Лакримоза. Глава 28. Очертания истины

Леди Ребекка утопала в белоснежных простынях в своей роскошной спальне. На нее было больно смотреть. Еще пару дней назад ее розовые пухлые щечки излучали радость, здоровье и оптимизм. Сейчас же глубокие тени страдания изменили ее лицо до неузнаваемости. Тревожные всполохи пережитого кошмара пульсировали неотвязной болью в тонких голубых жилках на висках, блестели невыплаканными слезами в дрожащих ресницах. Искаженное сознание застыло в черно-белом негативе – ослепительные белые языки пламени в обжигающе черном квадрате камина, потустороннее белое кружево снега за черным слепым окном, невыносимое белое безумие в черных липких объятиях ночи и алые пятна крови на пушистом ковре.

Случилось непоправимое, после чего ее жизнь, казалось бы, не имеет никакого смысла. Зачем открывать глаза, если больше нет Его? Горячо любимого, всегда желанного, единственного и неповторимого ее обожаемого Генри. Больше не будет совместных прогулок в прохладной тени лесов, ласковых вечеров с бесконечным вистом, шахматными баталиями, театральными постановками, книгами и разговорами обо всем и ни о чем. Больше не будет радости встреч и горечи расставаний. Как жить, если у тебя отняли жизнь, как жить, если отняли душу?

Но смутное подсознание, задыхающееся в зыбучих песках мучительного беспамятства, стремилось к жизни. Надо жить! Ради Джеймса и Линды, ради Анны, Роберта и Оскара, ради Эдварда, Николаса и многочисленных друзей. Надо жить! Надо выкарабкиваться из тесных тисков черного небытия.

Леди Ребекка глубоко вздохнула и открыла глаза. Ее встретили участливые лица близких ей людей. Елена, Николас и Миранда вглядывались в ее ожившее лицо и не смели сказать ни слова. Каждый из них думал о том, понимает ли леди Ребекка, что произошло.

Они ожидали ее слез, истерики, глухой депрессии, но никак не ожидали столкнуться с ее спокойным и деловитым тоном в голосе, когда она произнесла, глядя на них мутным бессмысленным взглядом:

– Что-то у меня голова разболелась, видимо, вино вчера было для меня слишком крепким. Миранда, дорогая, принеси мне пожалуйста чаю, очень пить хочется. Елена, дружочек, как тебе вчерашний ужин? По-моему, замечательно все прошло. Вот только надо сказать Генри, чтобы в следующий раз купили елку поменьше. В этот раз елка была слишком велика для нашего парадного зала. Она заполнила собой все пространство – ни пройти, ни проехать, и друг друга за ней не видать, и потанцевать негде. Ах…Что-то я устала, посплю еще немного.
 
Прикрыв глаза, она погрузилась в тяжелый и беспокойный сон. Коматозное состояние отпустило тело, но душа все еще бродила в кромешной тьме беспамятства.
Елена непроизвольно взглянула на Николаса, словно искала защиты и опоры. С удивлением заметила в его глазах выражение, которое она не видела ранее. То было паническое смятение. Елена недоумевала, она не сразу поняла причину его паники. Ведь до этого момента Николас держался довольно мужественно и стойко. Мертвые глаза лорда Генри, предсмертные хрипы Марии, темные тайны прошлого еще вчера таких родных и близких его друзей, опасность быть следующей жертвой – все это не доводило его до такого состояния, как такие обыденные слова леди Ребекки, чудом вернувшейся в мир живых. Лицо Николаса было белее белого снега, а темные зрачки расширились и затопили, как грозовое небо, всю волшебную синеву его глаз.
Елена с удивлением наблюдала минутное потрясение, которое испытывал Николас и мысленно искала его причину.

«Ну конечно! Он напуган, как мальчишка, впервые столкнувшийся с пугающим явлением. Смерть близких, безусловно, потрясает каждого. Смерть ужасна, уродлива, но она понятна, конечна, объяснима и необратима. А вот первые признаки наступающего безумия с детства любимого и близкого человека… Темный и неизведанный мир… Вот что испугало Николаса.»

Он будто второй раз в жизни терял родителей. Сначала в десять лет, когда родители погибли в швейцарских горах. И сейчас – лорд Генри. Его уже не вернешь. Теперь леди Ребекка. Прежняя леди Ребекка – смеющееся и жизнерадостное создание, сама доброта, дитя природы с чарующими манерами – исчезает в глубоких омутах потери рассудка, там, откуда редко кто возвращается. И Николас боялся потерять навсегда женщину, заменившую ему мать.

Миранда приоткрыла тяжелые шторы и впустила робкий солнечный свет в комнату, наполненную гнетущей атмосферой болезни. Пробившиеся сквозь плотную завесу отчаяния, солнечные лучики тронули осунувшееся лицо бедной женщины и на несколько мгновений, будто просветленная ими, она снова открыла глаза. Тонкая слезинка дрогнула на ресницах и скатилась по щеке.

– Я знаю, его больше нет. Без него нет смысла жить. Да и мне недолго осталось. Проценты…Низкие проценты…Надо бы поменять банк…Николас, позаботься…
Это были ее последние слова, после которых она снова заснула крепким сном, с каждой минутой погружаясь все глубже в свои жуткие черно-белые миры.

– О чем это она? – спросила Елена. – Какой банк? Какие проценты?

Бледный Николас неопределенно пожал плечами.

– Не знаю, Елена. Явно бредит. Скорее бы отвезти ее в больницу. Я не переживу, если потеряю ее прежнюю. Я уже так привык к ее улыбке и доброте, к воскресным обедам. Пойду-ка я поищу мужчин. Попробуем еще раз завести автомобиль. Вы побудете здесь? Солнце пригревает уже пару часов. Холод отступает. Пора спешить за помощью.

– Николас, если это все-таки они…почему они сделали это? Альберт и Линда…, – бросила она на него туманный взгляд.

– Любовь…Коварная штука. Может сделать человека счастливым, а может столкнуть его в ад.

– Но почему они сохранили ампулу и письмо? И вообще – зачем встречались и жгли письма в ночь убийства? Ведь если они заранее спланировали убийство, они могли обойтись без всего этого, без риска быть застигнутыми врасплох.

– Я думаю, они намеренно оставили такие очевидно явные улики, чтобы следствие посчитало, что они невиновны и их кто-то подставил. Довольно хитроумный ход. Бедный старина Джеймс. Какой удар для него. Убийство отца, потеря жены… И леди Ребекка…Дай Бог, чтобы она поправилась.

– Интересно, какую роль в их жестоком сценарии сыграла Агата? И где она сейчас? – спросила Миранда.

– Возможно, она что-то видела или слышала. А может, они ей предложили денег, чтобы она исчезла.

– Но она не могла далеко уйти. Вы же видели, какие сугробы.

– Надеюсь, она добралась до деревни и тихонько пережидает непогоду. Будет жаль, если с ней что-нибудь случится. Такая милая девушка, – ответил Николас, еще раз тревожно поглядел на спящую леди Ребекку и вышел из спальни.

Елене также не терпелось выбраться поскорее из этого сжимающего в тиски страха и опасности дома. Подальше отсюда, вон из промозглой Англии. К морю, к морю! К нежно-голубому бризу, к ласковому прибою, к соленым брызгам в лицо, к свежему ветру, к сверкающему солнцу, запутавшемуся в парусе, к веселым падениям в мягкие объятия искрящейся воды при неудачных маневрах на резвящихся волнах.

 Скорость, азарт, энергия жизни – Елена грезила наяву.

Она тряхнула волосами и растерянно, как после долгого сна, оглянулась вокруг.
Николаса уже не было рядом. Невозмутимая, как гранитная скала, Миранда отмерила в шприц очередную дозу лекарства, что оставил доктор Альберт для леди Ребекки. Елена отстраненно наблюдала за тем, как Миранда делает укол. Своей ведущей левой рукой она взялась за это дело и, на удивление Елены, довольно неумело попыталась ввести иглу в вену. Вышло плохо. Пошла кровь.

«Странно, ведь насколько мне известно, до работы в доме Эшли Миранда работала в госпитале медсестрой. Такие инъекции она должна делать легко и непринужденно – с закрытыми глазами…», – подумала Елена.

– Пожалуйста, помогите мне, там в шкатулке с лекарствами в ванной комнате должны быть бинты, нужно перевязать, остановить кровь, – ничуть не смутившись, попросила Миранда.

Елена прошла в ванную комнату, сверкающую белоснежной плиткой, нашла на полочке шкатулку с лекарствами. Там было множество различных таблеток и пузырьков – от кашля, от головы, от желудка и так далее. Среди прочего она обнаружила маленький пузырек с таблетками, который зацепил ее внимание. Неуклонно следуя привычке придираться к мелочам, она повнимательнее присмотрелась к этому пузырьку. На нем были видны следы этикетки. А самой этикетки не было.

«Так опасно и неосмотрительно оставлять лекарство без опознавательных знаков. Это не похоже на леди Ребекку, которая обожала во всем порядок. Значит только одно. Она намеренно сняла этикетку, чтобы скрыть от любопытных глаз, что это за лекарство.»

Елена несколько мгновений рассматривала маленькие желтоватые таблетки в полупрозрачном пузырьке, пока ее не настигла картина из прошлого. Она знала это лекарство. Она видела его на прикроватном столике много лет назад в Санкт-Петербурге, в доме на набережной реки Фонтанки, где умирала от рака поджелудочной железы ее бабушка. До последних дней она принимала эти таблетки, которые продлевали ей дни ее обречённой жизни.

Елена нашла бинт, принесла Миранде и захватила с собой свою страшную находку.
– Что это, Миранда, Вы случайно не знаете?

– Не могу знать. Видите ли, я никогда не вмешивалась в дела здоровья господ. По заведенной традиции этим всегда занималась Мария. Теперь ее нет…И, видимо, мне придется взять на себя эту обязанность. Я постараюсь выяснить от чего эти таблетки у леди Ребекки, когда она очнется.

– Ясно. Вот бинт.

Случайно рука Елены дрогнула. Она уронила упаковку с бинтами, протягивая ее Миранде. Как в замедленной съемке немого кино Миранда нагнулась и подхватила падающий предмет рукой. ПРАВОЙ рукой. Хотя обе руки у нее были свободны. Сцена заняла одну секунду. Любой другой не заметил бы, что произошло. Любой другой, но только не Елена. Как вспышка молнии, у Елены пронеслось в голове «Но ведь она левша!!!!»

Так и стояли они в полной тишине, потрясенно глядя друг другу в глаза. Пламенный огонь против ледяной стали. Озарение против животного страха загнанной в угол дичи. Немой укор против тихой мольбы.

– Миранда, Вы ничего не хотите мне сказать? – спокойно спросила Елена. Удивительно, но в эту минуту она не опасалась за свою жизнь. Ей было даже жаль эту бедную женщину, запутавшуюся в жизненных обстоятельствах и сбившуюся на дорогу, с которой нет возврата.

– Не понимаю, о чем это Вы? – не дрогнула Миранда, быстро придя в себя. Потом она деловито перебинтовала ранку на руке леди Ребекки, развернулась и ушла, попросив Елену заменить ее у постели больной, сославшись на необходимость немного поспать перед обедом.

Елена не стала ее удерживать. Она еще раз повертела в руках пузырек с таблетками от рака и глубоко задумалась.

Запоздалое зимнее солнце постепенно наполнило комнату долгожданным теплом и светом. Елена машинально следила отсутствующим взглядом за веселой игрой солнечных зайчиков на запыленной поверхности зеркала, в которое давно никто не смотрел. Яркие солнечные пятна кружились в неторопливом менуэте, разгоняя прочь шорохи и вздохи неведомых существ, проживающих свою загадочную жизнь в глубине зеркал в каждом старинном доме. После затянувшейся тьмы солнце дарило надежду. Вселяло уверенность. Твердую уверенность в том, что зло, поселившееся в замке Лакримоза, будет наказано, что теперь она точно знает путь, как выбраться из коварной ловушки бесконечной лжи. Мучительные тени сомнений отступают. Сквозь непроглядный туман противоречивых фактов и обманчивых выводов проступают очертания Истины.

Как обычно, чтобы привести лихорадочно мятущиеся мысли в стройный логический порядок и добраться до этой самой Истины, Елене срочно требовалось заняться какой-нибудь тяжелой монотонной работой.

Как часто долгими вечерами она неторопливо наводила порядок в своей обширной библиотеке в Грин-Палас. Часами напролет она с любовью перебирала свою коллекцию, частично оставленную ей родителями и бабушкой, вдыхала неповторимый аромат зачитанных многими поколениями страниц. Жюль Верн «Дети капитана Гранта», Роберт Стивенсон «Остров сокровищ», Герман Мелвилл «Моби Дик, или белый кит», Лев Толстой «Анна Каренина», художественные альбомы Диего Веласкеса и Альбрехта Дюрера – тайное прибежище для ее неспокойной молодой души, успокоение и лекарство от суеты мирской. Стирая пылинки с каждого тома, она параллельно решала в уме сложные задачи, в попытках разгадать тайну очередного преступления, на котором застрял и увяз Скотленд-Ярд, или додумывала хитрые ходы в своем новом детективном сюжете.

Елена не решилась прикоснуться к книгам в библиотеке замка, не рискнула хозяйничать и во владениях Эндрю, где она могла бы методично перемыть всю имеющуюся там посуду. В конце концов, она оказалась в рыцарском зале, вооружившись влажными салфетками, тряпками и ведром с водой. Наверняка, до этих железных монстров в суете Рождественских хлопот руки ни у кого не дошли. Так и было.

В приглушенном свете свечей в железных подсвечниках молчаливо и грозно взирали на непрошеное вторжение рыцари, воины, оруженосцы всех времен и народов, покрытые пылью, как вековой дымкой пережитых битв и сражений. Снова и снова восхищаясь художественной и исторической ценностью этой удивительной коллекции, которую начали собирать еще далекие предки Эшли, Елена начал старательно натирать до блеска потускневшие в пыли доспехи, шлемы, латы, мечи, щиты, нарукавники.

Через десять минут монотонной работы ее мысли выстроились в стройный ряд. Привычно тихонько зазвенели ключики от потайных ящичков ее феноменальной памяти, впитывающей в себя, как губка, все происходящее и мгновенно распределяющей информацию по тайникам – до нужных времен. Она мысленно выдвигала каждый из них из темноты на свет, осторожно встряхивала содержимое и безжалостно выбрасывала прочь все лишнее и наносное. Как драгоценные жемчужины, она собирала крупицы фактов, подтверждающих ее догадку.

С этими доспехами было что-то не так. С виду обычные доспехи английского рыцаря восемнадцатого века, не самый ценный экземпляр. Довольно помятый шлем, изрядно потертые латы. И все же с ним явно что-то было не так. Этот рыцарь выделялся среди других не ростом, не комплекцией, не сохранностью.

 Он был НЕМНОГО ЧИСТЫМ.

 Только Елена, с ее безупречным вниманием к мелочам, могла это заметить. Почти весь он был покрыт недельным слоем пыли. Но с левой стороны железного нагрудника совершенно отчетливо виднелось несколько стертых полос. Кто-то недавно прикасался к этому рыцарю и оставил следы своего присутствия. Через неделю под слоем свежей пыли это было бы уже незаметно. А сейчас это очевидно.

Осторожно, стараясь не задеть чужие следы, она сняла и поставила на пол тяжеленный нагрудник из чистого листового железа. Опасливо заглянула внутрь. Плотная чернота. Но в ней что-то было. Что-то, затолканное в спешке вглубь полого пространства. Едва сдерживая подступающую к горлу тошноту, Елена вспомнила жуткую картину преступления в антикварном магазине на Оксфорд-Стрит.

Справившись с минутной слабостью, Елена решительно вытащила из черной зияющей дыры поношенное теплое пальто и дешевые зимние сапоги. Судя по размеру и состоянию одежды и обуви, они принадлежали женщине невысокого роста, хрупкого телосложения и скромного достатка. Елене не пришлось размышлять ни секунды. Она моментально соединила в уме эту странную находку с загадочным исчезновением горничной Агаты. Бедная девушка не покидала этот дом. Она стала еще одной жертвой беспощадного убийцы, а ее труп, скорее всего, скрыт где-то здесь, в доме или совсем рядом с замком. А одежду и обувь убийца спрятал, чтобы создать иллюзию, что девушка ушла из дома.

Гроздья гнева расцвели алыми пятнами на высоких скулах Елены. Ну как же так! Не уследила! Не уберегла! Не поняла! Не разгадала вовремя эту страшную игру, которую затеяло само Зло, вселившееся в человека. Она столько лет помогала полиции распутывать самые сложные и безнадежные дела. Она проводила долгие часы, заплетая и расплетая замысловатые сюжеты и коварные интриги на страницах своих книг. Но сейчас, в замкнутом пространстве, лицом к лицу с убийцей она оказалась бессильна! Она снова и снова ошибалась и не могла остановить череду смертей. Кто следующий? Следующей была она сама. Ее очередь посмотреть в глаза смерти.

Слезы бешеной злости брызнули из глаз. Какая же она дура! Высокомерная гордячка! Заносчивая эгоистка! Головокружительные успехи на стезе детектива-любителя и ошеломительные тиражи ее книг оторвали ее Я от реальности. Оказывается, она уже давно не интересовалась обычными окружающими ее людьми, их внутренним миром, их страданиями и мечтами, их страхами и сомнениями, их личными ангелами и демонами.

Книги, картины, музыка, шахматы, спорт заменили ей простое человеческое общение. Она давно утратила способность сочувствовать и сопереживать, разделять чужую радость и печаль, безошибочно и своевременно распознавать опасные роковые диссонансы в психическом состоянии окружающих ее людей. Она стала так далека от их нужд и проблем, что со временем ее способности к логике и анализу заменили ей элементарное понимание глубинных тайн чужой человеческой души.

Елена беззвучно задыхалась от пронзительного чувства вины.

Виновата перед Марией. Больше никогда ее шумные шотландские песенки не потревожат эти высокие бездушные каменные своды. Виновата перед Агатой. Больше никогда не озарится ее нежное девичье лицо мягкой застенчивой улыбкой.

Ах, если бы она поменьше увлекалась шахматными гамбитами, а почаще бы вглядывалась в людские сердца. Равнодушие к людям – вот что убило в ней желание и способность разбираться в психологических тонкостях людской натуры.
 
Где и когда она потеряла интерес к людям? Когда умирала от неизлечимой болезни бабушка и никто в мире не мог ей помочь? Когда большевики расстреляли на ее глазах соседей в кровавом тумане революции 1917 года только за то, что они остались преданы уходящему в небытие царскому режиму? Или когда погибли ее родители? Пропали без вести в синеве Карибского моря. И никто так и не смог объяснить, что произошло.

Все эти пережитые в далеком прошлом трагедии как будто заковали ее сердце в железную броню и отгородили от общества. Ей было хорошо в своем искусственно созданном комфортном и уютном мирке в Грин-Палас. За годы одиночества она научилась блестяще мыслить и анализировать, но совершенно разучилась понимать и чувствовать людей, которые встречались ей на пути…

Истина всегда была рядом, но Елена была слепа и самонадеянна, увлеченно жонглируя уликами и выстраивая сложную логическую схему преступления. Страшно то, что прозрение наступило слишком поздно. Три смерти за три дня…А ведь она считала себя гением частного сыска…

Наконец, она усилием воли подавила нарастающую волну отчаяния и взяла себя в руки. Да, убийца хитер и силен. Но и она не слаба духом. Нет, она не допустит новой смерти. Все, что ей нужно сейчас – это выйти в парадный зал и проверить свою последнюю догадку, рвущуюся наружу из дальнего маленького резного ящичка ее удивительно структурированного мозга. Отбросить липкие щупальца страха, выйти и проверить. Она уже знала правду. Осталось только окончательно закрепить последним стежком зловеще прекрасный в своей сложности и коварности Узор преступления.

Минуту спустя она уже стояла в парадном зале и зачарованно смотрела на мягко сияющие в призрачном полуденном свете разноцветные шары и гирлянды на пышной красавице Рождественской ели. Огромной Рождественской ели, занимающей все пространство зала. На своих хрупких стеклянных гранях елочные игрушки навсегда запечатлели образ Убийцы, десятки раз проходившего мимо за эти дни. И Елене показалось, что и сейчас она видит его отражение.

Она скорее почувствовала, чем услышала, за спиной тихие шаги. Почти бесшумную вкрадчивую поступь дикого зверя, преследующего свою добычу. Она – добыча! Подавляя срывающийся с губ крик, Елена резко развернулась и инстинктивно отпрянула назад, в пушистые объятия лесной красавицы.

Лицо Убийцы было невероятно прекрасно и также безумно. Елена оторопела от такой перемены. Ее сильно поразил облик человека, который всегда был образцом элегантности и стиля, а сейчас, как в искаженном кривом зеркале, на нее смотрело само воплощение Зла. Доли секунды хватило ей, чтобы осознать это адское перевоплощение. «Как доктор Джекил и мистер Хайд…» , – осколком по обнаженным нервам скользнула мысль.

В следующее мгновение Елена очутилась на полу, упала навзничь, сметенная сокрушительным ударом неожиданно сильного кулака прямо в лицо. Убийца безжалостно со всей силы ударил ПРАВОЙ рукой. Но, видимо, Рождественский ангел пролетел над плечом оглушенной девушки, и, ударившись головой, она не потеряла сознание. Мягкий персидский ковер смягчил удар. Звездная россыпь боли застлала кровавой пеленой ее глаза, на периферии сознания кричало полузадушенное от ужаса ее внутреннее Я: «Борись! Будешь жить! Ты хочешь жить!!»

Елена вспомнила все, чему ее учили на курсах самообороны, которые она прошла несколько лет назад. Она изогнулась, как кошка, и, шипя от ярости, кинулась в бросок, вложив в него всю злость в едином порыве – как кусок оголенного провода. Она со всей мочи ударила Убийцу коленом в живот и одновременно вцепилась острыми ноготками в его лицо. Оно оказалось жесткое, как сталь, и Елена тут же почувствовала запах своей крови, сломав несколько ногтей. Убийца, потеряв на миг инициативу, бросился на разъяренную, как раненая самка, Елену, придавил к полу, навалившись на нее всем грузом своего тела, и замкнул мертвой хваткой свои сильные ледяные пальцы на ее горячей обнаженной шее.
 
Елена отчаянно боролась за жизнь… Как в том кошмарном сне, что изматывал ее почти каждую ночь. Обжигая горло, воздух уходил по капле, по капле уходила ее жизнь. Жуткая, безмолвная борьба неравных сил, борьба не на жизнь, а на смерть. В доме стояла невероятная тишина, тугая и острая, как копье, направленное прямо в сердце. «Где же все, почему не придут на помощь!!! Погибнуть здесь, сейчас…А ведь я так и не успела влюбиться…» – пронеслось в ее уходящем в иные миры сознании. Казалось, последние минуты ее жизни были уже сочтены. Сквозь туман горячих слез и крови, прихлынувшей к горящим огнем глазам, она увидела сотни белых снежинок, кружащих в дьявольском танце. Проклятый снег, проклятая зима…Или это были ангелы, встречающие ее на пороге вечности?

Внезапно боль отхлынула, как волна, уходящая с песчаного берега, оставляя недолговечные следы. Смертельная хватка ослабла и совсем отпустила. Через клокочущий шум крови, бешено несущейся от сердца к горлу, она услышала звуки завязавшейся ожесточенной борьбы, резкие крики и проклятия, увидела смутные силуэты спешащих на помощь людей и услышала их гулкие голоса рядом – спасение, дарящее ей жизнь.

«Николас Смит, Вы обвиняетесь в убийстве Эвелин Остин, продавщицы из антикварного магазина! Вы имеете право хранить молчание до присутствия Вашего адвоката. Все, сказанное Вами, может быть использовано против Вас в суде…», – услышала она знакомый бас инспектора Скотленд-Ярда Виктора Эллинга. Сержант Кристофер и еще двое сотрудников Скотленд-Ярда крепко держали обезумевшего от ярости Николаса, скрутив его руки за спиной.

Прижимая окровавленные пальцы к полыхающему от боли горлу, Елена с ненавистью взглянула в его нечеловеческие глаза и добавила:

– А также Вы обвиняетесь в убийстве лорда Генри Эшли, кухарки Марии Энистон и горничной Агаты Линдерван. Будь ты проклят, я тебя ненавижу!

Николас зловеще оскалился, истекая слюной бессильного бешенства и прохрипел:

– Неправда, ведь ты меня любишь, стерва! Признайся самой себе! Ты влюблена, как кошка! Я видел, как ты на меня смотрела. А я был бы счастлив придушить тебя и наслаждаться твоим предсмертным криком. Ты! Перешла мне дорогу, заняла мое место! Мои гениальные книги, а не твой посредственный бред должны разлетаться тысячными тиражами, но ты опередила меня, заняла сердца читателей во всем мире. Сдохни, тварь!

Он рванулся из последних сил в сторону Елены, но крепкие руки служителей закона не позволили сделать ему ни шагу.