аккорды песни,  Сергей понял, что гитаристу  её  не одолеть.   Пальцы музыканта начало  сводить судорогой.  Быстро менять аккорды, как требовалось по ходу песни,  игроку не удавалось. Мотив  исказился, и когда дело дошло до припева, песня развалилась.

Не в силах снести  подобное, Сергей  положил  свою ладонь на руку гитариста. Музыка смолкла. Пять секунд, по инерции, продолжали петь несколько человек, но постепенно они замолчали.

Стало тихо, так что был слышен стук колес. Взгляды устремились на Сергея. Чувствуя, что пауза затягивается, он улыбнулся и,  обращаясь к гитаристу, произнес:

— Извини, приятель, ты хороший музыкант,  но просто устал.
Обидеть тебя не желаю, наоборот, хочу помочь. Я тоже музыкант и  предлагаю  замену, как на концерте. Ты отдохнешь, а  я поработаю. Только и всего – не возражаешь?


Парень опустил гитару и, не обращая внимания на Сергея,  перевел  взгляд на мужчину с оголенным волосатым торсом.
Обитатели вагона  смотрели туда же. Было понятно, что он здесь главный.

— Ты кто? — басистым голосом спросил мужчина и устремил на Сергея тяжелый, ничего хорошего не обещавший взгляд.
— Призывник из пятого вагона, команда шоферов.
— Мне до лампочки, из какой ты команды, кто ты по жизни? —

— Не понял, как это по жизни? — искренне удивляясь, спросил Сергей.
— Сейчас поймешь, —  раздалось у него за спиной.
Сильные руки обхватили плечи Сергея, другие руки, плотно прижали его ноги.  В шею под левым ухом кто-то  надавил чем-то железным.  Сергей мгновенно стал неподвижен.

— Вы что творите? — закричал Повторов и ринулся  на помощь,  пытаясь разомкнуть крепкие захваты.  Сделать этого  не дали.  Парень, одетый в тельняшку, резко ударил Александра под дых.

Как он умудрился провести удар в  тесноте, было непонятно. Только сначала  Саша громко охнул, потом начал хватать  ртом  воздух, выпучив глаза. В итоге был скован, как и его друг.

Всё произошло очень  быстро.  Сергей не успел ничего понять. Смутная тревога, которая нарастала по мере продвижения к этому  вагону, переросла в  липкий страх.


— Ну что? — вновь раздался голос волосатого мужчины, только в нём  были слышны нотки иронии. — Ты  всё ещё не понял — кто   по жизни?

Сергей пытался  ответить, но  грудная клетка была сильно сдавлена, воздуха не хватало. Вместо слов выходило глухое шипение.

— Отпустите   — всё больше забавляясь происходящим, крикнул волосатик.  Сергей ощутил, что державшие его руки, ослабили хватку, но до конца не отпустили. Также поступили и с Повторовым. Он всё ещё не пришел в себя  после коварного удара.

— Говорить можешь? — спросил волосатик, обращаясь к Сергею.
— Могу.
— Тогда говори.
— Что говорить? Ты объясни, пожалуйста, я не понимаю, -
  с досадой сказал Сергей.

— Корень, можно  я   объясню? – со странной улыбкой
прогремел сидевший в углу  здоровый мужик,  лысый, со шрамом на левой щеке.
— Тихо, одуванчик,  нужда будет, объяснишь. Пока что  командую я, — с раздражением выпалил мужчина, которого, как теперь выяснилось, звали Корень.

— Хочу знать, мил  человек, зачем  ты  песню прервал?

Сергея одолевало странное чувство: с одной стороны, всё здесь походило на  трагикомедию. Сидящие за столом люди, с питьем и обильной закуской, их манера держаться и говорить, напоминало   сборище разбойников.


 Даже обращение «мил человек» до боли знакомое, произносимое  Джигарханяном в известном фильме, тоже являлось элементом  трагикомедии.

С другой стороны, пришло понимание, что  ситуация очень серьёзна. Большое количество  взрослых, разогретых алкоголем людей  и полное отсутствие  другой власти, говорило о реальной опасности.

Сергей решил, что сейчас лишь полная искренность, но с твердой уверенностью в себе, помогут выпутаться.

— Погодите, ребята.  — Как можно спокойнее начал говорить Сергей. — Я  музыкант из пятого вагона.  Друзья направили меня сюда, попросить гитару на время.   Взамен - две  бутылки Агдама.  Вот и всё.

— Нет не всё, —  распаляясь, закричал Корень. — Ты не ответил, почему  так борзо себя ведёшь?  Знаешь, что  бывает за это?

Вокруг поднялся  гул негодования. Вдруг, Корень  схватился за ручку купейного окна и опустил стекло сильным рывком вниз до упора.

В вагон хлынул  поток воздуха, послышался  сильный стук колес, затем  раздался резкий, пронзающий все существо гудок и грохот  проносящегося  встречного состава.

Терпкий аромат гари и мазута заполнил купе.  Лица пассажиров искривила  гримаса ужаса от невыносимого  воя. Корень сам не ожидал подобного и невольно дернул ручку  кверху. Фрамуга  встала на  место, обитатели вагона с облегчением вздохнули.

— Видел, что  за окном? —  спросил Сергея Корень и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Кое-кто уже вылетел туда.  – За базар  нужно отвечать всегда, понятно?

— Конечно,  — промямлил Сергей,  теряя самообладание, — Но и вы поймите, мы лишь   гитару хотели спросить, а взамен  вино предложить.

— Ты повторяешься, — перебил Корень. — У нас своего вина  полно.  Дело в  наглости, за неё надо отвечать. Правильно  говорю? – обратился Корень к окружающим.

— Верно, в  точку,  Корень,  проучим фраеров, — раздалось со всех сторон. Кто-то даже крикнул: Мочи их!

Сергей полностью  протрезвел. Теперь он ясно видел, что  разговор не только не получается, но может  завершиться совсем скверно.

Но странное дело, именно в этот момент он, будто, услышал тихий внутренний голос.  Он нашептывал четко и ровно: - Спокойно.  Возьми себя в руки. Ничего не бойся. Всё будет хорошо. Главное –   сильный дух, он  непобедим.

И Сергей,  впервые в жизни, в  несвойственной ему манере, приподняв  правую руку, призывающую к тишине и вниманию, громким и уверенным голосом  начал говорить:

— Корень, когда я вошел сюда  и услышал ваши вопли, то сильно расстроился.
— Ты что? Совсем нюх потерял? — крикнул кто-то со стороны. –   -Пусть продолжает — раздалось с другой.

Сергей, стараясь не обращать внимания на крики, глядя Корню  в глаза, предложил: — Дай  сказать, потом решай, что делать.

— Всем молчать! — прогремел Корень, и уже с интересом и некою любезностью, обращаясь к Сергею, протяжно и прошептал:
— Дальше.

— Так вот, - продолжил Мартынов. — Услышав ваше пение, я огорчился, прежде всего, как  музыкант, потому, что не выношу фальши. Затем  увидел, что гитарист на пределе и поэтому  лажает.

Так бывает. Песня не пошла. Вы же сами  видели.  Я  прервал игру. — Сергей сделал паузу.

Обитатели вагона хранили молчание. Окинув взглядом  публику, Сергей  продолжил:
— Мне захотелось, чтобы услышали вы, как звучит «Маша кроха»  в оригинале. Однажды, на концерте, я видел, как её исполнял автор.

Гитарист играл другую мелодию. Он сильно устал.  Повторяю, проявить неуважение мы не хотели.  Если доставили его, то приносим извинения.

Наступила пауза, взоры вновь  обратились в сторону Корня. Немного подумав и не отрывая взгляда от Сергея, Корень произнес:
—  Валек, — Дай ему гитару.
Паренек  протянул инструмент Сергею.

— Теперь  музыкант, слушай, — угрожающе произнес Корень. — Сейчас ты споёшь. Мы послушаем. Если понравится — живи, если нет — вылетаешь туда –
Корень кивнул на окошко, которое открывал пять  минут назад.

— Идет, — согласился Сергей, — но если я справлюсь, можно будет?
— Играй, давай — прервал его  Корень.

Сергей попросил присесть, поскольку стоять и  играть на гитаре во время движения поезда, было сложно.
Сухопарый паренек, производивший впечатление  трезвого человека,  уступил место.

Сергей осторожно присел.
– Минуту терпения, — невольно вырвалось у него.
Он  осмотрел инструмент, на котором предстояло играть, а теперь ещё и решать свою судьбу.

Это была  новая гитара чешской фирмы «Кремона», с широким ладом.  Подтянув нижние струны,  он послушал звучание, сыграв аккорды различной сложности.

Гитара отозвалась  держащим строй, мелодичным звуком. Затем он  прошелся пальцами левой руки по струнам, исполняя  разминочные упражнения.

Сделал он это  специально, чтобы показать навыки гитариста, которые  производят на зрителей нужный эффект,  и настраивают самого музыканта.

— Ну что, скоро? – спросил кто-то из толпы. – Хорош рисоваться, начинай.
— Сейчас, сейчас — тихо пробормотал Мартынов.

Сергей  понимал, что второго дубля   у него не будет. Поэтому, предельно собравшись, взяв простой аккорд – «ля-минор» и  ударив по струнам, запел:

— Со мною в одном дворе -  Пальцы ухватили аккорд «ре минор» и тут же перешли на «ми мажор» -  девчонка жила так много лет. Пальцы повторили начальный аккорд «ля минор»

Повторяя    рисунок из трех аккордов,  он очень  проникновенно продолжил:
— Я на три года постарше был, и всех девчонок не любил.

Пальцы левой руки застыли на аккорде «ми мажор», а тем временем кисть правой, вибрируя по струнам в районе изгибы гитары,  извлекала нужный мотив.

Красивое струнное  созвучие   наполнило  пространство ярко и весело. Задорная мелодия  зависла на мгновение и  резко смолкла, прижатая правой рукой музыканта.
Наступила короткая пауза, после которой проследовал  аккордный пассаж, выводящий на нужный ритм.

Такой проигрыш, звучащий перед  куплетом, всегда заводил публику. Сергей знал, какой эффект производят на  слушателя эти гитарные трюки, поэтому с уверенностью продолжил песню.

Как и ожидалось, вскоре ему стали подпевать несколько голосов, затем еще, а когда добрались до припева,  уже дружно голосил весь вагон: - Маша, Маша, кроха наша, кто тебя обидел?

Сергей увеличил темп,  сильнее бил по струнам, выжимая максимум громкости,  не теряя ритма и  драйва.
Он, вдруг, почувствовал, что с голосом что-то произошло.

Диапазон его заметно расширился, он с легкостью брал высокие ноты, затем  падал, где требовалось по сюжету, на низы, и всегда точно попадал в ноты.

Он  никогда с подобной отдачей  не исполнял  эту песню и не играл  так  здорово. Было ощущение, что ему аккомпанирует невидимый гитарист-виртуоз, а другой,  вокалист-профи, вторым голосом ведет незримую партию.

Ощущение было потрясающее.  Сколько бы в последствие он не пытался  повторить подобное, к сожалению, всё уже звучало банально и привычно, без высокого душевного порыва, который присутствовал сейчас.

И дело было  не в боязни  последствий, которые не устроили бы публику. Он уже не думал о них. Сергей просто пел, играл и  получал истинное наслаждение от  самого процесса.
Такое бывает у людей, которые увлечены любимым делом до самозабвения.

Наконец, прозвучали последние слова, следом  заковыристый  проигрыш, который оборвался  концовкой-кодой с долгим звучанием красивого мажорного аккорда.

Несколько секунд стояла  тишина, а затем со всех сторон послышались, громкие  крики одобрения и восторга. Сергей перевел дух, улыбнулся и посмотрел на сидевших за столиком ребят.

Лица их  озаряли радостные улыбки, многие раскраснелись от приятного напряжения, вызванного исполнением любимой песни.

Давно известно, что музыка оказывает сильнейшее влияние  на человека.  И действует   гораздо быстрее, чем устная речь.
Слова проходят через разум слушателя, преодолевают преграды критических оценок.

Музыкальное звуки, минуя рассудок, напрямую  касаются   душевных струн и если находят там созвучие, то пленяют и душу, и сердце.  В этом и заключается великая  магия  музыкальной гармонии.   Подобное таинство  совершилось сейчас в армейском эшелоне.   

Вскоре взгляды слушателей перешли в сторону Корня. Глаза ребят   излучали теплую надежду. От   злобного  настроя не осталось и следа.

С Корнем тоже произошла перемена, которую он тщетно пытался скрыть. Лицо  просветлело, взгляд перестал быть колючим, однако, усилием воли, он вновь нахмурил брови и, подняв руку,  произнес:

— Ну, музыкант, твоя взяла, ничего не скажешь – молодец, зацепил нутро.  Не слышал, чтобы так играли.

Обитатели вагона дружно загудели в знак одобрения и поддержки.  Корень  поднялся  из-за стола,  открыл бутылку водки, быстро налил полный стакан и протянул Сергею. — Держи, заслужил, уважил.

Сергей аккуратно взял стакан. Корень  налил ещё один, поднял  и кивком головы показал в сторону  Повторова, чтобы ему тоже налили. Когда остальные наполнили  стаканы, Корень произнес:

— За классных музыкантов и хороших пацанов. — Затем  в  приказном порядке, добавил: всем пить до дна, не чокаться, дабы не расплескать.

 Сергей понял, что не выпить — здесь не получится, поэтому так же как и другие, несколькими глотками опрокинул свой стакан. Подобное совершил и  Повторов.

— Давай к столу —  пробасил Корень, обращаясь к Сергею –  закуси и друга  зови, пусть и он покушает. Как  вас кличут?

— Меня Сергеем, а меня Александром, —  представились друзья.
— Вот и славно,   я -   Корень. Если хотите, называйте  Володя.
- Это - Кабан, — кивнул на соседа Корень. — Это Труха, это Мазай, короче, по ходу разберемся, — продолжал Корень. — Сейчас  поешьте, и ждем продолжения.

Сергей не стал церемониться и принялся за еду. Тем более,
что закусить было чем. Он почувствовал как мощная, волна опьянения накрывает его. Такая доза  даром не прошла.

Он даже начал терять координацию, всё закружилось, полетело и опять стало легко и весело на душе. Какое-то время  все были заняты трапезой. Перед Сергеем опять появился стакан с водкой,  на этот раз налитый наполовину.

— Махни ещё, Серый, — дружелюбно предложил Кабан.
— Нет, спасибо, — выдавил из себя Мартынов, стараясь быть вежливым, — чуть попозже, если можно.
— Как знаешь, — сказал Кабан и мигом осушил содержимое  стакана.

Сергей, расправляясь с отменной по вкусу астраханской помидориной, чувствовал, что продолжает пьянеть, как, впрочем, пьянели и все окружающие. Странное дело, но в купе помаленьку  опять возвращалось  напряжение, требующее  разрядки.

Вагон нетрезвых  людей не мог  мирно существовать. Мартынов понимал, что нужно взять инициативу в свои руки и направить энергию пьяной массы в нужное русло, иначе могло произойти  что угодно.

В такой переделке ему приходилось быть впервые, но  похожей ситуацией сталкиваться  доводилось. На гражданке, когда во время выступления его ансамбля где-нибудь в сельском клубе назревала пьяная драка, спасала придуманная  музыкантами фишка.

Ребята начинали играть известные мелодии, а ведущий, в микрофон, приглашал не только танцевать, хлопать в ладоши и подпевать, но и отгадывать название песен и её авторов.

Таким образом, объявлялся конкурс, победителю которого был обещан приз. Как правило, это срабатывало.  Ансамбль начинал играть попурри из мелодий советской и зарубежной эстрады. Для начала исполнялся один куплет. Если песня нравилась публике,  и её подпевало большинство, она звучала до конца.

Постепенно  музыканты заводили танцующих все сильнее, переходя на игру быстрых  композиций рок-н-рола и твиста, цыганочки и мелодии «семь сорок».

Высокий темп выдерживали немногие.  Назревавший конфликт переходил в танцевальное противостояние. Завершалось  всё, как правило, полным обессиливанием последней пары танцующих и самих музыкантов, зато мирным путем.

Сейчас такой приёмом решил применить Мартынов.  Он взял гитару,  прошелся по струнам и как будто в невидимый микрофон закричал:
— Внимание, а сейчас перед вами прозвучат лучшие мелодии современной эстрады, прошу не оставаться в стороне.

Ударив по струнам, он отправился в музыкальное путешествие по репертуарам известных  ансамблей, певцов и композиторов, начав, как обычно, с песни «Ты мне не снишься», исполняемой ВИА «Синяя птица».


Как и ожидал Сергей, песню  подхватили все, кто ещё был способен это делать. Затем Сергей перешел на песню ансамбля «Машина времени», «Птица удачи» – Мы в такие шагали дали» и пошло, поехало.

Примерно через сорок минут  Сергей почувствовал себя протрезвевшим и остановил музыкальный марафон под  восторженные крики.

На этот раз выразить почтение гитаристу пытались многие, однако окрик Корня не позволил этого сделать.
— Ну,  Серега, даёшь, мастер.  — отвесил свой комплимент Корень. — Ну а блатные  знаешь или жалостные?  – спросил он,
и, не дождавшись ответа,  сам запел:

— Это было весною, золотою порою, когда тундра светилась после яркого дня —

При исполнении песни голос у Корня,  оказался тонкий и протяжный, все замерли от  удивления.   Сергей осторожно, перебором подыграл мелодию и подпел вторым голосом, отчего  публика пришла в ещё больший восторг.
Когда песня закончилась, у Корня на глазах были едва заметные
слёзы.

— Всё, баста, антракт, — пробубнил Корень и крикнул Кабану:      
-  Наливай!
Сергей сделал  маленький глоток из своего стакана, закусил яблоком и обратился к Корню:
— Володь, помнишь, ты обещал гитару на прокат часика на два в мой вагон?

Корень недовольно нахмурился, видимо,  тема была ему неприятна.
— Ну, а здесь чем  плохо? Вина полно, еды завались, начальства нет – отдыхай.
— Там же друзья, они ждут меня, я обещал  поиграть, всего-то часа на два.

В вагоне поднялся  шум неодобрения, кто-то предложил пригласить друзей сюда. Кроме того, Валек, хозяин гитары, который успел за время концерта отдохнуть,  выпалил:

— Серый, где ты  видел, чтобы музыканты отдавали инструмент в чужие руки? Так не пойдет, зови сюда  друзей, тут будем играть и точка.

Он ошибся. Корень резко вскочил и отвесил  оплеуху Вальку.
— Ты кто, чтобы  слово молвить? Усохни.— Отдай гитару , живо.
— Хорошо, конечно, — испуганно запричитал Валек, — я  пошутил.
— Конечно, пошутил, — улыбнулся Корень. – И, обращаясь к Мартынову, произнес:
— Бери гитару, вернешь, когда  захочешь. Дуй в своё купе. Да, захвати  Агдам назад, а от нас передай  вот это.

С этими словами Корень передал Повторову бутылку водки «Сибирская» и небольшую спелую дыню.

— Кабан, Лось, — обратился Корень к своим дружкам. — Проводите пацанов, чтобы всё было как надо.
Сергей, не веря в такую удачу,  пожал руку Корню и его приятелям, схватил гитару и, крикнув на прощание:
— До встречи, — направился к своему вагону.

Обратный путь оказался гораздо короче, поскольку прежние препятствия  быстро исчезали при появлении могучих фигур Кабана и Лося.

Проходя по вагонам с пьяными новобранцами, минуя тамбуры, скрипящие  железным  стоном, Сергея посетила мысль о нереальности происходящего.Казалось, что  железная махина, забитая до предела нетрезвыми людьми, на бешеной скорости мчится в ночную бездну.


Скорость  монстра   нарастает, и никто не в силах обуздать  его.
От подобных мыслей стало жутко, особенно когда представилось, что машинисты тоже пьяны и эшелоном никто не управляет. Наваждение исчезло, когда они достигли своего вагона.

Здесь все спали. Капитана и сержантов  не было.  Сергей предложил Кабану и Лосю посидеть в новой компании, но получил вежливый отказ. Гиганты из стройбата пожали ребятам руки  и повернули назад.

Сергей с Александром  стали поднимать  товарищей. Под звуки гитары был накрыт стол, и всё началось заново.

Вскоре, узнав, что в вагоне шоферов едут музыканты (так передалось по эшелону), к ним присоединились  сержанты, а затем прапорщики и младшие офицеры.

Сколько они просидели за общим  столом, сколько было спето и выпито, вспоминалось с трудом. Усталость   брала своё. Допинг уже не помогал. Сергею требовался отдых, он давно  играл на автопилоте.

Постепенно участники застолья стали расходиться. Концерт завершился. Сергей отложил гитару, глянул на часы. Была половина второго ночи.

— Всё ребята, пора отдыхать, — обратился Мартынов к тем, кто  остался за столом. – Нам ещё гитару отдавать.
Сергей бросил взгляд на Повторова, вид которого был крайне утомленным.

— Слушай, Серый, —   взмолился Шурик, — глубокая ночь, я уверен, стройбат давно спит, утром вернем.

 Мартынов возражать не стал, вернее уже не мог. Прислонив инструмент к столику, он, цепляясь за стойки, с трудом забрался
на верхнюю полку, положил руки за голову и мгновенно уснул.

Проснулся Сергей внезапно. Глянул на часы. Было четыре  ночи. Значит, проспал не больше двух часов.  Усталость  не ушла, однако, голова была на удивление ясная.

Мысли четкие и пронзительные. И они  вернулись к ярким  образам минувших суток в злополучный вагон стройбата. Именно там произошло что-то  необъяснимое и  доселе неведомое главному герою. Сейчас он  покручивал в голове каждый эпизод.

Вот вновь он  слышит  повелительный голос, опять произносит слова, смысла которых  до конца не понимает. Словно чужой текст читает. Вспомнились   подробности его выступления,  после которого безвыходная ситуация поменялась  коренным образом.

Как это могло произойти, что за голос раздавался, почему  он безропотно следовал ему? Откуда взялось столь высокое   мастерство при исполнении песни, словно,  играл  другой  человек?
Почему поменялся настрой окружающих, пусть и на время?  Вопросы сыпались,  ответы не приходили.   

Бесспорно,  было одно, его заслуги  тут нет.  Он тонко чувствовал  воздействие  посторонней силы, помогавшей ему.  Таинственной могучей силы, для которой нет ничего невозможного.  И действует она  необычайно мягко и ласково, согревая и окутывая внутренним теплом сердце и разум.

Незримое присутствие длится  недолго, ощущения, которые дано испытать от её проявлений,  неповторимы и неописуемы.

Мысли продолжали кружить и кружить. Появилась потребность сказать слова благодарности. Но кому?  Он никогда не забирался  глубоко в мистические темы.  Ограничивался поверхностным суждением:  возможно, где- то, что-то есть, не более.

Теперь, лежа на полке плацкартного вагона, Сергей не сомневался, что столкнулся  с явным  чудом, которое не дано  понять и объяснить. Он принял, он поверил в его
его появление, и просто  сказал СПАСИБО!   После чего улыбнулся и мгновенно уснул.

Сейчас Сергей, спустя полтора года с того момента, лёжа в  солдатской кровати, в той же каптерке солдатского клуба, очень отчетливо вспомнил  эти события. А с другой стороны, казалось, что были они в совершенно иной, далекой и чужой жизни.
Он постепенно возвращался к реальности, которая требовала как следует выспаться и утром продолжить воплощение намеченного плана.
Повторов спокойно и глубоко дышал, никакого намека на храп не было. Поэтому Сергей, повернувшись к стенке, закрыл глаза и тоже погрузился в крепкий солдатский сон.


Г Л А В А IV

Утром, после завтрака, музыканты без особого энтузиазма повторили пройденный материал. Когда они играли песню « Журавли», в зал вошли три офицера: замполит части майор Васнецов, заведующий клуба старший лейтенант Рассоха и комсорг части лейтенант Найденов.
Лейтенант нес в руке большую хозяйственную сумку, набитую всякими вкусными вещами, источающими тонкий нежный аромат: из сумки торчал батон сырокопченой колбасы. Замполит кивнул музыкантам, чтобы те продолжали играть, а офицеры расположились в середине зрительного зала, но почему-то, стали проявлять большее любопытство к содержимому сумки, а не к тому, что происходит на сцене, где горел свет, в зале же царил полумрак. Разобрать, что там творится, было невозможно, и музыканты старались не обращать внимания на пришедших зрителей.
После окончания песни майор Васнецов подошел вплотную к музыкантам и, обращаясь почему-то к барабанщику Ермакову, который располагался в самом конце сцены, сказал:
— Бойцы, вроде бы неплохо, но нет пронзительности, проникновенности.
Как-то у вас всё обыденно получается . А ведь это песня о наших отцах и дедах, которые не пришли с кровавых полей, понимаете, не пришли! Давайте ещё разок, да нежнее и мягче.
Майор удалился.
Сергей слегка махнул головой, барабанщик начал отсчет, мелодия вновь зазвучала. Когда она закончилась, к сцене подошел заведующий клубом старший лейтенант Рассоха и, обращаясь сразу ко всем музыкантам, выпалил:
— Эта песня должна разрывать душу, а вы так её уныло затянули, что уснуть можно. Чуть быстрее, ярче. Поняли? Тогда давайте ещё раз.
Старший лейтенант вернулся к офицерам, Сергей слегка кивнул головой, барабанщик начал отсчет, песня вновь зазвучала.
В этот раз, после её окончания, к сцене подошел уже комсорг части лейтенант Найденов. Походка его была нечеткая, а речь неровная и невнятная.
— Ну, ребята, — начал лейтенант и почему-то повернулся в сторону зала, где сидели его компаньоны. — Надо немного посовременней, сделайте какую-нибудь оригинальную аранжировку, какой-нибудь кусочек соло из рока придумайте. Я уверен, что это не повредит. Давайте ещё разок.
И лейтенант, так и не обернувшись к музыкантам, быстрым, нетвердым шагом отправился восвояси.
Музыканты, еле сдерживая раздражение и одновременно пряча улыбки, смотрели в сторону Сергея.
Все давно поняли, для чего забрела сюда эта офицерская компания. Обычно в этот день в части проводилась утренняя политинформация,
Кто-то из дежурных замполитов, отвечающий за неё, зачитывал в микрофон клубной радиорубки передовицы советских газет, сообщал о достижениях в соцсоревновании по боевой и политической подготовке той или иной группы военнослужащих гарнизона. Затем поздравлял именинников, в честь которых звучала известная патриотическая песня. Политинформация на этом заканчивалась. Так было и в этот раз, однако к будням добавились и новые события. Как раз два дня назад у лейтенанта Найденова родился сын.
Это событие, конечно же, дружно праздновалось и папашей, и его сослуживцами беспрерывно два дня подряд, несмотря на определенные сдерживающие факторы в виде необходимости выхода на службу.
Вот и сейчас, музыканты сразу поняли, что их подготовку к смотру офицеры пришли не только посмотреть, но и продолжить начатое торжество.
Закончилось все довольно скоро, как только были истощены запасы принесенного с собой горючего, офицеры потихоньку стали покидать зал. Майор Васнецов на минуту остановился, обвел всех музыкантов строгим взглядом, поводил указательным пальцем правой руки в разные стороны перед своим носом, после чего поднес его к губам и тихо произнес: Репетиции продолжать в том же духе. – Потом, перейдя на шёпот, добавил:
— Нас здесь не было, вы ничего не видели, все под контролем, я еще к вам загляну, проверю...
С этими словами он поспешно удалился.
— Да, с такими наставниками мы действительно быстро освоим программу, — усмехнулся Повторов.
— А по мне наоборот, — возразил барабанщик Ермаков. — Не лезут со своими советами, не мешают работать, уже хорошо.
— Как я и говорил, — подвел итог Мартынов, — никто нам не поможет, надеемся только на себя. Давайте ещё раз пройдемся по всем отработанным песням и пойдем обедать.
Музыканты заняли свои места, репетиция продолжилась.
После обеда, посидев полчаса на лавочке под ласковым весенним солнцем, компания вновь взобралась на сцену. Включили аппаратуру, взяли инструменты, подошли к микрофонам и молча устремили взор на Мартынова.
Говорить ничего не хотелось, повторять в сотый раз наигранные вещи тоже. Наступила пауза. Сергей не знал, что делать.
Необходимых пять песен они уже разучили. По их мнению, уровень был неплохой, новых вещей не было. Повторять старое не было мочи.
— Послушай, Серега, — неожиданно раздался голос соло-гитариста Паршегубы.
— А давай сделаем музыкальную паузу.
— А что это значит?- спросил его Повторов.
— Да сыграем что-нибудь из нашего старого репертуара, просто так, без всякой системы. Не наше заученное и отработанное попурри, а экспромтом, совершенно разные вещи. Причём один начинает на своём инструменте играть какие-то аккорды или мелодию, а другие подхватывают и продолжают, насколько это возможно. Затем, — продолжал Паршегуба, — другой выходит на край сцены и выдаёт какой-то мотивчик, солируя на своём инструменте. Остальные в это время замолкают или держат тональный фон, играя потише, а потом, угадав мелодию, подстраиваются под лидера, и мы опять играем вещь на всю катушку, до тех пор, пока третий не выйдет на край сцены со своим инструментом и не исполнит свою мелодию. В итоге мы просто проиграем знакомые нам вещи, только в непривычной для нас последовательности и тем самым немного отойдем от рутины, а дальше будет видно.
— А что, предложение неплохое, всё какое-никакое разнообразие, — поддержал друга бас-гитарист Мельник.
— Давай попробуем, — улыбнулся барабанщик Ермаков и выдал мелкую дробь на барабане.
— Хорошая идея, молодец, — согласились Сергей и Повторов.
— Ну, коли ты предложил, тебе и начинать, — подвел итог вокалист Русаков. — Давай Володя, вперед…
На сцене произошло моментальное преображение, все участники коллектива собрались как перед ответственным стартом, каждый крепче сжал свой инструмент и устремил взгляд уже на Паршегубу.
Зазвучала соло-гитара, раздались аккорды знаменитой песни группы «Иглс» «Отель Калифорния». Как и положено, к гитаре на втором такте присоединилась другая гитара, потом бас-гитара одновременно с барабанами, и по залу полилась очень красивая мелодия популярной песни.
Все музыканты с огромным удовольствием исполняли свои партии, получая истинное наслаждения от конечного продукта, выдававшего чистое, многоликое звучание.
Проиграв до конца, на край сцены неожиданно выскочил бас-гитарист Мельник и выдал своим инструментом несколько басовых зарисовок из также популярной в то время группы « Дипёпл» и самой известной её композиции под названием «Дым над водой».
Ребята улыбнулись, каждый знал наизусть эту вещь и по всем правилам включился в её исполнение. Затем было ещё много рок-н-рола: «Дом восходящего солнца,», « Уат кен ай ду?» незабвенной группы «Смоуки» и ещё много настоящих музыкальных шедевров, которые играли и знали в ту пору практически все музыканты, играющие рок.
Так незаметно пролетело часа полтора, пока Повторов, исполняющий роль звукорежиссера, просто отключил аппаратуру, так как по-другому не мог остановить разогнавшуюся рок-машину.
— Всё, довольно, хватит, — кричал Шурик. — Оставьте силенки, они ещё понадобятся. — Игра остановилась, музыканты неспешно и вальяжно отключили свои гитары и, не торопясь, с чувством выполненного долга, спокойно спустились в зал, рассевшись в первом ряду перед сценой.
Все были довольны, у всех было легко и радостно на душе.
— Эх, если бы нам позволили что-то подобное проделать перед комиссией, — мечтательно начал Ермаков.
— Тогда бы точно гауптвахты не избежать, — тут же « приземлил» его Мельник.
— К сожалению, ты прав, – глубоко вздохнув, произнес Мартынов.
— Мне непонятно, — начал в свою очередь недовольным голосом Русаков. — Почему все хорошие мировые хиты у нас в загоне? Почему их нельзя исполнять на большой сцене? Ведь это же настоящая музыка?
— Потому что это музыка буржуазная, чего тут непонятного? — Довольно строго вставил Повторов. — Для себя играй, а на публику не лезь.
— Всё, закончили обсуждение, — ещё строже проговорил Александр и, обращаясь к Мартынову, спросил. — Серый, какие мысли будут по поводу дальнейшей репетиции? Скоро ужин, а потом мне надо отойти в гараж, договориться с ребятами насчет прожекторов.
— Сергей, немного помолчав, ответил:
— Думаю, на сегодня вполне достаточно поработали. Программу прогнали, душу отвели, а поскольку новых вещей пока нет, предлагаю всем после ужина разойтись по ротам. Сам я поработаю этот вечерок один, что-нибудь попробую сочинить в спокойной обстановке.
— Ты уж, пожалуйста, сочини, осталось три дня, — отметил Мельник.
— Давай Серега, не подкачай, напрягись, выдай нам новенькое к утру, — поддержал Мельника Ермаков.
Все остальные повторили примерно то же самое, пожали на прощание руки Повторову и Мартынову и удалились в сторону столовой. Очередной день подходил к концу.
Сергей с Александром в столовую не пошли, их вечерний ужин в котелке принес рядовой Чуливский и поставил на стол каптерки. Ребята отключили аппаратуру, кое-что убрали со сцены, решили подкрепиться. На ужин сегодня была хорошо прожаренная, ароматная каспийская скумбрия с картошкой пюре. Перекусили без аппетита, даже рыбу не доели, оставили парочку кусочков для вечернего чаепития. Молча убрали со стола, вымыли посуду и Повторов со словами: До вечера удалился в гараж.
Сергей остался в клубе один. Он принял душ, который был самовольно сооружен какими-то умельцами – солдатами, служившими несколькими годами раньше, видимо, тоже в клубе. Переоделся в спортивный костюм, не опасаясь, что кто-то из начальства заглянет сюда ещё раз и выскажет претензии по поводу формы одежды. Вспомнив утреннее посещение репетиции офицерами, слегка улыбнулся и вышел на сцену, устроившись за фортепьяно.
На сцене горела всего одна лампочка- фонарь, освещавшая темно- зеленым светом только пианино. Этого вполне хватало, чтобы различать клавиши инструмента, другого не требовалось. Сергей любил этот полумрак в зале, эту тишину, а самое главное — полное одиночество в очень большом и закрытом помещении. В такие моменты возникало особое чувство, которое невозможно было испытать больше нигде.
Что-то непонятное и таинственное, казалось, происходило в пустом зрительном зале. Не менее загадочным выглядела сцена, с расположенной на ней и отключенной от электричества аппаратурой вокально-инструментального ансамбля. Контурные очертания колонок, гитар, ударной барабанной установки в тусклом зеленом свете принимали причудливые неестественные формы. Вся обстановка располагала к особому виду деятельности – музыкально-поэтическому творчеству.
Сергей сел за фортепьяно, привычно мягко положил ладони рук на клавиши старого инструмента, извлекая звучание самого простого и доступного для многих музыкантов аккорда – «ля минор».
Эхо прокатилось по всему клубу. Даже видавший виды инструмент в абсолютной тишине мог выдать такой чистый звук. Сергей еще раз очень осторожно нажал на клавиши, не меняя аккорда, и опять повторилось необычное звучание, наполненное нежностью и грустью. Прямо синтезатор – промелькнуло в голове.
Тут, совсем некстати, внезапно, пискнули электронные часы на руке.
Он машинально взглянул на светящийся циферблат и, увидев, что время уже 21.00, невольно произнес вслух: Как мчится время…
«Как мчится время» неожиданно отозвалось эхо в темном зрительском зале.
Сергею показалось, что это было не эхо, а чей-то живой, едва уловимый для слуха, тоненький голосок. На какое–то мгновение ему стало не по себе.
Он десятки раз бывал вот так один, в темном клубе на сцене, со своими инструментами, играл в одиночестве, порой часами, и никогда не испытывал такой тревоги, которая стала сейчас вдруг неожиданно нарастать.
Мартынов, сидя на стуле неподвижно около минуты, прислушиваясь, старался уловить хоть какие-то признаки чьего-либо присутствия. Не добившись никакого результата, Сергей встал, и резко повернул лампу-фонарь в зрительный зал. Пучок света рассек кромешную темноту и прошелся вдоль и поперек пустого зала несколько раз.
В зале никого не было. Сергей подошел к рубильнику и включил свет на сцене. Яркое, сильное освещение вмиг разогнало все неприятные ощущения, еще минуту назад овладевшие горе — музыкантом. Он еще раз внимательно осмотрелся вокруг. Всё было мирно и спокойно. Инструменты лежали на своих местах, в положении, котором оставили их после репетиции ребята. Легкий беспорядок в виде перекрученных шнуров, упавшей микрофонной стойки, да валявшиеся посреди сцены, как обычно, барабанные палочки на этот раз не вызвал привычного раздражения, а, наоборот, придал бодрости и оптимизма.
— Что только не померещится в этом старом сарае, – вслух произнес Сергей. Он подошел к усилителю, на котором располагалась его гитара, включил его, надел ремень на шею и непроизвольно, взяв всё тот же аккорд « ля минор», ударил по струнам и произнес вслух: – Как мчится время.
Постояв немного и прислушавшись к своим ощущениям, он опустил пальцы левой руки вниз, зажав их на аккорде «ре минор», и вновь произнес: Май приходит снова.
Рука автоматически легла на струны, которые извлекли аккорд «ми мажор», а Сергей уже пропел: – Но не было так грустно никогда.
Он, не мог уже остановиться. Снова прозвучал аккорд «ля минор», Сергей снова тихо пропел: У обелиска мы стоим безмолвно. — И закончил фразу, словно повинуясь чужой воле, произнеся: И тонут в сердце слезы и слова.
Широкая и радостная улыбка осветила его лицо в этот миг. Учащенный пульс и легкое покалывание в области сердца безошибочно подсказывали – пришло необъяснимое, неописуемое, непостижимое состояние творения, созидания. Этого состояния он ждал давно, упорно стремился к нему, трудился вместе с друзьями, страстно желал его, даже умолял, как мог её
Величество Музу вспомнить о его существовании. И вот, наконец, она соблаговолила его посетить…Сергей быстро снял гитару, выключил усилитель и опять оказался за фортепьяно. На потертой крышке инструмента лежала тетрадь и ручка. Он записал первое четверостишие, которое только что ниоткуда, вдруг родилось в этом зале, на этой сцене.
Закончить стихотворение было уже делом техники. Главное, он знал, что появляется новая песня, слова которой он быстро перебирал, меняя рифмы и ударные слоги, словно собирая забавную словесную мозаику.
А мелодия этой песни, простая и незатейливая, уже беспрерывно кружилась, как волчок, в его голове.
Закончив писать, он тут же, без всякого перерыва положил тетрадь на крышку пианино и заиграл уверенно и четко, импровизируя вступление, а затем запел во весь голос:
Как мчится время, май приходит снова,
Но не было так грустно никогда,
У обелиска мы стоим безмолвно,
И тонут в сердце слезы и слова.


Припев:

Из камня или бронзы, и в гипсе тонком
Застыли здесь солдаты, как зимняя река,
Оставив в назиданье нам, потомкам,
Свой ратный подвиг, что пронзил века.

П

Вы молодые были и седые,
У каждого и планы, и мечты,
Но Родину спасали в дни лихие,
Сгорая в пекле огненной войны.

Припев:
Из камня или бронзы, и в гипсе тонком
Застыли здесь солдаты, как зимняя река,
Оставив в назиданье нам, потомкам,
Свой ратный подвиг, что пронзил века.

Ш
В весенний день, как прежде, к вам вернутся,
Поклонятся и внуки, и сыны,
Сжимая автоматы, поклянутся
Всё сделать, чтобы не было войны.

Сергей спел песню несколько раз подряд, меняя тональности, увеличивая или уменьшая темп, менял тембр голоса, но вновь и вновь повторял и повторял только что написанный текст. Остановился он только после того, как почувствовал тяжелую руку друга Повторова Александра на своем плече.
Он повернулся лицом к товарищу. Александр с восторгом смотрел на Сергея, покачивая головой.
— Молодец, Серега, какой же ты молодец, ты даже не представляешь. Теперь поездка на фестиваль в Тбилиси становится реальностью.
В порыве чувств они обнялись и долго хлопали друг друга по плечам. Наконец, разомкнув дружеские объятия, Александр предложил:
— Это дело надо отметить, отметить немедленно.
Автор не возражал. Выключив аппаратуру, ребята удалились в каптерку. Вскипятили чайник, достали остатки ужина. Повторов ловким движением откуда-то из тайника извлек непочатую бутылку водки и поставил на стол.
— Санек, совсем чуть-чуть, чисто символически, – попросил Сергей. — Нельзя сейчас расслабляться, а главное — нельзя подвести комбата, ведь я ему обещал, что никакого спиртного здесь не будет.
— Да согласен я, согласен. Что ты так забеспокоился, никто никого не подведет. Выпьем по глоточку за успех нашего дела и всё. Мы же не всю бутылку собираемся оприходовать. Уж больно настроение хорошее. Такую песню выдадим, эх, да что там говорить. Давай!..
Шурик привычным жестом разлил граммов по сто по двум кружкам, так же быстро убрал её с глаз долой и, подняв свою кружку, произнёс:
— За тебя Серёга, за то, что ты всё-таки победил, всё-таки сочинил свою песню, а я, честно говоря, стал серьезно сомневаться, что у тебя что-то получится. Слишком мало времени осталось, короче, за тебя.
С этими словами, Александр одним глотком выпил, смачно крякнул и стал закусывать сочной скумбрией.
Сергей последовал его примеру, выпил, закусил соленым огурчиком и принялся за рыбу. Несколько минут ребята молча поглощали закуску, состоящую из хлеба, рыбы, соленых огурцов и помидоров.
Наконец насытившись, Повторов вновь включил уже остывший электрочайник. Сергей убрал со стола остатки ужина и поставил незаменимую вазу, всегда наполненную конфетами и сушками, приготовил сахар и заварку.
Вскоре чай был готов, и друзья, слегка захмелевшие и расслабленные, в прекрасном расположении духа принялись неспешно пить чай в прикуску с карамельками.
Первым нарушил молчание Повторов.
— Серый, ну объясни, если это возможно, как так получается: я отошел на какой-то час, ты здесь был совершенно один, и вдруг – новая законченная песня — и слова, и музыка? Да ещё исполнение такое, как будто ты знал эту вещь, много раз уже играл её раньше и вот, наконец, решил её исполнить как сочиненную только что? Я этого не могу понять, честное слово.
— Ты думаешь, я понимаю? – серьезно ответил Сергей. – Нет, не понимаю, могу только сказать, вернее, поделиться своими ощущениями, что кто-то помог мне, даже не помог, а скорее, руководил мною, кто-то незримый присутствовал рядом и нашёптывал слова песни, а мелодия сама вдруг зазвучала в голове. Вот что-то вроде этого.
— Опять ты со своими призраками и фантазиями, — разочарованно пробубнил Повторов. — Я тебя серьезно спрашиваю, как происходит этот творческий процесс? Ну, я понимаю, например построить дом. Потихоньку, по плану, по чертежам, по кирпичику, который можно подержать в руках. Но здесь ведь слова, рифма, мелодия, это же всё непонятно откуда и вдруг бах – звучит песня. Нет, не понимаю. И знаешь, немного как-то завидую тебе, ты уж прости. Завидую не черной завистью, а если так можно выразиться светлой, радостной, четко понимая, что тебе вот это дано, а мне, хоть в лепешку расшибись, просто не дано и точка.
— Шурик, ну я ведь совершенно не разбираюсь во всех этих микросхемах и агрегатах, которыми напичканы наши усилители, гитары, пульты. Ты же знаешь, если вдруг что-то не контачит или не работает я, да все мы, горе-музыканты совершенно беспомощны без тебя. Ищем порой неполадку не один час и всё без толку. А ты придёшь, глянешь, потрогаешь, пощупаешь и готово — поломка найдена и устранена.
— Нет, брат, это не то. Я же тебе говорю, что можно потрогать руками для меня не проблема, дело только во времени: вникнуть, разобрать, собрать и т. д. Короче, я могу только повторить ранее проделанную работу, в лучшем случае что-то прибавить, что-то убавить. А вот так, взять и сочинить, написать, создать новое — это я пас. Скажи хотя бы, какие ощущения испытываешь, когда сочиняешь песню?
Сергей улыбнулся, посмотрел на дверь, за которой находилась сцена, немного помолчал и очень серьезно произнес:
— Знаешь, пожалуй, это состояние и не опишешь, это что-то особое, даже трудно подобрать слова, чтобы рассказать об этом. Одно могу сказать точно, что когда уходишь с головой в творческий процесс, перестаёшь ощущать время и окружение, чувствуешь что-то вроде крайнего напряжения и одновременно расслабления. Короче, это очень приятная штука, просто перехватывает дух, ни о чем другом не мыслишь, а только делаешь дело, не чувствуя ни его начала ни конца.
Сергей замолчал. Наступила небольшая пауза. Затем с глубоким вздохом он закончил:
— Ну, вот, какую-то жалкую долю своих ощущений я попытался тебе передать. Добавить больше нечего, потому что просто не хватает слов, извини.
— Здорово, — мечтательно произнес Повторов. — Действительно здорово!
Ну ладно, Серж, давай на боковую, завтра тяжелый день, нужно будет разучивать новую песню всем составом, ещё неизвестно как она пойдёт в ансамбле, как её воспримет Русый, успеет ли выучить текст?
— Ты знаешь, Шурик, — неожиданно произнес Сергей, не отрывая глаз от двери, я, пожалуй, ещё попробую пофантазировать с гитарой.
Я тихонечко её включу, поставлю на самый малый звук и поиграю.
Пока я тебе тут пытался объяснить, что к чему неожиданно возникла одна мысль, её надо развить на гитаре. Ты не будешь возражать?
— Конечно, нет, врубай свою гитару, как хочешь, хоть на всю мощь.
Знаешь же, что мне только стоит коснуться подушки, и я уснул. Так что давай, ступай, твори. Один-то справишься, разберешься в темноте, помощь не нужна?
— Справлюсь, отдыхай.
Сергей встал, открыл дверь и уверенно вступил в темноту. Вышел на сцену, включил свет, затем усилитель, взял гитару и стал проверять её строй.
— Удачи, — раздалось из каптерки, после чего дверь захлопнулась, и Сергей остался один-на-один с пустым залом.
Он сел на стул, рядом поставил другой стул, на котором лежала тетрадь с записями сочиненной песни и, взяв первый аккорд, решил ещё раз повторить все сначала.
Когда песня закончилась, он, перейдя в другую тональность, начал играть перебором, остановившись на любимом аккорде «ми минор».
Закрыв глаза, продолжая играть перебором на одном аккорде, Сергей попытался сосредоточиться. Это было непросто, мысли проносились, опережая одна другую, никакой связи между ними не было. То вдруг представлялся недовольный комбат, упрекавший в срыве задания, то всплывала хитрая улыбка начальника штаба Алексеева, затем четко и ясно слышался шум прибоя и раздавался грохот взлетающего Мига. Взлетающий перехватчик Миг-25. Ох, какой же он издавал шум и грохот! Как это было страшно и непривычно поначалу, тогда, когда Сергей только что прибыл в расположение части и впервые увидел это чудо — взлетающий самолет Миг-25.
Тогда это был очень засекреченный самолет, который, конечно, творил чудеса. Как объясняли позже знакомые летчики, у этой машины не было скоростного предела, предел наступал у летчика. Сколько пилот мог выдержать, пока не потеряет сознание, столько и выдавал самолет.
Предел его скорости так и не смогли установить. Удавалось некоторым разогнать перехватчик до 3500 км в час, но дальше не выдерживал пилот.
Самолет, аэродром, гарнизон, поселок Насосный, Сумгаит, граница, — всё летали и летали мысли в голове Сергея, а он продолжал тихо перебирать струны на аккорде ми минор. Сколько он так просидел, понять было невозможно. Неожиданно он почувствовал, как теплая ласковая волна вновь начинает накатывать на него. Стало даже немного жарко, он открыл глаза. Перед взором предстал всё тот же пустой и темный зал, только на этот раз он не был холодным, как обычно, наоборот, Сергей понял, что ощущение тепла пришло именно из зала. Опять им начало овладевать это странное, необычное состояние, он крепче прижал гитару к груди и пальцы начали непроизвольно вместо перебора, не меняя расположения, находясь на том же аккорде, выдавать четкий, отрывистый ритм, скорее похожий на марш. В голове загудело и завертелось слово «Рассвет, рассвет, рассвет»… Сергей проиграл так в темпе марша ещё около минуты, затем четко и внятно, вслух произнёс:
— Встают рассветы в Закавказской стороне, — тут же, будто подхватив чьи-то слова, пришедшие из темноты зала, он продолжил: Но мы давно уже не думаем о сне. Пальцы левой руки в этот момент перешли на следующий аккорд и одновременно с этим Сергей произнес: Задачу знаем мы — полёты ровно в пять. Затем взял следующий аккорд и закончил фразу: Счастливо вам, как говорится, отлетать…
Он прекратил игру. Снял гитару, взялся за ручку и тетрадь и начал быстро
писать, стараясь угнаться за убегающей мыслью, поймать её и перенести на бумагу. Он зачеркивал написанное, переставляя местами слова, вновь переписывал только что сочиненное, бормоча при этом разные фразы, меняя и положение тела, крутясь вокруг стула.
Параллельно с написанием текста, он слышал мелодию, которая, прочно засела в голове и уже не пыталась её покинуть. Сергей твердо был уверен, что непременно будет ещё одна новая песня, что она уже рождается, нужно только привести в порядок этот поток мыслей, этот словесный хаос в законченную рифмованную фразу. Он вновь переживал то радостное и удивительное чувство творчества, о котором несколько часов назад пытался поведать своему другу.
Когда он переписал всё в окончательном варианте, начисто, то услышал писк своих наручных часов. Увидев, что было уже четыре часа ночи, а скорее уже утра, он будто очнулся, понимая, что обязательно должен хоть немного поспать, иначе завтра просто не выдержит репетиционной нагрузки. Быстро отключив все приборы на сцене, Сергей тихонько вошел в каптерку, не включая света добрался до своей кровати и, на этот раз невзирая на мощный храп товарища, мгновенно уснул.

Глава V

Разбудил Сергея его друг Александр, как обычно громко выкрикнув любимую команду: «Рота, подъем». Сергей с большим трудом, но всё же на полуавтомате, открыл глаза, сбросил одеяло и сел на кровати, находясь ещё в состоянии полусна.
— Доброе утро, композитор, – приветствовал его бодрым голосом Шурик, уже успевший помыться и побриться. — Давай в темпе, одевайся, я и так дал тебе лишний часок поспать. Уже 7 часов, пора в столовую и за работу, у нас, её сегодня значительно прибавится, как я понял.
Повторов кивнул на лежащую на столе тетрадку с песнями.
Сергей уже окончательно проснулся и, выслушав Повторова, тоже кивнув в сторону тетради, спросил:
— А ты что, уже прочитал новую песню?
— А ты как думал? Конечно, прочитал, не удержался. Правда, прочёл пока только стихи, самой песни ещё не слышал, ты же знаешь, я нот не понимаю, и всякие, значки и аккорды для меня темный лес. Поэтому с нетерпением жду, когда ты исполнишь песню целиком.
— Слушай, дай хоть сначала одеться, умыться и т. д. потом уже и к песне можно обратиться.
— Нет, дорогой, у меня терпения на это не хватит, да у тебя тоже, я-то знаю. Так что давай – демонстрируй.
С этими словами Повторов буквально насильно сунул в руки Сергея акустическую гитару, которая постоянно находилась в каптерке.
Сергей взял гитару и с нескрываемым интересом открыл тетрадь.
Дело было в том, что он почти не помнил текста песни, да и мелодия из памяти куда-то подевалась. Поэтому, найдя свои ночные записи, он для начала решил прочесть их. А написано было следующее:
I
Встают рассветы в Закавказской стороне,
Но гарнизон давно не думает о сне.
Мы знаем точно, что полёты ровно в пять,
Счастливо вам, как говорится, отлетать. (повтор 2 раза)

п р и п е в

ВВС, ВВС, охраняет мир родных небес,
Враг не прорвётся, как бы ни был он силен,
Ведь на пути стоит наш лётный гарнизон.

П
Пусть не летаем в облаках мы, не беда.
Мы на земле готовы долг отдать всегда,
Своей отчизне будем доблестно служить,
Чтобы счастливо наши дети могли жить.

припев (тот же)

Ш
Пускай проходят дни, пускай летят года,
Мы не забудем этой службы никогда.
Наш гарнизон мы вспомним, вспомним и не раз,
Ведь стала ты родной, Насосная, для нас.

п р и п е в
ВВС, ВВС, охраняет мир родных небес,
Враг не прорвётся, как бы ни был он силен,
Ведь на пути стоит наш летный гарнизон . (2 раза)

Пока Сергей дочитывал последние строки, в голове внезапно зазвучала, будто включилась, мелодия, и он уверенно, в темпе марша, спел сочиненную ночью песню.
— Отлично, – засиял Повторов. — Это же новая строевая песня для нашего батальона. Новая строевая песня, какой нет больше ни у кого в гарнизоне. Представляешь, как доволен будет комбат?
— Шурик, сначала надо всё тщательно отработать, обкатать, потом уже говорить об успехе.
— Да я согласен, полностью с тобой согласен, но одновременно уверен, что обе песни пройдут на ура, иначе и быть не может. Ну всё, быстро одевайся и погнали в столовку.
Сергей не заставил себя долго ждать, и уже через пятнадцать минут бойцы клубного фронта окольными путями выдвинулись в нужную им сторону.
Примерно через час участники ансамбля вновь собрались в клубе.
Естественно, первым делом прослушали новые песни и стали высказывать свои мнения по этому поводу. Почти все нашли песни удачными и уместными, Только один Иван Голубка немного критически отнесся к песне о солдатах из камня или бронзы.
— Песня нормальная, вопросов нет, но она чем-то перекликается с другой песней — Журавли. И там, и там поётся о солдатах, которые погибли на войне, мы чтим их память и т. д. Кроме того, гармонии схожи, особенно на припеве, мне кажется, если брать, Серега, твою песню, то «журавлей» исполнять не следует.
— А мне кажется, наоборот, — вставил слово вокалист Русаков. — Эти песни дополняют друг друга, к тому же, здесь несложный двухголосный вокал, а как спеть, в каком ключе подать — вот это другое дело. Короче, я за эту песню, а о строевой песне совсем молчу. Молодчина, Серый. Песня для всего гарнизона надолго останется здесь после нас. А то всё поём –« Не плачь девчонка», да «Через две зимы». Оскомину набили эти песни на всю жизнь.
— Давайте проголосуем и закончим базар, пора за работу, — подвел итог Повторов. — Кто за то, чтобы две новые песни включить в программу?
Руки подняли все. Автор воздержался.
— Вопрос закрыт, все по местам, начинаем, — продолжал командовать Повторов.
Русаков подошел к Мартынову, взял у него тетрадку с текстом и спросил:
— С какой песни начнем, маэстро?
— Давай попробуем со строевой, — предложил Сергей. — Она и живей, и темп задаст нужный.
— Ну, что ж, так значит песня строевая, — задорно подхватил Русаков. Подойдя к микрофону, он произнес: Раз, раз, раз.
Остальные взяли свои инструменты и приготовились. Барабанные палочки в руках Ермакова начали отсчет, репетиция началась.
Песню прогнали пять раз подряд, припев подпевали всем ансамблем. Для большей убедительности Паршегуба, Голубка и Мельник маршировали под музыку. Сделали небольшую паузу, подстроили гитары и по команде Сергея проиграли ещё пять раз.
Играя марш и подпевая, Сергей мысленно поймал себя на том, что ребята уже хорошо понимают и слышат друг друга. С каждым разом композиция звучала все лучше и лучше. Каждый из музыкантов очень старался сыграть свою партию качественно и чисто, понимая, что от него многое зависит в общем звучании ансамбля. Да так оно и было на самом деле. Сергей был рад этому не меньше, чем сочиненной песне, он хорошо помнил, как всё начиналось буквально с нуля. Как уверенно, в начале, полтора года назад, каждый кандидат коллектива считал себя серьезным музыкантом, как непросто проходил набор, сколько пришлось выслушать нелестных слов в свой адрес от тех, кого приходилось отсеивать.
Сергей, конечно, не смог бы один ничего сделать, хотя последнее слово и оставалось за ним, но специфика срочной армейской службы не позволяла ему, тогда еще молодому бойцу, прослужившему несколько месяцев, самостоятельно принимать решение о пригодности кандидата, если им был старослужащий. Здесь на помощь пришел замполит части — всё тот же майор Васнецов. Он председательствовал в комиссии и оглашал конечный результат после совещания, на время которого кандидат удалялся из зала.
Так уж получилось, что самым большим опытом участия в ансамблях и умением игры на гитаре во всем гарнизоне обладал именно Сергей Мартынов. А более или менее подходящими музыкантами, также имеющими опыт игры в вокально-инструментальных ансамблях, обладали ещё человек десять. И подавляющее большинство из них были либо одного призыва с Мартыновым, либо на полгода постарше. Поэтому по объективным причинам ни один из «дедов» в ансамбль не попал. Это, конечно, устраивало в первую очередь сам состав ансамбля, а во вторую — командование части.
Песню прогнали ещё раз десять. Когда припев наизусть уже знали все, сделали небольшой перерыв. Вышли на улицу, подышать свежим воздухом. Настроение было приподнятое, ребята, как обычно, шутили и балагурили, кто-то рассказал новый анекдот. Погода стояла теплая.
В воздухе всё сильнее чувствовалось приближение весны, и в звонком чириканье птиц, и в ярком, но пока ещё не знойном, а ласковом солнышке, и особенно в том особом запахе, который можно почувствовать только в это время года.
После перерыва решили разучить песню о солдатах, «из камня или бронзы». Она пошла на удивление легко. Привычные аккорды, плавный мотив, неперегруженный текст позволили одолеть её и довести до приличного уровня уже с тридцатого дубля. Вновь сделали получасовой перерыв на лавочке, на улице, подставив лица под солнечные лучи и легкий ветерок. На этот раз больше молчали, разговоров вести не хотелось, просто сидели и отдыхали, наслаждаясь погодой, солнечным днем, да просто выпавшей минуткой безделья.
Приближалось время обеда. Ребята решили сходить в столовую все вместе, даже появилось желание пройтись, как положено в Армии — строем. Построились в колонну по двое и выдвинулись в сторону расположения пищеблока. Замыкал строй ефрейтор Мартынов. Когда до столовой оставалось метров сто, Русаков неожиданно предложил:
— Давайте перейдем на строевой шаг и с новой песней подойдем к столовой.
— Тебе что, не надоело в микрофон нормально петь, хочешь покричать на свежем воздухе? — съязвил Иван Голубка.
— Посмотри, кто стоит на крыльце столовой, тогда всё поймёшь, — ответил Русаков.
Все устремили взгляды вперед и увидели стоящую на крыльце солдатской столовой группу офицеров. Среди них был и начальник штаба — капитан Алексеев, начальник роты охраны — капитан Паладин, начальник продовольственной службы — капитан Баранов, и начальник клуба — старший лейтенант Рассоха. Ребята сразу напряглись, они знали, что именно эти офицеры были ярыми противниками проводившихся в клубе репетиций, знали, что только воля комбата Лушина переломила их сопротивление.
— Спокойно, — произнес Повторов, — смотрите-ка, наш начальник штаба с красной повязкой, значит, он сегодня дежурный по части, сейчас, видимо, проверял столовую, это хорошо.
— Серега, — обратился Повторов к Мартынову, – командуй, как положено, сейчас мы им кое-что продемонстрируем.
Сергей посмотрел на товарищей. Лица их были серьезны и решительны. Всем понравилась идея Русакова, подхваченная Повторовым. Ему она тоже пришлась по душе.
— Ну, братцы, не подведите, — тихо произнес Мартынов. — Поём новую строевую, Русый, запевай, остальные подхватывают припев, а дальше действуем по обстановке.
Пройдя еще пять метров, Мартынов громким голосом подал команду: Отряд! Строевым шагом — марш. Музыканты перешли на строевой шаг. До столовой оставалось метров семьдесят.
— Песню запевай! — раздалась команда ефрейтора Мартынова и, несмотря на прежнюю договоренность, что запевает куплет один Русаков, Сергей не выдержал и тоже запел вторым голосом одновременно с ведущим первую партию вокалистом.
Получилось гораздо интересней и выразительней, чем звучало на репетиции.
— Встают рассветы в Закавказской стороне, — понеслось мощное пение двух голосов. — Но мы давно уже не думаем о сне. — Ещё чётче, ещё озорней прозвучала вторая строчка куплета, буквально повиснув над большой площадью, по которой, чеканя строевой шаг, шла и пела строевую песню небольшая группа солдат.
Это было так неожиданно для окружающих, что на какое-то мгновение все остановились и обратили взоры на музыкантов.
А они, приближаясь к столовой, демонстрируя уже не просто строевой шаг, а высший пилотаж парадного марша, не обращая ни на кого внимания, продолжали движение и пели припев: ВВС, ВВС, охраняют мир родных небес.
Теперь на них смотрели все, кто по каким-либо причинам оказался недалеко от столовой в обеденный час. Это были и офицеры, и прапорщики, и солдаты батальона связи, военнослужащие полка, батальона обеспечения, просто вольнонаемные, работавшие по контракту в гарнизоне.
Но самое главное для музыкантов было то, что их заметили офицеры штаба, во главе с начальником — капитаном Алексеевым. Тем временем поющая команда подошла вплотную к ступенькам столовой и, как и положено по уставу, продолжала маршировать на месте и петь. Все окружающие зачаровано слушали этот бесплатный концерт. Закончив второй куплет и припев, раздалась команда Мартынова: Отряд, стой! раз, два!
Отчеканив два шага на месте, маленький отряд остановился. Поступила следующая команда Мартынова:
— Отряд, смирно! — Музыканты застыли по стойке смирно с каменными лицами, хотя внутри каждый еле сдерживался, чтобы не рассмеяться. Сергей поднялся по ступенькам к стоящим к нему лицом офицерам, и, отдав честь, обратился к капитану Алексееву:
— Товарищ капитан, отряд в составе семи бойцов, проводивших репетиции к смотру художественной самодеятельности, прибыл для приема пищи. Докладывает ефрейтор Мартынов.
Алексеев, не пряча своей знаменитой ехидной улыбки, согласно Уставу Строевой службы вынужден был тоже отдать честь и взять под козырек, а после окончания доклада отдал команду: Вольно, разойдись!
— Вольно, разойдись, — продублировал Мартынов. Музыканты моментально разрушили строй и спокойно стали проходить в столовую, снимая на ходу головные уборы.
— Разрешите идти? — обратился Сергей к Алексееву.
— Задержись немного, — последовал ответ капитана. — Отойдем в сторонку, — предложил Алексеев и жестом указал на угол здания столовой.
Сергей повиновался и пошёл по указанному направлению. За ним проследовал начальник штаба.
Когда они остановились возле обозначенного места, Алексеев, подойдя вплотную к Мартынову, произнёс: Для начала, воин, дыхни!
Сергей был готов к подобному обращению и спокойно, набрав в лёгкие как можно больше воздуха, выдохнул его в лицо капитану.
— Так, с этим понятно, характерного запаха нет, — с лёгким разочарованием сказал начальник штаба. — Тогда какого лешего вы тут вздумали пьяную комедию ломать? — серьёзно и грозно спросил Алексеев.
— Никакой комедии не было, товарищ капитан, мы исполняли новую строевую песню, которую репетируем к предстоящему смотру.
— Новую строевую песню? Вот оно, что, — пытаясь изобразить удивление произнес Алексеев. – Автор, конечно, ты ?
— Так точно, автор я.
— А чем тебе не нравятся другие строевые песни, которые исполняются в гарнизоне?
— Они мне нравятся, но мы решили к смотру придумать что-то новое.
По-моему, неплохо получилось, судя по окружающим.
Сергей окинул взором большое количество военнослужащих, которые продолжали непрерывно передвигаться около столовой.
— Это ещё ни о чем не говорит, — неожиданно спокойно произнёс Алексеев, задумчиво глядя куда-то вдаль, в сторону аэродрома. — Ладно, догоняй свою команду, продолжайте валять дурака до поры до времени. Я сегодня, как видишь, дежурный по части, так что к вам обязательно загляну в клуб, посмотрю, чего вы там ещё насочиняли.
— Приходите, товарищ капитан, мы вам всегда рады, — с улыбкой произнес Сергей и быстрым шагом пошел в столовую.
— Улыбайся, улыбайся, пока есть такая возможность, — тихим голосом проговорил в след удаляющемуся бойцу капитан. А затем, перейдя на шепот, добавил. — Хорошо улыбается тот, кто улыбается последний.
Но Мартынов не слышал злорадного шипения, он уже приступил к приёму пищи и с аппетитом хлебал армейские щи из прокисшей капусты, причмокивая, как и все вокруг, изображая немыслимое удовольствие и каждый раз приговаривая: Хорошо, эх — хорошо!
Покончив со вторым блюдом, состоящим из гречневой каши с подливой, приготовленной на растительном жире, музыканты уже по сложившейся привычке, не притронувшись к компоту, взяли со стола несколько кусочков сахара и хлеба и вышли на улицу. Офицеров в округе не наблюдалось. Ребята шустро построились. Вернее изобразили что-то вроде строя и быстрым шагом направились в клуб.
По дороге Сергей рассказал о разговоре с Алексеевым и предупредил всех о том, что нужно быть начеку, поскольку начальник штаба слов на ветер не бросает и обязательно посетит репетицию либо один, либо в сопровождении кого-то из офицеров, стоящих на ступеньках столовой.
— Да пускай приходят, хоть всем батальоном, — предложил Повторов, — что нам до того?
— Не скажи, — вмешался в разговор Ермаков. — Где Алексеев появится, там жди провокаций, а уж если они вдвоём с капитаном Паладиным, то жди неприятностей вдвойне.
— Особенно в отношении тебя, Ермак, — озорно сверкнув черными очами, выпалил Голубка.
— Это точно, если с Паладиным вместе, то до меня докопаются обязательно, — согласился Ермаков.
— Посмотрим, чего раньше времени паниковать, — сказал Мартынов. — Сейчас наша задача- успеть отшлифовать программу, всё остальное — мелочи.
Группа как раз подошла к клубу, остановилась перед выходом из зала, который запирался изнутри на задвижку и, присев на лавочку, стала ждать, когда Повторов, пройдя через главный вход и зрительный зал, откроет им
дверь.
— Что будем сейчас играть, Сергей? — спросил Русаков.
— Думаю, нужно повторить новые песни ещё раз десять, а потом прогнать уже всю программу от начала до конца.
— Может, лучше сразу прогоним программу, а затем вернёмся к новым песням? — робко возразил Паршегуба.
— Нет, — категорично ответил Мартынов. — Мы ещё с новыми песнями не достигли нужного уровня, придется повторять их ещё и ещё.
— Тебе конечно видней, — вступился за Паршегубу Ермаков, — но кажется, что мы уже хорошо отработали твои новые песни.
— Считаешь, что хорошо? Тогда напой, пожалуйста, третий куплет про солдат. — С ходу предложил Мартынов Ермакову.
— Пожалуйста, — несколько обиженно, скривив губы, ответил Ермаков.
Наступила пауза. Ермаков, что-то пытался произнести, качал головой, устремлял взор в небо, напрягался, закрывал глаза, но так ничего и не вспомнил. Он уже хотел что-то сказать в своё оправдание, но тут распахнулась дверь клуба, и на улицу вышел бледный и взволнованный Повторов. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять – случилось что-то необыкновенное.
— Всё ребята, кина не будет, электричество кончилось, — выдал Повторов известную фразу из кинофильма «Джентельмены удачи».
— Не поняли, что случилось, Шурик? — за всех спросил Голубка.
— Что тут непонятного, электричества в клубе нет, отключили, — ответил совершенно серьезно Александр. После чего продолжил:
— Я позвонил на подстанцию, там дежурный прапорщик сказал, что где-то на аэродроме произошла техническая авария, и ему поступила команда переключить линию, питающую ряд объектов, в том числе и наш клуб, на обеспечение объектов аэродрома. А когда устранят поломку и снова нас включат, он не знает.
— Что будем делать? — с тревогой в голосе спросил Русаков у Мартынова.
Сергей немного помолчал, потом оглянулся по сторонам, словно опасаясь, что его услышат посторонние, и ответил:
— Будем репетировать без света.
— Как без света, а микрофоны, а бас-гитара?- удивился Мельник.
— Очень просто, — ответил Сергей. – Сейчас возьмем акустические гитары и пойдем в радиорубку, там светло, большое окно, да и места хватит всем. Короче, продолжим репетицию в полевых условиях. Это, кстати, весьма полезно, тихонько, в камерном ключе, поиграем, споем, наконец-то друг друга услышим, без грохота электрогитар и барабанов. Поиграем до темноты, а там посмотрим.
— А как же я? – спросил барабанщик Ермаков.
— И мне как быть? – раздался вопрос бас-гитариста Мельника.
— Ты берешь только рабочий барабан, палочки и тарелку, — ответил Сергей. — А ты, — обернулся он к Мельнику, — просто возьми бас-гитару, без шнура и примочек. Будешь играть, как играл, только естественно, без звука.
Пальцы работают — ноты запоминаются.
— Слушай, Серый, — обратился к Мартынову Повторов. — Мне всё равно в радиорубке делать нечего, микшерского пульта там нет, поэтому вы репетируйте без меня, а я тем временем сгоняю на подстанцию, узнаю подробней, в чём там дело. Не нравится мне что-то в этом отключении электричества, чувствую, есть здесь какой-то подвох. Ничего подобного раньше не было, к тому же завтра полётов нет, в чем такая срочность, непонятно. Но я разберусь, там у меня пара приятелей есть, я прихвачу для них подарок и поговорю по душам.
Повторов расстегнул шинель, оттуда из бокового кармана показалось бутылочное горлышко.
Все присутствующие поняли: Шурик прихватил с собой бутылку «Массандры», так в гарнизоне называли жидкость, состоящую из спирта, разведенного с водой до крепости в 60 градусов. Именно этой жидкостью заправлялась система охлаждения самолета МиГ-25, кроме того, она же служила основным и доступным средством для употребления внутрь всеми военнослужащими гарнизона.
— Хорошо, давай, действуй, — согласился Мартынов. — Только сам ни в коем случае не употребляй. Помни, что Алексеев обещал заглянуть к нам в клуб.
А это значит, что он выполнит обещание и обязательно всех нас проверит на предмет употребления алкоголя.
— Спасибо, что напомнил, — искренне посетовал Повторов. — Я действительно хотел пропустить с электриками стаканчик, прежде чем поговорить по душам. Теперь придется общаться насухо. Ну ладно, я побежал, удачной репетиции.
Повторов направился в одну сторону, остальные в другую. Через десять минут все уже сидели в радиорубке. Здесь было довольно уютно и тепло. Солнечные лучи через большое окно проникали в помещение и хорошо освещали и согревали его.
У Паршегубы и Мартынова были акустические гитары, Ермаков расположил перед собой единственный рабочий барабан, Голубка держал в руках бубен, Мельник – бас-гитару без шнура, Русаков просто сидел на стуле и держал перед собой тетрадь с тестами песен.
Репетиция началась. Вновь прогнали уже всю программу от начала до конца без остановки. Сразу же выявилась масса неточностей, промахов, а кое-где и явных провалов. То была взята нечисто нота гитаристом, то опаздывало соло, то ошиблась с тональностью бас-гитара. Русаков с Мартыновым, выдавая на припевах вокал в два голоса, тоже допускали ошибки, и звучание получалось нечистым и тусклым. Короче, выходила
элементарная халтура. Окончив прогон, Мартынов поднял руку и жестом показал, чтобы все остановились.
— Ну что, какие будут соображения? — спросил Сергей.
— Что-то не очень, – первым высказался Паршегуба, — буквально у всех ошибки, — добавил он.
— Да, — сказал Русаков, — совсем не очень. Видимо, на сцене мы действительно плохо друг друга слышим, всё идет через пульт Повторова, вот и кажется, что звучание нормальное, а здесь, как на ладони – все ошибки налицо.
— Согласен, – только и сказал Ермаков.
— Я тоже, — буркнул Мельник.
— Совершенно верно, — неожиданно улыбнулся Мартынов. – Но, как говорится, нет худа без добра. Я давно хотел предложить вариант игры без электрогитар и микрофона. На гражданке, в ансамбле наш руководитель так делал постоянно. Устраивал «камерные уроки», как он их называл. Отключал аппаратуру, порой даже свет в зале, и мы в темноте продолжали репетицию на отключенных инструментах. Тогда-то и начинали слышать друг друга лучше, и понимать тоже. Я рад, что мы сейчас невольно будем делать нечто похожее на те репетиции. А теперь давайте ещё раз. От начала до конца всю программу, прислушиваясь друг к другу, и помните, что играете в коллективе, а не каждый сам по себе.
Ермаков тихонечко дал счет. Первая композиция пошла. Когда закончили второй прогон, то улыбались уже практически все.
— Ну что, почувствовали разницу? — спросил Мартынов. Остальные закивали головами.
— Тогда ещё разок. Начали! – отдал команду Сергей.
В третий раз получилось ещё лучше, ещё чище и душевней.
— И последний, перед перерывом, — вновь скомандовал Мартынов.
Проиграли программу в четвертый раз. Сначала всё шло хорошо, но на новых песнях немного ошибся Паршегуба с проигрышем соло на гитаре.
А в конце программы Мельник, опять перепутав тональность, выдал пару неверных ходов на бас-гитаре. Ошибки хоть и были небольшие, но сразу же заметные, поскольку играли тихо, и любая фальшь моментально выявлялась. Окончив игру, музыканты, уже не дожидаясь команды, отложили инструменты и поднялись со своих рабочих мест.
— Слушай, Серега. Ты прямо садист, загнал нас до потери пульса, — за всех высказался Русаков.
— Мы так раньше никогда не играли, — запинаясь и посматривая на свои натруженные пальцы, пролепетал Паршегуба.
— Да, не играли, — согласился Мартынов. — Это называется — стартовый штурм. Когда без отдыха группа в очень высоком темпе разучивает перед концертом новую вещь, повторяя её многократно. На гражданке, в ансамбле, мой бывший руководитель дважды прибегал к подобным трюкам накануне больших концертов, когда тоже поджимало время. Мы противились этому, у некоторых даже доходило до ссор и желания покинуть группу.
Но всё заканчивалось благополучно, руководитель оказывался прав, мы достойно выступали на концерте, и только благодаря тому, что бесчисленное количество раз повторяли и повторяли репертуар. Если бы сейчас Зарипов оказался бы здесь, уверяю вас, репетиции бы шли намного жестче, требования к каждому музыканту были бы несоизмеримо выше.
— Ну, куда уж выше? — примирительно сказал Ермаков, обняв за плечи Мартынова и Русакова. — Пойдемте на воздух, покурим, короче передохнем.
На этом дискуссия была завершена, участники коллектива поспешили на свежий воздух. Выйдя на улицу со стороны парадного входа, они хотели направиться к своей излюбленной лавочке, но увидели, что входные двери в зрительный зал клуба распахнуты, рядом стоит автомобиль-фургон ЗИЛ-130, на котором обычно привозят новые кинофильмы и забирают коробки со старыми просмотренными лентами.
Около автомобиля происходила непонятная суета. Вместо знакомого водителя транспортной роты Полякова и сопровождающего сержанта Осипова за рулем сидел водитель Абдуллаев, молодой солдат последнего призыва, а старшим экипажа был сержант Касымбаев.
С этим сержантом у всех музыкантов были сложные отношения. В своё время он как раз оказался в числе отвергнутых претендентов в составе ВИА. С тех пор Касымбаев не мог простить этого Мартынову, а оставшимся музыкантам просто завидовал и всячески подчеркивал превосходство за счёт своей должности заместителя командира взвода роты охраны и звания сержант. Но, будучи человеком восточным, в открытый конфликт с ребятами не вступал, а старался сделать какую-нибудь гадость при случае, по мелочам.
Сегодня музыкантов насторожило и то, что четверо незнакомых им бойцов из другого подразделения в спешном порядке выгружали какие-то объемные шкафы и заносили их в темный зал клуба.
Музыканты быстро направились к автомобилю, опасаясь за сохранность своей аппаратуры.
— Эй, Касым, что вы там задумали? — на ходу закричал Мартынов.
— А, Сележа — картавя и растягивая по слогам имя, ответил Касымбаев, явно недовольный тем, что его застали врасплох. Видимо, это не входило в его планы. — Мы выполняем указание начальника клуба, выгружаем новую мебель.
— А почему выгружаете её в зрительный зал, а не со стороны парадного входа, где расположены все службы клуба? И кто вам открыл дверь, запертую изнутри?
— Успокойся, зачем так волнуешься? — тихо, с хитрой улыбкой ответил Касымбаев. — Так распорядился сам начальник, потому что света нет, на центральной двери электрический замок есть, его никак не открыть, понимаешь. Вот он и велел выгрузить всё в зал. А открыл нам его Костя Чуливский — помощник Повторова, да вот он и сам.
В этот момент из клуба вышел Чуливский. По выражению его лица было видно, что этот странный визит для него самого полная неожиданность.
Увидев музыкантов, он немного повеселел, как будто освободился от давящего его груза ответственности. Подойдя поближе, поздоровался со всеми и, предваряя вопрос Мартынова, сказал:
— Я был у себя в аппаратной, ждал, когда включат свет. Так мне велел Шурик Повторов. Вдруг раздался телефонный звонок. Ты же знаеш,ь у нас в каждой комнате по телефонному аппарату, — обратился он к Мартынову. Тот в знак согласия кивнул головой.
— Ну, так вот, — продолжил Чуливский, — звонит мой начальник клуба — Рассоха, приказывает встретить и помочь разгрузить мебель для библиотеки, якобы машина уже загружена и едет к клубу.
— Я ему попытался объяснить, что через парадную дверь в клуб войти нельзя, что в клубе нет электричества, поэтому заблокированы замки, лучше немного подождать, когда включат свет, тогда можно будет спокойно выгрузить книжные шкафы и внести их в библиотеку, которая как раз расположена на первом этаже недалеко от входа.
— Он меня обложил матом. Вообще, страшно ругался, приказал не совать нос не в своё дело, а лучше как можно быстрее идти открывать зрительный зал, потому что именно туда подъедет машина, что времени у нас очень мало. Ему всего на час дали в помощь бойцов, которые сами разгрузят машину и занесут мебель в зал. С дальнейшим он сам разберется.
Он так и сказал, — продолжил Константин: Ты только организуй разгрузку быстрее и всё прими согласно описи, — это были его последние слова, после них он повесил трубку.-
Когда последний книжный шкаф был занесен грузчиками в клуб и поставлен в проход к стене. Касымбаев и четверо его подчиненных солдат, вышли из клуба. Сержант достал какие-то бумаги, видимо, накладные, подозвал Чуливского, и они стали сосредоточенно их изучать. Четверо грузчиков быстро забрались в кузов автомобиля, водитель оставался сидеть за рулем. Сергей уже хотел было войти в двери клуба, как оттуда неожиданно для всех выскочил еще один солдат, небольшого роста, азиатского происхождения, и что-что крикнул на казахском языке Касымбаеву.
Тут солдат увидел музыкантов, которые намеревались войти в клуб, от неожиданности осёкся, даже оступился и, бросив беглый взгляд на Мартынова, затем на Касымбаева, более спокойным тоном произнёс уже на русском языке:
— Все в порядке товарищ сержант. Можно ехать.
С этими словами он лихо перемахнул через борт грузовика, и присоединился к находящимся там солдатам.
Лукавый, даже наглый взгляд, бегло брошенный этим воином, нервная реакция Касымбаева на его непонятную реплику, очень не понравились Сергею. Но он не успел ничего предпринять. Раздался рёв мотора заведенного грузовика. Касымбаев, махнув рукой и крикнув всем: Пока, — быстро вскочил в кабину автомобиля, который тут же тронулся и, набирая скорость, исчез из вида.
— Что это было? — удивленно спросил Голубка, показывая рукой в сторону удалявшегося грузовика.
— А кто этот шустрый, который выскочил из клуба последним? — спросил в свою очередь Русаков, обращаясь к Чуливскому.
— Я не знаю, он вообще странно себя вёл. В разгрузке мебели не участвовал.
Сначала сидел в кабине автомобиля. Потом, непонятно как, очутился в клубе, когда мы тащили самый тяжёлый шкаф. В зале было темно, а у него вдруг оказался карманный фонарик. Он немного посветил нам вначале, а потом всё больше стал направлять луч фонаря на сцену, где расположена аппаратура. Они с Касымбаевым постоянно о чем-то говорили на своём языке. Я ничего не понимал. Касымбаев всё время поторапливал нас. Я тоже был заинтересован, чтобы всё скорее закончилось, поэтому помогал и выгружать шкафы с машины, и таскать их.
— Подожди, — перебил его Сергей. — Ты случайно не запомнил, этот шустрик не оставался в клубе один, не мог он забраться на сцену, пока вы таскали мебель?
— Оставался, — опустив голову, пролепетал Чуливский. — Мы как раз снимали с машины самый тяжелый шкаф, возились с ним дольше обычного минут на десять, потом волокли его долго до дверей. Тут я понял, что этого шустрика среди нас нет. Я тут же бросился в клуб. Вбежав в темный зал, я увидел, как он со своим фонариком рассматривает одну из колонок, конкретней — колонку бас-гитары. Но просто рассматривает. Увидев меня, он спросил:
Неужто и правда фирменный Маршал? — Я со злости ответил: Самый настоящий, — и попросил его немедленно слезть со сцены. Он ответил спокойно:
— Не бойся, я просто посмотрел аппарат. Я тоже когда-то играл в ансамбле. Затем он спрыгнул на пол, подошел к дверям, где было хорошее освещение, и продемонстрировал мне свои руки ладонями вверх.
— На, смотри. Видишь, руки пустые, я ничего там не трогал и ничего не взял. Чтобы ты потом не сказал, что у вас что-то пропало.
— Я не стал ничего говорить, вернее, не успел, потому что Касымбаев начал торопить нас с разгрузкой последнего шкафа. Я немного успокоился и больше не смотрел в сторону этого солдатика. Мы выгрузили последний шкаф, потом втащили его в клуб, в самый дальний свободный угол от сцены. Куда делся этот кадр, я не знаю. Но как оказалось, он опять незаметно проник в клуб. А как его покидал, вы уже видели сами.
— Надо немедленно осмотреть аппаратуру, — сказал Сергей. — Костя, неси сюда большой фонарь из аппаратной, я возьму фонарик из каптерки, будем смотреть.
Вскоре вся команда, вооружившись двумя фонариками, один из которых был довольно мощным, стали кропотливо осматривать аппаратуру. Проверяли и наличие инструмента, и шнуров, и микрофонов, и педалей с разными примочками, и пульт. Всё было на месте в целости и сохранности.
Закончив проверку, все вновь вышли на воздух. Чуливский закрыл дверь клуба изнутри на задвижку. Незаметно стемнело, настало время ужина, необходимо было идти в столовую.
— Так, друзья, — обратился к музыкантам Сергей, — дуйте в столовую, да быстрей. Я останусь в радиорубке дожидаться Повторова, что-то он долго задерживается на этой подстанции. Захватите наши с Шуриком пайки и бегом назад. Несмотря ни на что, будем продолжать репетицию в полумраке, при свете фонарей, если не дадут света. Всё, вперед!
Музыканты короткой дорогой удалились в сторону пищеблока.
Оставшись один, Сергей, медленно стал подниматься по темной лестнице в радиорубку. Он опять ощутил смутную тревогу.
Что-то во всей этой истории с разгрузкой мебели было не так. Что именно, он понять не мог, поэтому с нетерпением ждал своего друга Александра.
Будь он рядом, то быстро, в свойственной ему манере, разобрался бы с происшедшим, во всяком случае, дал бы ответы на некоторые вопросы, которые терзали сейчас самого Сергея.
Почему так поспешно возник этот вопрос с мебелью? Знал ли об этом сам Шурик? Почему всё произошло в момент отключения света в клубе?
Откуда взялись грузчики из другой воинской части? Что вообще здесь делал сержант Касымбаев? Ведь он служил в роте охраны и должен был находиться в это время на аэродроме, а не руководить погрузкой клубной мебели.
Но особенно его тревожил и волновал юркий солдатик-казах, вернее, его наглый уверенный взгляд, дерзкое поведение, а самое главное, — излишнее любопытство, проявленное к музыкальным инструментам, находящимся в клубе. Мартынову показалось, что он где-то раньше видел эти смеющиеся глаза, только это было очень давно.
В радиорубке зазвонил телефон. Как уже отмечалось, параллельные телефонные аппараты были в клубе повсюду. Так было удобно для всех сотрудников клуба. Сергей снял трубку и представился: ефрейтор Мартынов у аппарата.
— Серега, ты? – услышал он знакомый голос своего начальника Файзова.
— Да это я, товарищ старший лейтенант, а вы откуда звоните?
— Рад тебя слышать, звоню, естественно, из штаба, но сейчас слушай и не перебивай, это очень важно. Я только что видел, как в кабинет к начальнику штаба Алексееву, в котором, кстати, сейчас находится и капитан Паладин, и Рассоха, быстро вошли, а через минуты три вышли два бойца. Одного я знаю — это сержант Касымбаев, второй, видимо, его земляк, мне он не знаком. После ухода солдат, Алексеев со своей кампанией в очень хорошем расположении духа покинули кабинет и пошли к выходу из штаба.
Когда проходили мимо строевой части, я услышал громогласный бас Паладина, обращенный к Алексееву. – Ну что, конвой с гауптвахты вызывать?
— Непременно вызывай, да прямо к клубу, — ответил ему Алексеев. – Как только мы их накроем с поличным, я позвоню комбату. Будучи дежурным по части, я обязан доложить и ему. И всё, их песенка будет спета.
После этого они вышли на улицу, сели в дежурный уазик и поехали по направлению к клубу.
— Серега, — с тревогой в голосе продолжил Файзов, они что-то серьезное задумали. Что у вас там происходит? Чем можно помочь?
— Спасибо за звонок, — ответил Сергей и коротко рассказал о последних странных событиях, которые произошли в клубе.
— Я думаю, — сказал Файзов, — разгадка либо в привезенной мебели, либо, скорее всего, у вас на сцене. Не теряйте времени, быстро осмотрите ещё раз сцену.
— Я понял, я даже догадываюсь, где конкретно искать, — вдруг осенило Сергея. — Спасибо за звонок, мне надо бежать, времени в обрез, сообщу, как всё закончится. — Сергей положил трубку и бросился из радиорубки на улицу.
В дверях он столкнулся с Повторовым, который, запыхавшись от длительного бега и, видимо, тоже раздираемый новостями, пытался ворваться в радиорубку.
— Шурик, быстро вниз, на сцену, – закричал не своим голосом Сергей и побежал по лестнице. Повторову ничего не оставалось, как последовать за другом. Пока в потемках добирались до сцены, пока включили фонарики, Сергей непрерывно рассказывал Александру о внезапном визите мебельщиков, о Касымбаеве и его странном земляке. Упомянул и о звонке Файзова из штаба. Наконец, они, освещая фонарями сцену, приступили к поиску.
— Я знаю, где искать, – неожиданно, но уверенно произнес Повторов.
Луч его фонаря осветил колонку бас-гитары. – Вот здесь.
Шурик подошел к самой большой колонке ВИА, посветил на нее фонарем со всех сторон. Потом несколько раз шевельнул её и начал раскачивать, периодически останавливаясь и прислушиваясь, что творится внутри колонки. Сергей стоял рядом, светил, куда ему указали, и ровным счётом ничего не понимал.
— Так и есть, – наконец радостно сообщил Повторов, обращаясь куда-то в зал.
Не дожидаясь реакции Мартынова, не теряя времени на объяснения, Повторов быстро вынул из кармана брюк свой любимый перочинный нож, с которым никогда не расставался, прикрикнул на Сергея: Что стоишь, свети сюда! Он развернул колону и ловкими движениями стал выворачивать шурупы из задней стенки, состоящей из специальной толстой фанеры.
Сергей продолжал освещать фонарем место работы. Через минуту задняя стенка колонки упала на пол, Повторов сунул руку внутрь, и извлек оттуда белую канистру из пластмассы , емкостью 10 литров, наполненную прозрачной жидкостью. Повторов открыл её и, улыбаясь, продемонстрировал изумленному Мартынову свою находку.
По сцене, на какое-то мгновение стал расползаться характерный только данной жидкости запах. Шурик крепко закрыл крышку и произнес: Спирт!
Сергей продолжал стоять как вкопанный. А Повторов, не скрывая своей радости, быстро завинтил крышку колонки назад, пододвинул её на прежнее место, и, крикнув: За мной! стал удаляться через темный зал, в сторону холла. Сергей поспешил следом.
Пробегая по узкому темному коридору, ведущему к центральному входу в клуб, Александр остановился у одной из дверей, расположенной с права. Ловким движением извлек связку ключей, подобрал нужный ключ, открыл её и шагнул в темноту. За ним вошел Мартынов. Это была одна из многочисленных кладовых помещений, где годами хранился клубный хлам в виде останков старых стульев, кресел, книг и журналов, лежащих прямо на полу, и перевязанных суровым шпагатом. В комнате было тесно, сыро и от скопившейся пыли совершенно нечем дышать.
Но Повторов знал своё дело, он опять, отдав фонарик Сергею и показав на место, куда надо светить, активно стал разгребать хлам, убирал в стороны связанные стопки книг, пока, наконец, не очистил три половые доски, длинной в три метра, как раз по ширине кладовки. Орудуя всё тем же ножом, он поддел одну из досок и приподнял её. Доска легко отделилась от пола, поскольку не была прибита. Ту же операцию Шурик проделал и со второй доской. Перед взором Мартынова зияла небольшая, аккуратно вырытая яма, глубиной в полметра. Какова была её ширина, он не узнал, так как Повторов быстро взял канистру со спиртом, опустил её в яму и накрыл сверху двумя бушлатами. После этого он приладил доски назад, сверху поставил стопки макулатуры, раскидал в беспорядке тот хлам, который несколько минут до этого собирал, и с чувством качественно выполненной работы спросил:
— Похоже на прежний бардак?
— Идеально, — ответил Сергей, и в свою очередь спросил: — И много у тебя таких тайников в клубе?
— Есть ещё парочка, а ты как думал? Без этого нельзя, — ответил назидательно Александр, одновременно выталкивая Сергея из кладовки и стараясь скорее закрыть дверь.
Закончив свою подпольную работу, он забрал у Сергея фонарик и очень серьезно произнес:
— У нас очень мало времени, собирай команду, немедленно приступайте к репетиции, сейчас приедет Алексеев с подчиненными, чтобы довести до конца свои коварные дела. Ты сам видел, какие. Только теперь у него ничего не выйдет. Главный козырь у нас. Ребятам ничего не говори, пусть остаются в полном неведении, так даже лучше. А я немного поиграю в идиота. Давно хотелось утереть им нос. А они, как видишь, сами напросились.
Короче, подробности потом, мне есть что рассказать о визите на подстанцию, как хорошо, что я туда сходил, теперь всё стало понятно окончательно. Кстати, который час? — неожиданно спросил он.
Мартынов посмотрел на свои командирские часы и ответил: Восемнадцать пятьдесят семь.
— В 19 часов включат свет, — сказал Повторов. — Серый, беги, увидимся на шоу-представлении. — Тут он, слегка подтолкнул Мартынова по направлению к лестнице, ведущей в радиорубку, а сам, уже не сдерживая громкого смеха, исчез в противоположном конце коридора.
Сергей побежал по лестнице, всё еще до конца не осознавая, что случилось. Слишком разнообразные и многочисленные события произошли всего за пять часов, очень стремительно менялась ситуация, на которую он уже не в силах был повлиять. Не покидало ощущение, что в который раз подряд, словно со стороны, ему приходилось наблюдать за происходящим, как зрителю. И в самые решающие моменты чьей-то поставленной пьесы
он непосредственного участия не принимал. Но, как только напряженный и кульминационный момент спектакля спадал, его опять неведомая сила приглашала на продолжение спектакля, только уже в качестве действующего лица. И так происходило до следующего значимого момента, когда он вновь уходил на задний план и становился простым наблюдателем.
Мартынов поднялся на третий этаж, открыл радиорубку, вошел в неё и не сразу понял, что произошло. Комната была залита светом. До ужина ребята репетировали в потемках. В ожидании подачи электричества осветительные приборы были включены, но, естественно, не горели.
Сейчас же все имеющиеся лампы, прожектора, пульт радиорубки, громкоговоритель — всё работало, излучая яркий свет.
Мартынов лихорадочно бросился выключать лишние приборы.
В этот момент в радиорубку вошли возбужденные и радостные музыканты, вернувшиеся из столовой.
— Ура! Свет дали, — первым закричал Голубка.
— Жаль, — сокрушенно произнес Русаков, — накрылась наша вечерняя репетиция под камерное звучание простых гитар.
— Ничего не накрылась, — сказал Мартынов, прислушиваясь к шагам, раздававшимся по лестнице. Кто-то быстро приближался к радиорубке.
— Скорее, садимся по местам, инструменты в руки, внимание на меня, все объяснения потом, — скороговоркой протараторил Сергей. Никто ничего не понял, но задание выполнил. Буквально через секунду все сидели с инструментами в руках и внимали руководителю.
Открылась дверь, в комнату вбежал Повторов.
— На сцену, быстро, включайте аппаратуру, начинайте играть, как ни в чём не бывало, разве не видите, свет дали, — закричал Шурик голосом, не терпящим никаких возражений.
Все бросили вопросительный взгляд на Мартынова. Тот, в свою очередь, молча уставился на Повторова, ожидая разъяснений.
Александр спросил : Ты что-нибудь успел им рассказать?
— Пока нет.
— Тогда быстрее на сцену, как я сказал, все объяснения потом, сюда едет Алексеев, а следом, наверно, прибудет и сам комбат. Ничему не удивляться, что бы там не происходило. Всё, погнали, — уже переходя на какой-то вопль, закончил Повторов.
Ребята моментально подхватили свои инструменты и бросились бежать по лестнице через зрительный зал прямо на сцену. К счастью, сцена была освещена, и подключить аппаратуру не составило труда.
Перед тем как приступить к повторению материала, Паршегуба не выдержал и спросил Мартынова: Серега, скажи, что всё-таки случилось, при чем тут Алексеев, да ещё и комбат?
— Потом, ребята, объяснения потом, я сам до конца еще всего не знаю. — Он повернулся к барабанщику Ермакову, уже усевшемуся за своей установкой и шепотом произнес: Саня, счет, играем Журавлей. Едва Ермаков ударил палочками третий раз, отсчитывая такт, как за входными воротами послышался резкий звук тормозов автомобиля. Спустя несколько минут, послышался шум другого тормозящего автомобиля, более мощного.
Ребята начали игру, вступила соло-гитара Паршегубы.
Но тут, одновременно с первыми аккордами, с улицы начали сильно стучать в двери, и послышались требовательные крики: Откройте!
— Спокойно, продолжайте играть, я открою, — неожиданно раздалось из зала. Это был Повторов. Он неспеша, с улыбкой подошёл к дверям, по которым уже барабанила не одна пара солдатских сапог.
— Кто там? Что надо? — как можно громче спросил Повторов.
— Немедленно откройте дверь. Это помощник дежурного по части прапорщик Нарышкин.
— А что случилось, товарищ прапорщик? — едва сдерживая смех, продолжал Повторов, одновременно приступая к открытию клуба.
Надо сказать, что двери были двойными и очень крепкими. Первая пара дверей закрывалась на длинные металлические крючки, вторая пара, ещё более крепкая и обитая изнутри оцинкованным железом, закрывалась на длинный и толстый металлический засов. Повторов спокойно снял сначала крючки. Затем приступил к снятию засова, но чтобы его вытащить, нужно было подать дверь наружу, а это сделать было весьма затруднительно.
Со стороны улицы на дверь напирало несколько человек, тем самым прижимая засов, который один человек при таком его положении сдвинуть не мог.
— Товарищ прапорщик, у меня ничего не получается, — сокрушенным голосом пролепетал Повторов. — Вы прижали засов, я не могу открыть дверь, прикажите своим подчиненным дернуть ручку двери на себя.
С улицы прекратился беспорядочный стук, послышался невнятный разговор, дверь подалась немного наружу.
— Как сейчас? – спросили с улицы, — можешь открыть?
— Попробую, – уже смеясь ответил Повторов и потихоньку начал двигать засов.
Вдруг из зала раздался грозный голос Алексеева:
— Повторов, прекрати ломать комедию, немедленно открой дверь.
Все находящиеся в клубе музыканты повернули головы в зрительный зал и увидели, как по центральному проходу к сцене медленно идут дежурный по части капитан Алексеев, командир роты охраны капитан Паладин и заведующий солдатского клуба старший лейтенант Рассоха.
Повторов в этот момент открыл входную дверь на улицу, и в зал ворвалось около десятка солдат в сопровождении прапорщика Нарышкина. Но они были ещё не самыми последними. После группы военнослужащих под командованием Нарышкина в клуб вошли помощник начальника гарнизонной гауптвахты прапорщик Гусейнов вместе с двумя караульными с автоматами через плечо. Причем караульные были совершенно незнакомы никому из музыкантов. Это ещё больше вселяло в них тревогу. Представители гауптвахты втроем вошли в зрительный зал, поднялись на верхний ряд, присели там и, совершенно отстраненно, без всяких эмоций, стали наблюдать за происходящим.
Тем временем офицеры во главе с Алексеевым поднялись на сцену, разглядывая музыкальную аппаратуру, трогая инструменты, улыбаясь и подшучивая над различными атрибутами музыкального инвентаря.
Настроение у них было приподнятое, они явно знали, что хотели, зачем сюда пришли и, просто оттягивая ключевой момент, немного потешались в своё удовольствие.
Наконец капитан Алексеев, обращаясь к Мартынову, отдал приказ:
— Всем участникам ансамбля построиться около сцены в одну шеренгу.
Приказ был выполнен неожиданно для всех очень быстро.
Тут же капитан Паладин, всё ещё пребывая в хорошем расположении духа, спустился со сцены и подошел к строю музыкантов. Он дважды прошелся вдоль шеренги, внимательно вглядываясь в глаза каждого солдата. После чего начал монолог в свойственной ему манере.
— Ну что, воины? А ведь вы в первую очередь — воины, я это всегда подчёркиваю. После принятия присяги вы становитесь защитниками Отечества. И Родина доверила вам свою защиту.
Поэтому ваша обязанность, уметь хорошо стрелять, знать и понимать воинскую специальность, совершать длительные, порой изнурительные марш-броски. Одним словом, стойко переносить все лишения и тяготы военной службы. Всё остальное — потом. Досуг, поход в увольнение по воскресным дням, занятие музыкой и спортом и т. д. Всё — потом, для этого предусмотренно личное время солдата. Поэтому я был всегда категорически против всяких посторонних занятий, которые не связаны с боевой учебой. Вы давно и прекрасно знаете мою позицию. И неважно, кем ты был на гражданке: художник, музыкант, акробат. Если тебя признали годным к воинской службе и призвали на неё, то ты в первую очередь — солдат.
Он немного помолчал, после чего продолжил, уже повысив голос:
Смею утверждать — вы, стоящие передо мной молодые люди, плохие, даже никуда не годные солдаты. Я вам сейчас это докажу. — Голос его всё более крепчал.
— Рядовой Ермаков, рядовой Паршегуба — выйти из строя, — неожиданно последовала команда Паладина. Два названных бойца, с разницей в долю секунды, ответили друг за другом «есть». После чего, сделав два шага вперед, они повернулись лицом к строю и замерли по стойке смирно. Всё проделанное не отличалось ни четкостью, ни синхронностью.
— Рядовые Повторов, Русаков, Голубка, Мельник! Выйти из строя! — прозвучала новая команда Паладина.
Названные ребята проделали то же, что и их предшественники. Допустили те же ошибки, не выдержали ни размера шага, ни времени для совершения маневра. Поэтому четкости и синхронности в их действиях тоже не наблюдалось.
Паладин злорадно улыбнулся и стал по привычке потирать ладони.
— Вот вам первое доказательство, — уже понизив голос, сказал он. — Несмотря



89


на то, что каждый из вас имеет позади полтора года службы в Вооруженных Силах страны, вы так и не научились выполнять требования Устава строевой службы. — Тут рядовой Голубка попытался что-то возразить и даже выдавил из себя нечто похожее на «Товарищ капитан».
— Отставить! Команды вольно не было, — прервал его Паладин.
— Товарищ ефрейтор, — обратился капитан к одиноко стоящему вне строя Мартынову.
— Я!
— Когда вы в последний раз присутствовали на стрельбах и держали в руках автомат?
— Разрешите отвечать? — стараясь следовать требованиям Устава, спросил Мартынов.
— Отвечайте!
— Последний раз я был на стрельбах батальона, где стрелял из различного стрелкового оружия в октябре прошлого года, товарищ капитан. Разрешите отметить, что все мои попытки принять участие в мероприятиях подобного рода резко пресекались либо командиром части, либо начальником штаба, присутствующим здесь.
— Ладно, Мартынов, с тобой всё ясно, — криво усмехнулся Паладин. — А что нам по этому поводу скажет рядовой Повторов?
— Товарищ капитан, — совершенно спокойно, внятно и членораздельно ответил Повторов. — Я, как и ефрейтор Мартынов, стрелял из АК-47 на осенних стрельбах, а потом неоднократно обращался по команде о возможности моего присутствия в учениях гарнизона, но получал от замполита части и начальника клуба, старшего лейтенанта Рассохи, один и тот же ответ:
— Твоё место — клуб, здесь и воюй. Обжаловать данные отказы вышестоящему командованию не счел возможным. Так и воюю в клубе.
Последние слова Александр высказал уже со свойственной ему резкостью.
— Ты здесь не дерзи, клубный воин, — вновь повышая голос, начал Паладин. — Нам давно известно, чем вы тут занимаетесь под прикрытием, так называемой репетиции к смотру. Я обещал вам доказать, что вы негодные воины, так вот, продолжаю представлять доказательства. С этими словами капитан Паладин, нисколько не смущаясь, подошел к рядовому Паршегубе, стоящему крайним в строю, и немного наклонившись к нему, приказал:
— Дыхни!





90


Владимир и ранее неоднократно выполнял подобные указания своего командира. Выполнил он его совершенно спокойно и на этот раз.
Паладин, уверенно продолжая свои действия, проделал ту же процедуру со всеми оставшимися музыкантами, пытаясь уловить хотя бы маленький намек на присутствие в дыхании подчиненных запаха спиртного.
Не получив того, чего так хотелось, он несколько огорченно и тихо произнес: — Ладно, как говорится, ещё не вечер.
— Внимание сюда, — словно подхватив эстафету, отдал команду подошедший капитан Алексеев. — Это ещё далеко не всё. Дальше всё будет очень серьезно. Командованию части и мне лично известно, что наряду с проведением своих репетиций вы продолжаете злостно нарушать воинскую дисциплину. Выражается это в том, что распиваете спиртные напитки прямо здесь, в клубе. До сегодняшнего дня об этом имелись только сообщения и доклады, ничем существенным не подкрепленные.
Наконец, сегодня у нас имеется точная информация об очередном пьяном бардаке в клубе, для чего приготовлено и спиртное, и закуска. Он показал на сверток с сухим пайком Мартынова и Повторова, который лежал на одном из стульев. – Там, как я понял, закуска, — продолжал Алексеев, –
— а вот где спиртное? Предлагаю честно признаться самим и выдать его сейчас, при всех. Это будет зачтено как добровольная выдача, или добровольное признание. Как там правильно, Мартынов? Ты же будущий юрист. Вот и объясни друзьям, что чистосердечное признание смягчает вину.
— Мы за собой никакой вины не чувствуем, никакого спиртного не
употребляли, а упомянутый вами сверток всего лишь два кусочка рыбы и хлеб. Это наш ужин с Повторовым, который из столовой принесли мои друзья.
— Отставить, — теряя терпение вдруг закричал Алексеев. — Я не позволю дальше ломать эту комедию, мне всё предельно ясно.
Он обернулся к прапорщику Нарышкину, продолжавшему стоять со своим взводом солдат у дверей клуба, после того как они вломились в него.
— Товарищ прапорщик, — обратился к нему Алексеев. — Приступайте со своими бойцами к поиску спиртных напитков, спрятанных где-то в пределах этого зала или сцены, может даже и в подсобных помещениях. Остальным, — обратился он к стоящим перед ним музыкантам, — приказываю пройти в середину зала, сесть и ждать моих дальнейших указаний.
Мартынов с ребятами поднялись по проходу на указанный им ряд и расселись рядом друг с другом.
— Все вопросы потом, молча сидим и ждём, — тихо прошептал Повторов.
Между тем в клубе развернулось целое представление, солдаты хаотично передвигались по сцене, заглядывали за кулисы, прощупывали занавес, переставляли музыкальные колонки. Один воин с озабоченным видом простукивал барабаны ударной установки, другой, открыв крышку фортепьяно, заглянул туда, потом запустил руку, словно пытался поймать рыбу из проруби.
Пока солдаты пытались выполнить поставленную перед ними задачу, офицеры Алексеев, Паладин и Рассоха подошли к выходным дверям клуба. Капитан Паладин на мгновение покинул клуб, затем вновь вошел, позвал прапорщика Нарышкина и вышел в ночную темноту, за ним последовал Нарышкин.
Ребята, хотя и молча наблюдали за происходящим, в душе каждого кипело негодование за несправедливое и незаслуженное отношение к ним со стороны командного состава. И даже Сергей, ожидавший и предвидевший какую-нибудь провокацию со стороны Алексеева, всё равно не мог с ней смириться и возмущался вместе со всеми. Один Повторов сохранял олимпийское спокойствие. Казалось, он как-то по-своему даже радуется происходящему.
Первым нарушил молчание Иван Голубка.
— Посмотрите на улицу, — прошептал он. – Кажется, Паладин разговаривает с Касымбаевым, а вон и его шустрый земляк, который бегал в темноте по сцене. Он что-то объясняет прапорщику Нарышкину.
Ребята посмотрели в сторону выхода, но их внимание привлек грохот упавшей на пол крышки от центрального пульта.
Повторов мгновенно сорвался с места и побежал к сцене, сжимая кулаки и крича на солдата, уронившего крышку. – Ты, что творишь? Знаешь, сколько стоит эта вещь? Тебе за неё не расплатиться до конца службы!
Александр был уже совсем близко от застывшего в испуге солдата, когда послышался мощный окрик капитана Паладина: Отставить! Повторов, назад, прекратить балаган!
У всех, находящихся в клубе, внимание моментально переключилось на происшедшее. Поэтому никто не заметил, как закрылась входная дверь и тени сержанта Касымбаева и его земляка исчезли из вида.
Офицеры понимали, что обстановка в клубе накаляется. Прошло около часа с начала поисков, а результата не было. Тогда Алексеев, решил завершить начатое и жестом пригласил Повторова подняться на сцену, а сам отдал следующее распоряжение:
— Поиск прекратить, всем бойцам спуститься со сцены и расположиться в первом ряду. Офицерам, прапорщику Нарышкину, Повторову и Мартынову следовать за мной.
Алексеев, уверенным шагом передвигаясь по сцене, остановился около басовой колонки и нежно похлопал её по корпусу.
Названные им лица молча подошли и встали рядом, образовав небольшой полукруг. Начальник штаба, вновь широко улыбаясь, очень спокойно, можно сказать, с нежностью, обратился к Повторову:
— Санек, ну хватит чудить, уже все устали, мне пора выполнять обязанности дежурного по части, а я вынужден здесь, с твоими друзьями столько времени зря терять. Нехорошо это. Проигрывать тоже нужно уметь. Что скажешь?
— Я не понимаю, о чём вы, товарищ капитан.
— Всё ещё упорствуешь, надеешься на чудо? Ну, так и быть, твой выбор.
— Старший лейтенант Рассоха, — резко распорядился Алексеев. – Командуй! В конце-концов это твой подчиненный, твоя зона ответственности.
И, делая вид, что потерял к происходящему интерес, Алексеев отошел в сторону.
Начальник клуба — старший лейтенант Рассоха, наоборот, сразу приступил к активным действиям. Он тоже осмотрел колонку бас — гитары, потрогал со всех сторон, словно проверяя на прочность, затем развернул её и осмотрел крепеж задней стенки.
— Повторов, отсоедини крышку этой колонки, — последовал приказ начальника клуба.
— Каким образом я её отверну? – спросил Повторов. – У меня же нет отвертки, а здесь завернуты шурупы.
— Ты что, издеваешься? – в свою очередь задал вопрос Рассоха.
— Никак нет, товарищ старший лейтенант.
— Тогда найди отвертку и отверни шурупы, что здесь непонятного?
Повторов повернулся, чтобы сходить в аппаратную за инструментами, но кто-то из солдат, производивших обыск, крикнул: У меня есть отвертка.
Через мгновение, передавая из рук в руки, отвертку держал уже Повторов.
Он, не спеша, присел на корточки и стал откручивать шурупы.
— Давай быстрей, – подгонял его Рассоха,
— Товарищ старший лейтенант, итак спешу, но здесь совершенно слизаны головки шурупов, не хотят отворачиваться, как бы не пришлось их срезать
автогеном, —совершенно спокойно ответил Шурик.
— Я тебе такой автоген устрою, — раздражаясь не на шутку выпалил Рассоха.
— А ну, дай я сам, — старший лейтенант слегка оттолкнул своего подчиненного, забрал у него инструмент и сам стал откручивать шурупы. Дело пошло. Через три минуты задняя стенка колонки была отсоединена.
Все присутствующие замерли в ожидании развязки. В клубе воцарилась абсолютная тишина. Поскольку Рассоха продолжал сидеть на корточках около вскрытой им колонки, Алексеев следующую команду отдал именно ему:
— Товарищ старший лейтенант, извлеките содержимое из этой музыкальной коробки.
— А вы, – обратился он к сидящим в первом ряду солдатам, — подойдите сюда.
Солдаты встали со своих мест, поднялись на сцену и подошли к злополучной колонке, возле которой уже образовалась приличная толпа.
Тем временем Рассоха, сунув руку в глубь колонки, все пытался нащупать и извлечь из неё что-то очень важное и дорогое. Во всяком случае, об этом красноречиво свидетельствовало выражение его лица. Но по мере того, как шло время, а старший лейтенант всё шарил и шарил в глубине колонки, да так рьяно, что почти полностью засунул туда обе руки, но, всё без какого-либо результата, выражение его лица постепенно начало меняться.
Сначала оно выдало удивление, затем недоумение, которое окончательно сменилось полной беспомощностью. Наконец он поднялся в полный рост и тихо произнес:
— Товарищ капитан, там нет ничего, кроме динамика и проводов.
— Сам вижу, — уже совершенно другим тоном, с металлическими нотками в голосе ответил Алексеев.
Тут капитан Палладин быстро спрыгнул со сцены и исчез, плотно закрыв за собой дверь.
— Мартынов, — довольно миролюбиво спросил начальник штаба. – А у Вас есть другая колонка под бас-гитару?
— Никак нет, товарищ капитан, этой одной вполне хватает, — стараясь держаться как можно спокойней ответил Сергей.
— Понятно, — задумчиво произнес Алексеев.
С улицы в клуб вошел капитан Палладин и уже совершенно открыто отрапортовал Алексееву:
— Товарищ капитан, колонка именно эта, просто кто-то нас водит за нос или
те, — и он показал жестом на улицу, — или эти. – На этот раз он кивнул в сторону музыкантов.
— Ладно, разберемся, узнаем, со временем всё узнаем, – совсем уже миролюбиво сказал Алексеев, но вынужден был прерваться, поскольку двери вдруг широко распахнулись и в клуб вошел командир батальона майор Лушин в сопровождении замполита майора Васнецова.
— Смирно, — раздалась немного запоздалая команда начальника штаба.
Он спрыгнул со сцены, подбежал к командиру с докладом, но тот остановил его жестом, и по залу прокатилось командирское: Вольно!
— Что здесь происходило, дол;жите потом, капитан. Сейчас немедленно следуйте в дежурную часть и свяжитесь, наконец, с заместителем командира полка, который длительное время вас нигде не может найти. Это касается и остальных офицеров, — пробасил комбат.
— Кроме того, всем военнослужащим приказываю немедленно покинуть здание клуба, за исключением команды музыкантов.
Ждать повторения или уточнения приказов комбата было непринято, поэтому клуб моментально опустел. Лушин был одет в лётную кожаную куртку, и свою любимую фуражку. По каплям воды, стекавшим по его верхней одежде, можно было понять, что на улице начался дождь. Комбат и замполит поднялись на сцену, подошли к горе — колонке, вокруг которой произошло столько событий. Лушин, подняв свой тяжелый взгляд на Мартынова, спросил: Что здесь случилось? Только говори правду.
Сергей начал свой рассказ с самого начала, о том, как все участники коллектива добросовестно трудились над поставленной задачей, как разработали самостоятельно концертную программу, не забыв отметить, что её одобрил замполит. Упомянул он и о двух новых песнях, сочиненных составом ансамбля, одна из которых являлась строевой. Далее он отметил, что именно сегодня днем они решили продемонстрировать её, пройдя строем в столовую. Там, после общения с дежурным по части капитаном Алексеевым начались непонятные события. Сначала в клубе пропал свет, но несмотря на это, они продолжали репетицию. Потом вдруг подъехала машина с мебелью, якобы по приказу начальника клуба, и мебель стали заносить в зрительный зал, а не в кабинеты, куда она предназначалась.
Тут Сергей немного замялся, обдумывая, что же сказать по поводу провокации с канистрой спирта, но неожиданно раздался уверенный голос Повторова: Сергей, говори всё, как было, не бойся, этому надо положить конец.
Шурик, непонятно как, незаметно умудрился исчезнуть со сцены, сбегать к своему тайнику, достать спрятанную канистру со спиртом и вернуться назад, идя с ней навстречу комбату. Это был сильный поступок.
Подойдя вплотную к командиру, Александр поставил канистру на пол перед ним и без всяких церемоний спокойно произнес:
— Товарищ майор, вот перед вами то, с помощью чего часть офицеров пыталась помешать и нам, и вам выполнить поставленную задачу: достойно подготовится к смотру художественной самодеятельности. Случайно или нет, но нам удалось разгадать и сорвать их планы.
Мы обнаружили подброшенную одним из солдат-грузчиков вот эту канистру со спиртом в самую большую и объемную колонку бас-гитары.
Он сделал это во время отключения света. Мы же перепрятали её и тем самым миновали расправы со стороны начальника штаба, ну и, наверно, при соответствующем докладе и с вашей стороны. Вот коротко всё, что я хотел добавить к рассказу Мартынова, – Повторов замолчал. Молчали все.
Наконец раздался раскатистый бас комбата: Программа готова?
— Готова, товарищ командир, — радостно доложил Мартынов. Он, как никто другой, понял, что бури не будет, комбат не сердится на них. — Хотите мы сейчас её быстро продемонстрируем? – с надеждой спросил он.
— Нет, увольте, на сегодня с меня концертов довольно, одного этого вполне хватит.
Он ткнул ногой канистру. Потом внимательно посмотрел на своего замполита майора Васнецова и спросил:
— Ты к этому причастен?
— Нет, что вы, товарищ командир, — залепетал майор. — Послезавтра комиссия,
я же первый заинтересован в нормальном исходе дела. Как Вы могли такое подумать?
— Ладно, — тихо и грустно сказал комбат. – Разберемся.
Немного помолчав, он легко поднял канистру, выпрямил спину и твердым повелительным тоном сказал:
— Слушайте приказ, товарищи бойцы:
— Здесь ничего не было, вы ничего не видели, никто ни в чем вам препятствий не чинил. Вы выполняли мой приказ, репетировали программу и готовились к смотру. Больше ни слова, никому. Повторяю — никому.
Ваша первая задача — показать комиссии достойную программу, ваша вторая задача – держать язык за зубами. Не справитесь – пеняйте на себя. Благодарю за откровенность и честность. Знаю, что вы добросовестно трудились. О строевой песне я уже в курсе – молодцы. Если выполните всё как надо, – отблагодарю вдвойне. К сожалению, не смогу присутствовать на генеральной репетиции, буду прямо на смотре, не подведите.
Сейчас наведите тут порядок и на сегодня довольно, всем отдыхать. Завтра последний день перед смотром, удачи всем.
Командир надел фуражку, отдал честь солдатам и быстрыми шагами удалился из клуба. За ним едва поспевал высокий и грузный замполит, несший в руках белую десятилитровую канистру с прозрачной жидкостью и специфическим запахом.
Когда в клубе остались только музыканты, было решено время не терять, а приступить к наведению порядка. Этим и занялись. В процессе уборки, поглядывая на запертые двери, всё ещё опасаясь новых неприятностей,
разговаривая в полголоса, участники ансамбля стали расспрашивать Повторова и Мартынова о подробностях, которые им ещё пока не были известны. Шурик рассказал, как ходил на подстанцию, как с помощью
принесенной с собой бутылки спиртного ему удалось уговорить дежурного сержанта рассказать о визите на станцию двух капитанов, приехавших на новенькой вишневой шестерке. Как один из офицеров с повязкой «дежурный по части» отдал распоряжение об отключении солдатского клуба от электричества на три часа, сказав, что в аппаратной серьезная поломка, нужно частично поменять силовой кабель. От помощи отказался, мол, своих мастеров девать некуда. Но самое главное, предупредил, что когда работы закончатся, на станцию приедет сержант — казах, сообщит о завершении работ, привезет подарок. Только тогда можно будет опять подать электричество в клуб, но не раньше. И ещё, капитан предупредил, что если вдруг придет киномеханик или почтальон, следует говорить, что приказ об отключении клуба поступил из штаба полка, до особого распоряжения.
— Так и произошло, только сержант со своим подопечным солдатом выпили по стакану моего зелья, как раздался шум мотора приближающейся машины.
Это был караульный ГАЗ-66. Я едва успел спрятаться в крохотную подсобку, как на станцию вошел наш знакомый — Касымбаев, поставил на стол электрикам бутылку со спиртом и коротко произнес: Всё, можно включать.
Сразу после этого он вышел на улицу, сел в машину и поехал в сторону гарнизона. Что было дальше – вам всем известно.
Ну а я в ваше отсутствие, — продолжил Мартынов, по телефону поговорил с начальником строевой части Файзовым, который видел, как Алексеев, Паладин и Рассоха, видимо, получив сообщение, что провокация готова, отправились в клуб, чтобы завершить начатое. Что из этого вышло — вы уже тоже знаете.
— Да, — с глубоким выдохом произнес Мельник, — вот это страсти разгорелись нешуточные. Интересно, а что будет дальше?
— А дальше ничего не будет, — ответил Русаков. — Ты же слышал, что сказал комбат: Ничего не было, никто ничего не видел, мы просто репетировали.
— Конечно, публично ничего не будет, – пояснил Мартынов. — Это, естественно, командир при солдатах с офицерами не будет проводить воспитательной работы. Но то, что все они серьезно попали, сомнений нет. Он обязательно разберется с каждым по-своему и в нужное время. Я это точно знаю. И знаю, что они сейчас в полной панике, потому что засветились с такой подлостью перед командиром. Короче, им не позавидуешь.
— А по мне, наоборот, за что боролись, на то и напоролись, — вступил в беседу Ермаков. — Я лично рад, что подлость капитана Паладина вылезла наружу во всей красе. Теперь ему будет не до смеха и его постоянных унижающих достоинство шуточек.
— Это точно, — будто завершая тему, согласился с товарищем Паршегуба.
Уборка незаметно подошла к концу, инструменты стояли на месте в полном порядке. Для пробы включили весь аппарат и пульт. Всё работало идеально.
— Ну что, друзья, по ротам? — улыбнувшись, тихо скомандовал Мартынов. — Завтра трудный день, постарайтесь хорошо отдохнуть. Встречаемся утром в столовой.
Пожав руки, все музыканты, кроме Мартынова и Повторова, вышли из клуба и растворились в темноте весенней улицы.
Оставшаяся парочка, как обычно, вскипятила чайник, затем перекусили принесенным сухим пайком, выпили чайку с карамельками и улеглись по своим койкам. Ни говорить, ни думать уже просто не было сил. Поэтому Сергей не мог точно сказать на этот раз, кто из них уснул быстрее.


Г Л А В А У

Утром, перед началом репетиции, когда все собрались, в клуб заглянул замполит майор Васнецов со своим подчиненным — начальником клуба старшим лейтенантом Рассохой. Замполит пребывал в приподнятом настроении, чего нельзя было сказать о лейтенанте. Рассоха хмурился, отводил глаза в сторону. Когда здоровался с музыкантами, был молчалив, хотя обычно в таких случаях шутил и балагурил непрестанно. Замполит сразу приступил к делу.
— Так, бойцы, по поручению командира сейчас будет генеральная репетиция.
Покажите мне всю программу от начала до конца, без перерыва. Покажите так, как она завтра будет звучать перед комиссией.
— Товарищ майор, — попробовал возразить Мартынов. — Дайте хотя бы полчаса для разогрева и подготовки, кроме того, нужно распеться, как положено.
— Никакой подготовки, сразу в бой. Ты что, Мартынов, не понимаешь, времени уже совсем нет! После прослушивания я обязан заняться подготовкой к встрече комиссии. Прилетает полковник Смычук. А он будет смотреть в гарнизоне всё, что ему захочется. Никогда не угадаешь наперед, что его заинтересует. Ваше выступление будет где-то в районе обеда, не раньше. Так что давай, начинай. После моего ухода можешь и разогреться, и распеться, а сейчас вперед.
Спорить было бесполезно, и Сергей отдал команду:
— По местам!
Музыканты взяли в руки инструменты. Концерт начался. Но не даром Мартынов просил традиционного музыкального и голосового разогрева. Начало было немного скомкано, ребятам не доставало точности в моментах музыкального вступления очередной композиции или песни, и при её окончании. Распелись только под самый конец, Лишь строевая песня – ВВС — прозвучала с задором и настроением.
— Эх, — крякнул замполит. — Вот последняя вещь — как раз то, что надо.
Она и строевая, и боевая, и с солдатским задором. Так нужно исполнять другие песни.
— Товарищ майор, я же говорил, необходим небольшой разогрев. Послушайте ещё раз и поймете, что повторное звучание совсем другое, — попросил Мартынов.
— Нет-нет, я же сказал, дел полно. В основном я доволен, но у вас ещё впереди целый день, так что работайте, шлифуйте шероховатости.
Я должен идти. Оставляю за себя Рассоху. Он начальник клуба, он несет ответственность за всё, что здесь творится. К тому же надо организовать уборку этой мебели, которую привезли вчера.
Замполит показал рукой в сторону выгруженной и сложенной в левом проходе мебели. — Но это не ваша забота, через час сюда подойдут солдаты роты охраны, они под руководством старшего лейтенанта всё сделают.
Ваша задача — репетировать, работать и работать, чтоб в итоге концерт прошел без сучка и задоринки.
Майор тяжело поднялся со своего кресла, но зато довольно легко, быстрыми, короткими шагами пошел к выходу и вскоре скрылся за дверями клуба.
Музыканты стояли на сцене и молча смотрели на сидящего в первом ряду начальника клуба. Старший лейтенант Рассоха, по сути, был нормальным мужиком, поначалу очень хорошо относился к музыкантам. Многое позволял своему киномеханику Повторову. Закрывал глаза на те или иные вольности, которые позволяли себе ребята, находясь в клубе. Он гордился, что у него в клубе состоялся довольно сильный вокально-инструментальный коллектив. Таких ансамблей не было в соседних гарнизонах, и даже в Доме офицеров музыканты были на порядок ниже. Это по-своему льстило Рассохе, и он не касался творческой стороны коллектива до тех пор, пока начальником штаба не стал капитан Алексеев.
Тот сразу проявил повышенный интерес к клубным делам, а особенно к музыкантам. Ему и его лучшему другу капитану Паладину очень не нравилось, что ансамбль как таковой существовал вообще, не по душе ему было и то, что ребята хорошо были сыграны и дружны, его раздражали праздничные концерты и офицерские огоньки, а также свадьбы и другие мероприятия, где непременно выступал ансамбль. Поэтому Алексеев, став начальником штаба, начал всячески давить на Рассоху с целью создания различных препятствий и трудностей для участников ансамбля.
Рассоха был очень подвержен чужому влиянию. Какой-то период времени, вначале, он не мог возражать даже Повторову, хотя являлся его непосредственным начальником. Но Алексеев постепенно добился того, что переманил окончательно начальника клуба на свою сторону.
И тот безропотно стал выполнять распоряжения начальника штаба в отношении ансамбля. А распоряжения были разного рода, в том числе и участие во вчерашней неудачной провокации.
Сейчас, сидя перед музыкантами в первом ряду, он понимал всю сложность своего положения, и в то же время, будучи офицером, не хотел проявлять слабости перед рядовыми бойцами.
— Товарищ старший лейтенант, что дальше? — серьезным тоном спросил Повторов, прервав затянувшуюся паузу.
— Как, что дальше? — делая вид, что не понял вопроса, ответил Рассоха:
— Играть, конечно, повторять, есть ещё над чем поработать.
— Какая работа, Игорь Иванович? — опять спросил Повторов, пытаясь направить разговор в нужное русло.
— Что ты от меня хочешь? — наконец подняв голову и посмотрев на Повторова спросил Рассоха.
— Ну, хотя бы элементарных извинений перед коллективом, пока мы здесь одни, без ваших старших товарищей, — не унимался Шурик.
Вновь наступила тишина. Всем было не по себе и как-то скверно на душе.
Тяжелая внутренняя борьба происходила и внутри самого офицера. Он то краснел, то бледнел, то крепко сжимал спинку деревянного кресла в котором сидел.
Наконец, Рассоха резко встал и, окинув взглядом ребят, которых знал очень хорошо уже на протяжении полутора лет, громко произнес:
— Простите друзья, сам не знаю, как так получилось. Я этого не хотел, серьезно, не хотел. Мне стыдно сейчас. Я знаю, вы меня презираете, но ради нашей былой дружбы — простите. Вы настоящие парни, вы — таланты.
У меня больше никогда не будет такого коллектива, я это точно знаю.
Он замолчал и тихо сел на место. Опять наступила пауза.
— Да что там, товарищ старший лейтенант, — не выдержал Русаков. — Конечно, мы знаем, чьи это проделки. И на вас зла не держим.
Улыбки освятили лица всех музыкантов, на сердце у молодых людей стало легко и спокойно. Тяжесть, давившая и сжимавшая грудь, отступила. Все мигом спустились вниз со сцены и стали пожимать руки Рассохи, пару раз кто-то хлопнул его по плечу. Примирение состоялось. У лейтенанта на глазах даже выступили слезы.
— Спасибо ребята, знаете, это для меня большой урок, спасибо. Вы — мужики, настоящие мужики, — всё твердил и твердил начальник клуба, широко и счастливо улыбаясь вместе с солдатами.
— Так, всё, закончили неуставные отношения, – с иронией произнес Повторов, — пора за дело, командуй Серега.
— Действительно, пора, — подтвердил Рассоха. — Вы продолжайте репетировать, а я займусь организацией по расстановке мебели. Пойду позвоню дежурному, чтобы поскорее прислал бойцов для перетаскивания и установки этого «добра» по местам. Я пошел.
Ребята вновь поднялись на сцену, взяли в руки инструменты и замерли, глядя на Мартынова.
— Сейчас ровно 10 часов утра. Работаем без перерыва до 13 часов. Повторяем пройденный материал по следующей схеме: проиграли один раз, сразу следующую вещь играем, потом следующую, еще раз, и т.д. Короче три часа без перерыва. Ни на что не отвлекаемся, постараемся не останавливаться. Если произойдет заминка, играем дальше, и неважно — сфальшивил ли кто, забыл ли слова, лопнула струна и т. д., играем дальше, пока не скажу стоп.
Мартынов немного помолчал и тихим голосом продолжил: Ребята, это наш последний день, последний шанс, пусть каждый из вас максимально соберется и постарается сделать своё дело так, как сделал бы его в последний раз в этой жизни. Я говорю серьёзно и очень хочу, чтобы вы поняли, если мы преодолеем себя, выложимся на все сто, значит, задача выполнена.
Неважно, войдем ли мы в круг победителей, поедем ли в Тбилиси на смотр, объявит ли нам отпуск комбат. Нет, конечно, это было бы очень даже хорошо. Но суть не в том. Главное, что мы внутренне сами поймем, —справились ли с задачей, сумели ли за такое короткое время из ничего сделать кое-что. Сделать честно, отпахали по-настоящему и сумели добиться в итоге качественного продукта, без всякой фальши.
Именно этим отличается профессионал от любителя. Так учили меня. Так пытаюсь учить и я. Всё на этом. Ермак, давай счет, поехали.
Ермаков отсчитал положенный такт, программа началась. То ли сказанное Сергеем так подействовало, то ли общее приподнятое настроение сказалось, но музыканты полностью, с головой, ушли в работу, повторяя вновь и вновь хорошо выученный материал. Только на этот раз не было вздохов недовольства, раздражения от нечаянной ошибки, сбоя или небольшой фальши. Все делалось сосредоточенно, с очень серьезным настроем, как будто так и было задумано. Ребята не обращали внимания на то, как в клуб вошел взвод солдат, как ими руководил Рассоха и вчерашняя брошенная мебель постепенно исчезла из зала. Музыканты продолжали своё выступление. Три часа пролетели как один миг. Они успели без перерыва проиграть программу шесть раз подряд. Наконец Мартынов подал знак, игра прекратилась. Музыканты спокойно, с чувством исполненного долга, выключили свои инструменты и сошли со сцены в зрительный зал.
— Ну, какие будут мнения? – спросил Сергей.
— Никогда до этого мы так не играли, — восторженно воскликнул Голубка.
Его единодушно поддержали остальные.
— Ну поняли теперь, в чем причина? — с интересом допытывался Мартынов.
— Если честно, не совсем, — ответил за всех Русаков.
А вы подумайте, — предложил Сергей. – А пока пошли на обед, пора подкрепиться.
Команда высыпала на улицу, навстречу весеннему теплому солнышку, и короткой дорогой отправилась в столовую.
После обеда немного посидели на лавочке, и Мельник, всё же первый, затронул былую тему:
— Так в чём же причина, Серега? Мы до сих пор не поняли, — спросил он.
Сергей улыбнулся и неожиданно для всех ответил вопросом на вопрос:
А я знаю? Наверное, вы все очень захотели в отпуск, который пообещал командир.
— Ты давай, не прикидывайся, говори — в чем фишка? — грозно произнес Повторов.
— Да серьезно говорю: Не знаю. Если бы знал, то уж, конечно, не служил бы сейчас здесь, а занимался бы, наверное, наукой о возможностях человека или чем-то подобным.
— Неужели и вправду не знаешь ответа? — разочарованно спросил Ермаков.
А затем сам продолжил: Дело в том, что я, пожалуй, один из немногих, сидя за барабанами, ну может быть ещё и Санёк Повторов — за пультом, имели возможность наблюдать за всеми остальными во время игры.
— Ну и что же ты там увидел? – с нетерпением спросил Иван Голубка.
— А увидел я, что вы все играете и поете, словно находясь под легким кайфом. Настолько проникновенно все играли и отдавались своему делу, слушали игру других и при этом получали от всего происходящего наслаждение. Вот лично у меня несколько раз по спине пробегали мурашки.
— И у меня тоже, — подхватил Мельник.
— И у меня, — подтвердил вокалист Русаков, — особенно на припеве, когда мы с Серегой поём на два голоса про обелиск.
— Ну вот видите, – обрадовался Мартынов. — Вот вам и ответ. Так называемые мурашки — это высшее наслаждение, которое испытывает музыкант или любой другой творческий человек, когда соприкасается с настоящим, качественным искусством. Значит, сбылось то, о чём я говорил утром.
Мы добились качественного результата, получили гармоничное звучание.
И при исполнении того или иного произведения испытывали настоящее наслаждение и восторг, не пытаясь изобразить его, подражая звездам эстрады. И, конечно, здесь присутствует вечная загадка — это волшебство, самой музыки, которая проникает сразу во все органы чувств, и сердце, и мозг, и в душу. Я где-то читал об этом.
— Я думаю, что это… — неожиданно раздался голос Паршегубы.
Но он вдруг замялся, что-то пробубнил невнятное и вновь замолк. Все попытки узнать, что же он думает, ни к чему не привели. Он только отшучивался и твердил: Мне показалось, я пошутил.
— Ладно, ребята, пора, — раздался неумолимый голос Мартынова. — Последний рывок, играем спокойно, ровно, тихо. Бережем голоса и руки, но еще пять прогонов сделать нужно.
— Слушай, а не будет ли перебора? — осторожно спросил Русаков, — у меня уже голос хрипит.
— Я же сказал — тихо и спокойно, не как на концерте, а для себя, для тренировки механической памяти. Так надо ребята, мы на гражданке под руководством Зарипова всегда это делали. Давайте последние пять раз.
Все последовали за Серегой на сцену. Репетиция продолжилась, но на этот раз ни о каком наслаждении или мурашках речи не шло. Наоборот, все как один почувствовали вдруг гигантскую усталость. Такую усталость, что после третьего повтора пришлось остановиться.
— Всё мужики, стоп, — скомандовал Сергей. — На сегодня всё и, наверное, до смотра. Самое неприятное для музыканта — это заиграть вещь или выйти на сцену переутомленным. Такого допустить нельзя. Выключаем аппарат и на улицу.
На свежем воздухе сразу стало легче. Настроение тоже улучшилось. Приближался ужин, но никому в столовую идти почему-то не хотелось.
Первым на этот факт обратил внимание Голубка. Его поддержал Мельник.
— Это началась предстартовая ломка, — авторитетно заявил Повторов. — У меня так всегда бывало перед серьёзными соревнованиями.
Все знали, что Повторов обладает первым взрослым разрядом по боксу, поэтому мало кто решался ему перечить, особенно когда Шурик был не в духе.
— Нужно просто отвлечься, переключиться на что-то совершенно другое, и всё пройдет.
— Слушайте, ребята, а давайте сыграем в футбол, прямо здесь, за клубом, — неожиданно предложил Ермаков.
— А что, это идея, — подхватил Повторов. — Сейчас только Чуливского позову
да мячик возьму.
Не дожидаясь ответа, Шурик побежал в клуб. Минуты через три из дверей сначала выскочил Костя Чуливский, а за ним в припрыжку, с футбольным мячом в руках, Повторов.
Еще через пятнадцать минут ребята, разделившись на команды, состоящие из четырех человек, начали игру. Музыканты с большим азартом бегали по импровизированному футбольному полю. Воротами для них стали головные уборы – шапки-ушанки, а углы поля обозначились шинелями.
— Только осторожней не покалечьте друг друга, — едва успел крикнуть Мартынов.
Да куда там, молодые, здоровые организмы, только лишь почуяв волю, свежий ветер и азарт игры, завелись на полную катушку. Как застоявшиеся кони, они бегали без устали за мячом, каждый старался сам забить гол в ворота противника. Они падали, ругаясь, как и принято, на нарушителя, поднимались и вновь шли в атаку. Никто не хотел уступать. Силы у команд были почти равные, поэтому счет тоже был постоянно ровным.
Так продолжалось до тех пор, пока не начало смеркаться. А затем, как бывает в южных широтах, резко наступила темнота. Когда мяча уже почти не было видно, игра прекратилась.
Какое-то время, возбужденные игрой в футбол, ребята продолжали спорить, вспоминая отдельные моменты, но постепенно все успокоились, вновь облачились в зимнюю форму одежды и сели на лавочку.
Заметно похолодало. Разгоряченные быстрой и подвижной игрой, они вскоре почувствовали, что стали потихоньку замерзать.
— Какие планы командир? — спросил Повторов.
— Я не знаю, — растерянно начал Мартынов. — Время 20-00. Столовая закрыта, в каптерке есть чай, сахар да несколько сушек.
— Это не спасет, — уверенно произнес Голубка. — Предлагаю пройти сразу на кухню, к повару Алишеру. Заплатить ему пошлину, он пожарит картошечки, напоит чаем. Не в первый раз. Тем более, он знает, что мы сейчас на особом положении, должен пойти навстречу.
— Это дело, — поддержали предложение Голубки остальные.
— Тогда вперед, — скомандовал Мартынов. — Только я остаюсь, обойдусь по привычке чайком.
— Ну, а я схожу, перекушу, — сказал Повторов. — Сначала есть не хотелось, да набегал аппетит ненароком, чувствую, что чайком не обойдусь. Может, тебе прихватить картошечки жареной, да с лучком? — спросил Александр.
— Нет, Шурик, спасибо, не надо. Мне на самом деле есть не хочется. Обойдусь чаем. К тому же, картошечка должна быть с пылу с жару. Пока ты её донесешь до клуба, она уже успеет остыть и потерять свой привлекательный вид. А холодная картошка — это сами знаете, что такое.
— Слушайте, пошли уже скорей, — не выдержал Ермаков. — А то от
разговоров ещё больше аппетит разгулялся.
— Всё, идём, — решительно отдал команду Повторов.
И, поднявшись с лавки, первым направился в сторону кухни. Остальных уговаривать не пришлось, все моментально исчезли вслед за Александром.
Мартынов тоже поднялся с лавочки и пошел к клубу. Он уже стал распахивать входные ворота, как вдруг услышал торопливые шаги, быстро приближающиеся к нему сзади, из темноты. Он резко повернулся, автоматически выбросил левую руку вперед, правой ногой сделав короткий шаг назад и чуть в сторону, как когда-то учили в секции рукопашного боя в институте, и замер в ожидании нападения. Но никакого нападения не последовало. Перед ним стоял запыхавшийся от бега и весь всклокоченный Паршегуба. Сергей с облегчением выдохнул и с упреком произнес:
— Ты что, с ума сошёл? А если бы я ударил чем-нибудь. И вообще, что случилось?
— Ничего, ничего, успокойся ради Бога, — всё еще никак не отдышавшись, произнес Паршегуба. — Мне очень серьезно нужно с тобой поговорить наедине. Давно нужно, но никак не получается.
— Ну ладно, давай заходи в клуб, здесь никого нет, попьем чайку и поговорим.
— Нет, Серега, сначала поговорим. За чай спасибо, но я лучше догоню ребят, они как раз к этому времени приготовят ужин.
Мартынов открыл ворота, пропустил вперед Паршегубу, вошел сам и на засов закрыл входную дверь.
Они сели в кресла первого ряда, прямо перед сценой. На сцене, в полном убранстве, стояла приготовленная к концерту аппаратура, колонки, гитары, микрофоны и прочая музыкальная атрибутика ансамбля.
Горел небольшой прожектор-подсветка, на заднем фоне сцены, рассеивая тусклый фиолетовый свет по сцене и по всему зрительному залу.
Отблески его, отражаясь от металлических предметов, гитарных струн, барабанных тарелок меняли свой первоначальный цвет и острыми лучами уходили высоко вверх, а там, отражаясь от специально прокрашенного брезентового экрана, рассыпались по всей площади потолка, и будто превращались, в маленькие мерцающие звездочки.
В клубе было тихо и уютно. Вся обстановка располагала к спокойному серьезному разговору.
— Итак, — с иронией начал Сергей. — Что же ты мне хочешь такое необычное сказать? Я слушаю.
— Да, ты прав, дело действительно совершенно необычное, — начал очень спокойно и серьезно Паршегуба. — Ты только не перебивай меня, хорошо? — Не дождавшись ответа, он продолжил: Дай слово, что не будешь смеяться и что разговор останется между нами.
Мартынов очень внимательно посмотрел на своего музыканта и вдруг опять стал ощущать какое-то странное состояние, очень похожее на то, которое он испытывал несколько суток назад, здесь по ночам, в клубе, во время своих ночных бдений. Это стало напрягать. А Паршегуба тем временем всё уверенней продолжал:
— Сергей, ты помнишь самые первые наши репетиции? Потом твои странные ночи без сна? Твои бесплодные попытки сочинить новые песни? Неоднократные ощущения, что кто-то незримо присутствует в клубе?
— Конечно, помню, — взволнованно ответил Сергей. — Вы тогда подняли меня на смех, намекали на всякие гадости. А я и сейчас могу подтвердить, что ясно чувствовал чье-то присутствие и тогда, и в ночь написания песен,
и знаешь, — перейдя на шепот, продолжил Сергей, — у меня такое ощущение, что и сейчас здесь кто-то находится вместе с нами, хотя я точно знаю, что клуб совершенно пуст.
— Серега, ты сам затронул эту тему, здесь действительно есть постоянное постороннее присутствие. Ну, слушай тогда:
Ты же знаешь, что я родом из г. Луцка, что на Западной Украине.
Отец мой преподаватель в местном техникуме, а вот дед — отец отца и
мой дядя — родной брат отца — действующие сельские священники, очень верующие люди.
Сергей хотел что-то спросить, но Паршегуба довольно властным, совершенно не свойственным ему тоном, остановил Мартынова:
— Подожди. Дай сказать мне. Все вопросы потом. Так вот, верующие все мои родственники, более того, верующий и я. — Тут Паршегуба осенил себя широким православным крестом и произнес вслух: Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу.
Потом расстегнул гимнастерку и показал нательный крестик, висевший на его шее на серебряной цепочке.
— Погоди, — не выдержал Мартынов. — А как же комсомол? А как же тебе доверили оружие?
— Комсомол тут не при чем. Я в нем никогда не состоял. Оружие выдали после присяги, как и всем. Только меня и ещё с десяток парней-мусульман вызывали на собеседование в особый отдел части. Тогда наш начальник особого отдела — капитан Третьяков провел с каждым из нас беседу и взял подписку о том, что мы свои религиозные взгляды будем хранить в секрете, публично их не высказывать и не навязывать другим. Только после этого нас отпустили из особого отдела.
— Ну и дела, — удивленно воскликнул Мартынов. — Ну а что было потом?
— Да ничего особенного, я продолжал служить, как все, только когда было особенно тяжело, я старался уединиться в безлюдное место и помолиться Богу.
— Так значит ты искренно верующий? — с удивлением спросил Мартынов.
— Правильно говорить — истинно верующий. Да, именно так. И по учению моей Православной Веры я знаю, что ничего случайного в жизни не бывает. Во всём промысел Божий. Он печется о спасении каждой души, даже самой, как нам кажется здесь, темной. Но речь сейчас не об этом. Я бы никогда не стал поднимать этот разговор, если бы знал, что тебя не удастся, хоть немного, в этом направлении сдвинуть.
Мартынов опять хотел что-то сказать или возразить, но Паршегуба не дал
и продолжил. — Я предлагаю тебе самому сегодня, когда ты ляжешь спать, внимательно, повторяю очень внимательно вспомнить всё подробно, с того момента, как комбат сообщил тебе о необходимости наших репетиций. Как ты необычайно быстро, уверенно, убедил комбата, что тебе нужна только бывшая музыкальная команда. Затем вспомни, как, пройдя все препоны Алексеева и других офицеров, ты собрал всех нас.
Как четко и верно определил стратегию репетиций, правильно поставил задачи каждому. Вспомни, как мы начинали играть с надеждой и радостью,
а затем зашли в тупик. — Паршегуба продолжал говорить, голос его приобретал всё большую твердость и убедительность.
— Вспомни также твои первые ночные репетиции, которые ни к чему не привели. Вспомни по деталям, если сможешь, как за одну ночь сочинил две ключевые песни. Как мы опять поверили и в тебя, и в себя.
Откуда брались у нас силы и терпение на бесконечную зубрежку музыкального материала? Ведь мы же не профи. Наконец, подумай сам,
как получилось, что все хитрости и коварство начальника штаба Алексеева удалось так ловко обойти, да ещё и засветить его перед комбатом?
Как, в итоге, мы сделали программу всего за восемь дней, с которой не стыдно выступить на любой концертной площадке страны? Разве бы ты смог сделать это всё один? Без чьей-то очень могучей помощи?
Нас — музыкантов в расчет не бери. Во-первых, потому что никто в начале не верил, что такое возможно. Я тебе это точно говорю. Во-вторых, половина ребят просто решила отдохнуть от службы, немного расслабиться и действительно устроить парочку пьяных репетиций. Кое-кто был даже готов к этому. Кто — я пока сказать не могу. Главное – ничего у них не вышло.
Мне удалось узнать об этом совершенно случайно, хотя, повторяю, случайностей здесь не бывает. Поэтому я вовремя обнаружил подготовленные для этой цели бутылки со спиртом, и с риском, может быть, и для здоровья, налил туда простой воды, предварительно вылив спирт.
И ещё, как ни печально, но среди нашего коллектива есть Иуда, который всё докладывает Алексееву. Но и у него ничего не вышло. Кто этот человек, узнаешь скоро. Сейчас не время. Не пытайся сам ничего предпринимать, пусть всё идет, как шло.
Главное, перед самым концертом мысленно поблагодари Бога за всё, что с нами и с тобой произошло. У меня больше времени не будет на отдельные разговоры с тобой, да и места для уединения нам не найти.
Помни, завтра за нас там, на моей далекой Родине, будет молиться вся моя родня, а главное, мой дед — протоиерей Василий Паршегуба, настоятель храма Николая Чудотворца в Луцкой области. А его молитва очень сильна, я это знаю, недаром его называют старцем.
Ну, все эти вещи тебе сейчас мало понятны. Поговорим потом, после концерта. Главное, Серега, делай своё дело — руководи, пой, играй, как обычно, и будь, что будет. Всё, брат, мне пора, я побегу в столовую. Разговора этого между нами не было. Всё остается, как и прежде.
Ты — руководитель ансамбля, а я – простой соло-гитарист. — Он закончил свой необычный рассказ, крепко обнял Сергея, похлопал его по плечу, приговаривая: всё будет как надо, с нами Бог, мы победим.
После этого резко вскочил и побежал к выходу. Перед тем как окончательно исчезнуть в темноте ночи, он обернулся, перекрестил совершенно изумленного и застывшего в кресле Сергея и сказав: С Богом, тихо закрыл за собой дверь.
Сколько просидел так Сергей, один, в полумраке зала, в состоянии полузабытья, он не помнил. Очнулся Мартынов от сильного стука в дверь клуба и крепких ругательств Повторова, доносившихся снаружи.
Он поднялся с места и направился к двери. Стук и ругань нарастали. Пока Сергей подходил, пока открывал дверь и слушал в свой адрес любезные высказывания приятеля, он окончательно пришёл в себя.
— Ты что, здесь уснул? — продолжил свою горячую речь Повторов, входя в клуб и закрывая ворота на задвижку. — Я уж думал, что произошло очередное ЧП, хотел бежать в роту за ребятами. Что случилось? — снизив громкость, серьезно спросил Александр, внимательно вглядываясь в лицо Сергея.
— Да ничего не случилось, представляешь, просто вошёл в зал, сел вот в это кресло, посмотрел на сцену и незаметно расслабился. Видимо, немного заснул от усталости, — неожиданно нашелся Сергей. — Посмотри, какая красота и тишина вокруг. — Он кивнул головой в сторону слегка освещенной сцены.
Повторов посмотрел в сторону, куда указал его друг. Не найдя там ничего особенного, он уже примирительным тоном, продолжил. — Ладно, с тобой, как всегда, всё ясно. Пойдем в каптерку, буду тебя в чувство приводить да подкармливать перед ответственным мероприятием, а то завтра на ногах не устоишь.
Тут только Сергей заметил в руках Повторова большой пакет, из которого исходил тонкий, вкусный аромат.
— Ты знаешь? — будто отвечая на мысленный вопрос Сергея, пояснил Повторов. — У повара Алишера сегодня день рождения. Когда мы пришли в столовую, вернее, к нему на кухню, там в самом разгаре было торжество. Поэтому угощали нас не картошкой, а настоящим узбекским пловом и ещё каким-то особым и очень вкусным зеленым чаем. Алишер огорчился, что тебя с нами нет. А когда мы уходили, то просто не отставал от меня до тех пор, пока не заставил прихватить для тебя угощение. Пришлось взять. Ты же знаешь Алишера, он не отстанет. Так что пошли, пока плов горячий, подкрепись, как следует, а я займусь приготовлением чая, заварки он мне тоже отсыпал. Я специально оставил в своём желудке немного места для клубного чаепития.
Сергей вдруг почувствовал прилив такого голода, что готов был вырвать из рук Повторова его сумку и немедленно расправиться с её содержимым.
Но тут же другая мысль, тревожная и беспокойная, овладела им, и он, взяв Александра за рукав гимнастерки и глядя ему прямо в глаза, спросил:
— Скажи честно, у Алишера выпивали за столом?
— Конечно, но только его земляки, какое-то восточное вино, но не беспокойся, из нас никто ни капли не пригубил, все понимают ответственность момента, можешь не сомневаться.
— А разошлись все вместе?
— Не совсем, Мельник ушел раньше других, быстро перекусил и пошел в роту, вроде на головную боль жаловался, точно не помню.
— Хорошо, давай скорее свой плов, а то я весь уже слюной истек.
Шурик быстро извлек содержимое пакета, состоявшее из алюминиевой миски доверху наполненной всё ещё теплым пловом и обмотанной сверху чистым белым полотенцем. Достал парочку свежих, ранних огурчиков, которые тоже издавали восхитительный аромат, большую лепешку и немного зелени.
Сергей приступил к трапезе, а Шурик тем временем сходил за водой, поставил чайник и с усмешкой следил за товарищем, который торопливо уплетал плов и явно испытывал огромное удовольствие.
— Ну, каково? Правда, высший класс? — наконец спросил Повторов, когда миска с пловом опустела.
— Не то слово, — ответил довольным, сытым голосом Сергей. – Сколько раз пробовал это блюдо в разных местах, но так, как готовит его Алишер, никакого сравнения. Он просто волшебник.
— Это точно, ладно давай сразу чайку, он уже поспел.
Ребята выпили по кружке чая, без всяких сушек и конфет, как обычно,
и сразу завалились по своим койкам. Повторов погасил свет, пожелал спокойной ночи приятелю и через минуту в комнате раздался его знаменитый храп. Сергей тоже чувствовал сильную усталость и физическую, и моральную, и рассчитывал, что быстро заснет. Однако он ошибался.
Разговор с Паршегубой произвел на него сильное впечатление, настолько необычным и выходящим за рамки всего происходящего было то, о чем он ему рассказал. Сергей вспомнил, как на отборочном туре впервые увидел этого парня, немного нескладного, угловатого, но уверенного в себе. В нем таилась какая-то внутренняя сила. Когда же конкурсант, взяв в руки гитару, привычными движениями пальцев прошелся по ее ладам, всё стало ясно. Паршегуба был принят безо всяких колебаний в состав ансамбля соло-гитаристом. Позже, в процессе репетиций и просто общения, у Сергея сложилось очень хорошее и доброе отношение к Владимиру.
Паршегуба был объектом для шуток и насмешек со стороны других участников ансамбля, как и большинство воинов, имеющих излишки веса. Сносил он это спокойно, с юмором, никогда ни на кого не обижался.
Что же касается музыки, то гитаристом он был великолепным, с развитым музыкальным слухом и памятью. Схватывал всё на лету, очень быстро учил музыкальные партии, но особенно был силен в исполнении сольных импровизаций в стиле блюз. Он мог играть их часами. Вот, в принципе, и всё, что можно было сказать об этом солдате.
Во всех остальных отношениях это был обыкновенный молодой парень, которого в 18 лет призвали в армию из сельской местности. Ни в чём особенном он себя не проявлял. Тем удивительней для Сергея было услышать из уст своего подчиненного такие необычные слова, касающиеся самого сокровенного – вопроса о вере в Бога и всего, что связанно с этим.
Мартынов никогда не был активным или идейным комсомольцем, ни в школе, ни в институте. Да он, как и большинство его сверстников, считал, что им повезло, что они живут в свободной могучей державе, которую построили предыдущие поколения. Не сомневался и в том, что добыто это было предками тяжелым трудом и сохранено в жестоких боях для блага потомков. Вот и сейчас, находясь на службе в армии, он был уверен,
что выполняет священный долг по защите Отечества и если понадобиться, не задумываясь, отдаст за него свою жизнь.
Сергей нисколько не сомневался, что при существующих отдельных недостатках, которые, увы, встречались в армии, в подавляющем большинстве все военнослужащие, с которыми он вместе служил, также преданы своему долгу и честно его исполнят, если потребуется.
Учась до призыва в юридическом институте, он столкнулся с марксистко-ленинской идеологией, изучал её, но это было той необходимостью и данностью, сомневаться в которой не приходилось.
Так повелось до него, так было при нём. Альтернативной точки зрения просто не существовало. Поэтому студенты на этом предмете не заостряли своего внимания, усваивали, что им преподавали, сдавали экзамены и учились дальше. Так же было и с Мартыновым.
О существовании чего-то или кого-то сверхъестественного, конечно же, он иногда задумывался. Но это было настолько глубинным и личным, что почти всегда так и оставалось в этой глубине. Хотя, встречая иногда на церковные праздники идущих из Храма людей, в основном, бабушек, у него что-то шевелилось в глубине души. Он с уважением и даже почтением смотрел на них. Никакого юмора или шуток в их адрес не допускал. Большой интерес у него также вызывали и священнослужители. Правда, видел он их всего-то несколько раз за всю жизнь. Но ни разу не общался.
Короче, к вере как таковой и верующим он относился с пониманием и уважением. Большей информацией о данном вопросе он просто не располагал.
И вот вдруг такой серьёзный разговор на эту тему с человеком, который оказался глубоко верующим христианином.
Более того, человек этот принадлежал к семье священника и сообщил совершенно невероятные, потрясающие вещи.
Голова у Мартынова шла кругом, несмотря на сильную усталость от пережитого, он сейчас, лежа в своей койке, почему-то не чувствовал утомления, скорей наоборот. Появилось легкое, не раздражающее нервное
возбуждение и желание с кем-то поделиться, поговорить, обсудить услышанное. Но поскольку поговорить было не с кем, спящего Повторого он в расчет не брал, Сергей решил воспользоваться советом соло-гитариста и для начала спокойно проанализировать всё происшедшее с ним за последнее время.
Он вспомнил то утро, когда его вызвал к себе комбат. Сейчас казалось, что это было так давно, а на самом деле прошло всего-то девять суток. Поставленная командиром задача выглядела совершенно нереальной. Однако сейчас, можно твердо было констатировать, что с ней ребята справились. Сколько труда было положено на организацию, сборы, ремонт аппаратуры, составление репертуара, но всё получилось в кратчайшие сроки. Как нелегко они начинали, как действительно через два дня репетиций все, и он тоже, поняли, что ничего из этой затеи не выйдет, хорошую программу им не создать, а выступать с примитивными дешевыми номерами было невыносимо стыдно.
Сергей вспомнил, как он отчаянно пытался переломить ситуацию, сделать что-то необычное, но ничего не выходило. Как он, бросив все свои скудные творческие навыки, старался сочинить новую песню или стихотворение, и опять чувствовал только полное опустошение и никакого движения вперед.
И вот, когда все силы были на исходе, неожиданно произошло чудо.
Он ясно вспомнил ту удивительную ночь творческого прорыва. Тогда ему удалось сочинить две ключевые песни, и музыку, и стихи. Причем только сейчас он, спокойно оглянувшись назад, смог это осознать. Вспомнил, что фактически только записывал диктуемые кем-то слова и ноты. Да, это было именно так, без всякого сомнения .
Далее он вспомнил, как ловко всё сложилось с раскрытием замысла Алексеева и Паладина подставить музыкантов. Как неожиданно появился командир и стал свидетелем злой комедии, которую ломали в клубе эти офицеры перед музыкантами, и сами стали жертвой.
Мартынов не мог ничего подобного вытянуть из памяти за все полтора года службы. Никогда раньше так стремительно и бурно не развивались события. Никогда в них не принимало участия так много персонажей и не было такого удачного финала. Впрочем, ещё не всё завершилось.
Главный день будет только завтра. Итоги можно будет подводить уже после смотра, когда комиссия скажет своё слово. Но Сергей был почему-то уверен, что всё сложится хорошо. Именно так, как сказал Паршегуба.
Правда, Владимир предостерегал, что предчувствует какую-то опасность, связанную с деятельностью предателя в их рядах. Думать о нем сейчас совершенно не хотелось, Сергей был уверен, что, пройдя столько испытаний, преодолев столько преград, им, конечно, уже никто и ничто помешать не сможет. Но не потому, что ребята готовы к предстоящему испытанию. Нет. Главный вывод, который был сделан Мартыновым в эту ночь в результате рассуждений и сопоставлений, заключался в том, что им помогает, их ведет могучая неведомая сила. Противостоять ей невозможно никому.
Паршегуба назвал эту силу Промыслом Божьим. Сергей всем существом осознал, что готов принять эти слова Владимира. Что действительно, помощью Божьей только и можно было объяснить всё происшедшее в клубе за эти дни. Никакое другое объяснение или версия о случайном совпадении здесь не проходили.
У Мартынова как-то незаметно легко и радостно стало на душе.
Он полежал еще немного на спине, тихо прошептал, как учил Паршегуба
— Спасибо, Господи, за всё.
Потом глубоко вздохнул, повернулся на правый бок и, улыбаясь, провалился в тихий, мирный сон.

Г Л А В А VI

Рано утром ребят разбудил сильный стук в ворота клуба и чьи-то тревожные знакомые крики: Откройте, Санек, Серега, открывайте скорей!
Повторов и Мартынов проснулись одновременно. Шурик тут же включил свет, надел только штаны и шлепки и выскочил из каптерки. Сергей стал быстро одеваться по полной форме. Едва он успел это сделать, как в каптерку ввалились Русаков и Паршегуба, следом вошел хмурый Повторов.
По бледному, испуганному виду ребят сразу можно было понять, что случилось очередное ЧП.
— Что? — только и успел вымолвить Сергей.
— Мельник опять сломал руку в том же месте, — дрожащими губами произнес Русаков.
— Как это случилось? — спросил Мартынов у Русакова, глядя на Паршегубу, взгляд которого будто говорил: — Ну, теперь тебе всё ясно?
Русаков тем временем продолжал: — Утром, перед подъемом, минут за пятнадцать, Мельник поднялся, оделся по пояс и вышел в сторону туалета. А через пять минут его привели под руки в дежурку, стонущего от боли с перевязанной полотенцем рукой. Дежурный вызвал машину и Мельника вместе с помощником дежурного по части отправили в санчасть. Уже после подъема роты вернулась машина, и помощник сообщил, что Мельник поскользнулся в умывальнике, упал на кафель, в результате чего у него перелом как раз в старом месте, в локтевом изгибе правой руки, он госпитализирован. Вот и всё.
— Что же теперь будет, Серый? — с отчаянием простонал Русаков.
— Неужели всё напрасно? — глухо спросил Повторов.
— Всё будет нормально, — совершенно спокойно ответил Сергей, продолжая смотреть в глаза Паршегубе.
В этот момент в каптерку вбежали Голубка и Ермаков. Они были также взволнованы и напуганы, как и Русаков.
— Всё будет хорошо, — еще громче произнес Мартынов, специально для прибывших музыкантов. — Пройдемте на сцену.
Все вышли из каптерки.
— Для начала я задам пару вопросов, а потом скажу пару слов, — назидательно произнес Мартынов.
— Кто-нибудь из военнослужащих батальона присутствовал при падении Мельника?
— Это пока неизвестно, ясно одно, его уже привели в дежурку под руки ребята с аэродромной роты, но они побежали в умывальник на крик, сами они при его падении не были, — отчеканил Голубка.
— Кто-нибудь из вас подходил к нему после случившегося? — спросил Сергей у присутствующих.
— Нет, не подходил, никто не успел, всё произошло очень быстро, до подъема роты. Когда мы встали, машина с Мельником уже отъезжала от дежурки в санчасть. О ЧП мы узнали только со слов помощника дежурного, — вставил своё слово Ермаков.
— Понятно, — сказал Мартынов. — Теперь слушайте меня.
— Всё остаётся, как было. Мельник — просто бас-гитара. Некоторые песни на его гитаре сыграю я, некоторые будем петь без баса, его функцию возьмет на себя гитара Паршегубы. Сейчас спокойно идем в столовую, потом возвращаемся в клуб, попробуем немного поиграть в другом составе. Все, вперед!
Уверенность Мартынова передалась всему коллективу.
Быстро покончив с завтраком, ребята вернулись в клуб, включили аппаратуру и сразу начали прогонять программу с учетом произошедших изменений. В процессе репетиции, меняясь гитарами, переходя с места на место, подменяя друг друга, Мартынову удалось шепнуть Паршегубе: Володя, ты оказался прав, я всё понял.
Он хотел много чего сказать, но в этот момент в клуб вошли со стороны центрального входа замполит Васнецов, старший лейтенант Рассоха и лейтенант Найденов. Лица их были озабочены и суровы. Замполит подошел вплотную к сцене, взглянул на Мартынова и неуверенным, тихим голосом спросил: Сережа, комбат спрашивает, сможете без Мельника?
— Сможем, товарищ майор, не сомневайтесь, даже лучше сыграем, – неожиданно ответил Мартынов. — Так и передайте Алексееву.
— Да причем тут Алексеев? — сокрушенно произнес Васнецов. — Я тебя спрашиваю, не как командир, а как старший товарищ, сможете,
не подведете? Может быть, лучше комиссии объяснить, что произошел несчастный случай с одним из музыкантов и вы не в состоянии без него сыграть?
— А вот это совершенно ни к чему. Я же вам сказал, исполним всё в лучшем виде. Хотите, послушайте сами, — и Мартынов сделал приглашающий жест рукой.
— Нет, нет, не надо, — закивал головой замполит. — Верю, по тебе вижу, что справитесь. Так и доложу командиру. — Замполит немного замялся, а затем громко произнес:
— Слушайте приказ. Комиссия уже здесь. Прилетела на два часа раньше и сразу приступила к работе. Хорошо, что удалось уговорить их перекусить и заманить в столовую. Сейчас они справляют полдник в лётной столовой, потом разделятся по частям; кто на аэродром, кто в автопарк, ну а наш полковник Смычук со своей свитой — в клуб. Думаю, прибудет сюда примерно через час, не раньше. Поэтому всем переодеться в парадную форму, выступать будете в ней. Быть готовыми и ждать моего сигнала, постараюсь через посыльного оповестить, когда комиссия выдвинется в клуб.
— Есть быть готовыми, — отрапортовал ефрейтор Мартынов.
— Ну, тогда всё, мы побежали, проверяющие, наверное, заканчивают чаепитие.
Майор сделал несколько шагов по направлению к выходу, затем остановился, повернулся и ещё раз, обращаясь ко всем музыкантам, застывшим на сцене,
просящим тоном произнес: — Не подведите, ребята, вся надежда на вас. После чего быстро стал удаляться своей знаменитой походкой в сторону выхода. За ним молчаливо, как всегда, последовали лейтенанты, только на этот раз Рассоха, прежде чем уйти, слегка помахал музыкантам рукой и чуть слышно произнес: Удачи, ребята.
Хлопнула входная дверь. Участники ВИА «Вираж» остались в клубе одни.
Первым делом ребята переоделись в парадную форму, которая заранее была приготовлена и висела на вешалках за кулисами сцены.
Потом они продолжили репетицию по новому сценарию, с учетом произошедших перемен.
Это вызвало вначале некоторую сумятицу, особенно когда приходилось брать в руки бас-гитару то Мартынову, то Паршегубе. В целом, в некоторых композициях, где бас-гитара Мельника молчала, качество и красота звучания исполняемого ансамблем произведения были не такими полными и яркими. Но этот недостаток попытались восполнить подъемом, одухотворенностью и патриотическим порывом самих исполнителей.
Когда подходили к финалу исполнение строевой песни, в зал вбежал Чуливский и замахал руками. Игра мгновенно прекратилась.
— Идут, уже подходят к клубу, — закричал Константин.
— Сколько их всего? — спросил Повторов.
— Человек восемь вместе с нашими замполитами.
— Комбат с ними? — спросил Мартынов.
— Ни комбата, ни начштаба нет, кроме тех, кого я назвал.
— Немного жаль, — сокрушенно промолвил Сергей.
— Да ладно тебе, — вступил в разговор Русаков, — комбат на аэродроме вместе с командиром полка. Именно там происходит проверка боеспособности в части, а не в солдатском клубе.
— Это, конечно, верно, но всё равно, немного жаль, что командир не увидит итога наших стараний, — произнес Сергей.
Едва он успел договорить, как со стороны улицы, через незапертые ворота, в клуб вошла долгожданная делегация, состоящая из полковника Смычука, заместителя командующего ВВС КЗАКВО, уже знакомого ребятам по предыдущим проверкам, двух подполковников, двух майоров и трех замполитов родной части — майора Васнецова, старшего лейтенанта Рассохи и лейтенанта Найденова.
Сергей только собрался подать соответствующую команду, как услышал упреждающий зычный и сильный голос полковника Смычука: Вольно, вольно, не надо напрягаться.
Замполит Васнецов предложил всему офицерскому составу занять любые места в зрительном зале, а сам, склонившись к Смычуку, что-то шепнул ему на ухо и рукой показал в сторону большого плаката, висевшего за спиной барабанщика Ермакова. На картине был изображен воздушный бой времен Отечественной войны. В нижней части картины была надпись – 40 лет Великой Победе. Видимо, замполит рассказывал о солдате — художнике, его нарисовавшем. Комиссия, не долго размышляя, решила расположиться в пятом ряду, самом удобном и комфортном месте для просмотра действий, разворачивающихся на сцене.
Смычук надел очки и стал подробно рассматривать всё, что находилось на сцене. Справа от председателя комиссии расположился Васнецов, он непрерывно что-то объяснял полковнику, периодически кивая в сторону музыкантов.
Один из подполковников, сидевший по левую сторону от Смычука, снял свой головной убор и оказался совершенно лысым. В зале было довольно прохладно, но он, как видно, не испытывал проблем по этому поводу.
Два майора, синхронно, как по команде, достали из своих портфелей бумаги
и тетради и замерли в ожидании.
Смычук посмотрел по сторонам, что-то спросил у подчиненных и, получив утвердительный ответ, повернулся к музыкантам и громко спросил:
— Ну что, готовы?
— Так точно, — ответил за всех Мартынов.
— Тогда начинайте, — пробасил полковник и посмотрел на часы.
Сергей переглянулся со всеми музыкантами, задержал взгляд на Паршегубе. Тот ободряюще кивнул. Сергей очень серьезно, с неведомым ранее чувством, от всей души промолвил про себя: Господи, помоги.
Потом он еле заметно правой рукой дал знак барабанщику Ермакову вести отсчет и подошел к микрофону. Смотр-концерт начался.
Свет в клубе погас. Постепенно, с восточной стороны сцены, имитируя раннее восходящее солнце, засветилось несколько оранжевых фонариков, свет от которых усиливался и становился с каждой минутой всё ярче и ярче. Зазвучала тихая мелодия из песни «Синий платочек».
К микрофону подошел рядовой Иван Голубка и, стараясь подражать диктору, начал декламировать известное стихотворение:
Двадцать второго июня, ровно в четыре часа, Киев бомбили, нам объявили, что…..
Дочитав до конца, Голубка медленно удалился в глубь сцены.
К микрофону подошел Русаков и под тихую мелодию из песни «Вставай страна огромная» стал ровным, четким голосом вещать о том, что произошло в июне сорок первого, как тяжело было вынести этот коварный удар врага, как перед лицом страшной угрозы сплотился весь советский народ. Он, выдержав небывалые трудности, понеся огромные потери, выстоял и победил страшного врага — немецкий фашизм в мае 1945 года, т. е. 40 лет назад. Далее Александр перешел на нормальную эстрадную манеру и рассказал о песнях военных лет, тех, что согревали наших бойцов в тесных землянках, тех, что помогали перенести холод и голод и не пасть духом, о песнях, которые, несмотря на уже солидный срок, продолжают звучать и сейчас повсеместно, и не только в День Победы, поскольку они любимы всеми поколениями советских людей.
— Вот именно такие песни и легли в основу нашего праздничного концерта, — завершил свою речь Русаков, — но поскольку время не стоит на месте, новые поколения наших воинов, наряду с прежними известными, поют и вновь созданные солдатские песни. Такие песни тоже бывают помощниками в ратном труде и подвиге современного бойца. Они также прозвучат сегодня перед высокой комиссией.
Когда Русаков произносил последние слова своей вступительной речи, Сергей, исполняя свою партию на бас-гитаре Мельника, пристально вглядывался в лица офицеров — членов комиссии. Но никакого недовольства чем-либо не заметил. Все офицеры сосредоточенно слушали, о чём говорил музыкант.
«Хорошо, пока всё хорошо, — подумал Сергей, — никакой негативной реакции по поводу новых песен у них пока нет».
Тем временем Русаков, закончив свое вступление, сразу перешёл к исполнению песни «Журавли». Ансамбль великолепно, без заминки подхватил её, и когда прозвучали последние аккорды, в зале неожиданно раздались аплодисменты. Все члены жюри горячо аплодировали прекрасному исполнению. Без остановки проиграли «Смуглянку». Последний припев был дополнен пронзительным и звонким свистом Голубки, что только добавило колорита данному произведению.
И опять радостные аплодисменты комиссии. Следующей шла песня «Темная ночь» из кинофильма два бойца. Свет вновь погас, на сцене остались только
Паршегуба с акустической гитарой и Русаков. В тусклом, темно-зеленом свете прожектора Александр постарался выдать все нюансы этой песни, подражая, насколько возможно, Марку Бернесу.
И опять успех и аплодисменты. Музыканты, пользуясь этой заминкой, очень быстро поменяли гитары и выдали знаменитую «Катюшу». Пели её все. Настроение, что на сцене, что в зале было на высоте.
Наконец, решив сбавить обороты и аккуратно перейти ко второй части, к микрофону вновь вышел Голубка. Он напомнил, что никто не забыт и ничто не забыто, что дети и внуки ветеранов верны памяти своих предков, особенно тех безымянных, воинов, в честь которых по всей стране воздвигнуты памятники и обелиски.
Так постепенно ребята вышли на новый репертуар.
На этот раз у микрофонов остались Русаков и Мартынов, зазвучала новая песня: «Обелиск» Она множество раз игралась на репетициях, в разных вариантах и тональностях, прежде чем приобрела такое проникновенное звучание. Когда они пели припев на два голоса, Сергей почувствовал, как мурашки пробежали по всему телу, как слегка закружилась голова, но это нисколько не мешало, а наоборот, придавало и сил, и желания исполнить песню ещё лучше, ещё душевнее.
Они ещё не успели закончить последний аккорд, как в зале послышались не только аплодисменты, но и крики «браво». Это кричал их новый преданный друг — старший лейтенант Рассоха, не стесняясь никого, он неистово хлопал в ладоши и кричал.
Повторов, находясь за пультом звукорежиссера, управлял также и светом.
Он специально на мгновение прошелся лучом прожектора по лицам членов комиссии, и музыканты со сцены увидели их светлые добрые лица.
По сути таких же воинов, только постарше, которым тоже нисколько не чужды простые человеческие эмоции.
На край сцены тем временем с микрофоном в руке вышел Голубка.
Он напомнил, что и сегодня, несмотря на то, что большой войны нет уже сорок лет, человечество до конца не избавилось от новой угрозы её возникновения, что на нынешнем поколении лежит огромная ответственность за сохранение мира и что именно тем, кто сегодня в строю, посвящаются следующие произведения нашего ансамбля. После этого он
принял очень серьёзный вид и начал читать:

Горы тяжко вздохнули, холод, зимние ночи,
Ветры с моря подули, но терпеть их — нет мочи.
Завывает и рвется за окном непогода,
А служить остается почти что полгода.

Все вокруг уже спят, оставляя заботы.
Отдыхают ребята от нелегкой работы.
Что же это такое, я опять сам не свой?
Не приносит покоя команда « отбой».

И не холода нудность, не пламя огня,
Не армейская трудность не тревожат меня.
Может вспыхнуть война – вот что гложет солдата,
Не зависит она от его автомата.

А начнется лишь только – всё погибнет живое,
Человечеству сколько принесет она горя!
И уже не вернуться солдату домой,
И уже улыбнуться он не сможет родной.

Вот где страшная доля, много лет прослужить,
Он готов, лишь бы только мир суметь сохранить,
Лишь бы только вернуться в родные края,
Посмотреть, как прекрасны леса и поля.

И в цветы полевые, как в детстве, упасть,
И слова, те, простые он мог бы сказать:
— Как я рад этой встрече, как же я поспешал,
Ведь спокойней и легче я нигде не дышал.


Долг я отдал Отчизне, смог её уберечь,
И теперь в мирной жизни можно просто прилечь
В васильковое ложе, устремив в небо взгляд,
Зная, что тебя тоже охраняет солдат…

Как только он закончил чтение последней строфы стихотворения, зазвучала бас-гитара, на сей раз она оказалась у Мартынова.




121


Началось исполнение песни «Что такое один» Сергея Сарычева — лидера рок-группы Альфа. Это была сильная роковая композиция, а главное — она очень хорошо вписывалась в тематику концерта, поскольку тоже касалась темы войны и мира. В этой песне бас-гитара некоторые ходы играла в унисон с соло-гитарой. Одновременно с этим необходимо было петь слова песни. Сергей, который раньше начинал всегда первый куплет песни, исполняя её под ритм-гитару, проблем никаких не создавал. Теперь, когда ему приходилось делать сложные басовые ходы и одновременно петь, начались сбои и ошибки.
И хотя Мартынов знал, как играть эту песню на бас-гитаре, отработать её, как положено, до автоматизма, времени просто не было. Вот тут-то и сказалось отсутствие Мельника, который прекрасно исполнял эту партию. Короче, песня, на которую музыканты возлагали большие надежды, прозвучала неубедительно и коряво. Как в инструментальном, так и в вокальном исполнении тоже. По её окончании привычных аплодисментов не последовало. Мартынов готов был провалиться сквозь землю. Так стыдно и неловко ему было в этот момент. Но тут на помощь пришел Русаков, он своим звонким голосом, без микрофона, взял на себя роль, которая по сценарию отводилась руководителю ансамбля, и крикнул что было мочи: Отряд! Становись! раз два! На месте шагом марш!
Музыканты встрепенулись, словно помятые воробьи, и, выполняя команду Русакова, стали маршировать. — Песню запевай, — вновь подал команду главный вокалист и тут же сам запел: Рассветы ранние в Кавказской стороне,
но мы давно уже, не думаем о сне, — бодро отозвался Мартынов…
И понеслась строевая песня под названием ВВС. Песня была исполнена от всей души, ребята превзошли самих себя. Никогда так бодро и слаженно, а главное, с таким озорством и куражом они её не исполняли. Они готовы были маршировать несколько часов подряд, и когда песня и строевой шаг одновременно закончились, в клубе опять наступила непривычная тишина.
На сцене стояли застывшие по стойке смирно солдаты. В зрительном зале сидели растерянные офицеры. Так продлилось несколько секунд,
прежде чем вышедший из оцепенения полковник Смычук крикнул команду – «Вольно».
Всем было понятно, что представление закончено и что оно получилось, несмотря на некоторые проблемы с предпоследней песней. Музыканты, как положено настоящим артистам, оставили свои инструменты, взявшись за




122


руки и подойдя к краю сцены поклонились зрителям. А зрители, в свою очередь, встали со своих мест и неистово хлопали в ладоши.
Наконец, выполнив положенный театральный ритуал, к музыкантам стали подходить офицеры. Они, вслед за Смычуком, поднялись на сцену и от всей души пожимали руки ребятам, благодарили за доставленное удовольствие. На какое-то время все позабыли о субординации и просто общались между собой, как старые знакомые. Наконец к микрофону подошел полковник Смычук и, подняв руку, попросил тишины. Все взоры были обращены к нему.
— Мне непросто говорить эти слова, — начал полковник, — но ещё труднее молчать. Вот уже десять лет я возглавляю данную комиссию. Назначен был как раз в канун тридцатилетия Победы. Будучи ещё капитаном. Много гарнизонов и частей объездил за это время. Много чего послушал и посмотрел. Всякое было. И хорошее, и очень хорошее, и не очень. Но чтобы вот так — как в настоящем, профессиональном театре. Такое встречаю впервые. Молодцы ребята, просто молодцы. Я думаю, что выражу общее мнение комиссии, что на сегодняшний день вы являетесь бесспорными лидерами среди подобных коллективов ВВС Закавказского округа.
Стоявшие рядом офицеры закивали в знак согласия.
— Я от души поздравляю весь ваш коллектив, вашего замполита и всех офицеров, которые вам помогали. — Смычук на секунду смолк.
Но затем, неожиданно строгим голосом продолжил:
— А, чьи это произведения звучали здесь сегодня, не считая известных всем, кто их автор?
Мартынов не успел ничего сказать, вся уверенность и удаль моментально улетучились, тем более все его товарищи сделали от него шаг в сторону и он оказался перед грозным полковником один.
— Так это ты, ефрейтор?
— Так точно, товарищ полковник. Я ефрейтор Мартынов, ну и конечно с помощью всех моих товарищей, один бы не смог.
— Погоди, слова и музыка к строевой песне твои?
— Так точно!
— Так это же здорово, Мартынов, у ВВС КЗАКВО теперь есть прекрасная строевая песня. – Ты что, музыкант? Какая профессия у тебя была до армии?
— Никак нет, я призван со второго курса Саратовского юридического института, осенний призыв 1983 года.
— Стало быть, через полгода домой, юрист. Погоди, мы ещё на фестивале в Тбилиси отметимся, а там — кто знает, что будет дальше. Как тебя зовут, боец Мартынов? — спросил Смычук уже серьезно.



123


— Сергеем, товарищ полковник.
— Держи, Серега, — сказал Смычук и протянул руку Мартынову.
Тот крепко пожал руку одному из самых известных и часто упоминаемых офицерами части полковнику Смычук, заместителю командующего ВВС ЗАК ВО по политчасти.
— А ну, построились в одну шеренгу, ненадолго, — не унимался Смычук, обращаясь к музыкантам.
Когда все построились, полковник прошелся вдоль шеренги солдат, внимательно всматриваясь в лицо каждого и пожимая в очередной раз руку, спросил у каждого, из каких он краев. Получив ответ, он одобрительно кивал головой, что-то говоря про себя. Наконец, окончив обход, он громко подал команду:
— Смирно!
Когда бойцы застыли по команде, полковник привычными словами произнес:
— Товарищи бойцы, от лица командования ВВС Закавказского военного округа за прекрасно выполненное задание, связанное с подготовкой к смотру художественной самодеятельности, посвященное сорокалетию Великой Победы, объявляю вам благодарность.
— Служим Советскому Союзу, — грянули в ответ семь молодых глоток.
— Вольно, разойдись, — последовала следующая команда.
— На сегодня отдыхать, организовать ужин в летной столовой, — уже обращаясь к замполиту Васнецову, приказал Смычук.
— Я сам поговорю с комбатом о поощрении всех участников коллектива. Думаю, что все заслужили краткосрочный отпуск на Родину. Во всяком случае, я препятствий не вижу, ну да ладно, это решать вашему комбату.
Полковник Смычук надел фуражку, ещё раз повернулся к музыкантам и отдал им честь. Так же поступили все офицеры, сопровождавшие Смычука. Пожелав ребятам творческих успехов вся комиссия удалилась из клуба через боковые ворота.
Оставшись одни, ребята первым делом выключили аппаратуру и зачехлили гитары, испытывая удовольствие от того, что определенное время больше не надо будет прикасаться к изрядно надоевшим инструментам. Хотя всего какие-то десять суток назад были в восторге от возможности держать их в руках и играть, сколько душе угодно. Решив не снимать парадную форму, вышли на свежий воздух и сели на свою любимую лавочку. Все почувствовали и громадную физическую усталость, и какое-то внутреннее опустошение. Недавняя радость и ликование быстро прошли, как обычно быстро забываются хорошие минуты в жизни человека. Впереди вновь вырисовывалась картина, наполненная нелегкими солдатскими буднями.
Разговаривать не хотелось, каждый думал о своём.
Первым тишину нарушил Голубка.
— Что дальше, Серый?
— Думаю, что все, как всегда, обычная служба, — ответил Мартынов.
— А как же с обещанным отпуском и поездкой в Тбилиси на фестиваль? — спросил Ермаков.
— Отпуск зависит от комбата. Главное, чтобы он его официально объявил и издал приказ. Я, со своей стороны, постараюсь этот вопрос проконтролировать. Нельзя его откладывать в долгий ящик.
Сами знаете, сколько отпусков было объявлено, а впоследствии по различным причинам этот же приказ был отменен.
— Поэтому к вам всем одна просьба, – продолжил он, — в ближайшее время не попадать в различные переплеты, которые могут вас этого отпуска лишить.
— Это точно, — подтвердил Повторов. — Мой предшественник- киномеханик Скоринский через неделю после объявления ему отпуска попал на гауптвахту за самоволку, и с отпуском он распрощался.
— Да, таких случаев полно, — начал Голубка, но не договорил. К сидящим на лавочке музыкантам быстро приближался уазик.
— Это машина командира полка Жукова, — посмотрев на приближающийся автомобиль, сказал Повторов, едет без пассажиров, за рулем Лева Пашковский. Наверно, по нашу душу. Интересно зачем?
Все невольно напряглись. Автомобиль лихо тормознул напротив лавочки, из приспущенного ветрового стекла выглянула всем знакомая физиономия Пашковского, который с усмешкой спросил: Это вы, что ли, приглашены на праздничный обед в офицерскую столовую?
— Мы, — почти хором ответили ребята.
— Как видишь, других кандидатов нет, — подходя к водителю и здороваясь с ним сказал Повторов.
— Тогда быстро прыгайте в машину, приказано вас доставить туда и накормить. Только не все сразу, осторожней, не испачкайте мне сиденья.
— Так мы же в чистой парадной форме, всё блестит, — попытался отшутиться Повторов.
— Знаю я вашего брата, везде грязи найдете, — не унимался Пашковский.
Как всегда в занудстве он был неисправим. Тем временем музыканты уже забрались в уазик. Пашковский тронулся, и машина понеслась по направлению к летной столовой.
Покормили ребят в отдельном зале, где обычно принимает пищу обслуживающий персонал, вроде того же Пашковского и других водителей командиров частей и начальников служб гарнизона, за кем был закреплен персональный автомобиль. Тут же питались дежурные по части и их помощники, когда находились в наряде, а также прикомандированные офицеры и прапорщики.
Обед ничем особенным не отличался, разница была только в том, что ребята сидели за столами, накрытыми на четыре персоны, с белой скатертью. Да и блюда подавали солдаты-официанты в белых фартуках. Особыми изысками и вкусом предложенная музыкантам еда не отличалась. Тот же борщ, макароны с котлетами и компот с булочкой. Правда, на каждом столе стояла тарелка со свежей зеленью и присутствовали приборы с горчицей, перцем и солью.
Когда трапеза подходила к концу, откуда-то появился комсорг батальона лейтенант Найденов. Он подошёл к ребятам, пожелал им приятного аппетита и огласил приказ замполита Васнецова:
— После обеда в клубе навести порядок, со сцены убрать всю аппаратуру и всем разойтись по родным ротам. Завтра всем быть на общем построении батальона. Там членами комиссии будут оглашены результаты проверки, затем зачитан приказ командира о поощрении особо отличившихся военнослужащих батальона. — Далее лейтенант, не в силах уже скрывать улыбки, добавил: Я был свидетелем, как про вас комбату рассказывал полковник Смычук. Одни восторженные отклики. Редко его таким увидишь. Проняли вы деда хорошо. Комбат был очень доволен, я видел его лицо. Он так и сказал Смычуку: Товарищ полковник, Вы же знаете, в моём батальоне всё серьезно, никакого беспорядка нет, ни в боевой, ни в политической подготовке, всё на уровне.
— Так что ребята, спасибо, ещё раз оправдали доверие, заканчивайте обед и по местам.
Найденов исчез так же внезапно, как появился.
Ребята вышли на улицу, закурили, потом медленно побрели в сторону клуба. Через час сцена была абсолютно пустой, аппаратура расставлена по кладовкам и комнаткам ждать своего часа. Музыканты немного приуныли, опять вышли на улицу и с грустными лицами стали прощаться.
— Серега, может, скажешь пару слов на прощание, — попросил неугомонный Иван Голубка. Его поддержали все.
— А знаете, я действительно скажу, – неожиданно бодрым голосом произнес Мартынов. – Я скажу, вернее, повторю те слова, которые сам услышал на последней репетиции от моего руководителя Саратовского ансамбля. Тогда, в напутственной речи он произнес:
— Самое главное в армии — оставаться человеком, несмотря ни на какие трудности и испытания. Главное — оставаться человеком, а для этого нужно уметь терпеть, многое терпеть. Тогда всё сложится нормально, тогда не будет стыдно за свою службу. А ещё, — он добавил, — армия не забывается, она постоянно с тобой, потому что оказывается, что самый важный поступок в жизни ты совершил именно здесь.
Сергей почувствовал предательский ком в горле. Немного помолчал и продолжил:
— Я думаю, что эти десять суток в клубе каждого из нас многому научили, уверен, что вы их никогда не забудете. Тут произошло много чего для каждого из нас, вы сами это знаете. Я-то уж точно не забуду,
потому что здесь впервые я по-настоящему… — Тут Сергей невольно осекся и поднял полные слез глаза на Паршегубу. Глаза Владимира тоже были влажными от слез, но едва заметным покачиванием головы и прикладыванием пальца к губам, он дал понять Сергею, что не следует говорить то, о чем в порыве нахлынувших чувств тот так хотел сказать. Мартынов понял его и завершил свою речь по-иному, но тоже искренне, от всей души:
— Я, понял братцы, что если чего-то очень хочешь и прилагаешь к этому все свои силы, то обязательно добьешься результата. А если твои намерения искренни и несут добро, то оно обязательно победит, несмотря ни на какие препоны. Мы все были этому свидетели. Я очень хочу, чтобы вы не забывали этого никогда. Я вас всех люблю.
Не в силах больше слушать своего лидера, ребята бросились обнимать его, посыпались клятвы в верной дружбе, в братской любви, и еще много заверений и обещаний, на что так щедра молодость.
Впервые за все это время Сергей пошел вместе со всеми до расположения роты, а затем, побыв там с полчаса, направился в штаб. Он пошел окружной дорогой по железнодорожному полотну, где в это время никто обычно не ходит.
Приближался вечер, небо было чистым и ясным, на душе было легко и спокойно. Сергей посмотрел на небо и непроизвольно произнес:
– Слава тебе, Господи, за всё, слава Тебе, — других молитв он не знал, поэтому всю дорогу до штаба повторял эти благодарственные слова.


Г Л А В А VII

В штабе Сергея ждало множество новостей. Во-первых, сегодня ночью
с приступом острого аппендицита был отправлен в госпиталь в Баку его непосредственный начальник Равиль Файзов. Это был серьезный удар. Лишиться в штабе поддержки старшего товарища в такой ответственный момент для Сергея могло обернуться серьезными проблемами. Во-вторых, весь расчет на быстроту оформления поощрительного отпуска опять превращался в призрачную мечту. Мартынов знал, что ни начальник штаба, да наверно и комбат, не отпустят его в такой ситуации. Наличие в строевой части вольнонаемной машинистки Валентины, жены одного из офицеров полка, а также малоэффективная помощь заместителя начальника штаба, капитана Жилина, и начальника секретной части прапорщика Борщёва не перекрывали образовавшуюся брешь.
Но пока Сергей принимал поздравления от других служащих штаба, которые радовались его победе и желали дальнейших успехов в творчестве, как всегда, неожиданно, зазвонил телефон связи с комбатом. Сергей избавился от объятий и побежал в кабинет командира. Прошло ровно двенадцать дней с того момента, как он переступил в последний раз порог этого кабинета, в то самое утро, когда всё только начиналось. А казалось, что прошло не менее полугода.
Командир был в кабинете с начальником штаба Алексеевым. Это очень неприятно удивило и напрягло Мартынова. Он доложил по форме о своем прибытии и застыл по стойке смирно. Однако комбат пребывал в хорошем расположении духа, более того, он встал с кресла, сам сделал два шага навстречу Мартынову и протянул ему руку. Крепко пожимая её, командир произнес:
— Вот видишь, а ты говорил, что ничего не получится, а сам такое выдал, что Смычук здесь полчаса расхваливал, мол, ничего подобного не видел ни в одном гарнизоне.
Отпуская руку, командир серьезно произнес:
— Благодарю за службу, ефрейтор Мартынов, за хорошую службу.
— Служу Советскому Союзу, — отчеканил Сергей. Конечно, ему было приятно получить благодарность от командира, чего уж тут скрывать. Эх, если бы ещё не Алексеев подумал Сергей. Но тут начальник штаба, как ни в чём не бывало тоже подошел к Мартынову и тоже протянул ему руку со словами: Молодчина, Серега, ничего не скажешь, удивил и сделал всех, поздравляю.
Сергей пожал протянутую руку и взглянул в глаза начальника штаба. Как и прежде, он уловил в них едва заметную, знакомую и надменную усмешку, всего на один миг мелькнувшую в глазах Альберта.
— Спасибо, товарищ капитан, мы все постарались, один бы я ничего не сделал..
— Это точно, — с небольшим ехидством произнес капитан. – Один бы ты не сделал.
— Так, — перебил их комбат, — к делу, Мартынов, ты уже в курсе, что твой начальник в госпитале?
— Так точно.
— Тогда слушай: Сейчас срочно отпечатайте в строевой части праздничный приказ по батальону, вот он. — Комбат передал Мартынову несколько листов, исписанных ровным мелким почерком. — Потом подготовь небольшой письменный отчет о вашей клубной работе за это время и, самое главное, напечатай в нескольких экземплярах слова новой строевой песни для членов комиссии. Не знаю, чем она так понравилась Смычуку? Ты сам-то не знаешь? — спросил на этот раз с легкой усмешкой комбат.
— Никак нет, не знаю, — тихо ответил Сергей.
— Тогда вперед, буду ждать на подпись готовые документы. У меня всё. Может, что-то хочет добавить начальник штаба? — обратился комбат к Алексееву.
– Никак нет, товарищ командир, я потом, в рабочем порядке своё слово скажу.
— Ладно, иди, работай, — потеряв интерес к Мартынову, спокойно произнес комбат, а сам направился к картонным коробкам, которые лежали на его большом столе. Сергей взглянул на них и увидел, что фирменные коробки были наполнены импортными японскими аудио-кассетами, блоками сигарет Мальборо, которые курил командир, он также заметил несколько бутылок виски, пробки и горлышки которых торчали наружу.
Это были так называемые Афганские подарки. Какой-то борт на днях сел на их гарнизонный аэродром, прямиком из Кабула или Ташкента, так бывало раз в месяц. Оттуда и все эти импортные вещи. Застал он это действо и сейчас. Сергей вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.
Пока шел по коридору, почувствовал, что от былого приподнятого настроения не осталось и следа. Он совершенно по другому представлял себе встречу с комбатом. Что ни говори, а ему очень хотелось предстать в роли победителя и героя. А получилось всё как-то скомкано и обыденно. Но даже не это терзало душу Сергея в этот момент, он сокрушался по другому поводу:
— Как же так? — задавал он вопрос сам себе. Всего три дня назад, после такого провала начальника штаба, подставившего самого комбата, Сергей был уверен, что Алексеева быстро уберут из гарнизона.
Это в лучшем случае. И что же довелось увидеть сейчас? Спокойную офицерскую идиллию.
— Да, видимо, ворон ворону глаз не выклюет, — прошептал расстроенный Мартынов и вошел в строевую часть.
Он рассказал машинистке Валентине и прапорщику Борщеву о задании комбата, затем раскрыл исписанные листки, стал читать и пришёл в окончательное разочарование. Два листа были написаны комбатом.
Это была его торжественная речь на завтрашнем построении части.
Третий листок был исписан рукой Алексеева, содержимое его повергло Сергея в негодование.
Это был проект приказа за подписью командира. Там говорилось, что за достигнутые успехи в боевой и политической подготовке, проведение смотра художественной самодеятельности все участники солдатского ВИА «Вираж» получают поощрение командира части, в следующем порядке: ефрейтор Мартынов и рядовой Повторов – краткосрочные отпуска сроком на 10 суток с поездкой домой, не считая дороги. Рядовых Русакова и Ермакова представляют к воинским званиям – ефрейтор. Рядовые Паршегуба и Голубка награждаются увольнительной в ближайшее воскресенье с выездом в г. Баку на цирковое представление в составе группы отличившихся военнослужащих из других частей.
У Мартынова потемнело в глазах. Не может быть! Невольно вырвался возмущенный вопрос. Это все, что заслужила его команда за такой серьезный успех, за многочасовые репетиции, бессонные ночи?
А как же полная самоотдача ребят, победа, поездка на фестиваль.
За это всё – такая оценка? И от кого, от командира? Понятно, что Алексеев преподнес и расписал комбату нужный ему расклад. Но сам командир?
Ведь он давал слово всех отметить отпуском в случае успеха, ведь он видел, что ребята добросовестно трудятся, несмотря на происки недоброжелателей, и они сделали то, что обещали. Такого поступка от Лушина Сергей никак не
ожидал.
Сергея от явной несправедливости даже стало немного трясти. Еще бы немного, и он готов был броситься в кабинет к командиру и потребовать объяснений. Но именно в этот момент раздался телефонный звонок с рабочего аппарата. Он машинально снял трубку и представился – строевая часть штаба, ефрейтор Мартынов, слушаю Вас.
— Сережа это ты? Привет, это Нино, супруга Равиля Файзова. Как хорошо, что я застала тебя. Я звоню из Баку, из госпиталя. К сожалению, Равиль сейчас подойти к аппарату не может, он в палате, после операции. Она прошла успешно, был острый аппендицит, его удалили. Сейчас он уже пришёл в себя, у нас всё хорошо. А как у тебя? Мы очень волнуемся. Алло! Ты слышишь меня?
Сергей будто очнулся и вышел из забытья. Далекий голос Нино постепенно приводил его в чувство и возвращал к реальности.
— Да-да, конечно, слышу, — радостно ответил он. — У нас тоже все хорошо, мы победили, может быть, поедем на конкурс в Тбилиси. Но это нескоро.
Ваш муж уже успеет поправиться и выйти на службу к этому времени.
Вы ему передавайте привет и пожелайте скорейшего выздоровления.
На этом всё, разговор заканчиваем, до свидания, — успел сказать Мартынов и первым положил трубку.
В штабе не приветствовались разговоры по межгороду, да ещё и на темы, не связанные с боевой подготовкой. Он это хорошо знал.
Разговор с Нино немного успокоил его. Всё постепенно вставало на свои места. Прежнее возмущение прошло, желание идти к командиру и выяснять отношения – тем более. Однако идти к нему всё же пришлось.
К Сергею подошел прапорщик Борщев и тихонько протянул листы с отпечатанным текстом приказа и речью командира.
— Держи, всё готово, можешь отдать на подпись, — ровным спокойным голосом произнес Борщев. Сергей взял бумаги и вновь направился к комбату.
Когда он постучал в кабинет и попросил разрешения войти, то ответ Лушина последовал не сразу. Сначала в кабинете произошло какое-то движение, был слышен характерный звон посуды, затем раздался голос комбата:
— Войдите!
Сергей вошел, хотел козырнуть и доложить по форме, что все документы готовы. Но сидящий в кресле командир, с удовольствием затягиваясь сигаретой, только кивнул ефрейтору в сторону дежурной папки, где скапливались на подпись документы, и коротко приказал: Положи туда бумаги и на сегодня свободен.
Кроме комбата и Алексеева, на сей раз в кабинете присутствовал замполит Васнецов и капитан Паладин. В кабинете было сильно накурено, на столе он заметил легкий беспорядок, но на этот раз не импортные безделушки лежали на нем, а легкая закуска из салатов, зелени, рыбных и мясных консервов. Ну и, конечно, главное — несколько бутылок импортного пива и две початые бутылки виски.
Как не старался Мартынов поскорее положить листы бумаги в папку и ретироваться из кабинета, у него это не вышло. Едва он положил документы, развернулся к двери и сделал к ней пару шагов, как услышал за спиной голос Паладина. – Ну что, Мартынов, а где твой барабанщик Ермаков?
Сергей повернулся к капитану и ответил: Не могу знать, наверное, в казарме, в роте охраны.
— А вот и нет, — весело с полупьяной улыбкой ответил довольный Паладин. — Он стоит на посту, на самой дальней точке, в горах, поскольку 10 дней за него это делали другие. Теперь пусть наверстывает упущенное. Музыкант, понимаешь. Может там сейчас с автоматом, твою строевую песню марширует, чтоб не замерзнуть. В отпуск захотел, как будто нахождение в клубе это не отпуск. — Паладин захохотал, но, взглянув на суровое, молчаливое лицо комбата, тут же замолчал.
— Отпуск, что был в клубе, был без права на отдых, товарищ капитан, –
резко ответил Мартынов. Офицеры молчали, никто не проронил ни слова.
Сергей, воспользовавшись паузой, обратился к комбату: Разрешите идти, товарищ майор?
— Иди, — спокойно повторил комбат.
Уже начался ужин в солдатской столовой. Сергей быстро добрался до нее, немного перекусил, совершенно без аппетита и машинально и направился в роту. Там он узнал, что Ермаков действительно по приказу Паладина, как только пришел из клуба, с новым составом караула был направлен на пост №6. Это была караульная точка в горах, охраняющая самый дальний радар. Сергей бросился искать Паршегубу, но вскоре узнал, что тот тоже по прибытии в роту в составе смены караула направлен охранять склады ГСМ. Больше ни с кем общаться Сергею не хотелось, наоборот, он почувствовал острую нужду в одиночестве. Он подошел к дежурному по части, доложил о том, что будет ночевать у себя в штабе и вышел на улицу. Уже стемнело. Подходя к зданию штаба, он не увидел на стоянке автомобилей комбата и Алексеева и понял, что в штабе, кроме дневального, никого нет. Он сходил в архив, принес оттуда спальные принадлежности, поднялся к себе в строевую часть, постелил на полу, погасил свет и лег. В отличие от клубной койки, где ему пришлось провести последние десять суток, штабное ложе было жестче. Кроме того, в каптерке клуба, где сейчас, наверное, обитали Повторов и Чуливский и тоже готовились ко сну, достаточно было выключить свет, и тебя окутывала кромешная тьма. Здесь же, в строевой части штаба, через окна кабинета с улицы проникал свет от фонарей, а порой ещё шарили лучи прожекторов со стороны аэродрома, и тогда вообще становилось светло, как днем.
Сергей лежал, переполненный чувствами и мыслями по поводу всего случившегося сегодня. Он был так перевозбужден, что не надеялся уснуть до утра. Тут он неожиданно вспомнил слова Паршегубы: Все будет хорошо, ты, главное, верь и благодари Господа за всё, просто благодари, не сомневайся.
Сергей закрыл глаза, сосредоточился, насколько это возможно, и сначала очень, очень тихо, а потом про себя произнес: Слава тебе, Господи, благодарю Тебя за всё, не оставляй нас, помоги нам, Господи, Ты же видишь, какая несправедливость происходит, помоги нам её одолеть, пожалуйста… -
Сколько раз он успел повторить подобные слова, обращенные к Богу от всего сердца, от всей души, сказать невозможно. Только внезапный крепкий сон вдруг окутал Мартынова и он, не шелохнувшись, проспал до самого рассвета, до тех пор, пока не раздался треск заведенного им накануне будильника на 6.30 утра.
Мартынов встал, наполненный бодростью и силой. Быстро оделся, убрал свою штабную постель в архив, побрился, помылся и направился привычной короткой дорогой из штаба в солдатскую столовую.
С раннего утра зарядил мелкий и холодный дождь.
Всё-таки начало марта даже в этих широтах не гарантировало устойчивого тепла и все, кто уже начал привыкать к нему, были очень огорчены. Приходилось опять утепляться, надевать шинели, доставать зимние шапки.
Несмотря на продолжающийся дождь и холодный пронзительный ветер, командование не стало откладывать всеобщего построения части, только мероприятие по оглашению итогов проверки решили сократить до минимума. Всевозможные награждения и поощрения приходилось проводить в помещениях.
Едва на плацу построился весь личный состав батальона, к строю подъехали три уаза, из них в спешном порядке выпорхнула комиссия и возглавляющий её полковник Смычук. Он как-то быстро и невнятно поприветствовал военнослужащих, затем объявил о том, что часть итоговую проверку прошла на оценку хорошо, что у батальона ещё есть резервы для того, чтобы поднять боевую и политическую подготовку до оценки отлично. Пожелал всем успешной службы, попрощался за руку с командованием части и вместе со своей свитой, забравшись поскорее обратно в автомобиль, стал удаляться в сторону аэродрома.
Там под парами уже стоял военно-транспортный самолет, ожидавший комиссию с курсом на Тбилиси.
Не успел ещё батальон полностью разойтись по ротам, как все увидели тяжело взлетавший самолет ИЛ-76 с гостями на борту. Через минуту, сделав крутой разворот над побережьем Каспия, воздушный транспортник исчез из поля зрения.
— Вот и всё торжество, — съязвил кто-то из солдат, заходящих в казарму для продолжения нудной церемонии по оглашению приказов о поощрении и награждениях отличившихся солдат и сержантов грамотами, значками, присвоениями очередных званий и т. п.
Для воинов, проходящих срочную службу, настоящим поощрением было одно — краткосрочный отпуск на родину. Всё остальное воспринималось с довольно прохладным юмором. На душе у Сергея опять вдруг сделалось скверно, все мечты и планы последних недель таяли и превращались в прах.
Он хорошо знал, что чем больше времени проходит с момента объявления солдату отпуска до его реального оформления и получения отпускного билета, тем меньше шансов у того остается этот отпуск использовать. А в его ситуации всё складывалось именно так. И болезнь начальника, и отсрочка, данная комбатом, и подготовка к большой и сложной штабной работе в связи с предстоящими учениями Кавказ-85. Но самое опасное было то, что Алексеев с его возможностями обязательно что-нибудь придумает, и Сергей непременно попадется в его ловушку. Тогда уже ни о каком отпуске думать больше не придется. Если начальнику штаба удалось каким то образом оправдаться перед самим комбатом и как ни в чём не бывало не только продолжать служить с ним вместе, но и выпивать, то что для него стоит создать проблему солдату, тем более что он даже видит в этом какую-то навязчивую необходимость.
В казарме всё закончилось быстро. Построились. Командир роты зачитал праздничный приказ. Награждённым бойцам вручили подарки, после чего последовала команда «Разойдись».
Поскольку была суббота, банный день, началась небольшая суета по подготовке к походу в баню. Старшина роты с дежурным заранее стали выдавать свежее белье и всё время подгоняли личный состав роты, желая, чтобы подчиненные попали в баню первыми. Сергей тоже решил сходить в баню вместе с транспортной ротой, к которой он был приписан,
и хорошо попариться и помыться.
Обычно он, в составе таких же воинов, которым посчастливилось служить в «различных теплых местечках», посещал баню по четвергам, поздно вечером. Сейчас появилось желание вместе со всеми, как и год назад, помыться после двухнедельного безвылазного сидения в клубе.
Поэтому, выдавая ему банные принадлежности, старшина был немного удивлен, но одобрил решение Мартынова и сказал: Правильно, Серега, помни известную пословицу: Как бы высоко не залетал, никогда не отделяйся от коллектива.
— Так точно, товарищ прапорщик, от коллектива отделяться нельзя, — улыбнулся в ответ Мартынов и встал в общий строй. К сожалению, несмотря на все старания старшины, рота попала в баню только второй по очереди. Но это было по местным меркам очень даже хорошо. После бани, разомлевшие и распарившиеся воины отправились в казарму. Предстояло еще пара часов политзанятий, потом обед.
На занятия Сергей не пошёл, он решил подняться в аэродромную роту и найти там Русакова и Голубку, которые почему-то не были на всеобщем построении. От дежурного по аэродромной роте он узнал, что оба бойца ещё со вчерашнего дня заступили в наряд дежурными по аэродрому.
Голубка на своем тягаче, а Русаков на тракторе. Смениться они были должны только через три часа.
«Понятно» подумал Сергей. До чего же всё неправильно и несправедливо.
И, конечно же, сделано специально.
Как только вчера закончился так называемый праздничный обед в лётной столовой, все участники ансамбля, кроме него и Повторова, моментально были направлены в служебные наряды, как будто командиры этих солдат только и ждали, когда их подчиненные вернутся из клуба, чтобы их использовать без отдыха и передышки на самых трудных участках службы. Знакомый почерк.
И тут, скорее всего, без Алексеева не обошлось.
Мартынову ничего другого не оставалось, как опять направиться в клуб, только на этот раз просто в гости к другу Повторову Александру. А так как сегодня был субботний показ вечернего кинофильма, он решил остаться в клубе до начала сеанса. Зайдя в клуб, он застал там совершенно расстроенного друга, который без лишних слов протянул Сергею листок-телеграмму. Там сообщалось о необходимости выделить на два месяца киномеханика клуба в распоряжение соседнего лётного гарнизона « Ситал – чай», где будет формироваться штаб дивизии ВВС на время предстоящих учений Кавказ-85. Над текстом телеграммы была написано распоряжение рукой комбата «Замполиту, к выполнению. Командировать киномеханика р. Повторова», чуть ниже располагалась знакомая размашистая подпись.
— Ты что-нибудь понимаешь? — Почему-то простуженным голосом спросил Александр. И, не дожидаясь ответа, сам продолжил, — я уже и с Рассохой говорил, и к Васнецову бегал. Всё напрасно. Говорят, что это распоряжение лично комбата, они не в силах его нарушить, а подходить к нему с просьбой о замене меня на такого же киномеханика Чуливского, они тоже не могут, боятся, что он их не так поймет и вообще, несут всякую чушь. Я же твердо знаю, что у них просто не хватает духу обратиться к командиру по такому ничтожному вопросу. И ещё я знаю. Здесь опять не обошлось без Алексеева.
Вот пойду в понедельник к комбату сам и всё ему выложу. А что ты на это скажешь? — обратился он к Сергею.
— Да ты сам на всё ответил, — спокойно произнес Сергей. — Комбату что-то нашептал Алексеев, причем не только на тебя, но и на всех нас. Кроме того, он, видимо, сделал какое-то очень щедрое предложение командиру, а тот не смог отказать. Поэтому Алексеев опять «на коне» а мы опять в луже.
— Да, похоже на то, — согласился Александр. — И что же будем делать с нашими заслуженными отпусками?
— Ждать, пока они сгорят в огне алексеевской ненависти, — с улыбкой ответил Сергей.
— На самом деле я не знаю, Шурик, действительно не знаю.
Просто чувствую громадную усталость и разочарование. Вот и всё.
— Думаю, должно пройти время, чтобы разобраться. Как-то все сразу накопилось и обрушилось, словно огромная снежная лавина.
— Наверное, ты прав, нужно время. Одного не могу понять и не могу просто так оставить — это всё, что касается предателя Мельника. Эта гнида достойна серьезного наказания, Тут меня никому не переубедить.
— А я думаю, что он сам себя накажет, даже уже наказал. О его художествах знает вся часть, служить ему ещё минимум три месяца. Он так и будет скрываться до увольнения в запас: или в санчасти, или в госпитале.
Не стоит об него руки марать.
— Нет, у меня на сей счет свои взгляды.
— Как знаешь, — вздохнул Мартынов и, желая сменить тему, спросил: А что за фильм сегодня будете показывать?
— Женатый холостяк.
— Не смотрел? — спросил Сергей.
— Нет, не смотрел. В сопроводительной записке и на коробках написано, что комедия.
— Ну, комедия, значит, посмеемся, — подвел итог разговору Мартынов, вставая со стула и направляясь к выходу. — Я пойду в роту, сейчас должны из наряда вернуться наши, поговорю с ними, а после ужина придем к тебе кино смотреть.
— Приходите, буду ждать, — махнул на прощание рукой Повторов.
Сергей вышел на улицу, там во всю продолжал лить дождь. Он бегом направился в роту, и хотя до нее было всего метров 400, когда туда вошел, то шинель была абсолютно мокрой. Он направился в каптерку, попросил у заведующего хозяйством — Армена сухой бушлат, а свою шинель оставил сушиться в каптерке, поднялся в аэродромную роту к Русакову и Голубке, но был потрясен сообщением дежурного, что его друзья находятся на гауптвахте.
— Почему? Как это произошло? — чуть не закричал Сергей.
— Знаю только одно, — ответил ему сержант Лаптев, дежурный по роте, — когда твои ребята узнали, что их прокатили с отпуском, который обещал вроде как сам комбат, они ночью, вместе с другими солдатами, что были в наряде, расслабились в тягаче Голубки. Выпили пару бутылок «масандры», ну и потеряли контроль над собой. Стали ругаться, проклинать всех офицеров, у которых нет чести, и т. д. Дежурный по аэродрому вызвал из караулки машину и их быстренько повязали и отвезли на губу. Больше ничего добавить не могу, что слышал, то рассказал, — закончил сержант.
Сергей, закипая от досады и бессилия, что-то промычал в ответ и пошел в расположение роты охраны на второй этаж казармы. Тем временем батальон готовился к вечернему построению, походу в столовую, а затем в клуб для просмотра кинофильма. Мартынов поднимался по лестнице вверх, не замечал, что все бегут ему навстречу, по лестнице вниз.
— Кого ищешь, Сергей? — остановил его сержант Караханов на подходе к казарме роты охраны.
— Ермакова и Паршегубу, — с каким то испугом быстро ответил Мартынов, а у самого заныло где-то в районе сердца.
— Ермаков твой на губе, только что я сам его туда доставлял, напился в караулке с горя, объяснял, что его подставили, обманули, в том числе и друзья.
— Какие друзья? — автоматически спросил Мартынов.
— Ты и Повторов. Вы же одни получили отпуска за общую работу. Извини, так он говорил, пока не отключился совсем.
— А где Паршегуба? — еле слышно прошептал Мартынов, глядя с надеждой в глаза Караханову.
— С ним всё нормально, будь спокоен. Он молодец. Был один трезвый из всего караула. Поэтому его Алексеев оставил ещё на полсмены до утра там, на посту. Весь караул заменить не удалось, просто не хватило народу. Вот троих бойцов, в том числе и Паршегубу, пока оставили там. Завтра утром после смены увидитесь.
Караханов хотел было уйти, но Мартынов схватил его за рукав шинели и довольно громко спросил, срываясь на крик:
— А почему посты проверял начальник штаба, а не дежурный по части, да ещё ночью?
Сержант оторопел от такой реакции Мартынова, затем, освободившись от его захвата, с возмущением сказал: Слушай, а мне откуда знать, почему там был Алексеев вместе с Паладиным? Тебе надо, у них и спроси.
Караханов бросился догонять уходящую в столовую роту. Туда же отправился и Сергей. Голова у него гудела от полученной в таком количестве негативной информации. Сердце разрывалось от обиды и отчаяния, только теперь по поводу поведения друзей.
Как же так? Ну как вы могли так поступить? Эх вы, — всё вертелось в голове у Мартынова. Подумаешь, событие — не получили обещанного отпуска, но надо было разобраться во всем, не спешить. Он бы обязательно организовал всем встречу с комбатом и тот бы нашел выход, издал бы дополнительный приказ об отпуске или написал бы новый, ближе к 9 мая.
Неужели трудно было понять, что это происки Алексеева, что тот, как опытный интриган, заманил их в ловушку, будучи твердо уверенным, что они сами не выдержат несправедливости и первой реакцией каждого из них, будет такой знакомый и примитивный солдатский протест в виде пьяного срыва.
Так всё и вышло.
Дождь тем временем усиливался, и выданный Сергею бушлат
постепенно стал превращаться в сырую ватную массу, поскольку не был обшит водоотталкивающей тканью. Мартынов, не дойдя десятка метров до столовой, увидел стоящий уаз из дежурной службы полка, которая базируется на самом аэродроме. Автомобиль одиноко стоял на стоянке перед зданием столовой в ожидании ужинавшего водителя.
Вдруг Сергея посетила совершенно неожиданная мысль, он интуитивно почувствовал, что с этой машиной связана разгадка какой-то тайны.
Не успел Сергей об этом подумать, как из столовой под плащевой накидкой выскочили два солдата и бегом направились к автомобилю.
Сергей узнал одного из них — водителя — литовца Кястаса Луйниса.
Было время, когда Луйнис тоже претендовал на участие в ансамбле, поскольку хорошо играл на гитаре и пел. Правда, исключительно литовские эстрадные песни. Русских песен он не знал и, как показалось Сергею, принципиально не хотел знать, а тем более учить.
Когда ансамбль был уже сформирован и начал свои первые репетиции, как-то вечером в клуб пришла небольшая литовская делегация, состоящая из семи человек. Все были военнослужащими гарнизона, кто из дивизиона связи, кто из полка. Луйнис попросил разрешения поиграть со своими земляками на электронной аппаратуре. Но только тогда, когда это сочтут возможным ребята основного состава. Музыканты Мартынова не возражали.
И сделав перерыв на часок, предоставили литовцам поиграть на сцене, прекрасно понимая, какая это отдушина для любого солдата когда-либо державшего ранее электрогитару в руках.
В тот раз литовцам хватило сорока минут, чтобы вдоволь накричаться, наиграться и повеселиться от души.
Они ещё несколько раз заходили в клуб и проделывали то же самое в перерывах между репетициями основного состава. Потом эти посещения происходили всё реже и реже, ребят становилось все меньше, пока не остался один Кястас.
Но зато он, с упорным постоянством девять месяцев приходил на репетиции и, когда подходила очередь, взбирался на сцену, включал
электрогитару и кричал в микрофон свои песни на родном языке.
Поиграв так с полчасика, аккуратно выключал инструмент, благодарил всех музыкантов и покидал клуб. Вскоре он получил новенький уаз и был переведен в другое подразделение, базирующееся постоянно на аэродроме.
Так дальнейшие посещения клуба литовцами прекратились по объективным причинам.
Вот сейчас-то как раз подбегающий к своему автомобилю Луйнис был нужен Сергею, как никто другой. Мартынов окликнул его. Кястас увидев, и узнав Сергея, жестом пригласил его в машину, куда запрыгнул сам. Сергей сел на заднее сидение и поздоровался и с Кястасом, и с его пассажиром,
сидевшем на переднем сидении.
— Какие проблемы, Сережа? Чем могу помочь? — спросил Кястас с характерным прибалтийским акцентом.
— Есть кое-какие проблемы, Кястас, и ты действительно можешь помочь.
— Куда ехать? — без дополнительных объяснений спросил Луйнис.
— Ты же сейчас собрался к себе, на аэродром?
— Да, я еду к себе.
— Тогда проезжая мимо нашей части, тормозни на минутку, я доложу дежурному, что ночую в штабе, потом высадишь меня у штаба, тебе же всё равно по дороге.
— Хорошо, поехали, – и Луйнис сразу рванул уаз с места, специально газанул так, чтобы получилась эффектная пробуксовка колес на мокром асфальте.
Доехав до части, Сергей нашел дежурного, доложил, что ему нужно в штаб, кое-что доделать, что он заночует там и будет, как всегда, постоянно на связи если что. Короче, ничего нового. Ничего необычного.
Дежурным по части в этот раз был капитан Старовойтов — начальник азотно-кислородной станции, хмурый, неразговорчивый дядька. Вот и сейчас, выслушав Мартынова, он только одобрительно качнул головой, не произнеся ни слова. Сергей вновь забрался в машину, и они поехали в сторону аэродрома. Следующей остановкой должен быть штаб батальона, где Сергей хотел выходить. Но Мартынов неожиданно спросил Луйниса:
— Кястас, ты ведь принимал все транспортные самолеты, пребывающие к нам из Ташкента или Афгана за последнюю неделю? Ты их помнишь?
— Конечно, помню, за последнюю неделю, вернее, за последние две недели был только один такой борт из Афганистана — три дня назад. А зачем тебе это?
— Понимаешь, — замялся Сергей, поглядывая на пассажира. Кястас понял его заминку и произнес:
— Не бойся, говори при Арвидасе, он мой земляк, я за него отвечаю. К тому же он очень плохо понимает русский язык, потому что призвался из глухой деревни, а там у меня дед с бабушкой живут, вот поэтому я его и опекаю, пока он молодой.
— Всё ясно, — с некоторым облегчением сказал Сергей.
— Тогда слушай. Когда прибыл этот борт из Афгана, кто-то из нашей части навещал его?
— Конечно, и не один раз. Я сам лично видел, даже помогал загружать в багажник жигулей твоего начальника штаба несколько коробок с сигаретами, бутылками виски, а также контейнеры с аудио- и видео-магнитофонами и кассетами. Заслужил за это блок « Мальборо».
Твой Алексеев приезжал к самолету три раза и все три раза загружал и салон автомобиля и багажник. Естественно, перед этим он общался в кабинете моего начальства с другими офицерами полка, там же были и пилоты этого транспортного самолета. Только после этого Алексеев подъезжал на погрузку, а я и еще один солдат, по приказу моего начальника помогали Алексееву загружать его тачку. — Кястос замолчал и нажал на тормоза. Машина остановилась возле штаба. Сергею нужно было выходить.
Кястас молча и очень серьезно посмотрел в глаза Мартынову. Сергей понял этот безмолвный вопрос и вслух произнес: Я всё понял Кястас, не волнуйся, об этом разговоре никто не узнает, его просто не было, спасибо, ты очень мне помог.
— Я тебе верю, Серж. Кястас помнит добро, я никому кроме тебя, никогда ничего бы не рассказал. Я рад, что помог тебе, слышал о твоих успехах, знаю о твоем давнем противостоянии с начальником штаба. Будь осторожен. Удачи.
Ребята крепко пожали друг другу руки и Мартынов, покинув автомобиль,
тут же постучал в двери штаба. Кястас опять повторил трюк с пробуксовкой, и автомобиль быстро стал удаляться в сторону аэродрома. Через минуту светящиеся фары уаза и вовсе исчезли из вида.
Тем временем Сергею открыл дверь заспанный дневальный — совсем молоденький солдат из последнего призыва. Мартынов назвал пароль и, заходя в здание штаба, тихо спросил:
— В штабе есть кто?
— Никак нет, – писклявым, но довольно громким голоском прокричал дневальный, видимо, давая понять Мартынову, что не спал.
— Тише, ты, не кричи. Я поднимусь к себе в строевую часть, немного поработаю, может быть, здесь заночую. Но перед этим обязательно спущусь к тебе на пост и сообщу об этом. Никуда не отлучаться. Больше не спи, вся ночь ещё впереди. Понятно, боец? — специально строго по уставу спросил Мартынов.
— Так точно, понятно, — опять громко отрапортовал писклявый.
— Ну и хорошо, — улыбнулся Мартынов и стал подниматься на второй этаж.
В строевой части он первым делом сбросил с себя промокший бушлат, включил дополнительные обогревательные приборы, наполнил электрочайник и тоже включил его. Нужно было спокойно переварить полученную информацию, для чего сначала всё-таки следовало немного перекусить, попить чайку, а потом действовать. План действий был прост: необходимо проникнуть в кабинет командира и начальника штаба. Дубликаты ключей от этих кабинетов, за исключением ключей от сейфов, были в строевой части.
Каждое утро Мартынов открывал кабинеты командира, начальника штаба и замполита, а также Ленинской комнаты, где производила уборку вольнонаемная уборщица. Частенько и сам Мартынов принимал участие в наведении порядка в этих кабинетах, особенно когда накануне кто-то из его хозяев встречал и угощал гостей. Немного подкрепившись парочкой оставшихся с обеда пирожков и выпив два стакана чая, Сергей решил действовать.
Первым делом он направился в кабинет комбата. Открыв его, он опустил маскировочные плотные шторы и только после этого зажег свет. Комбат везде любил порядок, старался поддерживать его, в том числе и в своём кабинете. Вот и сейчас всё было на своих местах. Аккуратно и ровно стояли стулья вокруг большого стола для посетителей, письменные принадлежности расположились на столике по левую сторону от большого командирского кресла, сам стол командира был пуст.
Сергей направился к встроенным шкафам. Они были закрыты на обычные шифоньерные замки, но ключи от замков хранились в нижнем ящике письменного стола. Иногда шкафы не закрывались на ключ, а плотно прикрытые двери, тяжелые, массивные и хорошо подогнанные, сами по себе создавали вид закрытых на ключ дверей. На этот раз, все двери шкафов были закрыты на ключ. Мартынов улыбнулся и, осторожно ступая по мягкому ковру, направился к письменному столу за ключами. Он делал привычную, почти ежедневную работу, с той небольшой разницей, что все происходило не в утренние часы, а вечером. Тем не менее какой-то элемент детективной интриги присутствовал. Сергей открыл нижний ящик письменного стола и неожиданно напрягся. Привычной, большой связки ключей там не было. Он пошарил рукой, скорее для порядка, по инерции, прекрасно понимая, что ключей здесь нет. Тогда он открыл другой ящик стола, затем третий, четвертый. Ключей нигде не было. Мартынов пришел в замешательство. Закрыл все ящики и попытался сосредоточиться. Подошел опять к шифоньеру, проверил запоры.
Все было закрыто на ключ. Пытаться чем-либо, кроме ключа, открыть замки, он даже не думал. Это были специальные замки и добротные ключи к ним. Все, сделанные по заказу. Промелькнула мысль: неужели комбат положил ключи в сейф? Подойдя к сейфу, Сергей нашел его запертым. Только два раза за полтора года комбат забыл ключи от сейфа, они так и оставались висеть в личинке самого сейфа. Сейчас всё было в порядке.
Сергей призадумался, сел в кресло командира и попытался визуально определить, где могут быть ключи, кроме сейфа. Он прошелся внимательным взглядом несколько раз по кабинету. И вдруг почувствовал сначала очень отдаленно, а затем все более отчетливо, как вновь погружается в странное состояние, очень схожее с тем, в котором он находился в клубе в ночь сочиненных им песен. Только на этот раз было что-то новое в его ощущениях, какая-то уверенность и четкость. Он резко встал с кресла, подошел к книжному шкафу, открыл его. Половина полок занимала литература, состоящая из томов Маркса и Ленина, остальные полки были заполнены книгами со специальной военной тематикой. Правая рука автоматически потянулась к верхней полке, в правый угол, туда,
где стояли тома политических классиков. Книжный шкаф был довольно высоким, чтобы дотянуться до дальней стенки шкафа, пришлось приподняться на цыпочки. Но усилия увенчались успехом. Он нащупал знакомую увесистую связку ключей. Сергей схватил ее и бросился к шкафам. Его трясло, словно в лихорадке, голова опять стала тяжелой, руки не слушались и тряслись. Наконец, ему удалось подобрать нужный ключ и открыть дверцу шкафа. Перед ним вместо одиноко весящего плаща комбата, предстала совершенно другая картина. Шкаф снизу доверху был наполнен фирменными коробками с двухкассетными магнитофонами «Шарп».
Дрожь и лихорадочное состояние моментально прекратились. Сергей совершенно спокойно открыл второй шкаф. Там были такие же фирменные японские коробки, только на этот раз из-под видеомагнитофонов «Сони».
Одна верхняя коробка была вскрыта и прямо на ней красовался этот великолепный видеомагнитофон. Такое чудо электронной техники Сергею доводилось видеть впервые. Ему повезло пару раз видеть видеофильмы, которые крутили местные дельцы в поселке Насосный в подвале.
Но то видео было ужасного качества, с кошмарным, еле понятным переводом. То, что сейчас предстало перед его глазами, было настоящим произведением искусства, он невольно залюбовался им. Но надо было доводить начатое до конца, поэтому Сергей открыл оставшиеся два шкафа, в которых тоже было много разного импортного ширпотреба. Лежали блоки импортных сигарет, зажигалки, солнцезащитные очки, несколько упаковок фирменных джинсовых костюмов. Посмотрев еще разок беглым взглядом на всё это добро, Мартынов глубоко вздохнул и начал закрывать все шкафы в порядке очередности. Когда дело было сделано, он еще раз для верности подергал за ручки и, убедившись, что все они заперты, быстро направился к книжному шкафу и положил на место связку ключей.
Не теряя ни минуты, следуя ранее составленному плану, он выключил свет в кабинете, поднял шторы-маскировки и закрыл кабинет комбата на ключ.
Немного переведя дух, он пошел по темному коридору к кабинету Алексеева. Здесь было все проще и доступней. Едва он открыл незапертый на ключ шкаф в кабинете начальника штаба, как увидел ту же картину, что и в шкафах комбата, только половина техники была вытащена из коробок и просто стояла на полу. Видимо, Алексеев во всю открыто проводил демонстрацию и торговлю техникой прямо здесь, никого не стесняясь. Сергей закрыл кабинет Алексеева и спокойно пошел к себе в строевую часть, где рассчитывал попить чайку, сходить к дневальному, а потом лечь спать и все обдумать. Но, подходя к своему кабинету, опять почувствовал сильную, непонятную тревогу. – Да что такое, – вслух произнес он, а ноги тем временем сами ускорили шаг. Только когда он открыл дверь своего кабинета, то услышал, что на столе разрывается от непрерывного звонка телефон. Он хотел броситься к аппарату, который сам отрегулировал на минимальную громкость звонка так, чтобы его можно было услышать, только находясь в пределах двух метров. Но какая-то сила вдруг заставила его остановиться и перед тем как поднять трубку он, как бы, выполняя чью то волю, сначала открыл ящик письменного стола, положил туда связку ключей от кабинетов штаба, закрыл ящик и взял трубку.
— Строевая часть, — только и успел сказать он.
В трубке послышалась дикая ругань дежурного по части, а затем более или менее внятные вопросы. – Ты, где был ? Почему не подходил к телефону? Тебя ищет Алексеев, он сам поехал в штаб… — Договорить дежурный не успел, дверь строевой части открылась и в кабинет вошли все мокрые от дождя Алексеев и Паладин. Сергей вскочил со стула, ничего не понимая.
Тем временем Алексеев подошел к нему, взял трубку и спокойно сказал:
— Михалыч, всё в порядке, Мартынов сейчас приедет в роту, встречай. –
С этими словами он повесил трубку, внимательным взглядом посмотрел на Сергея, потом приблизился к нему вплотную и сказал:
— Дыхни, — Сергей выполнил просьбу. Алексеев остался недоволен. Обернувшись к капитану Паладину, произнес: Представляешь, он трезвый.
— Странно, – ответил капитан Паладин, сам находящийся в хорошем подпитии.
— Это странное заключается совсем в ином, – произнес Алексеев и тут же спросил:
— Ты что тут делаешь, почему не в кино, или не в расположении роты?
— Товарищ капитан, фильм этот я смотрел, так себе комедия, – нашелся Сергей. – В роте делать было нечего, решил пойти в штаб, спокойно написать письма домой и друзьям, воспользоваться пишущей машинкой, потом почитать, ну и остаться здесь до утра.
— Ты давно здесь? — спросил Алексеев.
— Не больше получаса.
— Ну и что удалось за полчаса сделать? — недоверчиво спросил Алексеев, проходя в открытый кабинет начальника строевой части. Туда, где когда-то располагалось его место службы, где каждая деталь была ему знакома. Внимательно осматривая кабинет, он мимоходом потрогал рукой электрочайник, затем его взгляд упал на расставленные у батареи мокрые сапоги Мартынова, он перевел взгляд на тапочки, в которых стоял перед ним Сергей и снова строго спросил:
— Ты не ходил в мой кабинет или кабинет комбата?
— Никак нет, товарищ капитан, я только успел перекусить и переодеться.
Вот, устроил дополнительную сушку, — показал рукой Мартынов в сторону сапог.
— Где ключи от кабинетов? — будто не слыша Сергея, спросил Алексеев.
— Как и всегда, на месте, — ответил Мартынов и сделал шаг в сторону стола.
— Не трогать, я сам, – резко произнес начальник штаба, подошел к письменному столу, открыл первый ящик и увидел лежащие там ключи.
Он взял их и со словами: всем ждать здесь – вышел из строевой части
и направился в сторону своего кабинета, закрыв за собой дверь.
Оставшиеся в строевой части капитан Паладин и ефрейтор Мартынов слышали, как удаляются по коридору четкие, чеканные шаги Алексеева. Наступило неловкое молчание.
Капитан Паладин что-то сначала напевал себе под нос, потом подошел к большой карте мира, висящей на стене, и стал делать вид, будто рассматривает её. Мартынов тем временем стал помаленьку обуваться, а затем и облачаться по всей форме, снова надевая мокрый, не успевший просохнуть, бушлат.
Он помнил распоряжение Алексеева относительно ночлега в роте, поэтому понимал, что его затея остаться в штабе на ночь провалилась. Но самое главное было, конечно, не это. Он понимал, что зайди офицеры в штаб минут на 10 пораньше, то застали бы его как раз в кабинете комбата при открытых дверях шкафов. А вот тогда? Трудно даже было представить, что было бы тогда. Сергей на миг закрыл глаза и произнес: Слава тебе, Боже!
— Ты что там бормочешь? – спросил, наконец, Паладин, радуясь, что нашел повод прервать молчание.
— Да так, просто мелодию напеваю про себя, — ответил Мартынов, удивляясь, как стоявший к нему спиной капитан, за несколько метров, умудряется улавливать любое движение Мартынова. Хотя делает вид, что внимательно изучает карту.
— Что, не напелся ещё? — с иронией в голосе спросил Паладин и повернулся к Мартынову.
— Никак нет, товарищ капитан.
— Слушай, Мартынов, А кем ты дальше, после службы хочешь стать, неужели музыкантом? – опять с усмешкой спросил Паладин.
— Никак нет. После окончания вуза хочу служить в военной прокуратуре, быть прокурором или судьей военного трибунала.
— Вот это да, – неожиданно, с искренним удивлением вырвалось у Паладина.
— Ты что, серьезно?-
— Так точно, товарищ капитан. Родители мои юристы, они, правда, гражданские, а вот близкие родственники в Москве как раз в Военной прокуратуре и в Коллегии военного трибунала при Верховном Суде СССР.
— Ты что, правду говоришь? – уже с долей испуга и абсолютно серьезно спросил Паладин и невольно выпрямился.
— Частично, товарищ капитан, те, кто в Москве, пока занимают технические должности в указанных учреждениях. Остальное — всё, правда. Главное – это моя мечта: быть военным прокурором.
Паладин покрылся легкой испариной, было видно, что шутить и балагурить командир роты охраны сейчас не расположен. В этот момент в строевую часть вошел Алексеев, он не был таким напряженным и недоверчивым, как раньше. Взглянув на одетого Мартынова, он произнес:
— Всё, поехали в батальон, ещё много дел.
Выходя из штаба Алексеев, обращаясь к Мартынову, сказал:
— Ключи от кабинетов пока побудут у меня. Никакой уборки ни у меня в кабинете, ни у командира не производить вплоть до особого распоряжения.
— Понял, — коротко ответил Сергей. На улице продолжался дождь. У входа в штаб стоял уаз дежурного по части. Водитель был мало знаком Сергею,
кто-то из молодых. Алексеев отдал распоряжение водителю:
— Этого бойца доставить в часть, — указал он на Мартынова, — и сразу назад.
— Понял, товарищ капитан, — ответил водитель.
— Алексеев открыл заднюю дверь автомобиля и спокойно произнес:
— Фархат, Рахим, давайте на выход, за мной.
Из машины вышли два парня азербайджанца, лет по тридцать каждый и, накинув непромокаемые кожаные кепки, быстрыми шагами направились к двери штаба.
— Давай, — указал рукой Алексеев Мартынову, приглашая в задний салон автомобиля. — Приедешь в часть, сразу доложись дежурному, а там по распорядку. На вечернюю поверку чтобы быть в строю. Лично проверю. В штабе до понедельника делать тебе нечего. Понял?
— Так точно, понял.
— Ну и хорошо, — довольным голосом сказал Алексеев. В этот момент по верхним окнам штаба прошелся световой луч прожектора со сторожевой вышки ГСМ, освятив все выходящие на сторону улицы окна. Можно было подумать, что на всем верхнем этаже штаба, где располагаются кабинет начальника и замполита, горит свет. Луч ушел в сторону, и сразу стало темно.
— Альберт, ты видел? — раздался хриплый голос Паладина. – Я же говорил, что это прожектор, а не свет в твоём кабинете.
— Вижу, вижу, теперь и тут и там вижу, что ты прав, — ответил Алексеев. — Так, ну все. — Он убедился, что Мартынов сел в машину, сам захлопнул дверь и дал команду водителю. – Вперед.
Водитель аккуратно тронулся, видимо, побаивался начальства или просто пока не привык к езде по гарнизону.
Уаз поехал в часть, а четверо мужчин, два офицера и два посторонних гражданских лица вошли в штаб.
Ехать было совсем недолго, разговаривать не хотелось. Всё ещё находясь под впечатлением происшедшего, Сергей не переставал удивляться, как ловко все сложилось и ему вовремя удалось убраться из кабинета комбата.
Он также понял, почему так волновался Алексеев. В отличие от кабинета командира, у начальника штаба не было такой плотной маскировочной шторы. И когда Сергей находился в его кабинете, свет был включен и виден издалека. Поэтому Алексеев так забеспокоился, увидев свет в окне своего кабинета, когда уаз с покупателями подъезжал к штабу. То, что это были местные покупатели электроники, Сергей не сомневался. Он и раньше наизусть знал все повадки начальника штаба. Только вот не припомнил, чтобы так поздно, в субботний вечер, он кого-то из гражданских лиц привозил в штаб.
— Видимо, совсем уже нюх потерял, — невольно прошептал Сергей.
— Что вы сказали? — обратился к нему с почтением молодой водитель, тоже прекрасно зная, кого везет.
— Да так, ничего, тормози, приехали.
Водитель дал по тормозам, Сергей вышел из машины и направился к дежурному по части, докладывать о своем прибытии в батальон.
После доклада Сергей поднялся в роту охраны, в которой кроме дневального находилось ещё два бойца. Он подошел к своей койке, находившийся у окна в дальнем правом ряду на первом ярусе и, пользуясь отсутствием начальства, сняв сапоги и бушлат, с удовольствием завалился на мягкое байковое одеяло, не раздеваясь. Попытался собраться с мыслями
и ещё раз прокрутить в голове события дня, которые все продолжали развиваться, не ведая остановки.
Итак, он стал свидетелем того, что кабинет командира и начальника штаба наполнен импортной техникой, которая беззастенчиво продаётся Алексеевым. Это его не удивляло. Но как же комбат? И тут его словно осенило: так ведь это и есть то предложение Алексеева, от которого командир не смог отказаться.
Видимо, Алексеев после того, что случилось в клубе, как говорится,
пошел ва-банк, приобрел каким то образом с самолета, прилетевшего из Кабула, большую партию товара и поделился им с комбатом. Скорее всего, просто подарил ему часть своей добычи или что-то в этом роде взамен на прежнее к себе расположение. Наверное, соблазн был так велик, что даже комбат закрыл глаза на залет Алексеева и простил его. А дальше всё вставало на свои места. Алексеев продолжал прокручивать свои дела и делиться с командиром.
А собственно, что в этом необычного? Сам себе задал вопрос Сергей.
Сейчас каждый, кто может, ищет возможность дополнительного заработка.
Уж этого Мартынов в армии насмотрелся и на вещевых, и на продовольственных складах, и на ГСМ, да и в штабе, когда речь заходила о послании в штаб округа представления на офицера или прапорщика о присвоении очередного звания.
Лежа на койке, в тепле и уюте с закрытыми глазами и спокойно рассуждая, Мартынов не заметил, как уснул. Проснулся он от легкого подергивания за плечо. Он открыл глаза: перед ним стоял дневальный.
— Серега, раздевайся и, как положено, ложись спать.
Сергей посмотрел по сторонам и увидел, что вся рота давно спит, посмотрел на часы: половина второго ночи. Хотел было спросить, но дневальный опередил:
— Я тебя будить не стал, уж очень ты сладко спал. Всеобщего построения не было. У начальника штаба что-то случилось с женой, он с дежурки вызывал
скорую помощь, потом увез жену в Сумгаит. Говорят, у неё тяжелые роды.
Поэтому отбой прошел в обычном порядке. Да ещё ЧП. Только Алексеев укатил, пришли двое наших парней, что были в санчасти. Там полный кошмар. Туда заглянул сам командир полка со своим замполитом.
Они прошлись по палатам и в одной, застали выпивающих и играющих в карты солдат и двух прапоров с ними. Среди них был наш Мельник.
Все были тут же арестованы и отправлены на гауптвахту по приказу командира полка в соседний гарнизон. Наша губа и так переполнена, а в Сумгаите гауптвахта внутренних войск. Так что они, голубчики, считай, на пятнадцать суток в изолятор загремели. Вот такие, брат, дела. А ты всё спишь, — назидательно закончил свою речь дневальный Губарец. – Ну ладно, давай спи дальше, а я пойду в каптерку загляну. Дневальный ушел. Сергей быстро разделся и нырнул в чистую постель. Несмотря на новую порцию необычных новостей, он довольно скоро опять уснул.

Г Л А В А VI

В воскресный день подъем роты осуществлялся на час позже – в 7 часов утра. Проходил он спокойно, солдаты потихоньку вставали, одевались, заправляли койки, шли умываться, бриться и т.д. Короче, действовали по обычному распорядку, только не спеша.
Сергей проснулся с ощущением полноты сил и здоровья. Он хорошо выспался впервые за эти две недели и чувствовал себя прекрасно. За окном светило яркое солнце. Было совсем тепло, а в казарме становилось даже душновато. Вчерашние происшествия и новости, свалившиеся в таком количестве, как-то отошли на второй план и почти не тревожили его.
Даже немного странно, думалось Сергею. Вечером чуть ли не паника, а сегодня спокоен как удав. Он взял необходимые принадлежности, полотенце, и пошел умываться. В дверях неожиданно столкнулся с Паршегубой, тот только что сменился из караула, сдал оружие и тоже шел умываться. Сергей очень обрадовался.
Они молча обнялись, похлопывая друг друга по плечам.
А через 10 минут, перед построением роты на завтрак, они уединились и по очереди рассказали друг другу о том, что произошло с каждым за время разлуки.
Повествование Паршегубы было коротким. Как только он пришел в роту после праздничного обеда, его и Ермакова, по приказу Паладина, уже поставили в суточный караул на дальнюю точку — локатор. Это, конечно, было неожиданностью для них, но сделать уже ничего было нельзя.
Оставалось полчаса на сборы. Позвонить в клуб или штаб дежурный им не разрешил. К тому же всё высокое начальство было недоступно, находилось с комиссией на полетах. Кто бы стал разбираться с какими-то солдатами, которые по приказу их непосредственного командира должны выполнять свой воинский долг.
– Я только вздохнул и про себя сказал: да будет Воля Твоя и пошел получать оружие и готовиться к выезду на пост.
А Ермак запротестовал, начал качать права, поругался с дежурным, требовал комбата и т. д. Но, естественно, в конце концов, вынужден был подчиниться, нехотя взял автомат и сказал что-то вроде: справедливости нет на свете, но я им всё равно докажу и т. д. Мои попытки его как-то утихомирить ни к чему не привели. Сначала в караульном помещении всё шло нормально. Как только я удалился на пост, а Ермаков оставался еще в помещении, мне показалось: что-то затевается. Уходя с разводящим на пост, я заметил, как подъехал ГАЗ- 66 с новой сменой. При разгрузке автомобиля у одного бойца из сумки раздался характерный звон стеклопосуды. Тогда я понял: в караулку привезли спиртное. Но даже и мысли не допускал, что Ермак примет участие в его распитии. Когда же я сменился с поста, то, как обычно, сразу лег отдыхать до следующей смены. В караулке было тихо. Все, кто хотел выпить, уже выпили и, в зависимости от смены, кто спал, а кто был на посту.
Ермак как раз был на посту. Только я прилег, как вдруг начальник караула всех нас поднял по тревоге и приказал построиться. Едва мы построились, сонные, недовольные, а кое-кто под хмельком, в караулку вошли: дежурный по части, ну, а с ним, как ты догадался, Алексеев и Паладин.
Капитан Паладин, по привычке, прошелся вдоль строя и велел всем дыхнуть. Двое испытания не прошли, им было приказано выйти из строя. Паладин подошел ко мне ещё раз, повторно заставив дыхнуть. Видел бы ты его разочарование, когда он понял, что я совершенно трезв. Тогда он громко отдал приказ тем двоим выйти на улицу и присоединиться к другим своим товарищам, которые были сняты с постов в нетрезвом состоянии.
Офицеры и два «залетевших» вышли на улицу, мы за ними.
Тут стоял всё тот же караульный ГАЗ- 66, в котором сидело ещё четыре бойца, среди них был и Ермаков. Увидев меня, он махнул рукой и пьяным голосом крикнул: Не расстраивайся Володя, всё путем, передавай привет нашим отпускникам.
Машины уехали, мы вернулись в караулку отдыхать, но, сам понимаешь, настроение было подавленное. Все понимали, что наказан будет весь состав караула, торчать придется теперь здесь без смены суток пять.
Однако рано утром, когда я в очередной раз вернулся с поста и хотел завалиться отдыхать, приехала наша караулка с завтраком, и мне, через водителя, был передан приказ Паладина срочно сдать оружие и прибыть назад в роту, к завтраку, а затем подготовиться к увольнительной в Баку, как и распорядился ранее комбат. Вот я и прибыл, – с улыбкой закончил свой рассказ Паршегуба.
Настала очередь Сергея рассказать о своих вчерашних приключениях. Он в деталях и в мельчайших подробностях изложил приятелю все по порядку. Слушая, Владимир глубоко вздыхал, качал головой, иногда даже крестился. Мартынов так эмоционально все изобразил, как будто вновь пережил происшедшее накануне. Закончив, он внимательно посмотрел на товарища. Паршегуба стоял в глубокой, как показалось Сергею, отстраненной задумчивости.
Но это было не так. Владимир внимал каждому слову Мартынова и когда тот завершил рассказ, неожиданно выдал:
— Это чудо, о котором я тебе и говорил раньше. Небесные силы тебе помогают с самого начала, в этом нет никаких сомнений. Господь все расставил по своим местам, осталось совсем чуть-чуть потерпеть. Слушай меня, не перебивай. Я сейчас, после завтрака, как ты знаешь, еду в Баку. С группой отличившихся на проверке солдат в Цирк. Там я обязательно, под любым предлогом отпрошусь у лейтенанта Найденова сбегать на междугородний переговорный пункт. Он как раз недалеко от цирка. Я должен связаться с домашними и если мой дед-священник, про которого я тебе уже говорил, там и мне удастся с ним переговорить, а я чувствую, что так и будет, то мы много чего узнаем об этом деле. Ты, главное, дождись меня, слышишь? Обязательно дождись, никуда не встревай, лучше всего прикинься больным, попросись прилечь, короче, будь в роте и жди меня.
Сергей с изумлением глядел на товарища и опять не узнавал его. В Паршегубе, в его облике, его словах была такая уверенность и сила, которая превосходила по своей решимости и убежденности самого командира Лушина.
— Хорошо, я сделаю, как ты скажешь, но объясни, почему?..
— Потом, потом все объяснения, — как одержимый твердил Паршегуба, – смотри, уже рота построилась на завтрак, ждут только нас, пошли, — только и успел сказать Владимир и первым направился в строй.
Дальше события развивались по обычному воскресному сценарию.
У старослужащих воскресный завтрак состоял из двух куриных яиц, бутерброда с маслом и чая. Ребята быстро позавтракали, вышли и увидели Повторова. Александр был одет в парадную форму.
Он тоже уже позавтракал и ждал водителя и прапорщика, с которыми направлялся в соседний гарнизон согласно приказу командира батальона. Ребятам Шурик обрадовался, но, как всегда, старался этого не показывать. Сергей не стал с ним ничего обсуждать, совершенно не было времени. Договорились только о том, что найдут возможность созвониться, а дальше будет видно.
Наконец, прапорщик из чужой части вышел из столовой вместе с водителем уаза, тоже другой части, и дал знак Повторову, что надо ехать. Ребята обнялись. Александр сел в машину и, махнув на прощанье рукой, скрылся за ближайшим поворотом, выходившим на дорогу, ведущую к поселку, а затем на центральную трассу Махачкала – Баку.
Через какие-то сорок минут на эту же трассу в направлении г. Баку отправился новенький гарнизонный автобус ЛАЗ, который увозил Паршегубу с другими бойцами в поощрительное увольнение на цирковое представление дневного сеанса.
Сергей остался в части. Он уже очень давно не был вот так просто, в воскресный день, в расположении батальона. Обычно в это время он уже спешил в клуб либо на репетицию, либо в увольнительную в г. Сумгаит. Иногда просто шел к себе в штаб и читал какую-нибудь интересную книгу, взятую в библиотеке или у заместителя начальника штаба Жилина. Тот был большим поклонником зарубежного детектива и у него хранилось немало сборников Агаты Кристи, Конан Дойла, Шелдона и других мастеров этого жанра.
Сегодня Мартынов не знал, куда себя деть. Погода стояла летняя, было
20 градусов тепла, поэтому солдаты наслаждались приветливым солнцем и теплом. Он посетил спортивный праздник, который проводился через каждое воскресенье в спортивном городке. Поучаствовал в соревновании по перетяжке каната, специально присоединившись к аэродромной роте, где служили Русаков и Голубка. Так он надеялся узнать что-либо о судьбе горе-музыкантов. Но никто ничего нового ему не сообщил, кроме того, что он и так хорошо знал – отдыхают на гауптвахте. Сергей пару раз кинул учебную гранату на дальность и занял почетное второе место, к удивлению многих здоровых и сильных офицеров-летчиков, которых он оставил далеко позади с их результатами.
Сергей с детства хорошо и далеко кидал различные предметы, будь то камень или теннисный мяч. Везде, где ему приходилось принимать участие в соревнованиях по метанию мяча на дальность или меткость, непременно занимал призовые места.
Вот и сейчас, он спокойно получил из рук начальника спортивной подготовки гарнизона почетную грамоту за призовое место и потихоньку пошел к казарме. От предложения поиграть в футбол отказался, а направился прямиком к дежурному по части, тем более, вахту нес капитан Насонов, с которым можно было о многом договориться.
Так и случилось, Сергей пожаловался капитану на плохое самочувствие, и попросил разрешения прилечь на свою кровать. Насонов, понимая, что ничем не рискует, что в случае появления дежурного по гарнизону или ответственного дежурного по части Мартынова успеют предупредить десять раз, тем не менее выклянчил у него обещание три ближайших субботы не попадать в график-наряд.
Начинался сезон рыбалки, а он, как заядлый рыбак, обязательно должен был побывать на его открытии на Каспии, на дальнем острове.
Заключив устраивающую обе стороны сделку, Сергей поднялся на второй этаж, разделся и лег в кровать, изображая, что у него болит живот.
В роте никого не было, все находились на свежем воздухе. Окна казармы были открыты. Легкий приятный ветерок гулял по вечно закупоренному и переполненному солдатскими запахами помещению. Было непривычно тихо и даже уютно. Почитав несколько страниц романа Ивана Шелина «Лезвие бритвы», Сергей незаметно для себя тихо уснул. Проснулся он от ощущения, что кто-то теребил его за плечо. Это был дневальный.
Мартынов не сразу понял, что происходит и где он находится. Затем, разобравшись, что дневальный всего лишь приглашает на обед, Сергей, совершенно расслабленный и ещё не отошедший от сна, вежливо отказался, повернулся на другой бок и вновь уснул.
Организм упорно нагонял упущенную и растраченную энергию.
Все предыдущие бессонные ночи и тревоги так измотали его, что потребовалось радикальное средство для возвращения к нормальной здоровой жизни. И самым доступным из них был длительный отдых и крепкий продолжительный сон.
Следующее пробуждение состоялось часа через четыре. Мартынов долго приходил в себя, всё ещё чувствуя остатки усталости и разбитости во всем теле, как будто по нему проехал многотонный грузовик. Он поднялся с постели. В роте горел свет. Значит, уже вечер, промелькнула мысль. Он спокойно оделся и пошел к выходу из казармы. Встречающиеся по дороге солдаты спрашивали; не лучше ли ему, как он себя чувствует? Приходилось отвечать: Всё хорошо, всё нормально хотя Сергей чувствовал себя, несмотря на длительный отдых, довольно скверно. Болела голова, в горле першило, временами накатывал легкий озноб.
Наверное, я всё-таки, простыл вчера после сильного дождя, — опять мелькнуло в голове.
Ничего другое на ум не приходило. Эта причина была на первом месте.
На улице сразу стало легче. Вечер был теплый, не было даже легкого ветерка.
Сергей увидел, что батальон готовится к общему воскресному построению, многие солдаты сидели в курилке, другие стояли около казармы небольшими группами, активно обсуждая прошедший день.
— Значит, прошел ужин и батальон только, что вернулся из столовой, –
сделал вывод Сергей и взглянул на часы. Было 19-30. Странно, но есть ему совершенно не хотелось. Как раз настало свободное солдатское время после ужина, перед вечерней поверкой. – Надо же, сколько я проспал, — опять подумал Сергей, вяло продвигаясь в сторону умывальника, чувствуя дрожь в ногах и подступившую тошноту. – Да что же это со мной? — Вновь пронеслось в голове. Вода показалась ему неприятно холодной, и он вышел опять на улицу. Вокруг уже собралось много солдат, которые подходили к зданию батальона с разных сторон, группами и по одиночке.
В основном солдаты слушали кого-то одного, как правило, счастливчика, которому удалось побывать в увольнении в Сумгаите или в Баку. Мартынова словно током ударило. В Баку! Значит, вернулась группа, в которой был Паршегуба. Он стал оглядываться по сторонам.
— Не меня ли высматриваешь? — раздался такой знакомый и долгожданный голос Владимира Паршегубы.
— Ну, ты как джин. Возник, прямо, из пустоты, едва я подумал о тебе, — ответил обрадованный Сергей.
— Во-первых, джин возникал всегда из бутылки, во-вторых, давай отойдем, есть очень серьёзный разговор, — уже другим, каким-то повелительным и загадочным тоном произнес Паршегуба.
Они отошли в сторону, метров на десять от ближайшей группы солдат.
— Что ты хочешь мне сообщить? — с интересом спросил Мартынов. — Я весь во внимании.
— То, что я тебе сейчас скажу, очень необычно и очень важно, но ты должен поверить мне даже если тебе покажется, что я сошёл с ума, –
ещё серьезней и таинственней уже прошептал Владимир.
— Говори, — с нарастающей тревогой сказал Мартынов.
— Ты помнишь, перед отъездом в Баку, я тебе рассказывал, что мне очень нужно позвонить по межгороду?
— Конечно, помню.
— Так вот, мне это удалось, правда, за обещание лейтенанту Найденову в будущие увольнительные пару раз помочь ему с ремонтом комнаты, который он хочет закончить к лету. Я твердо обещал ему свою помощь, а главное, помощь со стороны нашего художника Дунаева.
Тот распишет ему стену квартиры, имитируя аквариум, короче, с видом подводного мира. Оказывается, это затаенная мечта нашего лейтенанта, о которой он попросил пока помалкивать.
— Да понятно с ремонтом, ты давай по сути дела, – с нетерпением прервал его Мартынов.
— Так я, по сути и говорю, он меня отпустил на переговорный пункт, а сам повел группу солдат в цирк.
Короче, они пошли направо, а я на телеграф. Представляешь, прихожу туда, а там всего три человека, а обычно полно народу. Я заказал пять минут переговоров, надеясь поговорить с родителями. Сам же вышел на улицу и сел в тенек, на лавочку.
Обычно, если следует соединение, то оператор по громкоговорителю приглашает абонента в телефонную будку и называет её номер. Так было и три месяца назад, когда я звонил там. Но тогда мне пришлось ждать больше часа. На этот раз я едва подошел к лавочке, как слышу:
Луцк – кабина номер два. Я сначала не поверил, посмотрел по сторонам. Народ сидит себе спокойно, никто не реагирует на вызов. Оператор повторил: Кто заказывал Луцк, пройдите в кабину номер два. Тут я понял, что это меня и бросился в телефонную будку.
Слышимость была идеальная, я коротко поговорил с мамой, отцом, братом и тут вдруг слышу голос деда: Привет, внучек, как меня слышишь? –
Отвечаю: Здравствуй дед, слышу тебя отлично, как ты узнал, что я буду сегодня звонить, да и вообще, как ты оказался в городе, ведь сегодня?..
— Он меня прерывает, представляешь? и говорит: Я много чего знаю, не в этом дело, ты давай, меня слушай, не перебивай, хорошенько запомни и сделай, всё как я скажу.
— Хорошо, я понял, говори. — Я прекрасно знаю своего деда, с ним лучше не спорить, да с ним и невозможно спорить, он у меня особенный, поэтому я приготовился его слушать. Он же начал говорить, и вот что сообщил:
— Поздравляю тебя и всю твою команду с достигнутыми успехами.
Главное, что вы выстояли, справились с задачей, посрамили ворога.
То, что не все выдержали искушения и затем пали — это печально, но поправимо. Ты их там успокой, как можешь, потом напиши мне подробное письмо о ваших приключениях в клубе, перечисли все имена твоей команды, я за всех буду молиться. Теперь о главном. Пускай твой товарищ, твой начальник оркестра. Как там его имя? — спросил меня, дед. Я отвечаю – Сергей, т. е. про тебя — Сергей Мартынов.
— Значит, Сергий, – продолжает дед. – Сергий — это очень даже хорошо, это достойное и высокое имя. Так, значит, передай Сергию, чтобы он завтра утром шел к самому главному командиру и завел разговор про обещанный ему отпуск.
— Серега, — сделал небольшое отступление Паршегуба. — Ещё раз тебе напоминаю, слушай внимательно, не улыбайся так скептически, если бы я не знал своего деда, то я бы наверно, там бы, в будке, упал в обморок.
Но я знаю его возможности, поэтому не удивился тому, что ему известно каким-то непостижимым для нас образом многое, что тут случилось, хотя никто не мог, да просто не успел бы ему сообщить об этом.
У Мартынова кружилась голова, озноб не проходил, из последних сил он фактически простонал: Продолжай!
— Дальше дед сказал: Командир сначала возмутится, но затем, совершенно неожиданно, согласится, тщеславие с гордыней подведут его. Он попросит Сергия взамен оказать ему ерундовую услугу. Пускай Сергий соглашается, это как раз по его части, он вполне способен выполнить просьбу командира. В тот же час, ничего не откладывая, пусть Сергий оформляет отпуск и мчится в Баку в аэропорт. Там покупает билет на ближайший рейс на Москву и улетает домой. Много препятствий и искушений придется ему испытать на этом коротком пути до самолета. Но я буду молитвенно рядом с ним, всё закончится благополучно.
Но есть одно важное условие. Неожиданно самый коварный недруг твоего Сергия вновь напомнит о себе. Твой приятель должен найти в себе душевные силы и от всего сердца простить его. Слышишь, внук, – ПРОСТИТЬ, несмотря ни на что. Тогда действительно всё закончится благополучно для всех. Другого пути нет. Время что-то разъяснять или добавлять по телефону уже истекло. Сейчас закончится разговор. Делайте, как я велел, потом всё поймете. Храни Вас Господь.
Только дед произнес последнюю фразу, как связь действительно оборвалась. Я побежал на переговорный пункт, мне показалось, что нас прервали преждевременно, у меня в запасе еще минуты две. Но это только так мне казалось. На самом деле, я исчерпал весь лимит.
На мои просьбы оформить ещё один заказ на переговоры с Луцком последовал ответ:
— Тебе, солдат, и так крупно повезло, у нас с этим направлением больше сегодня нет связи. Так что будь доволен, что каким-то чудом тебе удалось переговорить по телефону с роднёй.
— Вот всё, что я хотел тебе рассказать. Слова, произнесенные дедом, я запомнил наизусть и передаю их тебе, Сергий.
— А что это значит? – спросил Мартынов.
— Это имя Сергей на греческом языке.
— Странно всё это и, конечно, верится с трудом, — проговорил с сомнением Мартынов.
— В том-то и дело, что верится с трудом, а верить надо, сколько раз ты убеждался за последнее время в помощи со стороны, как ты это называешь.
Мы же говорили с тобой об этом. Это не просто помощь. Это помощь Небесных Сил.
Только в это непросто поверить и непросто понять. Ну, а от тебя сейчас требуется другое, мой друг, довериться словам деда и сделать всё,
как он сказал.
— Ладно, завтра посмотрим, — сдался Мартынов, — а сейчас пошли на построение, видишь, дежурный по части вышел на плац и подал команду построиться.
На этом их беседа прервалась. Они решили продолжить её после отбоя.
Однако, проведя вечернюю поверку и не досчитавшись четырех бойцов,
как обычно в таких случаях, основная часть батальона пошла в казарму отдыхать, а выделенная дежурным по части группа солдат, в основном из роты охраны, разбившись по пятеркам, начала поиск недостающих по всем уголкам гарнизона, начиная от КПП, кончая самой дальней точкой гарнизона.
В эту поисковую группу на этот раз угодил Паршегуба, как счастливчик, который весь день провел в увольнении. Такова была логика всех командиров батальона. Они рассуждали так: Побывал в увольнении — немного потрудись за это. Хотя парадокс заключался в том, что прежде чем заслужить увольнение в город, военнослужащий для этого как раз хорошо вкалывал.
Делать нечего, Сергей решил дождаться Владимира в казарме, но самочувствие его становилось все хуже и хуже и он, не дотерпев до команды отбой, лег с разрешения дежурного, укрылся дополнительным одеялом, чтобы согреться, и опять провалился в сон, который на этот раз был болезненным и тяжелым.
Он несколько раз просыпался за ночь, то от холода, то от жары, метался по кровати, даже стонал, чем привлек к себе внимание дневального, предложившего вызвать из санчасти машину. Но Сергей отказался и вновь впал в полузабытье. Как вернулся Паршегуба с поиска пропавших бойцов, которых быстро нашли в котельной мертвецки пьяными, Мартынов не узнал. Владимир тихонько подошел к его кровати, но, увидев друга спящим, не стал его тревожить, а лишь едва заметным жестом перекрестил и пошел на свою половину роты.
Сергей проснулся за полчаса до общего подъема. Голова болеть перестала, зато навалилась какая-то липкая слабость. Нелегко было поднять голову, тяжело и долго пришлось одеваться, с трудом заправлять постель, периодически делая паузы. Едва он вышел на улицу, как раздалась команда: Подъем, и закипела будничная жизнь армейского подразделения по своим правилам. Молодые солдаты побежали утренний кросс. Старослужащие спокойно готовились к построению. Солдаты и сержанты автороты побежали в автопарк заводить свои автомобили, завтракать и выезжать за командирами.
Всё это Мартынов наблюдал сотни раз и ничему не удивлялся. Подошел Паршегуба. Они опять отошли в сторонку.
— Ты как себя чувствуешь? — глядя на Сергея обеспокоенно спросил Владимир.
— Что-то не очень. Сильная слабость. А так, вроде ничего не болит.
Паршегуба со знанием дела потрогал ладонью лоб Сергея и произнес :
— Температуры нет, лоб холодный, скорей всего упадок сил на фоне морального истощения, да ещё наверняка давление пониженное. Тебе бы сейчас крепкого чайку или кофейку.
— Спасибо, профессор, — улыбнулся Мартынов, — и то, и другое есть в штабе. Сейчас доберусь туда, вскипячу чайник и выпью кружечку сладкого кофе.
— Жаль, что с тобой нельзя, — мечтательно вздохнул Паршегуба. — Ну ладно, мы все о мелочах, давай теперь о главном.
— О чём это ты? – с удивлением спросил Сергей.
— Как о чём? Ты что, забыл наш вчерашний разговор о моём звонке, о моём деде, о твоих неотложных действиях и разговоре с комбатом по поводу отпуска?
— Нет, не забыл, но мне кажется, что всё это какое-то наваждение, сон. Да и вообще, ты представляешь, что я вразумительного могу сказать командиру в такой обстановке?
— Ты опять за старое? — возмутился Паршегуба. – Слушай меня внимательно:
Сейчас идешь в штаб, выпиваешь пару кружек крепкого кофе и ждешь комбата. Он, как ты знаешь, перед построением части обязательно заезжает в штаб. Вот тут и лови момент. Говори, что срочно нужно в отпуск, что он сам его обещал, что это вопрос жизни и смерти и т. д. Разговор сложится сам собой. И комбат согласится. Так вчера мне сказал дед. Дальше, оформляешь сам на себя отпуск, получаешь отпускные, тем более ты же штабист, и прямиком в роту. Я сегодня назначен дневальным, заступлю через два часа. Тут мы дальше всё решим, во что тебя одеть, обуть и т. д. Короче, будет видно. Давай, ступай быстрее, до приезда командира ты должен быть в нормальном, бодром состоянии. Иди с Богом, я тебя жду здесь.
Владимир говорил таким властным и повелительным тоном, что спорить с ним было бесполезно. Сергей просто не узнавал Паршегубу. Он ничего не понимал, мотая головой, повернулся и, как можно быстрее, короткой дорогой через железнодорожные пути, пошел в штаб.
Там, он первым делом вскипятил чайник, достал баночку индийского растворимого кофе — дефицит из личных запасов Файзова. Сделал в солдатской кружке крепкий напиток из трех чайных ложек кофейного порошка и четырех сахарного песка. Взял несколько печений и стал их поглощать, запивая мелкими глотками ароматного, горячего напитка.
Через несколько минут, уже допивая, он действительно почувствовал прилив сил, а ещё через пару минут от сильной слабости не осталось и следа. Едва он убрал свои нехитрые принадлежности по местам, как услышал хлопанье входной двери на первом этаже, и тут же — уверенные тяжелые шаги человека, поднимающегося на второй этаж . Так это же комбат, промелькнуло в голове у Мартынова. Но почему он так рано, здесь, сегодня, может, что-то случилось?
Тем временем шаги приближались к строевой части, где находился Сергей.
Почему он идет сюда, а не в противоположную сторону штаба, в свой кабинет? Опять мысленно спросил себя Мартынов. Тут дверь открылась и вошел Лушин, одетый как всегда по форме: в чистый отглаженный китель, начищенные до блеска ботинки.
— Доброе утро, – пробасил комбат и порывисто протянул руку Мартынову для приветствия. Сжал ладонь Сергея до хруста в костях.
— Хорошо, что ты здесь, быстро пошли ко мне, – приказал комбат, повернулся и той же тяжелой, уверенной поступью направился в сторону своего кабинета.
Сергей выскочил за ним, ускоряя шаг, но всё равно отставал. Комбат открыл свой кабинет, вошел в него, направился к сейфу.
Сергей тоже вошел, но почему-то совершенно спокойно и уверенно. Комбат тем временем, вытащил из сейфа несколько импортных бутылок спиртного, три фирменно упакованные большие банки черной икры, блок сигарет КЭМЭЛ, закрыл сейф, подошел к книжному шкафу, пошарив там рукой, достал ключи от шифоньера и подошел к нему, подбирая нужный.
Странно, подумал Сергей. Ведь ключи накануне забирал у него Алексеев.
А сейчас они снова лежали на прежнем месте. Тем временем Лушин открыл дверцу, вытащил наружу несколько видеокассет, несколько блоков аудиокассет, двухкассетный магнитофон «Шарп» и видеомагнитофон «Сони» в фирменной упаковке. Всё это происходило молча. Комбат доставал вещи, а его подчиненный стоял рядом и ждал указаний, хорошо зная, что инициатива у комбата не приветствуется.
Наконец молчание нарушил комбат. — Знаешь, что это такое?




159


— Конечно, знаю. В собственности не имею, но у друзей на гражданке слышать и видеть доводилось.
— А откуда это всё знаешь?
— Знаю, – опять совершенно спокойно сказал Сергей, так, как будто перед ним стоял не комбат, а Повторов или Ермаков.
— Ну, коли знаешь, тогда выход один — рот на замок, других вариантов нет, сам понимаешь, — тоже спокойно проговорил комбат. Потом закрыл дверь шифоньера на замок, повернулся к Сергею и внимательным и строгим взглядом, буквально впился в него.
Но странное дело, Мартынов совершенно спокойно выдержал этот тяжелый взгляд, не отвел глаз и молча стоял и ждал дальнейшего развития событий. Комбат отвел взгляд первым, легкая усмешка едва коснулась его губ, но лишь на мгновение. Он опять сурово и оценивающе посмотрел на Мартынова и начал спокойным дружелюбным тоном, как с равным, говорить:
— Ты, наверное, меня осуждаешь Сергей? — Видя, что Мартынов хочет что-то ответить, комбат перебил его. – Помолчи пока, дай я скажу. Осуждаешь, я знаю. Считаешь, что не держу слова и прочее. Слово я свое держу и сдержу. Обстановка вот неподходящая сложилась, потому и пришлось твой отпуск отложить. Молчи, — опять он остановил Сергея. — Молчи и слушай. А вообще, давай присядем, покурим. Комбат порывистым движением достал из кармана кителя пачку « Мальборо» и протянул Мартынову. Тот отказался, хотя и поймал себя на мысли, что с командиром бы покурил, да ещё такие сигареты. Такого случая больше не представится, это он точно знал. Лушин, сказав что-то вроде – Ну и правильно — сел в своё кресло, прикурил и глубоко затянулся. Потом посмотрел на Мартынова и продолжил. – Ты вообще-то мужик что надо, во всяком случае, из тебя может получиться,
что-то настоящее. Ты никогда не думал о военной карьере? — неожиданно спросил комбат.
— Так я же уже учусь, вы же знаете.
— Да знаю я всё, — перебил его командир. — Я тебе сейчас говорю совсем о другом. Меня здесь уже через два, максимум три месяца не будет.
Я буду в Тбилиси, в штабе округа, там полгода, не больше, и полк в России. Дальше – военная тайна. Да, всё, что сейчас с тобой происходит, – самая настоящая военная тайна. Говорю тебе только потому, что хочу взять с собой двоих отсюда. Один из них ты, если согласишься. Второго тебе пока знать не надо. Если пойдешь со мной – через два года сделаю лейтенантом, но всегда будешь при мне, моим человеком. Расту я – растешь ты. Многому научишься, многое узнаешь. Понимаю, что предложение неожиданное, требуется время для размышления. — Командир опять замолчал и глубоко затянулся. Сергей не понимал, что с ним творится, он был абсолютно спокоен. Раньше его бы колотило от такого откровенного разговора с Лушиным, а сейчас он тихо и мирно сидел на стуле, перебирая связку штабных ключей, словно монашеские четки. От командира не ускользнуло это спокойствие Мартынова и он несколько удивленно спросил:
— Ты как себя чувствуешь? Румянец на щеках вижу, блеск в глазах есть, но не такой, как обычно бывает в подобных случаях, дыхание ровное и спокойное, как будто такие разговоры происходят у тебя постоянно.
— Товарищ командир, всё это настолько неожиданно, что требуется время, чтобы все спокойно осмыслить.
— Да-да, время, – сказал комбат, посмотрел на часы и неожиданно бросил такую фразу:
— Времени у тебя будет достаточно, сегодня ты отбываешь в свой долгожданный отпуск, но перед этим, должен кое-что сделать.
— Что сделать? — уже с напряжением и опасением спросил Мартынов.
— Слушай меня внимательно, не перебивай, все вопросы потом. Дело в том, что вчера случилось несчастье у нашего начальника штаба Алексеева.
Я знаю о ваших отношениях, но тем и загадочней вся эта история. Короче, у жены Алексеева – Нелли, да ты её хорошо знаешь, начались преждевременные роды. Он сам повез её вчера в роддом в Сумгаит, однако там врачи сказали, что её нужно срочно направлять в Республиканскую клинику в Баку. Дело очень серьезное, у Нелли какие-то осложнения, это грозит жизни ее и ребенка.
У Алексеева это второй брак, если ты не знаешь, несколько лет назад он служил в Гомеле, был так же капитаном, начальником штаба, в таком же летном гарнизоне. Так вот, его первая жена вместе с ребенком умерла при родах в Гомельском городском роддоме. Что-то не так сделали врачи во время родов. Алексеев, тогда еще совсем молодой капитан, был в это время на службе, в наряде. Когда ему сообщили обо всём, он вооруженный бросился в роддом, открыл там стрельбу. Хорошо, что свои же ребята быстро его нейтрализовали, привезли в часть и спрятали от комендатуры на несколько дней, пока не сошла первая волна горячки. Но просто так дело замять не удалось. Сначала Алексеева понизили в воинском звании, а потом направили служить в поселок Насосный, в Азербайджан.
В наш гарнизон, на Каспий. Когда я прибыл сюда комбатом, Алексеев прослужил здесь уже пять лет в должности начальника строевой части. Какое-то время вы были даже вместе. Затем я помог ему продвинуться по службе, и теперь, он мой начальник штаба, со всеми вытекающими. Он повторно женился на девчонке, намного младше себя, она дочь одного из офицеров полка. Он очень ждал этого ребенка и вдруг история повторяется. Мы все потрясены, все готовы помочь. — Командир замолчал, затянулся сигаретой в последний раз и потушил ее в пепельнице, стоявшей рядом с телефонным аппаратом.
Сергей был тоже потрясен, он сидел совершенно неподвижно, перестал теребить ключ. Только мысли опережая друг друга, пролетали в его голове. Как же так? Почему так? Из оцепенения его вывел всё тот же командирский бас:
— Теперь слушай самое главное, Сергей. Сегодня в четыре утра Алексеев позвонил мне из Баку и буквально умолял, чтобы ты, слышишь, именно ты приехал сегодня в Бакинскую клинику и привез всё необходимое.
Часть этих вещей ты видишь здесь. — Комбат кивнул на кучу, лежавшую на столе, которую он извлекал из своих кабинетных хранилищ. Другую часть я передам тебе перед самым отъездом. Кроме того, Алексеев просил, чтобы я отпустил тебя в отпуск, сразу после встречи с ним. Он заверял, что это никак не отразится на работе штаба.
Я не смог ему отказать. Слишком высока цена его просьбы.
Так что, не теряя времени, быстро оформляй отпуск на себя, выписывай отпускной билет, с учетом дороги проездные билеты. Тебе куда, кстати, в Саратов?
— Нет, в Тулу, к родителям.
— Ну, тогда шестнадцать суток, пойдет?
— Конечно, — не помня себя от радости, – ответил Сергей, потом взгляд его уперся в магнитофон, и сам не понимая, как это случилось, он выпалил:
— Товарищ майор, а давайте я вам запишу, лично вам, хорошую качественную музыку, ну и десяток фильмов на видео, только дайте мне кассет для этого.
Комбат сразу оживился от такого предложения:
— А где ж ты запишешь? И сколько кассет тебе нужно?
— Да записать я смогу, у меня же полно друзей, которые работают в этой сфере, кто в звукозаписи, кто диск-жокеями на дискотеках. Думаю, смогу десяток кассет видео и десяток аудио.
— Лады, только давай пять кассет видео, пять аудио, а то и тяжело тащить, и патруль вдруг привяжется в дороге, конфискует всё и тогда ищи ветра в поле. К тому же, это ведь дополнительная работа, считай, служебное поручение, так что сутки к отпуску можешь прибавить.
— Спасибо, и насчет патруля вы правы, с ним не поспоришь, могут без всяких причин конфисковать кассеты. Хорошо, я возьму по пять штук, —
чуть не прыгая от восторга, сказал Сергей. – А что записать?
— Это на твоё усмотрение, тут наши вкусы совпадают. Запиши песни, которые вы с ансамблем играли на праздничных огоньках, в доме офицеров, а из видео что-нибудь из боевиков и если будет, что-то о боксе.
— Я всё понял, товарищ командир. Запишу новые вещи из группы «Карнавал», рок-групп: «Круиз», «Альфа», «Динамик», что-то новенькое из Юрия Антонова и т.п.
— Тогда вперед, оформляй документы и ко мне на подпись, я жду.
Сергей лихо повернулся на каблуках и вылетел из кабинета по направлению к строевой части. Когда он бежал по штабному коридору, радостный и счастливый, с его уст непроизвольно слетали слова: Слава Тебе, Господи, Слава Тебе.
Через пятнадцать минут он опять был в кабинете комбата, там он уже застал его личного водителя Романа Акимова. Все вещи были аккуратно сложены в два чемодана, отдельно, в стороне, стоял новенький дипломат.
Мартынов подписал все необходимые отпускные документы, оставался вопрос с дорожными суточными деньгами. Получить их можно было только с появлением в штабе сотрудниц финансовой части, не раньше чем через час.
— Сколько выходит у тебя отпускных? — спросил комбат.
— Выходит 26 рублей.
Комбат достал свой кошелек, отсчитал три десятирублевые купюры и протянул Мартынову. — Держи, ждать больше нельзя. Потом сочтемся.
Кроме этого, — продолжил он, — дипломат с кассетами тебе, а эти два чемодана — Алексееву, он встретит в клинике, и вот это ему тоже, — комбат достал из ящика стола большой увесистый конверт, запечатанный сургучной печатью. Сергей сразу понял, что это деньги — Интересно, а в каких купюрах? пронеслась мысль. Но тут Лушин тихо проговорил:
— Здесь ровно столько, сколько он просил, — после чего встал, посмотрел на часы, помотал головой и произнес:
— Времени в обрез, так что давайте, больше нигде не задерживайтесь и напрямую в Баку. Старший – ефрейтор Мартынов — указал комбат своему водителю, так отмечено в путевом листе, и вообще, подчиняешься ему на время поездки. На — повесь этот пропуск на лобовое стекло. — Он отдал Роману пропуск, каким пользовался только командир полка Жуков. Но в особых случаях этот документ мог оказаться и в машине другого старшего офицера гарнизона. Он давал право беспрепятственно проезжать по запретным зонам. Ни ГАИ, ни ВАИ, не имели права осматривать автомобиль, что создавало массу преимуществ, особенно при движении по г. Баку.
— Товарищ командир, — вдруг неожиданно подал голос водитель, — ему же нужно ещё переодеться в парадную форму, — и он кивнул в сторону Мартынова.
Тут только Сергей вспомнил, что одет в обычную повседневную солдатскую форму.
— Да чтоб тебя, — выругался командир и сурово спросил Мартынова. — Где твоя парадная форма, разгильдяй.
— В клубе, товарищ майор, с тех пор как мы выступали перед комиссией, так там она и осталась. Ну, мы мигом сейчас заскочим туда, это же по дороге, и я в течение трех минут буду готов.
— Хорошо, тогда двигайте, счастливого пути, — командир протянул свою руку Сергею и вновь крепко пожал её. — Смотри не попади в приключения, подобные своим подопечным.
— Никак нет, не попаду, — бодро отрапортовал Мартынов и, прихватив в одну руку чемодан с вещами для Алексеева, в другую дипломат, вышел из кабинета. Следом за ним с другим чемоданом вышел и Роман, аккуратно закрыв за собой дверь, но едва он её закрыл, из кабинета послышался голос комбата:
— Роман, как всё закончите в клинике, позвони мне.
— Понял, — на ходу ответил водитель.
Ребята вышли на улицу, где у дверей штаба их поджидал командирский уаз. Они загрузили вещи на заднее сидение, и машина направилась в сторону клуба. Проезжая мимо казармы, Сергей попросил остановиться на минуту, чтобы попрощаться с Паршегубой.
Но Роман был упрямым парнем и, ответив категорическим отказом, проехал мимо. — Мы и так уже выбились из графика, тебе ещё переодеваться, можем не успеть. Какие разговоры, будь доволен тому, что такое счастье подвалило, отпуск, — с укоризной произнес водитель.
Сергею было очень обидно уехать и не попрощаться с человеком, который знал всё, что с ним случится и рассказал об этом накануне.
Такое в жизни Сергея было впервые, поэтому он даже обиделся на Романа, но спорить не стал. Знал, что это приказ комбата, да и от того, как быстро они доедут до клиники, могла зависеть жизнь человека. Тем временем уаз лихо подкатил к парадным дверям клуба и Сергей, не дожидаясь полной остановки, выпрыгнул на ходу.
— Я быстро, — только и успел он крикнуть испуганному Роману, который не ожидал такой прыти от Мартынова. Сергей вбежал по ступенькам в радиорубку, где хранилась парадная форма, и застыл от удивления. Перед ним стояли Паршегуба и Чуливский, в руках у каждого было по новенькой, чистой шинели.
— Ты как здесь? — только и успел спросить Сергей.
— Ну что, я прав? Вернее, дед мой оказался прав? — с трепетом и надеждой спросил Владимир.
— Ещё как прав. Я до сих пор словно во сне. Но обо всём потом. Сейчас мне нужно быстро переодеться. Где моя парадная форма?
Ребята помогли Сергею быстро облачиться в китель, подобрали ботинки, а вот с шинелью выходило недоразумение. Парадная шинель Мартынова хранилась у старшины роты, в его каптерке. Они совсем забыли об этом.
— Знаешь что, — вдруг нашелся Чуливский, — здесь в клубе хранятся новенькие шинели Ермака и Русакова. Они же подготовили их к увольнению.
— Давай шинель Ермакова, — почти крикнул Сергей. – Да быстрее, Костя, быстрей!
— Понял, бегу! — И Костя со всех ног бросился в секретную комнату, где хранились вещи увольняющихся из армии призывников.
Пока его не было, Сергей очень коротко рассказал Паршегубе о главных событиях утра.
— Понятно, — произнес Владимир. А меня в клуб направил за свежей почтой дежурный по части. Вот видишь, как всё выходит? А ты сомневался. Нет, брат, случайностей на свете не бывает. Я даже догадываюсь, зачем ты понадобился Алексееву.
— Ну и зачем?
— Он будет просить у тебя прощения за всё. Теперь мне понятно, о ком говорил дед. Серега, ты должен простить его от всей души, слышишь?
— Видно будет, — возразил Сергей.
— Нечего здесь смотреть. Господь велел прощать всех и даже своих врагов, и молиться за них. Неужели никак не поймешь, что происходящее с тобой – прямой показательный урок всем нам. С этим не шутят, Сергий. Ты должен простить его, иначе может быть беда.
Сергей ненадолго задумался и твердо сказал: Хорошо, я прощу его, если он об этом сам попросит.
— Попросит, ещё как попросит, ты не сомневайся, главное, Серега, прости от всего сердца, от всей души, вспомни, какое у него сейчас несчастье, забудь про прежние обиды.
— Ну, всё, хватит об этом, сказал — значит сделаю.
Тут вбежал запыхавшийся Костя, с новенькой шинелью Ермакова.
С Сергеем они были почти одного роста и комплекции. Но едва Мартынов надел шинель, как почувствовал себя скованным, словно в скафандре. Шинель Ермакова сидела на нём, конечно, отлично, была подогнана и поглажена, с особым солдатским расчесом, с расшитыми погонами, только без лычек ефрейтора.
— Слушайте, шинель, конечно, хороша, но выглядит не по уставу, слишком ушита и сразу бросается в глаза. Любой патруль придерётся, а то и конфискует.
— Другого варианта нет, — спокойно ответил Чуливский.
— А как же быть с лычками? Надо же пришить, — не унимался Мартынов.
— У тебя в военном билете какое звание отмечено? — спросил Паршегуба.
— Ефрейтор.
— Ну, скажешь патрулю, что с тебя эти лычки сорвали какие-то вояки на вокзале. Все и так хорошо знают, что ефрейторов нигде не любят.
А дома пришьёшь эти лычки в нормальной обстановке.
Опять совершенно спокойно и немного равнодушно сказал Костя.
Тут до ребят стали доноситься с улицы звуковые сигналы автомобиля.
— Это Роман, — спохватился Сергей. – Всё, времени больше нет, еду в этой шинели, давайте прощаться.
Они крепко обнялись. Мартынов выскочил из радиорубки и побежал вниз по лестнице к машине.
— Помни, о чем мы говорили, — донесся до его слуха голос Паршегубы. – Обязательно прости его.
Как только Сергей сел на переднее пассажирское сидение, в котором ездил сам комбат, машина рванула с места и помчалась в сторону Сумгаита.
— Что так долго? — с явным неудовольствием спросил Роман.
— Так получилось. Смотри вперед, на дорогу, и не задавай глупых вопросов, ещё молод, – с раздражением ответил Мартынов.
Роман прослужил в части всего четыре месяца, а Мартынов полтора года.
И хотя Сергей был далёк от всех этих армейских штучек, связанных с неуставными отношениями, дедовщиной и прочее, тем не менее иногда, приходилось напоминать некоторым молодым воинам, что с установленными порядками приходится считаться, независимо от той должности, на которой находится новобранец.
Вот и сейчас Мартынов совсем не хотел осадить или как-то унизить Романа. Но тот пока ещё не понимал, что счастливая возможность, которая ему представилась, быть водителем комбата, сама по себе ничего не меняет, и не имеет значения в глазах старослужащих.
Роман оценил грубый ответ по-своему и замолчал, прибавив газу.
Когда они почти покинули поселок Насосный, то вынуждены были остановиться на железнодорожном переезде перед закрытым шлагбаумом. Мартынов посмотрел в окно и увидел, как рядом с автодорогой, около железнодорожной насыпи, несколько военнослужащих с лопатами в руках разгребают большую кучу щебня, а еще двое относят его на носилках и высыпают вдоль железнодорожного полотна. Чуть в стороне стоял сержант с автоматом. Мартынов понял, что это арестанты с гауптвахты и тут же узнал одного из них — Мельника. Он как раз тащил носилки. Спаренный электровоз только подходил к переезду, он тянул длинный и тяжело груженый состав из полусотни вагонов. А значит, минут восемь-десять есть, решил про себя Сергей и, крикнув водителю – Я мигом — выскочил из машины и побежал к сержанту.
Тот сначала напрягся, но узнал Мартынова и расслабился.
— Какими судьбами Серго? — приветствовал Мартынова разводящий Гоборидзе.
— Проездом, генацвале, в Баку спешу по поручению комбата. Они, обнявшись, поприветствовали друг друга. Так было принято в части. Все, кто призвался с Кавказа, обязательно обнимались, приветствуя друг друга. Сначала это было непривычно для ребят других национальностей, а вскоре все не только привыкли, но и переняли этот древний достойный обычай.
С сержантом Сергей был одного призыва, вместе проходили карантин, три месяца находились в учебном взводе водителей. Только после распределения по ротам Гоборидзе сам попросился к землякам в роту охраны, а затем в её закрытое и элитное подразделение – гарнизонную гауптвахту. Там традиционно служили только армяне и грузины.
— Послушай, Гела, можешь позвать сюда Мельника, мне бы с ним парой слов обмолвиться? — попросил Мартынов.
— Эх, Серго, только для тебя, и три минуты, не больше. Сам знаешь, что нельзя, трасса рядом, если кто увидит?
— Эй, Мельник, – громко крикнул разводящий. — Сюда иди.
Мельник оставил носилки, повернулся на зов и обомлел, увидев Мартынова.
— Сюда, ко мне, бегом, – повторил приказ сержант.
Мельник повиновался, и через огромное усилие воли стал приближаться.
— Я отойду, покурю, на три минуты. Ты только ничего с ним не делай, я то знаю, кто он на самом деле, но ты сейчас его не трогай, Серго, мне он нужен живой и здоровый. Потом. Всё потом, — проговорил сержант и стал спускаться с пригорка вниз.
— Да что ты, Гела, я и не думал ничего делать, — удивился Мартынов, просто поговорить.
— Э…, как это просто поговорить? Ты должен сделать, все вы должны сделать, но не сейчас, — возмутился грузин и, перейдя на свой язык и что-то бормоча себе под нос, ещё дальше стал отходить от Сергея.
Мельник предстал перед Сергеем. Странное это было зрелище. Один солдат в чистой парадной форме, в сверкающих до блеска сапогах и другой — в старой рваной шинели без пуговиц, без ремня, лицо серое, прокопченное, несколько дней не бритое. Никакого намека на травму руки, не было и в помине.
Сергей невольно вспомнил свою первую реакцию на сообщение, что Мельник их предал. Тогда он, как и все музыканты, готов был разорвать его на кусочки от ярости и негодования. Сейчас было иное чувство, какой-то брезгливой жалости.
— Бить будешь? – тихо спросил Мельник.
— А я когда-нибудь кого-нибудь бил?
— Пока не видел.
— Один вопрос: почему, Володя?
— Алексеев. Я у него на крючке. На плотном крючке. Долго рассказывать.
Если б я не сделал, что он велел, мне бы грозил как минимум дисбат.
— Опять Алексеев, – тихо, с глубоким вздохом, произнес Мартынов.
Но Мельник его услышал.
— Ты не представляешь, что это за человек, да он…
— Прекрати. Алексеев сейчас сам в большой беде, он тут ни при чем, — прервал Мельника Мартынов.
— Так ему и надо, будет знать.
— Я сказал, прекрати, — уже крикнул Сергей. Мельник замолчал. — Ладно, если тебе больше нечего сказать, то я пойду.
Сергей уже поворачивался к машине, как вдруг почувствовал, как Мельник схватил его за руку, поднял глаза полные слез, и быстро заговорил:
— Мне есть что сказать, мне многое хочется сказать, я никогда не думал, что вот так, украдкой, как вор, буду увольняться из армии, всеми проклинаемый. Но самое главное, самое важное Серега, это то, что я виноват перед тобой. Виноват я и перед ребятами, но главное, повторяю – перед тобой.
Прости меня, я тебя умоляю, прости меня, пожалуйста, если можешь. Мне очень тяжело, ты даже не представляешь, как это тяжело. — Мельник зарыдал и стал сползать на колени. От нахлынувших чувств и у Сергея запершило горло и подступили слезы. Он поддержал обмякшее, дергающееся тело товарища, тут на помощь подбежал взволнованный сержант, подхватил Мельника своими огромными ручищами, буквально оторвав его от Мартынова.
— Э, дорогой, мы же договаривались, — бросил он упрек в сторону Мартынова, но быстро, профессионально осмотрев и ощупав всего Мельника, успокоился.
— Да всё нормально, биджо, — сказал Мартынов, — всё нормально, человек просто осознал свою ошибку. — Тут до Мартынова донеслись знакомые звуковые сигналы автомобиля, он понял, что времени больше нет и на прощание крикнул Мельнику:
— Держись, Володька, я тебя простил, думаю, что остальные тоже простят, когда узнают правду. Знай, мы всё-таки победили, я еду в отпуск, вернусь — встретимся вместе, всё нам расскажешь, больше общаться не могу. Надо бежать, — Мартынов со всех ног бросился к автомобилю.
— Спасибо тебе, — услышал он прежний, твердый и уверенный в себе голос Мельника. – Счастливого пути.
— Удачи, Серго, не забудь, что с тебя причитается, — донеслись до Мартынова и слова Гогоридзе.
Он едва успел захлопнуть дверцу автомобиля, ещё не устроившись на переднем сидении, как уазик с пробуксовкой рванул с места и, проскочив переезд, помчался по трассе Сумгаит — Баку.
Ехали, в основном, молча, каждый думал о своём. Для Сергея было откровением то, что произошло с Мельником. Его слова, его слезы глубоко тронули Мартынова, и на душе было как-то тепло и мирно от этого.
Роман, наоборот, ещё больше хмурился, что-то про себя шептал. Наконец не выдержал и спросил, но уже осторожно, по уставу.
— Товарищ ефрейтор, а как вы оцениваете этот поступок Мельника?
— Какой? – искренне удивился Сергей.
— Ну, слезы, прощение и т. д. Разве это не слабость?
— Нет, Роман, я думаю, что это, наоборот, проявление силы. Хотя совсем недавно я рассуждал так же, как и ты.
— Так что же изменилось?
— Очень многое, я пока сам до конца не разобрался, разберусь – скажу.
— Ладно, подождём, посмотрим, — с ехидной улыбкой закончил короткий диалог Роман. Дальше, они снова молчали. Говорить совсем не хотелось.
Сергей опять начал чувствовать себя плохо. Стремительно возвращалась слабость. Уже подъезжая к Баку, Мартынов почувствовал себя совсем скверно. Вернулся озноб, немного подташнивало. Холодный пот обильно выступил на лбу, и его приходилось периодически протирать носовым платком.
Водитель Акимов это заметил и спросил:
— Вам нехорошо? На вас совсем нет лица, может, остановить?
— Тормозни на минуту, пожалуй.
Они съехали на обочину и остановились, включив аварийную сигнализацию.
— Что-то болит? — уже с искренним испугом спросил Роман.
— Болит голова, но не так сильно, бывало намного хуже, а вот слабость — просто жуть, и озноб какой-то непонятный-
Роман достал автоаптечку, но кроме таблеток аспирина, пузырька с зеленкой да пары бинтов там ничего не было.
— Дай-ка таблеточку аспирина выпью. Может, поможет, как-никак, универсальная таблетка во всем мире считается. — Он взял одну и проглотил её, запив несколькими глотками теплой воды из фляги.
— Может, стоит перекусить? Вы вообще завтракали сегодня, время-то уже к обеду, — не унимался Акимов.
— Не завтракал, это точно, только аппетита совсем нет.
— Это не беда, я знаю,здесь, на окраине, одно замечательное кафе. Вам стоит покушать, как следует, и все встанет на свои места. Время ещё есть, мы идем с опережением графика, столовая займет минут двадцать.
— Хорошо, действуй, как считаешь нужным, ты здесь командир.
У Романа сразу поднялось настроение, видимо, молодой здоровый организм требовал хорошей заправки, поэтому через пять минут они действительно остановились перед небольшим кафе с названием «Апшерон».
В кафе Романа хорошо знали, поэтому, видимо считая, что он приехал с комбатом, сразу принялись за сервировку стола. Акимов отошел в сторону с одним из официантов, что-то скороговоркой сказал ему, тот исчез. Не успели они помыть руки и сесть за стол, как тут же подали прекрасный борщ со всевозможными приправами, салатом и печеной лепешкой.
Роман принялся с удовольствием уплетать первое. Сергей съел всего три ложки, откусил кусочек сочной, пропеченной лепешки, съел немного зелени. Больше не пошло. На второе подали плов из баранины. Порции были огромными. Даже Роман до конца не справился. Мартынов опять съел пару ложек прекрасного плова, к мясу не притронулся, откусил еще немного лепешки. Аппетита не было начисто. К столику подошел официант по имени Фикрам и, услужливо улыбаясь, предложил, правда, шепотом, хорошего, целебного вина. Обращаясь к Роману, он сказал:
— Слушай, твоему другу нужен стаканчик вина и ложка меда диких пчел. Всё пройдет в один момент. Давай принесу, да. Для воинов майора Лушина ничего не жалко.
— Нет, спасибо, ничего не надо, нам пора. Рассчитайте нас, – твердым, командирским голосом проговорил Сергей.
— Какой счет, какой счет? Это знак уважения, вы наши дорогие гости, — раздалось со стороны. К столику приближался огромных размеров бородатый азербайджанец. Он тоже улыбался, в руках у него был большой полиэтиленовый пакет, набитый фруктами, сверху нависали спелые, прекрасные грозди винограда. Мужчина подошел вплотную к Мартынову и протянул ему руку, представившись – Рашид.
Сергей ответил на рукопожатие, предполагал, что оно будет крепким, однако ощущение было другое, похожее на то, какое бывает при попытке обхватить толстый ствол дерева. И не обхватишь, и не ухватишь, только чувствуешь невероятную упругость и мощь.
— Передавайте привет командиру, а это для его жены, — сказал Рашид и, продолжая улыбаться, передал пакет Мартынову так ловко и быстро, что тот ничего не успел почувствовать.
— Ладно, нам действительно пора, — по свойски сказал Акимов, поднимаясь из-за стола. — Большое вам спасибо, а командиру мы всё передадим, до свидания.
Сергей тоже поднялся, поблагодарил за обед и поспешил поскорее на улицу. Какое-то нехорошее чувство преследовало его все время, пока они с водителем не вышли за двери заведения. Благо, тут же стояла их машина. Забравшись в неё, Акимов, по привычке, взял с места в карьер. Через минуту они были уже далеко от кафе.
— И часто вы сюда заглядываете? – полюбопытствовал Мартынов.
— Бывает, — неопределенно ответил сытым голосом Роман. — Но чаще здесь появляется Алексеев.
Сергей прекратил расспросы, прислушался к своему самочувствию и тут же раздалось:
— Ну как, сейчас хоть чуть-чуть отпустило? — спросил довольный водитель.
— Чуть-чуть, — нехотя ответил Сергей.
— А зря ты отказался от вина, – опять переходя на «ты» выдал Роман.
— Почему же зря?
— А то не понимаешь? – наглым, утвердительным тоном продолжил Роман, что ж я, не догадываюсь, что вы вчера хорошо отметили твой отпуск.
— Нет, ты пока ещё не понимаешь, но думаю, скоро поймёшь, – уже закипая, протяжно произнес Мартынов. — Хватит базаров на этом. Скажи лучше, сколько ещё до клиники?
— Да вот, за тем поворотом, – обиженно произнес Роман и замолчал.
Через пять минут уаз остановился на стоянке возле большого, выкрашенного в белый цвет двухэтажного здания, обнесенного высоким каменным забором с тяжелыми, чугунными воротами.
Рядом, как и положено, располагался небольшой КПП. Как только ребята вышли из машины, двери КПП распахнулись и им навстречу выбежал Алексеев. Мартынов поразился перемене, происшедшей с капитаном. Он будто постарел лет на пятнадцать. Нетвердая, неуверенная походка, согнутая спина, никакой былой выправки. Но самое главное — лицо капитана, всё в глубоких морщинах, осунувшееся и потемневшее, глаза очень красные и воспаленные от бессонной ночи и переживаний.
Первым его словом, вместо приветствий и дежурных любезностей, был вопрос:
— Привезли?
— Привезли, товарищ капитан, — почти одновременно ответили бойцы.
— Тогда подруливай вплотную к моей, — обратился Алексеев к Роману и показал рукой в сторону своей вишневой шестерки. Она стояла чуть в стороне от других автомобилей.
Акимов сел за руль своего уаза и направился к машине Алексеева.
Проехав метров 70, Роман вплотную приблизился к алексеевской машине и заглушил мотор.
— Ну, здравствуй, Сергей, — совершенно неожиданно обратился Алексеев к Мартынову и протянул ему руку. Сергей внимательно взглянул в глаза своего начальника и, не заметив там ничего, кроме глубокой усталой грусти, протянул руку навстречу, крепко пожал её, после чего ответил:
— Здравствуйте Альберт Рудольфович.
— Подожди меня минутку, я сбегаю на КПП, позвоню, после чего пойдем разгружаться. — Он повернулся и быстрыми шагами направился к КПП.
Мартынов на некоторое время остался в одиночестве. Он посмотрел на часы, была ровно половина второго. День стоял теплый, небо безоблачным, кругом во всю уже чувствовался не только приход весны, но и появлялись намеки на приближающееся лето. Здесь, в Баку, в особом парниковом климате, очень быстро распускались деревья, цветы, щебетали птицы, пахло как-то по-особому, тем более, что они находились в парковой зоне города. Сергей наслаждался окружающей его красотой и тишиной. В то же время он всё больше и больше понимал, что болен. То ли тот проклятый холодный дождь, то ли перенапряжение последних дней, то ли что-то ещё, пока неизвестное ему, но ясно одно — организм дал серьезный сбой.
Мартынов чувствовал, как силы потихоньку уходят из него, словно воздух, исчезающий через маленькую дырку в надувном, резиновом шаре.
А он не знал, что предпринять. Но надо было еще немного потерпеть, он совсем уже рядом, а там, в Москве, он ползком доползет до дома. Он невольно улыбнулся, снял шапку, закрыл глаза и подставил лицо солнцу. Как подошел Алексеев, он не услышал, только почувствовал руку на своем плече.
— Пошли, Серега, сделаем дело, потом мне с тобой нужно очень серьезно поговорить, я сам тебя провожу до аэропорта — ну а дальше, видно будет, — совсем просто проговорил Алексеев.
Они пошли к машине капитана. По дороге Сергей вдруг вспомнил про пакет с деньгами, чуть замешкался, достал сверток из нагрудного кармана кителя и, протянув Алексееву, сказал:
— Вот, чуть было не забыл.
— Не волнуйся, я бы напомнил, — ответил Алексеев очень серьезно.
Не успели они подойти к машине, как на стоянку на большой скорости выехала черная волга и резко затормозила около жигулей капитана и уаза комбата. Из машины вышли два взрослых азербайджанца и кивнули в сторону Алексеева.
— Салам, Альберт, — почти без акцента сказал тот, что был постарше, хотя каждому было далеко за пятьдесят.
— Салам, Малик, – ответил Алексеев, быстро вы, не ожидал.
— Давай к делу, сам знаешь, время сейчас самое главное, — прервал капитана второй азербайджанец, тот, что сидел за рулем.
— Твоя правда, Рауль, я действительно немного расслабился, а время не ждет.
Алексеев отдал распоряжение о перегрузке двух чемоданов из уаза в Волгу. Роман взял один чемодан и передал его водителю Волги. А тот, в свою очередь, положил его в багажник машины. Сергей взял второй, передал его в руки мужчины по имени Малик. Только Малик, прежде чем упаковать чемодан, расстегнул молнию, открыл крышку, осмотрел содержимое, после чего с одобрительным возгласом – якши — закрыл и чемодан, и крышку багажника. Алексеев подошел к Малику и быстрым, привычным движением, сунул ему пакет в карман плаща.
— Здесь всё, как ты сказал, — проговорил Алексеев. — Теперь дело за вами, -
довольно зловеще закончил фразу Алексеев.
— Спокойно, Альберт, не забывайся. Теперь дело в руках Всевышнего, да будет на всё его воля, и за Багировым. А мы маленькие люди, нам остается только ждать, — проговорил Малик. Но, увидев на лице начальника штаба некое недовольство таким ответом, смягчив тон, продолжил:
— Не беспокойся, Багиров уже на месте, операция назначена на 16.00, сейчас идут необходимые приготовления, так что нам остаётся только ждать и молиться. Так, ну всё, пропуск у тебя есть, увидимся в клинике, — сказал Малик, хлопнул ладонью по руке Алексеева, не удостоив взглядом рядом стоящих солдат, сел в машину вместе с водителем почти одновременно, что-то сказал ему на родном языке и Волга исчезла так же быстро, как и появилась.
— Жлобы, — очень тихо сказал Алексеев. – Если что-то опять будет не так, вам не жить. — При этом рука его невольно потянулась под левое предплечье. Сергей увидел, что тот нащупывает ствол пистолета.
Но, видимо, Алексеев вовремя опомнился и, резко отдернув руку, посмотрел на присмиревших солдат, которые стояли рядом и не знали, что делать дальше.
— Так, ну что приуныли? Тебе, Роман, спасибо, — он пожал руку солдату. – Возвращайся в часть, к командиру, можешь ему не звонить, я как раз разговаривал с ним по телефону в тот момент, когда вы появились на стоянке. Так что дуй сразу в батальон. Понял?
— Так точно, товарищ капитан, сразу в часть.
— А ты, – обратился он к Мартынову, — садись в машину на заднее сиденье, а ещё сними с себя эту клоунскую шинель от греха подальше, а то в городе на каждом шагу патруль. Сегодня дежурят десантники, они нас очень не любят, не будем им давать никакого лишнего повода для этого.
Сергей пожал руку Роману, снял шинель, стало легко и свободно, пожалел, что не догадался сам сделать это раньше, после чего забрался на заднее сидение ВАЗ 2106. Роман сел за руль уаза и, как обычно, не жалея резины, резко газанул и вскоре исчез из вида.
Алексеев тоже сел за руль своего авто, завел его и плавно стал выезжать со стоянки в сторону аэропорта.
Проехав три или четыре квартала Алексеев свернул в переулок, затем, проехав ещё метров сто, остановился около ворот небольшого парка.
— Пойдем, пройдемся, – предложил он Мартынову. – Погода как раз располагает, заодно и поговорим. — Сергей сделал усилие над собой и хрипло ответил: Пойдемте.
Капитан бросил быстрый взгляд на Мартынова, немного нахмурился и спросил: Ты что, плохо себя чувствуешь? Не заболел часом?
— Да. Чувствую себя неважно, какая-то слабость во всём теле и голова стала болеть, а с утра не болела.
— А температуры нет? Не пробовал мерить?
— Вроде нет, но периодически знобит.
— Странно, где ты мог подцепить эту заразу? Может, просто переутомился.
— Скорее всего, да к тому же позавчера сильно промок, помните, какой ливень был?
— Ладно, если тебе трудно, можно поговорить и здесь.
— Давайте лучше здесь, — тихо ответил Сергей.
— Хорошо, тогда слушай и не перебивай! Год назад, если ты помнишь, я взял тебя в штаб. Решение это было сугубо моё. Поначалу мне показалось, что из тебя выйдет толк. Вернее, ты тот, который нужен в первую очередь мне, для решения моих вопросов.
Поначалу так и было. Ты, как все, постигал службу, старался, хотя не всё получалось. И вот тут происходят два события: первое — ты категорически отказался от выполнения моих деликатных просьб, второе – в клуб привезли эту проклятую аппаратуру, и тебе удалось собрать коллектив.
Это я сейчас понимаю, что ты поступил правильно, а тогда я был буквально взбешен. Как так, какой-то солдат, мой подчиненный, посылает меня, да ещё получает возможность независимо от своего начальника, заниматься музыкой. Я тогда очень разозлился, а тут приказ о назначении меня начальником штаба. Ты же знаешь, что в другой части, в Беларуссии, я служил точно в таком гарнизоне и занимал точно такую же должность. Но там произошла трагедия. — Алексеев замолчал. Было видно, как ему тяжело об этом говорить. — Короче, я потерял семью, наделал много ошибок, было совсем недалеко до настоящей беды. Слава Богу, самого страшного не произошло.
Мартынов немного дернулся. Он впервые услышал из уст Алексеева упоминание о Боге. Тем временем капитан продолжал.
— Меня понизили в звании, перевели сюда начальником строевой части, через два года сменился командир батальона. Новым командиром стал Лушин.
Поначалу у нас с ним не сложилось, но потом, благодаря моей, тогда ещё невесте Нелли, которая очень сдружилось с женой комбата, наши отношения с ним тоже стали меняться в лучшую сторону. Жена комбата, кстати, дочка генерал-полковника Прохорова – начальника Управления Генерального штаба Вооруженных Сил СССР. Но это знают лишь единицы. Теперь вот знаешь и ты. Комбат скоро уходит, его сначала забирают в Тбилиси, в штаб ВВС округа, но, думаю, это ненадолго, дальше куда-нибудь повыше.
Так сложилось, что мы крепко сдружились семьями. Его жена Лариса была свидетельницей на нашей свадьбе. Всё вроде шло хорошо, Нелли ждала ребенка, была уже на восьмом месяце и вдруг история повторяется. Как и много лет назад, с моей первой женой. Какое-то внутреннее, быстро прогрессирующее вирусное заболевание, поражающее и мать, и плод.
И всё происходит так быстро, на фоне этой неуместной проверки во главе со Смычуком. Я, когда узнал о проверке, просил командира только об одном: пусть проверяют только художественную самодеятельность. Можно было бы сделать любой концерт. Я бы договорился с замполитами других частей. Вон, например, с авто- батальоном в Сумгаите. На два часа переодели бы их солдат в наши гимнастерки с синими погонами, а у них прекрасные номера — песни и пляски народов СССР. Ну и показали бы Смычуку. Ему, если быть до конца честным, до лампочки ваши выступления. Он ездит просто отработать своё направление. Если хочешь знать, он вас обманул, что пригласит на смотр в Тбилиси. Как бы не так! Все команды, которые туда попадут, уже давно сформированы, и все они из грузинских гарнизонов. Я тебе это совершенно точно говорю. Потом сам узнаешь.
Я убеждал в этом и комбата. Тем более и я, и Паладин были против занятий бойцами музыкой, или чем-то посторонним во время учебного или боевого процесса, я всегда и везде об этом открыто говорил. Но ты характер командира знаешь. Если он решил, значит так и будет. И выходит, он прав. Во всём прав. Выходит, он дальновидней нас всех. Поэтому мы все верим в него. Но со мной всё равно творилось что-то невообразимое, я решил во чтобы то ни стало доказать, что ты со своим сборищем любителей выпить, поиграть на гитаре и уклониться от службы, ничего не добьетесь.
Что я только не предпринимал, но ничего не выходило. В последний момент у меня всё разрушалось и не получалось. Самая последняя попытка, вас подставить с канистрой спирта, была рассчитана до мелочей. И опять провал. Да ещё перед комбатом. Много труда мне пришлось приложить, чтобы загладить этот прокол. Доказать, что всё это было направлено не против него лично. Он поверил. А иначе меня бы давно здесь не было. Тут ещё ваше триумфальное выступление. Короче, по всем фронтам разгром. Такое впечатление, что за вами всеми стояла непреодолимая, могучая сила и что должно было произойти всё именно так, как и произошло.
Я было уже успокоился, как вдруг неожиданная болезнь жены. Всё случилось так быстро и неожиданно, что невольно напомнило мне события десятилетней давности. У жены наступили преждевременные схватки, поднялась высокая температура, тело покрылась мелкой сыпью, короче, всё как тогда.
Алексеев вновь замолчал, затем достал из бардачка машины сигарету «Кент» и закурил, судорожно затягиваясь, пальцы его дрожали. Наконец, немного успокоившись, онпродолжил:
— Мы привезли её в лучший роддом Сумгаита, я лично разговаривал с главврачом, однако после осмотра он категорически настоял на её немедленной транспортировке в Баку, в эту клинику. Он распорядился сделать Нелли кое-какие процедуры, облегчающие её состояние, выделил лучший автомобиль с самой современной аппаратурой, и мы понеслись на всех парах в клинику. Приехали под утро, поставили всех на уши. Нас сначала не хотели пускать. Гражданский объект, а охраняется лучше военного склада с боеприпасами. Все местные и вооруженные. Короче, дело почти дошло до перестрелки. А нас всего- то два офицера с пистолетами да гражданский водитель и доктор в белом халате. Я же говорю, что не мог вновь повторить свою ошибку. Был готов на всё. Благо, комбат вовремя попросил командира полка Жукова выйти на командование Бакинского гарнизона, они оперативно сработали, подъехали на Урале, с целым взводом вооруженных морячков с Каспийской флотилии, а там народ серьезный, ни одного кавказца. Ну, тут мы быстро порядок навели, да что толку.
Жене становилось всё хуже и хуже, дежурный доктор — азербайджанка долго осматривала её, ей помогал, наверное, весь персонал клиники. Бегали туда-сюда, туда-сюда. Мы сидели в коридоре. Ждали. Наконец, вышла докторша и на хорошем русском сказала, что дела очень серьезные, что жена подключена к аппарату искусственного дыхания, без сознания, и понесла прочую чушь, которую говорят обычно в таких случаях.
Я схватил её за плечи, видимо, ей было больно. Она смотрела на меня и молчала.
— Что нужно сделать, чтобы спасти мою жену и ребенка? — закричал я в полном отчаянии.
— Может помочь только профессор Багиров, – испуганно ответила она, только он сейчас спит.
— Как спит, — возмущенно кричал я. — Видимо, сильно кричал. Смотрю, ко мне бегут откуда не возьмись капитан Паладин и Рассоха. Один отвел в сторону доктора, стал её успокаивать, поскольку от моего крика у неё началась истерика, другой — Сашка Паладин оттащил меня в сторону, стал успокаивать и, вроде бы незаметно, дурачок, вытащил у меня из кобуры штатный пистолет. Так у меня на всякий подобный случай, есть запас. Тут Алексеев достал из нагрудного кармана пистолет Т.Т. и, продемонстрировав его Мартынову, быстро убрал обратно.
Значит, я был прав, пронеслось в голове Сергея. Алексеев тем временем, затянувшись сигаретой, продолжал. — Короче, выяснили мы, что Багиров, действительно, их азербайджанский светила в гинекологии и акушерстве.
У него было суточное дежурство. Всего за час до нашего приезда он поехал домой. Но мы теперь тоже были на колесах. Ещё до этого Паладин в части взял мою машину и приехал с Рассохой с разрешения командира в моё распоряжение. Найти Багирова не составило труда, а вот дальше пошли проблемы, он сначала наотрез отказался ехать. И тут уже ничего не помогло: ни угрозы, ни уговоры. Более того, он куда-то позвонил, ему ответили, он передал трубку, и на том конце провода оказался заместитель командующего округа генерал-лейтенант Пичугин.
Ох, и досталось мне! Спасло только то, что Паладин выхватил трубку и смело, перебивая генерала, коротко рассказал о моей прежней трагедии и заверил, что в случае запрета в оказании мне помощи несколько офицеров части тут же подадут рапорт об увольнении с указанием причин. Генерал попросил передать трубку Багирову, что-то говорил ему, после чего профессор стал собираться обратно в клинику.
Когда мы туда прибыли, он моментально отправился на осмотр, попутно давая распоряжения своим подчиненным. Где-то минут через сорок он вышел к нам, отозвал меня в сторонку и начал говорить:
— Капитан, дело очень скверное, опасность грозит жизни и ребенку, и матери, но ребенку в б;льшей степени. Соотношение примерно 70 к 30. Это очень редкое заболевание, как оно появилось, для меня загадка, но дело не в этом. Нужен японский аппарат для очищения крови. В Баку он есть в единственном экземпляре, в Правительственной клинике естественно. Буду с вами предельно откровенным. Я уже однажды использовал его при подобной операции. Тогда всё прошло успешно.
— Так в чём же дело? — спросил я.
— А дело, молодой человек, в том, что этот аппарат можно получить только неофициально и за очень серьёзные деньги. И это надо сделать в течение суток. Дальше наступит общее заражение и неминуемая гибель.
Я был в отчаянии. – Сколько нужно? – спросил я. Он назвал очень серьёзную сумму. Найти за сутки столько денег было невозможно, даже если скинется весь батальон. И тогда меня осенило:
— А не пойдет ли в качестве частичной оплаты новенькая электронная аппаратура, приобретенная за чеки в Афганистане? С документами и указателем ценника на фирменной таре?
Он, недолго думая, ответил: Пойдет, только всё равно — пятьдесят процентов деньгами, пятьдесят – фирменной техникой. И делать это надо уже сейчас. Я согласился и прошел к нему в кабинет. Там я связался с комбатом, как мог, закодировано с ним поговорил, но он понял меня и заверил, что всё сделает. Багиров остался доволен и сделал несколько звонков, отдавая какие-то распоряжения на своём языке.
Закончив разговор, он положил трубку и спокойно проговорил: — Сейчас всем отдыхать, все распоряжения сделаны, работа пошла, аппарат прибудет сегодня ночью. Сейчас от вас и ваших друзей толку всё равно нет, могу вам предложить прогуляться по городу, можете отдохнуть в ближайшей гостинице, только, пожалуйста, покиньте территорию клиники. После того, что вы тут натворили, может случиться всякое. А скоро смена охраны. Сами понимаете, охранники, которым намяли бока ваши военные, обязательно расскажут об этом сменщикам. Моряки уехали. Вы одни. Я вас вряд ли защищу, если опять возникнут беспорядки.
Я согласился с профессором, тем более, был не один, а с друзьями, а самое главное, комбат пообещал сделать всё, как надо, и в этом я не сомневался.
Мы попрощались с доктором до вечера, я записал его телефон и пошел к выходу, где меня ждали друзья. Проходя мимо стойки, где располагалась медсестра, я вдруг услышал:
— Альберт, погоди, — мурашки пробили меня с головы до пят, мне показалось, что я услышал голос покойной жены. Я остановился, как вкопанный. Резко повернулся. За стойкой сидела пожилая русская женщина в белом халате, с огромными добрыми глазами. Она рукой поманила меня. В коридоре никого не было. Я подошел, с каким-то опасением. Она явно поняла это и сказала, но голосом совершенно мне не знакомым, однако тихим и очень мягким, — вас же Альберт зовут, правда?
— Да, а откуда вы знаете?
— А как мне не знать, если ваши друзья все время успокаивали вас. Да и жена ваша, пока была в сознании, всё твердила это имя.
— Что Вы хотите?
— Успокойтесь, пожалуйста, я искренне хочу вам помочь, больше ничего.
— Так что нужно? — уже спокойней спросил я, поскольку весь облик медсестры, да еще русской, не располагал к проявлению недоверия или агрессии.
— Нужно немного. Вот здесь, на этом листе я написала, как добраться до одного места. Это квартира в пригородном районе, большая квартира, там находится наш храм, туда иногда приезжает русский батюшка, справляет настоящие службы, даже служит литургию. Его сейчас нет в городе, но есть его помощница, монахиня Нина. Вам надо к ней, она обязательно поможет, помолится вместе с вами, вы сами помолитесь о жене и ребенке, поставите свечи о здравии. Без этого нельзя. Вы же крещенный?
— Да! Говорили, крестила меня бабка в детстве, но я сам в церковь не ходил.
— Это сейчас не важно, главное — съездите к Нине, она подскажет и поможет.
Никакой Багиров ничего не сможет сделать, пока вы не поговорите с ней.
Вот, возьмите адрес, вот эту записку, что я написала для неё, и поспешите. Она протянула листок бумаги, где аккуратным почерком был написан адрес и нарисована схема, как туда добраться. И отдельно передала сложенный в треугольник, как в старые времена, ещё один лист бумаги. Я с сомнением подошел к ней, но листок все же взял. Какая-то непонятная сила словно подталкивала меня.
— Не сомневайтесь, все будет хорошо, храни вас Господь, – сказала медсестра и кивнула мне на прощание.
Я поблагодарил её и вышел на улицу, где на стоянке возле машины меня ждали Паладин и Рассоха. Узнав, куда мы едем, друзья мои запротестовали, а Паладин сразу категорически высказался:
— Ты, Альберт, извини, мы всегда готовы помочь, но лучше тебе съездить туда одному. А нас высади возле вот этой хинкальни. Мы тебя будем ждать здесь.
Я их отлично понимал и нисколько не обиделся. Единственное, что посоветовал Паладину, не налегать на крепкие напитки.
— Какие там напитки, ну немного пивка, немного сухого, вот и весь разговор, — ответил Паладин. На том и решили. Я их высадил, а сам поехал дальше по адресу. Ехать оказалось совсем недалеко. Всего минут пятнадцать и уже начался пригород. Я довольно быстро нашел нужный дом и квартиру
и несколько раз постучал в дверь, поскольку звонка не было.
Через минуты полторы дверь, наконец, тихонечко открылась. Передо мной стояла высокая, стройная женщина, с очень правильным, можно сказать, аристократическим лицом.
Ты уж прости, но все мои прадеды и их потомки – были кадровые военные. Покойная бабушка ещё в детстве меня постоянно учила правильной выправке. И часто рассказывала о моих предках. Некоторые из них даже служили в высоких чинах в царской армии. Правда, отца заставили потом отречься от всей родни, он уже служил кадровым военным в Красной Армии и прошел всю войну, закончив её Героем Советского Союза и полковником. Только поэтому в военное училище приняли меня, но служба за границей для меня была закрыта. Даже в Афган не разрешили, хотя я и рвался туда, особенно после трагедии с первой семьёй. Эх, я немного отвлекся, – посетовал задумчиво Алексеев, но тут же собравшись, продолжил свой рассказ. – Короче, открыла мне эта женщина дверь, а сама вся в черном монашеском одеянии или облачении, как у них говорят. Пригласила в квартиру. Квартира действительно необычная: большой холл, большие комнаты. Я передал ей записку от медсестры. Та взяла её, показав мне на кресло, тихим голосом произнесла: Присядьте, пожалуйста, подождите немного здесь. Я сейчас. — И вышла, закрыв за собой дверь.
Я остался в холле один. Там было довольно прохладно. По стенам висели иконы, как я понял, старинные, под каждой иконой горела лампада. Посидев немного, я встал и решил посмотреть иконы поближе. Но тут вновь вошла эта высокая женщина, молча, жестом позвала меня следовать за собой. Переступив порог следующей двери, я очутился в ярко освещенном электрическим светом от большой, подвешенной к потолку люстры и горящих свечей зале. Так, это и есть их церковь, — подумал я, глядя на перегородку впереди себя, всю исписанную иконами и святыми, в центре которой были видны две полукруглые двери, чуть в стороне находилось распятие.
— Да, это и есть наша церковь, наш Божий храм, — будто угадывая мои мысли, проговорила женщина. – Я прочла записку. У вас большое несчастье, нужно молиться. Меня зовут монахиня Нина, для Вас я матушка Нина – называйте меня так. Но сейчас главное — молитва. Наш мальчик будет читать необходимые молитвы, а мы с вами будем молиться о здравии вашей супруги и не родившемся чаде Господу нашему Иисусу Христу и Пречистой Его Матери Деве Марии. Главное, Альберт, повторяйте за мной слова молитвы, и всем сердцем, и всей душой веруйте в то, что произносите.
Возьмите этот крестик и наденьте его. Она протянула мне небольшой серебряный крестик на простой, но крепкой и тонкой веревочке. Я безоговорочно последовал её совету и надел крестик на шею. Она громко крикнула кому-то: Алексий начинай! Сама перекрестилась, я тоже перекрестился, но всё ещё с любопытством поглядывал по сторонам.
Вдруг неожиданно погас свет, в зале осталось гореть несколько свечей, сразу наступил полумрак. Откуда-то со стороны перегородки появился человек лет сорока, с длинными русыми волосами, он быстро поставил что-то вроде раскладной кафедры, на нее положил большую книгу.
Перекрестившись, он начал очень тихо и монотонно читать. Понять его было невозможно, а я и не успел, как следует прислушаться.
Тут монахиня тоже взяла книгу в одну руку, свечу — в другую и четким ясным голосом на понятном мне русском языке стала читать молитву, обращаясь к иконе Иисуса Христа, лик которого, видимо, освещался дополнительно, потому что в тот момент выделялся среди других икон.
Она обернулась ко мне и властным тоном повелела мне повторять за ней. Я повторял за ней слова молитвы сначала машинально, затем все глубже и глубже вникая в смысл произносимых слов. Через некоторое время я начал чувствовать себя очень плохо, сначала закружилась голова, потом резко кинуло в жар, потом я совсем перестал различать слова, которые читает Нина, не успевал за ней, у меня отяжелел язык и высохло всё во рту. Я больше не мог ничего говорить, чувствовал, что теряю сознание. Хорошо, что Нина остановилась и обернулась ко мне. Тут я и отключился.
Очнулся, понимая, что меня приводят в чувство нашатырем. Это были монахиня, тот мужчина, что читал молитвы, и еще одна пожилая женщина, которая растирала мне уши. Когда я окончательно очнулся и дал им понять, что их манипуляции излишни, они их тут же прекратили. Я сидел в том же кресле в большой прихожей, где царил полумрак, но было больше воздуха и дышалось свободней.
— Что со мной было, — неузнаваемым писклявым голосом спросил я.
— Эх, милый, — это твоя душа так изранена и в плену у темных сил, что не выдерживает Божьего духа, отсюда и тело твоё всё будто и не твоё, — пояснила эта пожилая женщина. Но монахиня Нина деликатно прервала её.
— Не надо, Надежда, ничего объяснять. Ему всё равно сейчас этого не понять.
А нам без батюшки и его благословения не надо было начинать. Но ничего, — улыбнулась она такой светлой и ласковой улыбкой, что мне тут же стало намного лучше. — Господь милостив, всё будет хорошо. Ты сейчас потихонечку поедешь назад в клинику к Светлане. Я ей тоже напишу. Дам с собой кое-какие вещи из храма и книги для молитв. Она там тебе всё объяснит. Ты назови имя супруги. — Я назвал. А теперь подумай, прежде чем ответить. — Лицо её стало очень строгим. Я невольно напрягся.
– Скажи, что за человек стоит у тебя на пути, которому ты желаешь так много зла? И это желание твоё руководит последнее время всем твоим существом и превратилось в навязчивую идею. Ты всячески ему мешаешь, создаешь проблемы, строишь козни, но у тебя ничего не выходит, и ты всё больше, и больше озлобляешься?
— Я ненадолго задумался и, конечно, перед глазами всплыл твой образ, — теперь уже обращаясь к Мартынову, тихо произнёс Алексеев.
— Да, все последние недели я пытался навредить и тебе, и твоему ансамблю, да ты всё это знаешь. Но главное, тогда, в той комнате, я не испытывал ничего, кроме жуткого сожаления и стыда.
— Да, есть такой человек, я его ненавижу, потому что он мой подчиненный, простой солдат, но добивается всего сам или с помощью кого-то, а я никак не пойму кого.
— Ты просто завидуешь ему, очень завидуешь, — спокойно произнесла Нина.
А помогают ему Силы небесные. А вот ты находишься под властью темных сил. Потому-то тебе и плохо так в Божьем Храме. Но об этом позже. Сейчас нужно спасать твою жену. Когда конкретно начнется операция?
— Доктор сказал завтра, как только выполним все его условия.
— Понятно, – с глубоким вздохом сожаления произнесла Нина.
— Пойми, для тебя главное не эти условия. Вы их выполните, я не сомневаюсь, но главное, самое основное — за тобой. Понимаешь: ТЫ, именно ты, должен от всего сердца, от всей души попросить прощения у этого солдата, которого так люто ненавидел и незаслуженно обижал, ты слышишь, я говорю те6е очень серьезные вещи – ты должен просить, умолять его о прощении.
Если он простит, тогда появится настоящая надежда на выздоровление и твоей жены, и рождения твоей дочери.
Пойми, тут дело не в нем, а в тебе. Ты слишком далеко зашел в служении злу. И нарвался на тот момент, когда попытался противостоять Промыслу Божьему.
На свете ничего нет случайного, ничего не происходит просто так.
Через действия твоего солдатика и его друзей нужно было в тот момент реализоваться замыслу Творца, а ты и нечисть, которая не отпускала тебя, попытались этому воспротивиться. Ты вспомни! Нечто подобное с тобой уже было. Ты не усвоил тогда свой первый урок, потерял первую семью. Не усвоишь этот урок – потеряешь вторую. Господь имеет особую заботу о тебе, поэтому по-особому испытывает. Но всё это должен был тебе сказать наш настоятель, отец Никодим. Но он вынужден был срочно уехать и поручил это мне.
— У меня кругом шла голова, столько новых впечатлений. Но, знаешь, я почему-то сразу и безоговорочно поверил этим людям и испытал огромное облегчение от рассказа Нины.
— Я всё понял, матушка Нина. Я сейчас же иду выполнять всё, что вы мне сказали и прежде всего найду того солдата, его зовут Сергей, и буду умолять его о прощении, я действительно очень виноват перед ним и его друзьями.
Можно я сразу же и пойду, чтобы не терять время? Нужно связаться с частью, дать необходимые распоряжения и объяснить командиру, чтобы сюда, в Баку мне направили этого Сергея. Командир поймет, должен понять, иначе быть не может. Спасибо вам. Мы ещё обязательно увидимся.
— Я давно не испытывал такой легкости и на душе, и в теле, хотелось немедленно действовать, — обратился он к Мартынову. —
Тут вышел опять тот мужчина, которого называли Алексий, с какой то сумкой в руках и передал ее матушке Нине, поклонился мне и молча удалился.
— Здесь самое необходимое для медсестры Светланы, — сказала Нина.
А вот это — для тебя, — она протянула мне небольшой блокнот.
Здесь нужные молитвы, которые ты будешь читать, как только начнется операция. Читай не переставая. Немного передохнешь и опять читай. Будет очень тяжело. Я знаю. Попроси у доктора Багирова отдельную палату для себя, заплати в конце концов ему за это дополнительно. Только никаких друзей. О нашей встрече никто не должен знать. За тебя и твою семью будем молиться мы, помолится и батюшка Никодим, я с ним вечером попытаюсь связаться по телефону. Он сейчас в Абхазии, в Сухуми, у старца Рафаила. Думаю, будет молиться и Сергий — твой солдатик, надеюсь, он простит тебя.
Не знаю точно, мне это пока не открыто, но есть ещё один сильный молитвенник перед Богом и Его Пречистой Матерью, знающий твою ситуацию. Верую, что Господь услышит наш общий молитвенный глас, и всё разрешится благополучно.
Я выбежал из квартиры, сел в машину и первым делом поехал на переговорный пункт. Был уже поздний вечер. Я дозвонился до командира очень быстро, и всё, что касалось вопросов подготовки к операции, рассказал ему. Сказал, где можно забрать денежную сумму, объяснил, что часть оплаты мне назначили в импортном товаре, каком именно, ему известно. Он понял меня. Но это было не всё. Самое тяжелое оказалось решить вопрос с тобой. Я объяснил командиру, что очень желательно, просто необходимо, немедленно отпустить тебя в заслуженный краткосрочный отпуск, нужно, чтобы вместе с его водителем и теми вещами, которые он повезёт для меня в клинику, поехал бы и ты. Мне крайне необходимо срочно тебя видеть и серьезно поговорить с тобой. Но тут вдруг началось совершенно неожиданное.
— Нет, Альберт, что это за блажь? — строго спросил комбат. — Ну, с первой просьбой понятно, сейчас займемся её выполнением. Но при чем тут Мартынов и его отпуск? Ты сам был против ослабления штаба сейчас.
Сам убеждал меня подождать до выхода из госпиталя Файзова. Кроме того, ты оказался прав насчет его музыкантов. Трое из них на гауптвахте за пьянство, да не в первый раз, да ещё на боевом посту. Это тлетворное влияние их клубных занятий. Вы с Паладиным были правы.
Речь идёт уже о воинском преступлении. Я не намерен спускать это на тормозах. А поскольку Мартынов последние две недели был их наставником, ручался за них, то я намерен пересмотреть своё решение и насчёт его отпуска.
— Не помню, что со мной было, наверно я просто дал волю слезам и прокричал в трубку:
— Товарищ командир, если вы завтра не отпустите Мартынова в отпуск и не прикажете заехать ко мне в клинику для серьезного разговора, всё будет напрасно. Моя жена и ребенок погибнут. Поверьте мне. Я вас умоляю, не как подчиненный, а как друг. Мартынов мне нужен, я перед ним очень виноват. Давайте выполним своё обещание, ведь он выполнил своё, что ни говори, и выполнил на совесть. А эти его сподвижники, ну зеленые ещё совсем, не научились пока держать себя в руках, вот и эмоции свои не сдержали. Всё это чепуха, с этим разберемся потом.
Товарищ командир, поверьте мне, выполните мою просьбу, спасите мою семью. Век буду благодарен и предан Вам.
Комбат долго молчал. В трубке слышалось его тяжелое, протяжное дыхание. Наконец он сказал:
— То, что ты мне тут сейчас наговорил, попахивает или пьяным бредом, или чем-то ненормальным. Но я тебя знаю, ты не сумасшедший и алкоголем не злоупотребляешь. Значит, тебе что-то известно, чего неизвестно пока мне.
А коли так, то не в моих правилах принимать решение, не разобравшись во всём досконально. И я бы так и поступил, если бы не одно но. У нас совершенно нет времени на разборки. Я не хочу себя винить в смерти твоей семьи, если вдруг, каким-то образом окажусь к ней причастным, а потому я завтра рано утром отправляю к тебе всё, что ты перечислил, и Мартынова с отпускным билетом. Выясняй с ним свои отношения, как тебе угодно. И пусть едет в свой отпуск, он его действительно заслужил.
Но главное, чтобы вовремя и успешно была проведена операция, и твоей семье больше ничто не угрожало. Пусть будет так. Всё. Конец связи.
Командир закончил разговор, а я, как мальчишка, хлопая в ладоши, побежал к машине и направился к друзьям в отель. Там я их застал, крепко спящими. Будить не стал, только сам немного перекусил. На столе ещё были остатки шикарного пира; и холодное мясо, и овощи с фруктами, и гора пивных и винных бутылок. Полных и пустых. Мне хватило пары бутербродов с соком, и я завалился спать.
Утром я посадил друзей на автобус до Сумгаита, их услуги больше не были нужны, а в воинской части их ждала служба. С автовокзала я направился в клинику. Там всё было спокойно. Состояние супруги не изменилось. Она находилась под аппаратом искусственного дыхания. Ночью ребята доктора Багирова тайно доставили нужный аппарат. Дело оставалось только за вами с Романом: привезти деньги и товар.
Я связался с комбатом по телефону прямо из клиники, он сообщил мне, что вы уже в пути, и я стал ждать возле КПП. Наконец, вы приехали.
Теперь ты знаешь всё. Что-то происходило в твоём присутствии, остальное я рассказал.
Алексеев замолчал, опустив глаза. Молчал и потрясенный Мартынов.
Вдруг неожиданно Алексеев резко схватил Сергея за плечи, повернул его лицом к себе, поднял глаза, полные слез, и буквально впившись ими в глаза Мартынова, начал говорить:
— Ты в праве мне не верить, но я очень, очень сожалею о своём поведении по отношении к тебе, Серега, если в силах — прости меня, прости Христа ради.
Я был неверующим человеком, но теперь всё будет по-другому. Я уже дал обещание Богу круто изменить свою жизнь. Поверь мне и ты. Поверь и прости. Я не знаю, как буду жить, если случиться трагедия. — Тут Алексеев уронил голову на плечо Мартынова, и плечи его задергались в беззвучном, но искреннем и глубоком рыдании.
Так продолжалось несколько минут. У Сергея тоже текли слезы, сквозь которые он с усилием бормотал: Успокойтесь товарищ капитан, я прощаю,
конечно, прощаю всё, успокойтесь же, наконец, а то уже люди смотрят.
И действительно, редкие прохожие стали обращать внимание на странную парочку, сидевшую в Жигулях. Плачущего капитана на плече у солдата.
Но вскоре Алексеев окончательно пришел в себя, вытер слезы носовым платком, повернулся лицом к рулю и завел машину. Сергей тоже привел себя в порядок и, посмотрев на часы, воскликнул: Ого, а время-то уже половина третьего, скоро операция.
Спасибо тебе, Сергей, — ты настоящий. Я этого не забуду, — уже спокойным ровным голосом сказал Алексеев. — Половина третьего, говоришь. Успеем до аэропорта, может, посчастливится купить билет на Москву.
С этими словами он развернул машину и, прибавив скорости, направил её в сторону аэропорта.




186


Через двадцать минут они припарковались на стоянке аэровокзала.
— Слушай меня, – прежним властным тоном произнес капитан.
В аэропорту полно патрулей, ты сиди здесь, в машине, и жди. Я быстро узнаю, что с билетами, и назад.
Не успел Сергей ничего возразить, как Алексеев пересек небольшую проезжую часть перед зданием аэровокзала. Едва закрылась за ним дверь, Сергей увидел метрах в тридцати от стоянки стоявший около тротуара военный патруль в морской форме. Фу ты, так это же морячки. Обрадовался Сергей, однако радость была преждевременной. Открылась входная дверь в аэровокзал, и из неё вышел ещё один патруль. Это были десантники. Одеты они были на этот раз в зимнюю форму, шинели и шапки, несмотря на теплую погоду. Форма хорошо и добротно сидела на них. Возглавлял патруль майор, в сопровождении были два младших сержанта, оба выше среднего роста.
А майор был невысокого роста, крепкого телосложения, с короткими ногами, заправленными в такие же короткие сапоги, что придавало ему немного комичный вид. Между тем намерения у них были невеселые. Первый же встреченный ими сержант в черных погонах, с большим чемоданом, был остановлен ими для проверки документов. Сергею было хорошо видно, как волновался воин, как судорожно доставал из карманов не по уставу ушитой шинели то военный билет, то отпускной. Затем, видимо, искал проездные билеты. Все его документы подверглись пристальному осмотру сначала майором, затем его помощниками. Неожиданно майор отдал сержанту команду: кругом, и начал проверять полы шинели сержанта, затем кивнул на чемодан, видимо, потребовал его открыть.
Сержант медленно присел на корточки и нехотя открыл его. Два сопровождающих патрульных тоже присели и стали рыться в чемодане. Это длилось несколько секунд. После осмотра, сержант закрыл чемодан, выпрямился, Но никуда не отходил от патруля. Тут только Сергей заметил, что майор положил документы сержанта к себе в сумку и говорит с кем-то по переговорному устройству, которое висело у него через плечо. Через минуту к патрулю подъехал крытый брезентом ГАЗ-66 с надписью «Военная комендатура». В кабину забрался маленький майор, а задержанный сержант стал карабкаться в кузов грузовика. Туда же полетел его чемодан, а за ними лихо, с особым шиком запрыгнули патрульные десантники. ГАЗ-66 на малой скорости стал удаляться от аэровокзала. Сергей с трепетом и страхом долго смотрел в сторону удаляющейся машины, потом он огляделся по сторонам, ища взглядом морской патруль. Но не нашел его. В этот момент из дверей аэровокзала вышел Алексеев и сразу направился к машине.
— Что стряслось, на тебе лица нет? — открыв дверь спросил капитан.
— Я только что видел, как десантный патруль забрал сержанта и увез его в комендатуру.
— Скверно, и в Аэропорту ещё один патруль, тоже десантники. Старший патруля — капитан. Останавливают почти всех, даже офицеров. Проверяют. Наверное, какая — то комиссия из Москвы, или, наоборот, в Москву летит. На меня начальник патруля тоже долго косился, но подойти не решился. Теперь слушай:
народу в аэропорту очень много, военных тоже, мест в зале ожидания почти нет, всё на виду. На два ближайших рейса в Москву билетов тоже нет. Есть только на 20-30, 21-30 и 23-50. Далее до утра перерыв. Предлагаю
немного посидеть в машине. Я за это время сбегаю на ближайший рынок, благо, что он здесь совсем недалеко. Куплю теплый тренировочный костюм. Какой у тебя размер?
— Размер 46, рост 178, головной убор 48, размер обуви 42, — отчеканил привычные цифры Сергей.
— Вот и хорошо, я запомнил. Итак, я покупаю зимний спортивный костюм по этим размерам, извини, исходя из наличия ассортимента, шапочку и спортивный рюкзак, куда мы положим твою замечательную шинель.
Далее ты переодеваешься в машине, и мы вместе входим в здание, аэропорта. Там идем в камеру хранения, я тебя знакомлю с заведующим Мамедом оглы. Он забирает на время твои вещи, а сам ты, после этого, занимаешь очередь в авиакассе и ждешь её открытия, никуда не отходя.
Ведешь себя естественно, на проходящий патруль стараешься не смотреть. Попробуй в очереди создать непринужденную, расслабленную обстановку, чтобы со стороны казалось, что едет небольшая группа хорошо знакомых людей. Выдвини какую-нибудь правдоподобную версию со свадьбой друга, например.
Когда откроется касса, это происходит за два часа до вылета самолета, не зевай. Пробивайся в число первых, всё равно очередность нарушится и образуется обычная давка. В ней добиваются успеха наглецы или ловкачи. Сколько раз приходилось это наблюдать. Задача у тебя одна — купить билет. Несмотря на то, что у тебя военный билет, а не паспорт, и воинские проездные документы, ты даешь сверху 10 рублей и просишь кассиршу не оформлять билет по воинским проездным документам. Просто забудь про них. Кассирше говори: Дайте мне билет за наличные, без сдачи. Это упрощает ей работу, и она всё поймёт насчет премиальных.
В штабе, по прибытии из отпуска, мы все оформим, как надо. Ключевым моментом тут является слово «без сдачи». Кассир должна увидеть деньги на билет отдельно, а твой червонец отдельно. Для этого постарайся либо голову, либо руку сунуть глубже в кассу. Там быстро всё поймут.
Купишь билет, считай дело сделано. Дальше жди объявления посадки на твой рейс. Найди укромное местечко или притворись спящим прямо на чемодане, если не будет свободных сидячих мест в зале. Шапку не снимай.
Теперь самое трудное. Минут за пятнадцать до окончания регистрации, быстро бежишь с рюкзаком в камеру хранения к Мамеду оглы, там переодеваешься в его потайной комнатке и выходишь при полном параде,
в военной форме к стойке, где производится посадка. Если удастся пройти регистрацию на посадку, всё, патрулю тебя уже не достать. Ещё раз повторяю, твоя задача уложиться в эти пятнадцать минут, минуя патрули и пройти регистрацию на посадку. Тогда можно считать, что ты уже почти дома. Самолет ТУ-154 — всепогодный, быстрый лайнер. Через три часа полета ты уже будешь в Москве. — Алексеев закончил своё подробное наставление, но тут Сергей неожиданно спросил:
— А если бы я летел на нашем Миге, то через какое время долетел бы?
— Через полчаса, думаю, был бы на месте. Ну, ты нашел время, когда спрашивать, — с легким удивлением ответил Алексеев и укоризненно посмотрел на Мартынова. Ты давай вопросы по существу, что тебе не ясно из сказанного?
— Да в принципе всё ясно. Я так понял, мне ещё немного нужно подождать в машине, потом, когда переоденусь, вы мне на месте всё ещё раз наглядно покажете, где что находится?
— Правильно понял, только времени у нас совсем в обрез, не забывай, в клинике в 16-00 начнется операция, я должен быть к этому времени там. Видишь, и пешком до рынка приходится идти, потому что дворами быстрее.
А было бы время, спокойно съездили бы на машине. И всё это только по вашей солдатской глупости — портить казенное военное имущество, ушивать его сверх предусмотренных стандартов, раскрашивать, в не предусмотренные Уставом немыслимые тона и краски и погоны, и фуражки, и т. д. И вот, из-за такой чепухи такие проблемы! А приедете домой в этом наряде, походите недельку, покрасуетесь перед подругами-друзьями и упрячете в чулан или гардероб свою форму на всю жизнь. Не понимаю этой дурости. Ну ладно, что говорить — сиди теперь и жди.
Алексеев вновь покинул свою машину, пересек площадь и скрылся за углом большого ангара. Мартынов поерзал на заднем сидении, ещё раз посмотрел по сторонам. Патруля не увидел, глубоко вздохнул и опять предался нелюбимому занятию — тягучему и тупому ожиданию.
Было уже начало четвертого, когда Алексеев вернулся, неся в руках сверток и большой, новенький рюкзак.
— Одевайся быстрее, времени в обрез, — только и крикнул он в сторону Сергея, а сам завел автомобиль и стал газовать, чтобы поскорее прогреть
двигатель и обогреть салон, поскольку в машине было холодно.
Пока Мартынов натягивал на себя новый спортивный костюм « Адидас» местного производства, капитан взглянул на эту процедуру в зеркало заднего вида, и спросил:
— Ты как себя чувствуешь?
Сергей, уже упаковывая шинель и китель в рюкзак, ответил:
— Если честно, то совсем неважно, голова сильно болит, тело всё ломит и, самое странное, стало как-то очень жарко.
— То-то я вижу, сидишь в холоде абсолютно спокойно. Но это, брат, плохая новость. Ну-ка, дай пощупаю лоб.
Сергей подставил лоб под ладонь Алексеева, она показалась ему ледяной.
— Да, друг, у тебя настоящий жар. Даже не знаю, как с тобой быть. Всё одно к одному. Слушай, а может, поедем вместе в клинику, там тебе окажут настоящую медицинскую помощь?
— Да вы что, товарищ капитан, шутите? Скоро, точнее в 00 часов 17 марта начнётся мой отпуск, я уже рядом с самолётом, осталось только в него сесть. Я сразу поправлюсь. А возвращаться назад и тратить драгоценное отпускное время на лечение я не согласен.
— Так ты что, ловкач, умудрился подписать у комбата отпуск с завтрашнего дня?
— А для чего я столько времени штаны в штабе протирал, чтобы самому себе не суметь сутки отпуска приписать?
— Да не в этом дело, чудак. Всё опять упирается в патруль. Если вдруг всё-таки нарвёшься на них и проверяющий увидит в отпускном билете несовпадение дат, то это ещё один повод для твоего задержания вместе с нарушением формы одежды.
— Я и не подумал, — сразу сник Мартынов, одевая на голову спортивную шапочку, которая была чуть великовата, зато придавала более солидный вид.
— Думать надо всегда, пан спортсмен, ладно, бери вещи, я беру чемодан и за мной!
Только они хотели покинуть автомобиль, как неожиданно на площадь выехал целый кортеж, состоящий из четырех черных автомобилей Волга. Он подъехал вплотную к дверям аэровокзала и остановился. Из машин стали выходить люди исключительно в военной форме. Четыре генерала и четыре полковника.
У всех были на погонах обозначены различные рода войск. Один был их родной, генерал Военно Воздушных Сил СССР.
— Отставить, — дал команду Алексеев. — Пусть войдут в здание. Это, наверное, москвичи. Вот этого лётного генерала я вижу впервые, он точно не из нашего округа. Наверняка был какой-то выездной общевойсковой военный Совет. Странно, что я об этом ничего не знаю. А может, это генералы-преподаватели Академии Генштаба на штабные учения прилетали. -
Когда группа военных вошла в здание, а автомобили уехали, Алексеев обернулся назад, вновь взглянул на Мартынова и уже готов был повторить команду, но неожиданно остановился, Он увидел, что Сергею совсем плохо, крупные капли пота выступили на лбу, а лицо всё покраснело.
— Стоп. Так не пойдет, — тихо проговорил он. — А ну-ка, попробуем одно средство, и, выйдя из машины, открыл багажник. Что он там делал, Сергей не понял, похоже что-то искал, перебирая содержимое багажника. Через минуту Алексеев держал в руках коробочку с индийским чаем с изображением незабвенного слона. Знакомая, распространенная в те времена коробочка. Он аккуратно открыл её и вытащил какую-то штуковину, похожую на шприц.
— Оголи плечо, — отдал он чёткую команду. У Мартынова не было сил даже на вопрос – Зачем? — он повиновался. Алексеев ввел содержимое шприца, немного потерев место укола совершенно чистым отутюженным носовым платком.
— Нормально, Серёга, сейчас станет легче, а через пять минут совсем оживешь. Не бойся, это одноразовый шприц-тюбик с обезболивающим лекарством. Дается нашим бойцам, которые участвуют в боевых действиях в Афганистане на случай ранения, чтобы не случился болевой шок. Но лекарство помогает не только от боли, оно реально прибавляет сил.
Я сам пробовал, мне однажды очень помогло. Сейчас поможет и тебе. Как же я раньше о нем не вспомнил?
Алексеев ещё до конца не закончил свою речь, как Сергей почувствовал, как по телу прошла приятная теплая волна, голову потихоньку стало отпускать, боль постепенно уменьшалась, а силы, наоборот, очень быстро возвращались к нему. Такое ощущение он испытывал впервые.
Прошло еще несколько минут, и Сергей почувствовал себя, не только здоровым, но и готовым к активным действиям. Голова прошла окончательно, захотелось шутить и даже спеть.
— Ну, что почувствовал? — спросил Алексеев.
— Здорово, товарищ капитан, вот это лекарство, как и не хворал вовсе, хоть сейчас в пляс.
— Особенно не дергайся, это всё-таки легкий наркотик — промедол называется, поэтому тебе так быстро похорошело. Но ты смотри, веди себя, как договорились, тихо и мирно, лишнего внимания не привлекай.
То, что генералы объявились, очень даже хорошо. Патруль этого не любит и старается держаться от них подальше. Ты же, наоборот, в момент регистрации постарайся быть поближе к ним. Генералам до лампочки твой разукрашенный парадный вид, с первого взгляда смотрится все, как положено по Уставу. Это патруль знает о разных нюансах в форме, а генералу всё равно. Так что они могут быть твоей палочкой-выручалочкой, если полетите вместе на одном рейсе. Ну, ты как сейчас, в силах отправиться в аэровокзал?
— Да, сейчас уже вполне в силах.
— Тогда дубль два, вперед!
На этот раз они шустро выбрались из машины, благополучно пересекли площадь и вошли в здание.
Внутри аэровокзал представлял из себя большое светлое помещение. Как и все типичные сооружения подобного типа с одной стороны располагались кассы для продажи билетов. Тут, как обычно, толпилось наибольшее количество пассажиров. Несмотря на то, что половина касс была закрыта, народ никуда от них не отходил. Периодически раздавался голос диктора, объявляющего либо о задержке рейса, либо о прибытии самолета в аэропорт Баку. На какое-то мгновение зал оживал, начиналось хаотичное движение людей, которое постепенно замедлялось, а вскоре прекращалось совсем.
Мартынов с Алексеевым подошли к двум крайним кассам, над которыми висели таблички с надписью: На Москву. Обе кассы были закрыты. На одной было даже объявление « Перерыв до 17 часов» Тут больше всего скопилось народа, почти никто ни с кем не разговаривал, иногда можно было слышать отдельные фразы, произнесенные на азербайджанском языке.
— Кто крайний на Москву? — громко спросил Алексеев.
— Ну, я, — лениво отозвался полноватый мужчина в светлом плаще и черной шляпе. — Только говорят, чтобы очередь не занимали, билетов больше не будет, самолет ещё даже не вылетел из Москвы, — более оживленно закончил он.
— Зачем же тогда стоит вся это очередь? — спросил Алексеев толстяка.
— Люди никому не верят, вот и стоят, а вдруг самолет прилетит или уже прилетел. Отойдешь от кассы, а тут как раз билеты продавать начнут, вот и вини себя потом, что отлучился. Нет уж, лучше стоять и ждать до конца, —подвел итог мужчина.
— Это точно, стоять, так до конца. Короче, мы со спортсменом за вами.- Сказал Алексеев и кивнул на Сергея. — Мы сейчас минут на пять отойдем, если что, скажете, что мы, за вами, — попросил толстяка Алексеев.
— Только давайте поскорее, тут народ такой, никому не верит. Каждый сам за себя, — недовольно ответил мужчина.
— Мы быстро, — улыбнулся Алексеев и, подхватив чемодан, направился в сторону, противоположную входу в аэровокзал. Мартынов с рюкзаком пошел за ним.
Они прошли сквозь зал ожидания, где располагались пассажиры. Кто ждал вылета, кто прилета, кто встречал, кто провожал. Обычная, привычная картина. Зал ожидания состоял из двух секций, обе были заполнены народом и багажом. Почти все кресла и сидячие места были заняты. Лишь кое-где зияли пустоты свободных мест. Но, стоило подойти к ним и спросить: место свободно? — как наверняка, прозвучал бы противоположный ответ. Поэтому Сергей не обольщался на этот счет, да и особой нужды в этом не испытывал. Чувствовал он себя прекрасно. По-прежнему ему хотелось петь и даже танцевать. Настроение было отличное, все трудности и невзгоды куда то испарились.
Наконец, они пришли в камеру хранения. Это была комната средних размеров с полками, на которых располагался багаж с прикрепленными бирками с надписью АЭРОФЛОТ. Возле входа сидел большой пожилой азербайджанец с огромными густыми усами.
— Салам, Мамед оглы. Как ты, — всё якши? — с небольшой иронией спросил Алексеев и протянул руку мужчине.
— Салам, Алик, всё якши, давно тебя не было видно.
— Дела, старик, дела.
— Да у вас молодых все дела, всё спешите, а куда спешите? сами не знаете,
жить надо, а не спешить, — назидательно закончил Мамед оглы.
Алексеев достал пять рублей, быстро сунул философу в его огромную лапу и, склонившись к самому уху Мамеда, прошептал, — надо помочь, как обычно.
Перед московским рейсом он, — Алексеев указал на Мартынова, — переоденется у тебя в свою военную форму.
— Понял, — спокойно ответил Мамед. — Главное — не опаздывайте, — добавил хранитель и спокойно положил пять рублей в карман брюк. Рюкзак с чемоданом отодвинул в сторону, поближе к столу, и выдал Мартынову номерок для получения вещей. Всё происходило в абсолютной тишине.
Закончив с Мамедом, Алексеев отослал Мартынова обратно в очередь, а сам собрался сходить на второй этаж, где располагались телефоны-автоматы и междугородний телефонный узел.
— Как себя чувствуешь? — перед тем как уйти, спросил Алексеев.
— Прекрасно.
— Смотри, осторожней, лучше меньше болтай, видишь, очередь молчаливая, купи газету, стой и читай, так будет лучше.
— Я понял, — ответил Сергей и направился к газетному киоску, доставая мелочь из нагрудного кармана костюма, застегнутого на молнию.
Он купил газету «Советский спорт», журнал «Крокодил», какую-то местную газету на русском языке и направился в сторону касс. Тут неожиданно прямо перед ним возник тот самый десантный патруль во главе с низеньким майором. Все трое военнослужащих внимательным и цепким взглядом осматривали Сергея с головы до ног. Майор уже что-то хотел сказать, как вдруг внизу пронзительно засвистел милицейский свисток и раздались какие-то крики. Всё внимание военных переключилось туда. Оказалось, что по залу бегает, вернее, убегает от другого патруля солдатик с чемоданом в руках. Трое дежурных патрульных, находящихся внизу, несколько раз уже почти настигали беглеца, но тому удавалось увернуться от протянутых к нему рук и, вновь, выделывая фигуры высшего пилотажа на земле, уходить от захватов.
— За мной, — раздалась резкая команда майора, и тройка дежурных быстро стала спускаться вниз по лестнице, на помощь своим коллегам.
Сергей, к своему удивлению, совершенно спокойно продолжил движение в том же направлении, вниз, к кассам, делая вид, что происходящее вокруг его не касается. Тем временем бедного солдатика скрутили четверо десантника и потащили к выходу под неодобрительный гул находящегося в зале народа.
Начальники патрулей — майор и капитан спокойно вышли за своими доблестными воинами из здания.
Сергей подошел к своему месту в очереди, узнал у толстяка, что за время его отсутствия очередь больше никто не занимал и встал на своё место, развернул газету и тут неожиданно почувствовал ладонь Алексеева на своём плече.
— Ну что, всё спокойно? — очень тихо спросил Алексеев.
— Да вы что, — начал было чуть не кричать в ответ Сергей возбужденным голосом, но, увидев палец Алексеева, приложенный к губам, понял, что говорить нужно тихо.
— Всё нормально, товарищ капитан, только вот патруль совсем лютует.
По-моему, подозревают даже меня, слишком долго рассматривали.
— Думаю, что какое-то время они будут заняты другим, да кроме тебя здесь военных немало, правильно, что газету купил, читай и посматривай по сторонам. В крайнем случае, беги к Магомеду оглы, он тебя спрячет на какое-то время. Дальше будем думать.
А сейчас пора прощаться, я позвонил в клинику, через двадцать минут начало операции. Мне надо ехать. Вот, возьми номер телефона: — это дежурная нашей клиники, помнишь? Её зовут Светлана Ильинична. Если получится, позвони часа через четыре, не раньше, я её предупредил.
Всё, Серега, тебе доброго пути, счастливого отпуска, ещё раз спасибо, что простил меня, брат.
Не дожидаясь ответа, Алексеев крепко обнял Мартынова, резко повернулся и бегом направился к выходу.
— И вам всего доброго, — прошептал Сергей.
Прошло два часа, очередь значительно увеличилась, что было Сергею на руку, он оказался где-то в середине толпящихся перед кассой людей. Расцветка его спортивного костюма и шапочки были подобраны Алексеевым очень удачно. Они были темно-синего цвета и поэтому сливались с серым, преобладающим цветом толпы. Военный патруль несколько раз проходил мимо их касс, но ни разу не остановился и не рассматривал обитателей толпы, как раньше, внимательно и подозрительно. Видимо, сказалось прибавление в аэровокзале и привокзальной площади разного рода военных. Ну и, конечно, усталость, поскольку длительное напряжение внимания и сил выматывает быстрее, чем просто прогулка по объекту. Неожиданной проблемой стало другое. Видимо, заканчивалось действие лекарства.
Сергей ощутил это при чтении очередной газеты. Сначала внезапно исчезла резкость, затем становилась всё хуже и хуже. Он прекратил чтение. Внутренне прислушался к себе. Да, постепенно возвращалась головная боль и слабость. А стоять нужно было еще часа два. Сергей закрыл глаза. Попытался сосредоточиться:
Господи, только не допусти вернуться болезни, поддержи меня, дай мне сил… Как мог, молился про себя Сергей.
Тем не менее, время шло, народ уже стал сильнее давить и кричать, требовать, чтобы начали продавать билеты на самолет до Москвы, поскольку было объявлено, что рейс из Москвы совершил посадку в аэропорту Баку. Мартынов не мог даже поднять руку и посмотреть, который час, настолько плотно сжала его толпа. Настенные часы, висевшие прямо напротив, неподвижно застыли. И, видимо, не один день стрелки этих часов показывали половину шестого. Неожиданно одна из касс открылась и грубый женский голос произнес: Билеты на Москву, рейс 4056 на 21 30, пассажиры, прошу соблюдать порядок, пожалуйста, без давки и грубости.
Да куда там, по залу прокатился рев негодования, нетерпения, напоминающий боевой клич. Толпа и без того немаленькая, стала в два раза больше. Все лезли напролом. Странное дело, но за порядком никто не следил. Сергей почувствовал, как его ноги оторвались от пола. Фактически, он повис в воздухе, крепко зажатый со всех сторон людьми. В первую очередь везло, конечно, тем мужчинам, вес которых превышал сто килограммов. Они имели шанс на успех, поскольку, упершись, как танки, шли напролом и достигали кассы. Получив заветный билет, они с большим трудом выбирались назад. В этот момент очередь начинало судорожно колотить. Последние вдруг моментально оказывались возле кассы, и наоборот, только что стоявшие перед ней, были увлечены за собой очередным атлетом, который купил билет и рванул назад, прихватив с собой пару тройку таких пассажиров.
Мартынов понял, что его спасение в таком же «танке», идущем напролом. Увидев очередного богатыря, продвигающегося к заветной кассе, Сергей изо всех сил дернул правую руку, освободил её от зажима толпы и тотчас ухватился за брючный ремень богатыря. Мартынов рассчитал правильно. Борец через мгновение оказался возле кассы и, как только предыдущий покупатель освободил её, лысый сунул сначала туда голову, затем руку с приготовленными деньгами. Сергей буквально прилип к атлету, а тот его даже не замечал. Теперь нужно было угадать момент и вовремя отцепиться от него, чтобы тот не увлек его обратно. И тут Мартынов угадал. Едва лысый получил билет и сдачу и приготовился к обратному маневру, Сергей отпустил руку и прижался всем телом к стене. Атлет с такой неистовой силой подался назад, что многочисленные пассажиры, стоявшие прямо за его спиной, были отброшены шагов на пять. Но это не всё, борец уперся руками в стену и еще сильнее отпихнул очередь назад. При этом рук от стены он не отрывал. Таким образом, на некоторое мгновение, он создал свободное пространство около кассы, к которой никто, кроме него, не мог подойти.
Сергей стоял рядом, когда ощутил на себе его бычий взгляд.
— Чего ждёшь, марафонец? — ныряй мне под руку, пока держу.
Сергей поднырнул под руку гиганта и лицом к лицу оказался перед кассиршей.
— Мне один билет до Москвы, — протягивая военный билет и деньги, Сергей добавил, — сдачи не надо. – И положил сверху заготовленную десятирублевую купюру. Десятка исчезла в неизвестном направлении, как на представлении фокусника.
— Тебе оформлять по воинским проездным или как обычно?
— Как обычно, только по воинскому билету, а не по паспорту.
Через минуту он держал заветный билет на самолет в своей руке, вместе со своим военным билетом.
— Ну что всё? — раздался сзади знакомый бас борца. — Тогда держись.
Сергей не успел ничего понять, как чудовищная хватка за плечи, а потом порывистый рывок назад, вырвали его из этого кошмара и он оказался позади толпы один-на-один с борцом. Толпа продолжала своё дело и штурмовала кассу, на них никто не обращал внимание.
— Купил? — первым делом спросил лысый.
— Купил. Огромное спасибо, без вашей помощи ничего бы не вышло.
— Скорее всего, да, — самодовольно ответил борец. — Тут только так. Или ты, или у тебя,
— А как же порядок, а где же милиция?
— Милиция сюда не лезет. Им даже за это платят. Зато у кого есть знакомые в органах, они без труда, за дополнительную плату достанут любой билет. Здесь так было всегда. А ты что, не знал, сам-то откуда?
Они отошли к кафе и Сергей как-то сразу доверился и почти всё рассказал своему новому знакомому. В конце концов он ясно осознал, что без посторонней помощи ему отсюда не выбраться. До отправления самолета оставалось два часа, а как их провести незаметно для шныряющего повсюду военного патруля, он не представлял. К тому же нужно было перед самым концом регистрации появиться у Мамеда оглы и переодеться, а там впереди — самое опасное. Появляться в военной форме, даже на короткое время, было крайне опасно. Все эти мысли мелькали в утомленной голове Сергея. Самочувствие становилось всё хуже и хуже. Особенно подводила предательская слабость в ногах и вновь появившийся озноб.
Выслушав Сергея, его новый спутник покачал головой, задумался, а затем выложил свой незатейливый план:
— Меня, кстати, зовут Туган Саутиев. Я чемпион Союза по вольной борьбе во втором тяжелом весе, осетин по происхождению. Просто давно живу в Баку, поэтому знаю азербайджанский. Здесь тренируется и мой младший брат Услабек. Он борется в среднем весе, сейчас должен появиться здесь с друзьями. Билет, кстати, я покупал для него. Его команда улетела два дня назад в Москву. Он немного задержался, заболел. Ангину схватил, мороженого переел в парке. Мальчишка. Ну, сейчас всё нормально. Ему, правда, 16 лет, но он уже настоящий мужчина, так что дотащить твои вещи в самолет тебе поможет. А я догадался, что ты никакой не спортсмен. Так, в шутку назвал тебя марафонцем. Они с виду тоже доходяги тощие, вроде тебя. Но это только с виду. На самом деле это очень сильные духом и телом парни. У них многому можно поучиться.
Так, ладно, время ещё есть, пошли в кафе на втором этаже. Тебе надо подкрепиться. Выглядишь ты совсем неважно. Но у Азиза здесь есть настоящий турецкий кофе. Парочку чашечек сладкого кофе с шоколадкой тебе будут в самый раз. Потом можешь подкрепиться и чем-то посущественней, заказать хороший бифштекс, например. Но сначала крепкий сладкий кофе. Все. Пошли. Через десять минут они сидели в теплом уютном кафе за специальным дальним столиком, который закрывался ширмой, состоящей из нескольких шторок, закрывающих их от посторонних глаз, и пили кофе с шоколадом и маленькими чебуреками.
Как и сказал новый знакомый Туган, Азиз был администратором кафе, но лишь только он, увидев мощную фигуру чемпиона, расплылся в улыбке кота Леопольда и, выслушав пожелания гостей, отвел их за отдельный столик. Мартынов впервые за долгие напряженные часы, начал чувствовать настоящее расслабление. Он пил невероятно вкусный, ароматный напиток, не имеющий ничего общего с тем кофе, что пил раньше.
С каждым крохотным глотком ощущал, как вновь обретает бодрость духа и силу тела.
Туган посмотрел на часы: С минуту на минуту подойдёт мой брат с друзьями. Я тебе должен ещё кое-что сказать. Сразу говорить не стал, ждал, когда немного окрепнешь. У Мамеда оглы — засада. Он давно уже продался и ментам, и военному патрулю. Как только ты переоденешься, возьмешь свои вещи, подойдешь на регистрацию рейса, тут же нагрянет патруль. И тогда уже всё. Никто тебе не поможет. Даже я. У нас уже были и стычки с патрулем, и разборки с их офицерами, всё бесполезно. И начальник вокзала, и даже секретарь райкома в курсе бесчинств, которые вытворяют здесь эти вояки. Кстати, никого из местных военных они не трогают, даже не обращают на них внимания. Придираются только к другим национальностям: русским, хохлам, прибалтийцам, азиатам и морякам.
Всех задержанных отвозят на гарнизонную гауптвахту в «Бина».
Это местечко совсем недалеко отсюда. Ну и, короче, бесчинствуют там, как хотят. А ребята вместо отпуска проводят время на хозяйственных работах, а потом возвращаются в свои части и, уже демобилизовавшись, любыми путями, минуя Баку, добираются до дома.
Так что тебе без нашей помощи не обойтись. А сделаем мы вот как.
Ты отдашь мне свой номерок на вещи в камере хранения. Мамедов меня хорошо знает, не посмеет поднять шум. Тем более, я намекну о последствиях. Тут у нас есть ещё одно место, где ты сможешь спокойно переодеться. У одного из друзей моего брата в аэропорту уборщицей работает его бабка. Вот в её подсобке и переоденешься. Правда, патруль будет начеку, и если он предупрежден и будет тебя поджидать, то друзья брата, попытаются их отвлечь. Только сразу хочу предупредить. В открытый конфликт с патрулем никто не полезет, потому что у офицеров при себе табельное оружие, им разрешено его применять. Даже были такие случаи. Поэтому сделаем всё возможное, а там, как выйдет. Так что, извини, Серега.
— Всё будет хорошо, — спокойно улыбнулся Мартынов. — Я не знаю почему, но твёрдо уверен, что всё у нас выйдет здорово и красиво.
— Почему ты так в этом уверен? — удивленно спросил Туган.
— Не знаю, просто всё, что со мной случилось за эти дни, происходит словно в сказке, как в волшебном сне. И у меня нет сомнений, что я доберусь до самолета, хотя бы там выстроилась вся Кировобадская дивизия ВДВ, расположенная в Азербайджане.
Только он успел поговорить эти слова, как приоткрылась одна из занавесок и в импровизированный кабинет вошли три молодых человека спортивного телосложения возрастом около 20 лет. Они, как и Туган, имели характерное борцовское телосложение. Чтобы это понять, достаточно было одного взгляда на их гибкие ловкие фигуры. Они поприветствовали сначала Тугана, обнявшись и обменявшись с ним крепким рукопожатием. Затем поздоровались с Мартыновым и присели за столик. Туган представил им Сергея, познакомил его отдельно с братом Аланом, вместе с которым ему предстояло лететь в Москву. После чего коротко, но обстоятельно рассказал о ситуации с военной формой Сергея, о необходимости отвлечь внимание патруля и помочь ему пройти регистрацию на самолет.
Ребята одобрили выдвинутый Туганом план, а один из них, по имени Теймураз, сразу удалился проведать бабушку и приготовить подсобку для переодевания. Двое других отправились разведать обстановку с патрулем.
Время пролетело незаметно, и вот, наконец, диктор объявила о начале регистрации их рейса на Москву.
— Так, приготовились, — отдал команду Туган. Время регистрации заканчивается за сорок минут до посадки на самолет. Через десять минут начинаем действовать, всё, как договорились.
К этому моменту вернулись ребята-разведчики. Теймураз сказал, что ключи от подсобки у него, сам он будет стоять около двери и ждать Тугана и Алана с вещами, а Сергею лучше заранее пройти вместе с ним и ждать их в подсобке. С этим согласились все. Асланбек и Юрик, в свою очередь, рассказали, что вокруг аэропорта и в самом, здании находятся три патрульных команды.
Одна — от Каспийской флотилии. В состав её входят: мичман и два матроса.
Она патрулирует исключительно на улице, проверяет в основном моряков.
Никаких задержаний или недоразумений с ней замечено не было.
Вторая группа состоит из майора и двух сержантов. Это — десантники. Останавливают почти всех подряд. При них группа тоже никого не задержала, сделала пограничникам-рядовым замечание и всё. Курсирует при входе, иногда крутится возле касс, словно ищет кого-то конкретно.
Третья группа тоже десантники. Начальник патруля капитан, подчиненные — два младших сержанта. Все рослые, здоровые, ведут себя нагло. Постоянно шутят, балагурят, грызут семечки. Если вдруг остановят младшего по званию военнослужащего срочной службы, то непременно,
проверят содержимое его багажа и заставят дыхнуть. Капитан особенно придирчиво проверяет документы у военнослужащих ВВС. Делал несколько раз замечания, касающиеся формы одежды. Но никаких задержаний эта группа тоже не производила.
Туган поблагодарил ребят за проделанную работу и, как заправский командир, четко произнес:
— Все по местам. Я за вещами, к Мамеду, Теймураз с Сергеем – в подсобку. Алан и Юрик — к патрулям. Встречаемся в подсобке. После переодевания будем двигаться к стойке регистрации. А там, как говорится, ковер покажет.
— Так говорил великий русский борец Иван Поддубный, — похлопывая по плечу Сергея, снисходительно сказал Алан.
Ребята разошлась по намеченным местам.
Подсобка находилась в глубине здания, на втором этаже. Это было хорошо, потому что посторонние сюда почти не заглядывали. Теймураз с Сергеем быстро добрались до неё. Теймураз включил свет. В комнате стояло несколько стульев, старый двустворчатый деревянный шкаф и два металлических. Комната была без окна, глухая. Несколько ведер, какой-то мешок с порошком, три швабры, два старых пылесоса и одна сломанная моющая машина, которая, видимо, служила столом.
— Так, ты садись здесь, — указал Теймураз Мартынову на машинку, и жди. А я буду снаружи ждать наших, — с этими словами он исчез за дверью. А Сергею ничего не оставалось, как сесть на барабан моющей машины и опять ждать.
В это время Туган, насвистывая веселую мелодию, подошел к камере хранения. К своему удивлению, он увидел, что в стороне от входа в комнату Мамеда оглы прохаживался военный патруль во главе с майором.
Значит, уже сторожат, — подумал Туган. Значит, нужно действовать очень быстро, Сделал он окончательный вывод и вошел в комнату к Мамеду оглы.
— Салам алейкум, Мамед.
— Малекум салам. Какие люди! Эээ! Чем могу служить?
— Не успел он договорить, как почувствовал железные пальцы Тугана на своём горле. Мамед едва мог вздохнуть. А Туган, нагнувшись к его уху, тихо прошептал:
— Где вещи солдата, которые хранятся у тебя по этому номерку?
И борец положил на ладонь моментально побледневшего Мамеда круглый железный жетон с номером 33.
Мамед прохрипел что-то невнятное и выпучил глаза.
Туган понял, что хватка оказалась слишком сильна для старика и ослабил её,
не забыв повторить вопрос.
— Вон его вещи, — испуганно кивнул в сторону чемодана и рюкзака Мамед. — Зачем тебе это надо, его же пасёт патруль, он военный преступник. Ему всё равно не уйти, — залепетал Мамед.
— Это мы ещё посмотрим, кто тут преступник, старый шакал. Мы давно про тебя всё знаем. Так что если хочешь жить, сейчас молча выдашь мне вещи и я покину твою хибару спокойно. Но если ты поднимешь шум, тебе, Мамед, будет плохо, ты меня знаешь. И не поможет твой сынок — сержант патрульной службы, так и знай. Так ты понял меня?
— Да-да, Туган, хорошо понял. Ты хватку-то ослабь, а то я совсем задохнусь, — простонал старик. Борец отпустил Мамеда оглы, взял под мышку чемодан Мартынова, а другой рукой прихватил рюкзак и покинул камеру хранения, аккуратно закрыв за собой дверь.
Как и прежде, недалеко от камеры хранения, на том же самом месте, стояли трое военнослужащих из состава военного патруля. Майор долго и внимательно рассматривал удалявшуюся фигуру Тугана.
Что-то его тревожило и подсказывало — рядом опасность. Но в чем она заключается, он никак понять не мог.
Юрик и Асланбек вышли на улицу, прошлись вдоль заполненной автостоянки перед аэропортом, традиционно заполненной в это время суток автомобилями встречающих и провожающих пассажиров. На противоположной стороне от стоянки, на обочине трассы, ведущей из аэропорта в город, стоял ГАЗ-66 гарнизонной комендатуры.
— Что и требовалось доказать, — увидев автомобиль, сказал Юрик.
— Да, они без улова не останутся, пока кого-нибудь не подберут, отсюда не уедут, — поддержал его Асланбек. Ребята прошлись еще немного вдоль здания и уже повернули, чтобы вернуться назад, как вдруг их внимание привлек сверкающий маячками картеж, состоящий из четырех черных автомобилей Волга, в сопровождении белых жигулей. Все автомашины подъехали вплотную к дверям автовокзала, из задних дверей выскочили офицеры, звания разобрать ребятам не удалось, но судя по папахам, не ниже полковников. Эти полковники открыли передние двери автомобилей Волга изнутри вальяжно и степенно, вышли четыре генерала. Это было сразу понятно по красным генеральским лампасам на брюках и особым, сшитых по индивидуальным заказу папахах.
— Вот это да, сразу четыре генерала, — с восторгом вырвалось у Юрика.
— Да ещё восемь полковников с ними, — с не меньшим восторгом удивился Асланбек.
Группа генералов и офицеров быстро вошла в здание. Ребята поспешили следом за ними.
Тем временем Сергей, сидя в подсобке, то и дело посматривал на часы
и ждал известий от своих друзей. До окончания регистрации на самолет
оставалось полчаса, нервы были на пределе. Тут он неожиданно вспомнил,
что прошло уже почти пять часов с момента операции, которую делал доктор Багиров в клинике по спасению жизни Алексеевой Нелли и её ребенка.
Он вскочил и, подойдя к двери, начал громко стучать в неё. Дверь открыл Алан, он был совершенно спокоен.
— Ты что барабанишь, что случилось?
— Алан, молящим голосом проговорил Сергей. Пожалуйста, добеги до ближайшего телефона-автомата и срочно позвони. Это клиника доктора Багирова. Несколько часов назад он начал делать сложную операцию одной пациентке. Операция связана с тяжелыми родами. — Сергей протянул листок с номером телефона дежурной сестры клиники и продолжил:
— Там сразу всё поймут. Фамилия пациентки — Алексеева Неля. Давай, пожалуйста быстрей.
— Да понял я всё, зачем так кричать, сейчас зайду в кабинет завхоза, вон видишь, отсюда метров десять по коридору. – И Алан показал рукой направление, — и спокойно позвоню в твою клинику. А кто тебе будет эта Неля? — с нескрываемым интересом спросил Алан с легкой улыбкой.
— Это жена моего начальника. Понимаешь, вторая жена. Первая погибла несколько лет назад, тоже при родах. Сейчас опять тяжелые роды с осложнениями у второй жены.
— Вах, Вах, я всё понял, Серёжа, не переживай, всё будет хорошо, уже бегу, а ты иди назад в кладовку.
Алан побежал по коридору, Сергей вернулся в комнату, но сидеть уже не мог, а только ходил взад вперед. Поскольку, комната была совсем маленькая, приходилось делать три шага вперед, развернуться через левое плечо, как на плацу, потом три шага назад. Тревога нарастала. Неожиданно он произнес вслух, еле слышно, — Господи помилуй, Господи помоги!
Так он ходил и молился несколько минут, пока дверь, не открылась и в комнату вошёл Туган, с его чемоданом и рюкзаком.
— Давай, быстро переодевайся, до конца регистрации осталось двадцать минут, а где Алан?
Сергей принялся стягивать с себя спортивный костюм, расстегнул рюкзак, буквально вытряхнул своё нехитрое воинское снаряжение и стал одеваться, одновременно объясняя Тугану, куда направился его брат.
Едва он закончил с переодеванием, в кладовую вбежал радостный Алан.
Увидев перед собой Сергея, перевоплотившегося в сидевшую на нем как влитую, расчесанную солдатскую шинель со вставками под погоны, с офицерскими пуговицами, черным кожаным ремнем и мастерски
укороченными, сверкающими сапогами, Алан невольно воскликнул: — ух ты, здорово, никогда не думал, что простая солдатская форма может быть так прекрасна.
— Прекрасна? — передразнил брата Туган. — Вот, брат, из-за этой красоты все наши проблемы. Форма солдатская, а в ней масса офицерских атрибутов, поэтому она не соответствует Уставу. А коли не по Уставу, то патруль для этого и существует.
Сначала он доставляет таких вот субчиков на гауптвахту, якобы за нарушение и порчу военного имущества, а затем начальник этой губы, назначив пять, а то и десять суток ареста, использует задержанных как рабов, распределяя их за различные блага военному начальству Бакинского гарнизона.
— Всё равно здорово форма сидит, и вообще, брат, любишь ты краски сгущать, а я вот к Сергею с хорошими новостями, — продолжил Алан.
— Ну что там? — с нетерпением спросил Мартынов.
— Всё хорошо, у твоей знакомой родилась девочка. Операция прошла успешно, мать и дитя чувствуют себя хорошо. Никаких патологий нет. Так мне ответили в клинике. Так что поздравляю. — И Алан в порыве радости обнял растерявшегося, взволнованного Сергея.
— Я и не сомневался, – вставил свое слово Туган, — что у Багирова всё пройдет, как надо. Он настоящий доктор, правда, имеет страсть к собиранию всяких антикварных вещиц. Но это я так, к слову. Всё, закончили на этом. Надо срочно решать, как быть дальше, времени совсем не осталось.
Только он произнес последнюю фразу, как в кладовку вошли Юрик и Асланбек, и она тут же стала тесновата для такого количества людей.
Вошедшие ребята, тоже выразили свое восхищение перевоплощенным видом Сергея. А потом подробно доложили обстановку, сложившуюся около аэровокзала и внутри его.
Слушая внимательно их рассказ и узнав о генеральском кортеже, Сергей невольно вздрогнул и вдруг почувствовал, как учащенно забилось его сердце.
Снова не понимая, что с ним происходит, он не в силах был сдержать внезапно нахлынувшего на него порыва радости и облегчения и довольно громко воскликнул:
— Вот оно, моё спасение, вернее, наше, ведь вы вместе со мной.
— Поясни, — укоризненным тоном попросил его Туган.
— Чтобы там ни было, чтобы не замышлял патруль, я должен пробиться к группе генералов и находящихся с ними офицеров раньше патруля.
Мне как раз об этом ещё Алексеев говорил. Военный патруль старается подальше держаться от высших офицерских чинов, а тут целая делегация-
— Но наш патруль, тем более пообщавшись с Мамедом, тоже поджидает тебя около стойки регистрации или места посадки, а поскольку они в аэропорту
находятся рядом, то это единственное место, через которое не пройдет незамеченным ни один пассажир.
Тут вступил в разговор Теймураз :
— Пока вы спорите, мы с Юриком ещё раз проведем разведку, только уже в районе стойки регистрации. Она, кстати, заканчивается и нам нельзя терять времени.
— Конечно, давайте, бегите, и вообще, кто-то из вас должен постоянно оставаться там, и в случае чего, предпринять необходимые меры отвлекающего характера, вплоть до организации легкого скандала, чтобы отвлечь враждебные нам силы.
Выслушав Тугана, ребята исчезли за дверью.
— Ну что, хочешь, не хочешь, а нам пора выходить отсюда и двигаться навстречу испытаниям, — сказал Туган и подмигнул Мартынову. Тот согласно кивнул.
— Теперь так, — продолжил чемпион. — Идем рядом друг с другом. У меня в одной руке рюкзак с твоей спортивной одеждой, в другой — чемодан с кассетами. Мне проще всех пройти контроль. Я гражданский человек и перевожу незапрещенные вещи. Какие ко мне вопросы? Алан идет справа от тебя, — продолжил Туган, обращаясь к Сергею, — и несет свою спортивную сумку.
— Ты идешь между нами и мы мирно беседуем. Если подходит патруль, то постарайся потянуть время, не груби, сначала представься, покажи документы. Надеюсь, они-то у тебя в порядке?
— Да не совсем, — угрюмо ответил Сергей. — Мой отпуск начинается только с нуля часов завтрашнего дня. Осталось всего три часа до этого момента, тем не менее, я в данный момент формально нахожусь в самоволке.
— Ну вот, совсем приехали, — простонал Туган. Тут внезапно широко распахнулась дверь, в комнату вошел Теймураз и прокричал:
— Военная комиссия подошла в полном составе к стойке регистрации — четыре генерала, четыре полковника, два подполковника и два майора.
А два патруля, под командованием майора и капитана, которые около регистрации прохаживались, вынуждены были удалиться как можно дальше. Патруль капитана вообще спустился на первый этаж.
— Пора, — крикнул Туган, подхватил рюкзак и портфель и покинул комнату, следом за ним в коридор выскочил Мартынов. Алан вышел последним с сумкой через плечо, спокойно закрыл дверь кладовки и положил ключ под резиновый коврик, лежащий перед дверью. После чего побежал догонять друзей. Догонять пришлось недолго, вскоре он настиг их в зале ожидания. Те стояли в небольшой очереди на регистрацию московского рейса.
Тугана он увидел сразу, он на голову возвышался над другими, а вот Мартынова разглядел, только подойдя непосредственно к ним.
Сергея плотным кольцом окружало ещё несколько человек, не имеющих отношения к пассажирам самолета. В этом и состоял замысел Тугана. Алан тоже подошел к ним и встал рядом с Мартыновым, который снял свой головной убор, пытаясь минимизировать видимость военной формы.
В это время проводницы, дежурившие у стойки, пропускали почетных пассажиров в генеральских погонах. Пропускали они их после формальной проверки удостоверения личности, без всякого досмотра, отвечая на вопросы большого начальства обворожительной улыбкой.
Прошел уже третий генерал-лейтенант, как вдруг Алан негромко подал команду: Внимание, опасность слева, приготовились. — Но было уже поздно. Мартынов посмотрел налево и, как нарочно, встретился взглядом с подходящим к небольшой очереди майором — начальником патруля. Подчиненные ему сержанты шли рядом , но отстали на два шага.
Майор остановился, видимо, не желая приближаться к высоким чинам, и поманил рукой Мартынова к себе. Сергей был совершенно спокоен, он сказал Алану, чтобы никто ничего не предпринимал, надел головной убор и вышел из очереди. На какое-то мгновение все участники этой истории застыли, не понимая, что делать дальше. Каждый думал о происшедшем по-своему. Вдруг Сергею послышался чей-то голос:
«Обернись назад, солдат, обернись назад! Обернись назад».
И он обернулся. Перед ним стоял во всей своей красе улыбающийся полковник Смычук.
— Не может быть, — невольно вырвалось у Сергея. — Товарищ полковник, это вы? — Еще не веря своему счастью, лепетал Мартынов, и уже из последних сил еле прошептав: Здравия желаю, — рухнул на пол, потеряв сознание.
Тут, произошло настоящее замешательство, Смычук, ещё не успел что-либо сообразить, как к Сергею, лежавшему на полу, подскочил майор, и, отдав честь полковнику Смычуку, пояснил: Наш клиент, из самовольщиков,
к тому же пьян, как видите, товарищ полковник, целый день за ним охотились. Сейчас мы его заберем, и будет всё в порядке. Вы не беспокойтесь, — нагловатым развязанным тоном добавил майор. – Ступайте себе на посадку, вас там уже заждались.
Майор тут же отдал команду своим сержантам: Взять его, — и те бросились поднимать обмякшее тело Мартынова.
Туган и его товарищи, оставив свой багаж, вышли из очереди и, встав полукругом, перегородили дорогу патрулю. Но тут раздался такой вопль, что даже работающих за окнами аэропорта двигателей самолетов не было слышно.
— Отставить, — что есть мочи закричал Смычук. – Майор, немедленно доставьте врача сюда. А вы, — обратился он к сержантам, — посадите его в свободное кресло.
Свободное кресло сразу нашлось, Сергея усадили.
Почти тут же подбежал мужчина в белом халате. Он прощупал пульс, посмотрел зрачки, потом открыл свой чемоданчик, измерил давление, после чего попросил снять с солдата шинель, закатал ему рубаху по локоть и сделал укол.
Только после этого он поднес к носу Мартынова ватку, смоченную нашатырным спиртом. Сергей дернул головой, медленно открыл глаза. Сознание постепенно возвращалось к нему. Через минуту он уже стал четко различать вещи и предметы, а ещё, спустя пять секунд, до него донесся незнакомый, ласковый голос врача:
— Как себя чувствуем? Что-то беспокоит, кроме слабости? Болит где-нибудь?
Наконец Мартынов полностью пришел в себя и всё мгновенно вспомнил.
Первым делом взглянул на стоящего рядом начальника патруля.
Лицо Сергея, только-только начинавшее приобретать нормальный цвет, вновь побледнело. Но рядом с ним, с другой стороны от врача, сидел знакомый Мартынову полковник Смычук. Весь его облик излучал искреннюю тревогу и сострадание. Чуть подальше находились его новые друзья — спортсмены. Они тоже с тревогой наблюдали за происходящим.
Первым проявил инициативу начальник патруля — майор.
— Товарищ полковник, разрешите обратиться, — он повернулся на подкованных каблуках и лихо отдал ему честь.
— Что вам угодно, товарищ майор? — хмуро спросил Смычук.
— Товарищ полковник, вы уже опаздываете на самолет, разрешите нам заняться этим бойцом, как я уже докладывал, мы его, как положено, доставим в гарнизонный госпиталь и там...
Но тут Смычука наконец-то прорвало. Сергей понял, почему так трепетало его руководство при появлении этого полковника в их части. Смычук поднялся с кресла в полный рост и крикнул рядом с ним стоящему полковнику, именно крикнул, хотя слышимость была в зале отличная:
— Василий Петрович, не обессудь, извинись, пожалуйста, перед первым, и если он ещё не добрался до самолета, скажи, что его очень просит подойти к стойке регистрации старик, очень прошу.
— Хорошо, Александр Иванович, я всё понял, все сделаю, — отдал честь полковник с красными погонами и эмблемой внутренних войск и побежал вниз по лесенке, ведущей на посадку.
— Товарищ майор, ваши документы, пожалуйста, — гораздо тише, но ещё более властным тоном приказал Смычук.
Майор побагровел, но вынужден был передать в руки полковника
офицерскую книжку и какое-то предписание. Полковник, не глядя, сунул их в карман шинели.
— Теперь попрошу документы ваших подчиненных, — гремел Смычук.
Два сержанта безропотно вручили ему свои военные билеты.
— Виноват, товарищ полковник, – пытаясь выглядеть официальным и строгим, начал майор. — Мы несем службу, в соответствии с приказом начальника Бакинского гарнизона и Вы не вправе…
— Молчать! – закричал во весь голос Смычук и весь затрясся от негодования и возмущения. – Смирно, товарищ майор! Будете говорить тогда, когда вам позволят.
Майор заодно и сержанты, вытянулись по стойке смирно.
— А где состав второго патруля? Неожиданно спросил Смычук майора.
— Видимо, патрулирует на первом этаже, товарищ полковник.
— Каким образом вы с ним поддерживаете связь?
— Через вот эту, коротковолновую рацию, — майор продемонстрировал полковнику переговорное устройство, висевшее у него на плече.
— Вызовите второй состав патруля сюда, — приказал Смычук.
— Есть, — с неохотой отозвался майор и, включив рацию и назвав свой позывной, приказал второму номеру срочно прибыть наверх в полном составе.
Пока ждали второй патруль Сергей уже совершенно спокойно встал со своего кресла и сложил, как положено, снятую доктором, свою парадную шинель. Сейчас он оставался в парадной летней форме одежды, на пагонах были прикреплены лычки ефрейтора, согласно записи в военном билете.
— Давай пока отойдем в сторонку, поговорим, — мягко подтолкнул Сергея совершенно спокойный Смычук.
Они отошли метра на четыре в сторону от собравшихся у стойки людей, и полковник еле слышно произнес:
— Давай, рассказывай всё с самого начала, но только правду, иначе я тебе ничем помочь не смогу.
Сергей поведал полковнику кратко обо всех событиях произошедших с момента их расставания в части. Напомнил об обещаниях членов комиссии объявить всем музыкантам отпуска. Рассказал и о первоначальном противостоянии Алексеева их репетициям и о последующих трагических событиях, связанных с его женой.
Рассказал он о необычном поручении командира навестить клинику, умолчав о передаче необходимого для операции материала, о неожиданном решении срочно отправить его в отпуск и перед этим обязательно переговорить с Алексеевым по настойчивой просьбе последнего. Ну и, конечно, поведал о той злополучной шинели, которую подготовил себе для демобилизации Ермаков. Объяснил, что вынужден был её взять, поскольку не было времени на поиски своей. Далее он рассказал о приключениях в аэропорту, о бесчинствах, творимых военным патрулем, о помощи, которую оказали ему совершенно незнакомые люди, ребята из осетинской сборной по вольной борьбе, которые тоже летят в Москву на соревнования.
Выслушав очень внимательно рассказ Сергея, Смыучк глубоко задумался.
Но в это время по залу пронеслось: Товарищи офицеры! — Все присутствующие в зале ожидания замерли по стойке смирно. И тут же послышалась другая команда, более спокойная и тихая: Товарищи офицеры! — Она была продублирована одним из стоящих рядом полковников, а затем последовала команда «Вольно», обращенная к солдатам и сержантам.
— Это генерал Свиридов, — шепнул Смычук Сергею, — потом в самолете договорим.
Сам Смычук, несмотря на свой солидный возраст, лихо повернулся на каблуках и, сделав несколько четких строевых шагов, застыл перед генералом, собираясь сделать как и полагается короткий доклад.
Но генерал-лейтенант Свиридов – начальник политуправления КЗАКВО тактично прервал доклад полковника, взял его за руку и произнес:
— Полноте, Александр Иванович, времени в обрез, мы и так уже задерживаем борт. Что случилось? Меня буквально с трапа снял твой полковник.
Ну, думаю, уж если Смычук зовет на помощь, то дела действительно серьезные.
— Товарищ генерал-лейтенант, Андрей Петрович, — обратился полковник, давайте отойдем в сторону, я вам всё очень кратко изложу. Нужно ваше вмешательство. Моей власти и компетенции здесь недостаточно. Единственное, что попрошу, прикажите сюда немедленно явиться начальнику гарнизона полковнику Гусейнову, чтобы не терять времени.
— Хорошо, я вас понял, — генерал сразу отдал несколько распоряжений подполковнику и майору. Те быстро скрылись в направлении, где располагалась администрация. А сам, вместе с полковником Смычуком, отошел в сторонку.
Всё внимание участников сложившейся ситуации, да, впрочем, и всего зала ожидания, так или иначе было приковано к двум военным, один из которых
в генеральской форме слушает возбужденный рассказ другого военного в форме полковника СА, и всё больше и больше хмурит густые брови, и всё чаще поглаживает такие же пышные усы. Наконец разговор закончился. Генерал обвел жестким взглядом весь личный состав патруля и негромко произнес: майор и капитан ко мне.
Начальники патрулей бросились на призыв генерала. Подбежав и представившись, застыли перед ним по стойке смирно.
Генерал остался с этими офицерами наедине, четко соблюдая сложившуюся традицию не проводить никакой воспитательной работы среди офицеров в присутствии их подчиненных. Смычука он отпустил, приказав ускорить посадку на самолет оставшейся группы пассажиров, среди которых были и Мартынов, и борцы Туган с Аланом.
Ребята быстро прошли регистрацию с формальным досмотром багажа и
стали спускаться вниз к выходу на посадку. Последнее, что удалось увидеть Сергею, было то, что очень грузный полковник, выше среднего роста, азербайджанской национальности, в одном кителе, без шинели, ускоренным шагом пересекал зал ожидания. За ним, чуть не бегом, едва успевая, следовала сопровождавшая его свита из младшего офицерского состава. Среди них были и два новых патруля, видимо, взамен прежнего.
Все направились в сторону генерала Свиридова, который продолжал проводить индивидуальную воспитательную работу с майором и капитаном ВДВ. Судя по виду опустивших голову офицеров, слушать высказывания столь высокого начальства им было неприятно. Большего Сергей не увидел, ему пришлось выйти на улицу. Полковник Смычук вернулся обратно в здание аэровокзала со словами – Дальше сами.
Рядом от выхода стоял красавец авиалайнер – ТУ-154 с двумя спущенными трапами. С одного из них весело махали ребятам две стюардессы, зазывая в салон самолета. Сергей вздохнул всей грудью прохладный, насыщенный характерным керосиновым запахом воздух и, от блаженства закрыв глаза, произнес:
— Неужели это всё?
— Нет, не всё, конец будет, когда приземлимся в Москве, — раздался хрипловатый голос Тугана. — Пошли, видишь, девочки приглашают, ещё надо сесть на свои места.
— Ну, я тебе Серый, не перестаю удивляться, — сказал Туган. Они поднимались по трапу. — Ты просто везунчик. В самый последний момент тебе удаётся миновать казалось бы неизбежную опасность. Ну, мы об этом позже поговорим.
— Конечно, поговорим, — сказал Мартынов и вошел в самолет. Вскоре он уже сидел в кресле предпоследнего ряда, в самом конце салона, да к тому же ещё у окна. Туган вместе с Аланом, к сожалению, расположились в соседнем салоне.
Рядом сидела семейная пара с ребенком лет шести.
Отец русский, а вот жена, видимо, армянка, средних лет. Сергей стал смотреть в окно. На улице уже стемнело, но от горящих огней и прожекторов было довольно светло. Потом он увидел, как на борт самолета поднялась группа офицеров во главе с генералом Свиридовым и все пошли в первый салон.
Тут же были закрыты все люки и произведен запуск двигателей.
Как будто летчики только и ждали, когда группа военных окажется на борту. Полковник Смычук на мгновение остановился, ищя взглядом кого-то. Сергей подал знак рукой, полковник увидел его, улыбнулся, поднял вверх правую руку и показал знаком большого пальца, что всё хорошо. Потом кивнул Мартынову и скрылся за шторкой первого салона. Самолет стал выруливать на взлетную полосу. Из динамиков приятный женский голос на русском языке сообщил пассажирам привычную информацию об экипаже, номере рейса, времени в пути и т.д. Затем последовала команда пристегнуть ремни безопасности. Трое впереди сидящих пассажиров стали вполголоса проговаривать какие-то слова и одновременно руками проводить по лицу.
— Мама, а что делают эти дяденьки? — тихо спросил мальчик у матери. Но Сергей услышал вопрос.
— Они молятся Богу, чтобы мы долетели, чтобы с нами ничего не случилось, — последовал такой же тихий ответ мамаши.
— Но ведь вы с папой говорили, что никакого бога нет? — не унимался малыш.
— Помолчи, — вдруг сердито встрял в разговор отец. — Говорили что нет, значит — нет. — Но, кода он откинулся на спинку сиденья, Сергей услышал шепот: Нет или есть, ещё никто не доказал, а вот если есть, то помоги нам, Господи долететь до Москвы целыми и невредимыми.
В этот момент самолет начал стартовый разгон, и от свиста и шума турбин ничего не было слышно, ещё через мгновенье лайнер оторвался от земли и под большим углом стал уходить в ночное небо.
— Господи, спаси и сохрани, — произнес Мартынов молитву, которую услышал от своего товарища Паршегубы и которая, как он надеялся, всегда теперь будет сопровождать его по жизни.
Примерно минут через десять лайнер набрал нужную высоту, салон самолета выпрямился, из динамиков послышалась команда, разрешающая расстегнуть поясные ремни. В самолете был выключен свет, горели только контрольные лампы, указывающие, где находятся основной и запасной выходы, а также туалет. Сергей припал к окну, там он увидел совершенно потрясающую картину. Темное небо, усыпанное неисчислимым количеством звёзд, больших и малых, мерцающих и очень ярких. Совсем близко проплывала огромная, светлая луна, словно живой, светящийся организм.
Казалось, что вся эта удивительная красота исходит не от застывшей вековой материи, как раньше его учили, а от непознанного живого существа.
Сергей невольно улыбнулся и никого не опасаясь, пробубнил:
Звездное небо, бездонные дали,
Лунные блики, сиянье комет.

Потом посмотрел в сторону соседей и, увидев, что те уже мирно посапывают, продолжил:

Как же нелепо сейчас вы сказали,
Это случайность, и Бога там нет.
Как эта строка в зарифмованном виде вдруг его посетила, он уже не удивлялся. На этом стихосложение закончилось. Да он и не хотел дальше продолжать. Оторвавшись от иллюминатора, он уютно уселся в кресле. Было комфортно, тепло и хорошо, мерный звук турбин настраивал на отдых, в котором так нуждался измученный приключениями последних дней организм. Сергей закрыл глаза, но сразу уснуть ему не удалось. Перед глазами, словно в ленте немого кино, пронеслись самые значимые события, этих трех недель. Он опять увидел комбата, телеграмму политуправления округа, подписанную генералом Свиридовым, который летел сейчас с ним в этом самолете. Потом пронеслись картинки с первыми трудными и неудачными репетициями, ощущение какого-то постороннего присутствия в клубе, особенно по ночам, отчаяние, что ничего не выйдет, внезапный прорыв, новые песни, противостояние и провокации Алексеева, мобилизация всех сил и неуклонное, поступательное движение вперед, сокрушившие в итоге всё и приведшее к победе. Затем опять разочарование, распад, отчаяние, неверие ни во что, и тут беседа, казалось бы простая беседа с сослуживцем, которого раньше никогда всерьёз и не принимал. Разговор о смысле жизни, не простая, абстрактная философская болтовня, а именно глубокий серьезный разговор, основанный на анализе происшедшего, а главное, на стремительно меняющихся событиях. Всё, буквально всё, до мельчайших подробностей: и общения с комбатом, и разговор с Паршегубой, и слова, сказанные его дедом-священником, всё осталось в памяти Мартынова. А потом эта череда чудес, связанная с родами жены Алексеева, его искреннее раскаяние и прощение, чудесное приобретение билета на самолет, длительное и удачное уклонение от встречи с патрулем и, наконец, практически безвыходная ситуация при встрече с ним. И опять, чудесное появление полковника Смычука в самый последний момент.
Безусловно, никакого везения, никакой удачи не хватит и на половину этих событий.
Несомненно – это Воля, превосходящая все человеческие силы. И как там называл это Владимир Паршегуба?
Сергей на мгновение задумался и вспомнил – Промысел Божий — Значит, так было нужно, так было необходимо, чтобы он, простой человек, простой солдат, не облеченный ни властью, ни особыми привилегиями, коими наделены в обычной жизни некоторые его сверстники, летел сейчас домой,
на Родину, в краткосрочный отпуск. Неожиданно мысль его перескочила на более ранний период, в то время, когда он только отправлялся в армию.
И опять, даже поверхностный краткий анализ тех приключений, которые произошли с ним в переполненном пьяными призывниками эшелоне,
позволял сделать вывод, что любое событие в жизни каждого человека — не случайность. Мартынов опять улыбнулся, на этот раз уже уверенно, с мыслью о том, что в жизни есть Высшие силы, которые лучше нас знают, что и как нужно делать, Он обязательно, к этому вернётся, как только приедет в часть и первым делом обратиться к своему главному в этом вопросе товарищу – Володе Паршегубе.
Мысли постепенно стали путаться. Мерный и ровный шум турбин самолета убаюкивал. Сергей, не в силах был бороться с навалившейся дремотой и отдался полностью в крепкие объятия здорового сна.
Был второй час ночи. Лайнер вышел на предельную высоту, пилоты немного торопились, командир прибавил скорость до максимума, пытаясь нагнать упущенное в аэропорту время и войти в график.
И только мирно спящие пассажиры никуда не спешили.

                К О Н Е Ц
Сумгаит 1985г.    - Москва 2015г.


© Copyright: Сергий Мартусов, 2016
Свидетельство о публикации №216070700429
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Редактировать / Удалить
Другие произведения автора Сергий Мартусов
Рецензии
Написать рецензию
Читается с лёгкостью детектива с непредсказуемым концом. При этом участие божественных сил как источника вдохновения и спасения от выпавших на долю героев невзгод уместна и даже необходима. Чувствуется, что это личный опыт автора. Спасибо за замечательную повесть.

Юрий Суховеев   17.07.2017 18:58   •   Заявить о нарушении / Удалить
+ добавить замечания
Спаси Господи! за верную трактовку моего сюжета. Это большая редкость.
Благодарю за правильную, нелицемерную оценку моего творчества в целом.
Надеюсь на такое же искре6ннеее понимание и принятие откровенных жизненных ситуаций, изложенных в прозе.
с поклоном, автор.

Сергий Мартусов   21.07.2017 11:12   Заявить о нарушении / Удалить
+ добавить замечания
На это произведение написаны 4 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.
Написать рецензию     Написать личное сообщение     Другие произведения автора Сергий Мартусов
Авторы   Произведения   Рецензии   Поиск   Кабинет   Ваша страница   О портале       Стихи.ру   Проза.ру
Портал Проза.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Ежедневная аудитория портала Проза.ру – порядка 100 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более полумиллиона страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.

© Все права принадлежат авторам, 2000-2018     Разработка и поддержка: Литературный клуб   Под эгидой Российского союза писателей   18+


© Copyright: Сергий Мартусов, 2018
Свидетельство о публикации №218021801452
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Редактировать / Удалить
Другие произведения автора Сергий Мартусов
Рецензии
Написать рецензию
Благодарю Вас. Незаезженный подход к истории.
Я бы посоветовал дробить на более мелкие главы с названиями, объединяя их в сборник, как в книу. Так легче читать по частям и возвращаться. Это увеличивает количесиво интересующихся.

Николай Старорусский   19.06.2018 07:42   •   Заявить о нарушении / Удалить
+ добавить замечания
Искренне признателен за совет. Обязательно им воспользуюсь. Чуть позже(сейчас катастрофически не хватает времени).
К тому-же такой профессиональный совет уже звучит не впервые.
Ещё раз спасибо за отзыв.
Мир Вам. Успехов в Творчестве. Всех Благ.
Помощи Божией в трудах ваших!
с признательностью

Сергий Мартусов   19.06.2018 09:22   Заявить о нарушении / Удалить
+ добавить замечания
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.
Написать рецензию     Написать личное сообщение     Другие произведения автора Сергий Мартусов
Авторы   Произведения   Рецензии   Поиск   Кабинет   Ваша страница   О портале       Стихи.ру   Проза.ру
Портал Проза.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Ежедневная аудитория портала Проза.ру – порядка 100 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более полумиллиона страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.

© Все права принадлежат авторам, 2000-2018     Разработка и поддержка: Литературный клуб   Под эгидой Российского союза писателей   18+