Раз картошка, два картошка... Глава 5

               КОМИССАР МИКАЛИШИН

               Перед отбоем  Царёва, проверяющего предохранители во втором корпусе, окликнул  комиссар Микалишин. Царёв обратил внимание  на изможденное, с желтизной лицо доцента.
               - Саня, не могли бы вы, если будет такая возможность, купить бутылку коньяка? Извините, конечно, что обращаюсь с такой просьбой.
               - Хорошо, Александр Борисович, сделаю.
               - Спасибо, - доцент передал коменданту красненький червонец.
               На следующий день, вопреки распоряжению Райзенберга не выходить за территорию лагеря, Царёв потайной тропой, через лес отправился в Золево. В магазине на стеллажах стояли трёхлитровые банки с маринованными огурцами, упаковки с пшеном, перловкой и макаронами, консервы «Килька в томате», несколько буханок черного хлеба, плавленые сырки, конфеты и тут же находились телогрейки, кастрюли, сковородки, топоры и резиновые сапоги. Спиртного не было. Продавщица тётя Валя возилась в дальнем углу с товаром.
               - Тёть Валь, мне бы бутылочку коньяка, очень надо.
               - Так сухой же закон, миленький, запретили продажу спиртного на время уборки.
               - Нужно  одному хорошему человеку, болеет он.
               - Перепил, что ли?
               - Нет, это не по адресу.  Рак у него. Ему, кажется,  и жить осталось чуть-чуть.
               - Господи, а чего же он в совхоз-то приехал? - тётя Валя всплеснула руками, - я сейчас, сейчас.
               Продавщица вынесла из подсобки пыльную бутылку четырёхзвёздочного «Арарата».
               - Держи, берегла на всякий случай. Вот он, этот самый случай и объявился.
               Саня завернул бутылку в тряпочный пакет и отправился в лагерь. Проходя по улице, увидел Петровича, поправлявшего заборчик вокруг своего участка. Завхоз жил в Золево, почти рядом с магазином. Деревенька древняя, впервые упоминается ещё в середине шестнадцатого века.  Сейчас она насчитывала три десятка старых деревянных домов, покрытых шифером, рубероидом и дранкой. Вполне возможно, что в годы правления Ивана Грозного отсюда, как и из других вотчин, поставлялись воины в стрелецкое войско. И может быть, именно здесь, в период войны с Великим княжеством Литовским, проходила армия воеводы Петра Шуйского, который попал затем в засаду и был разбит войсками Николая Чёрного Радзивилла. Не исключено, что во время похода царя на мятежные Новгород и Псков во главе своего опричного войска деревня, как и множество других, была разграблена и передана во владение какому-нибудь дворянину-опричнику.
                - Ты чего это разгуливаешь здесь? – окликнул Петрович студента, прервав его размышления.
                - В магазин надо было, - Саня показал пакет.
                - А, понятно. Погоди, один момент, - завхоз пошел в дом и вынес авоську с яблоками, - Вот, возьми на закуску.  Свои яблочки, сла-а-дкие…
                Александр Борисович Микалишин сидел на террасе командирского корпуса и задумчиво смотрел на буйство красок неожиданно тихого,  какого-то умиротворённого сентября. На работу он сегодня не поехал, что-то совсем худо было ночью. Боль пронзала тело, ввинчивалась злым буравчиком в мозг, обезболивающее уже не помогало. Да и как оно может помочь на последней стадии болезни? Полтора года назад, когда после обследования врач огорошил диагнозом, ещё теплилась надежда:  вдруг ошибка, может быть, организм соберёт последние силы, мобилизуется,  ведь бывали же случаи…  Но время шло, а чуда не наступало. В прошлом году он сам попросился на картошку, казалось, на природе всё же будет легче. И, действительно, болезнь немного притормозила, затаилась. Поэтому доцент решил отправиться в совхоз и в этом году. Однако, в первые же дни стало хуже, пришло понимание, что конец близок. До чего же безжалостна, несправедлива жизнь…Кажется, и не жил ещё. Что такое сорок пять лет, разве это возраст для мужика? Хотя родителей он уже пережил. Отца расстреляли в 37-м, как немецко-японского шпиона, мать сгинула в лагере, ровесниками века были. Их с сестрой определили в разные детдома. Так и не видел её больше. Жизнь детей «врагов народа» не баловала, но всё-таки смог выкарабкаться. Завод, институт, аспирантура. Защитил кандидатскую диссертацию, подумывал  о докторской. С семьёй ничего не вышло, не до того было. Казалось, что  ещё всё впереди. И вот, на тебе, остановка на полном ходу…
               Александра Борисовича Саня нашел дремлющим на террасе. Он сидел на скамейке, набросив на плечи пиджак. Услышав шаги, доцент открыл глаза.
               - А, Саня, хорошо, что вы пришли.
               - Александр Борисович, я принёс коньяк.
               - Замечательно, выпьете со мной?
               - Да, я…, - Царёв замялся в нерешительности.
               - Ну, вот и хорошо. Сейчас я возьму стаканы, - доцент встал, и Саня увидел, как тяжело передвигается преподаватель, как нелегко дается ему каждый шаг. Микалишин взял два стакана и вернулся на террасу, а Саня помыл под рукомойником несколько яблок и откупорил бутылку. Доцент пил коньяк медленно, маленькими глотками. Некоторое время сидели молча.
               - Расскажите о себе, Саня, - неожиданно попросил Микалишин .
               - Да что рассказывать, ничего особенного. Родился, учился, рано пошел работать на завод, доучивался в вечерней школе. Потом служил в армии, трудился в Сибири на стройках. Приехал в Москву. Работал на автозаводе и учился на рабфаке, поступил в институт, вот и всё.
               - Ну, для ваших лет это уже кое-что. И что же подвигло вас в Сибирь поехать?
               - Да, в общем-то, я сам себя и подвиг. Хотелось выяснить, на что способен. Это была, как бы, проверка на вшивость. Я пошёл на завод в пятнадцать лет. На этой работе тяжелей отвёртки и пинцета ничего не поднимал. В армии служил в элитных войсках, в авиаполку. Когда подошло время демобилизации, представил себе, что ждет меня по возвращении домой. Опять завод, опять  бесчисленные сломанные приемники, телевизоры, магнитофоны. Снова выпивка с друзьями-приятелями после работы и по праздникам. Потом наступит время жениться. Ну, и так далее. В общем, стало мне тоскливо от такой перспективы. Вот и решился я пройти некий испытательный срок в экстремальных условиях. Наметил себе минимум один год. Но срок этот увеличился вдвое. Родителям я ничего не сообщал сначала. Потом, уже в дороге, кажется в Тюмени, на вокзале телеграмму отбил. Они там переполошились, подумали, что я в Сибирь под конвоем поехал. И долго не верили, это в письмах чувствовалось. Отец успокоился только когда приехал в Москву в прошлом году. Надо было ему поговорить, чтобы понять, что со мной всё в порядке.
               Доцент слушал, прикрыв глаза, и Сане даже показалось, что он спит. Но как только студент замолчал, Микалишин легонько кивнул и заговорил:
               - В Китае бытует легенда об одном карпе, который плыл в Желтой реке на нерест против течения. На пути ему встретился очень крутой порог, он назывался «Драконьи Врата». Карп перепрыгнул их, взмыв в небо, и неожиданно превратился в дракона. У китайцев изображение карпа, выпрыгивающего из воды, является самым мощным символом преодоления трудностей,  преображения, достижения поставленных целей и жизненной удачи. Красное же пятно на лбу карпа обозначает неудачу, постигшую тех, кому не суждено было совершить судьбоносный прыжок и стать драконом. Вы, Царёв, уже сделали свой прыжок. И теперь только от вас зависит, сможете ли перепрыгнуть «Ворота дракона».  Количество затраченного труда и усилий рано или поздно превращается в новое качество, и однажды вдруг вы поймёте, что находитесь совсем в другой жизни. Во всяком случае, я искренне этого вам желаю. Выпьем за это.
               Сделав глоток, доцент пару минут молчал,  затем спросил:
               - А в Сибири где работали, в каких местах?
               - В Томской области. Колпашево, Каргасок, Нарым.
               - Надо же, я  во время войны жил в Томске. В детдоме. А после, уже в 50-е годы бывал и в области, пытался найти мать и сестру.
               - Почему «найти»?
               - Обычная история семьи репрессированного. Отца расстреляли. Мать оказалась в лагере, а мы с сестрой в разных детдомах.
               - Александр Борисович, я об этом почти ничего не знаю. В книгах и газетах  ведь об этом не прочитаешь. Хотя, может быть, на уровне интуиции, мне кажется, что не всё в нашей официальной истории стыкуется. А то, что происходило в прошлом, было так уж закономерно и неизбежно?
               - Непростой вопрос. В нашей истории, как и в истории других стран, есть много светлых и чёрных пятен. Кто-то видит только хорошее и светлое. Кто-то, наоборот, чёрное и мрачное. Но в любом случае, это уже история и её невозможно изменить. Переписать и исказить можно, а поменять нельзя. Изменить можно только будущее, каждодневно по крупицам меняя настоящее. Для этого историю своей страны нужно тщательно анализировать, изучать. Прошлое, какое бы оно ни было, нужно знать. Хотя бы для того, чтобы не делать новых ошибок. А насчет неизбежности и закономерности вы сами разберётесь, изучая диалектику. В жизни всё, от простейших отношений людей до глобальных общественных процессов, отношений между государствами и целыми системами развивается согласно диалектическим законам. Анализируя прошлое, настоящее и применяя эти законы, можно заглянуть в будущее, увидеть траекторию движения. Имея такие знания, можно проектировать, планировать свою жизнь. А если в масштабах государства, то выстраивать стратегию и тактику его жизнедеятельности.
               Доцент убедительно и доходчиво рассказывал о сложнейших материях, а Саня слушал и понимал, что из жизни уходит талантливый педагог и просто хороший человек. И ничего уже изменить нельзя.   
               Утром на завтрак Микалишин не пришёл, и Царёв, захватив еду и чай, отправился в командирский корпус. Доцент сидел на терраске в той же позе, что и вчера. Казалось, он вообще никуда и не уходил.
               - Доброе утро, Александр Борисович! Вот, принёс вам завтрак.
               - Спасибо, Саня. Что-то есть совсем не хочется, да и сил нет идти.
               Царёв поставил небольшой металлический противень с тарелками и чаем на стол и присел рядом с доцентом. Ему хотелось продолжить вчерашний разговор.
               - Вот вы сказали, что, если тщательно изучить прошлое и понять настоящее, то можно узнать, что ждёт всех нас завтра. Неужели это, действительно, возможно?
               - Конечно, возможно. Взять хотя бы большие войны прошлого и нашего веков. Об их приближении знали задолго до начала. Почему? Да потому, что слишком явными были накопившиеся противоречия в отношениях между  странами. А война – это ведь и есть один из радикальных способов их разрешения. Другое дело, что, возможно, не находилось умных людей, способных трезво оценить и предотвратить надвигающиеся катастрофы. А судя по последствиям, кто-то ушлый всё же находился и ловко использовал это всё в свою пользу. Нельзя не учитывать тот факт, что на протяжении только последних семидесяти лет мы пережили войну с Японией, две мировые войны, гражданскую. А во время войн гибнут молодые мужики, самый продуктивный человеческий материал. Потом репрессии…, - доцент пригубил коньяк, прикрыв глаза, помолчал и продолжил с горечью свой монолог:
               - Сколько было расстреляно, сколько посажено «без права переписки» и сгинуло бесследно в лагерях… А это ведь были далеко не самые бесполезные люди для отечества, которое разделилось на тех, кого сажали, убивали и кто сажал,  расстреливал, пытал.  Но были ещё и те, кто жил в постоянном страхе за свою жизнь и жизнь семьи, кто способствовал, писал доносы. И что делать с такой генетикой? Что может взрасти на такой пашне? Я ничего не имею против комсомола, как организации. Это, своего рода, кузница руководящих партийных кадров. Молодые люди с определёнными задатками, постепенно передвигаясь по комсомольской карьерной лестнице,  попадают затем в партийную номенклатуру. И в этом нет ничего плохого. Происходит отбор наиболее способных и энергичных руководителей. Но, - доцент оценивающе взглянул на Царёва, - есть и вторая, негативная сторона этого процесса. Кроме управленческих способностей большинство из этих молодых людей обладают отрицательными, с точки зрения морали, качествами: карьеризмом, беспринципностью, авторитаризмом. Все они хорошо усвоили «правила игры»: основными условиями для продвижения наверх являются партийный билет, идейная или личная преданность, демагогия.
               - Или, взять наше общественно-политическое устройство, - продолжал доцент, следя за кружившимся в пряном осеннем воздухе  желтым кленовым листом, - Социализм и коммунизм, как цель – безусловно, закономерны и оправданны. Они имеют притягательную силу. Вполне возможно, что человечество, в конце концов, этой цели достигнет.  Но для её реализации нужны другие средства. Во всяком случае, наша плановая система, идеологические догмы, кадровая «номенклатурная» политика, низкая производительность труда  –  это средства, которые никуда не годятся. И, я сейчас выскажу вам, Саня, крамольную мысль: мне осталось совсем немного, и я не знаю, ЧТО будет ТАМ… Но я смею предположить, что ожидает нас здесь. В соревновании с западом, я этого не исключаю, мы можем потерпеть поражение. Возможно, это произойдёт по двум причинам. Во-первых, потому, что мы начинаем терять уважение к своему государству и его руководителям. Мы перестаём верить в правильность выбранного пути. Во-вторых, мы не сможем долго оставаться сверхдержавой, имея сырьевую экономику.  Толковые  задумки были у Косыгина. В реформе, которую он готовил и начал в середине 60-х годов, предусматривалось введение  экономических стимулов, новая ценовая политика, снижение плановых показателей. Наконец-то, во главу угла ставились рентабельность и прибыль. Но, к таким колоссальным переменам не все, - доцент поднял палец вверх, - были готовы. Я считаю, то, что эти преобразования свернули – большая ошибка. Только не путайте понятия государства и страны. Страна – это территория, люди, культура. А государство – организация политической власти, которая управляет людьми и осуществляет порядок и стабильность. В его распоряжении целый аппарат – система органов и наличие специфичного чиновничьего класса. У нас – эти функции выполняет, прежде всего, аппарат партийный. Вот именно к этому классу мы и теряем уважение. Потому что между ним и остальным народом лежит бездна, в которой прячутся глубочайшие противоречия. И рано или поздно, они должны и будут разрешаться.
               Царёв слушал и не верил своим ушам. Такие еретические речи он слышал впервые. Везде говорилось совсем другое: партия всегда и во всём права. Очевидно, сомнения отразились у него на лице, потому что Микалишин, усмехнувшись одними губами, сказал:
               - Верны мои предположения или нет, мне уже не узнать. А у вас, Саня, всё ещё впереди. И вы обязательно меня вспомните лет этак через двадцать. А может быть и раньше. Уже накопилось столько противоречий, что их разрешение жизненно необходимо. А вот, как и когда это произойдёт – дело времени. Но, помните: свою страну нельзя презирать. У нас другой нет, и её будущее –  в ваших руках. Как говорил философ Ильин: «Никогда не жалуйся на время, ибо ты для того и рождён, чтобы сделать его лучше». Вообще, Саня, в нашей жизни всё устроено очень упорядоченно и мудро. Количество плюсов и минусов, черного и белого, злодеев, мерзавцев и замечательных людей одинаково и не меняется при любом стремлении отойти от усредненности. Иначе мир давно бы уже провалился в тартарары.
               Спустя пару дней состояние  Микалишина резко ухудшилось, и командир принял решение отправить доцента в Москву. Царёв, поддерживая Александра Борисовича, который был бледнее обычного, довёл его до штабного автобуса и усадил на переднее сидение. Мазаев принёс рюкзак с вещами комиссара. Райзенберг инструктировал водителя Фаусека. Микалишин задержал руку Сани в своих ладонях и совсем тихо прошептал, еле шевеля губами:
               - Прощайте, Царёв.
               -  До свидания Александр Борисович. Спасибо Вам. Я очень хорошо запомнил всё, что вы мне сказали, - Саня легонько пожал руки обреченного философа. Автобус тронулся и покатил по хоздвору мимо провожающих преподавателей и студентов.