С. П. Шевырёв. Статуя Киевлянина в Москве

Степан Петрович ШЕВЫРЁВ

Статуя Киевлянина, назначенная для фонтана в Москве

("Москвитянин". 1841. Ч. 1. № 1. С. 316 – 321)

Мы, в Москве, почти вовсе чужды художественных наслаждений, которыми так изобильна Италия и которые распространяются теперь по всем столицам Европы. Нам вовсе незнакомо здесь удовольствие: с прогулки завернуть в мастерскую художника и какой-нибудь час провести перед статуей, барельефом, картиной; покинуть хотя на несколько времени тяжелый мiр существенности и забыться легко и приятно в мipе идеальном. Да, весело жить в том же городе, где творит резец Торвалдсена, Тенерани, или кисть Брюлова, Бруни, Каульбаха… Там не потеряна ни одна минута в жизни, и самый отдых от труда исполнен мысли и чувства.
Нам недавно случилось ощутить наслаждение, подобное Римским, в нашей столице, и мы тем охотнее передаем его, что это случается у нас так редко. На Чистых Прудах живет у нас, в своем эстетически убранном доме, художник, которого имя звучит по-Италиянски, но который воспитанием, языком, сюжетами своих произведений принадлежит России. По статуям и бюстам, населяющим двор его, вы легко отгадаете, что это жилище Ваятеля. Зима нахлобучила на Ватиканского Юпитера белый снежный колпак, в роде Фригийского: бог громов поник под ним и не в силах своими бровями стряхнуть его. Известно, что Фригийский колпачек, в древней скульптуре, является на головах пленных царей: оно и кстати на голове пленного царя Олимпа, который попал в гости к Русской зиме. Далее перед домом два древние воина в латах: зима на их латы наложила двойные снежные, и воинам как будто тяжело под холодною ношей.
Гостеприимный хозяин, Г. Витали, показывает гостям, кроме мастерской, и дом его, который убран прекрасно лепною работой самого художника и многими картинами, ему принадлежащими. Здесь соединил он рельефные бюсты великих художников мiра и друзей своих; здесь между прочим увидите вы и бюст Брюлова, метко схваченный глазом и рукою артиста, который в сходстве очертаний конечно не уступит первейшим ваятелям. Замечательно в бюсте нашего Брюлова чело его, напоминающее Юпитера Ватиканского.
Но пойдемте в мастерскую Г. Витали. Там ожидает нас наслаждение изящное, готовая статуя, только что слепленная художником... Она задумана по желанию просвещенного Вельможи, пекущегося об украшении столицы, которая ему вверена; она будет отлита из бронзы для фонтана перед Иверскими воротами и останется собственностью нашей Москвы...
Вы помните в летописи Нестора простодушный и скромный рассказ о подвиге Киевского отрока... Печенеги, в отсутствие Святослава, обступили Киев, где затворилась Ольга с своими внуками… Беда угрожала великая. Люди томились голодом и жаждою... Нельзя было никому ни в Киев, ни из Киева... Воевода Претичь стоял на другом берегу Днепра и не знал об опасности. Встужили люди в городе и сказали: нет ли кого, кто мог бы перейти на ту сторону и сказать Воеводе: коль не подступишь к нам с утра, мы сдадимся Печенегам? - И сказал один отрок: я перейду; а они ему: иди. Он вышел из города с уздою; пробежал сквозь Печенегов, говоря: не видал ли кто коня его? А говорил он по-Печенежски, и враги думали, что свой. Прибежал он к реке, скинул одежду, бросился в Днепр, и поплыл... Печенеги, смекнув дело, устремились на него, пустили стрелы, но не могли ничего сделать. Па-мять народа сохранила подвиг юного спасителя Киева, но не сохранила его имени.
Вот он перед вами, этот великодушный отрок, в идеальных атлетических формах изящного древнего ваяния... Вы узнаете его по этой узде, которую он держит в правой руке своей и которою обманул он Печенегов... Он только что добежал до Днепра... Щит, меч и шлем лежат у ног его... Он сбрасывает с правой руки свою рубашку... Он готов уже броситься в Днепр... Но от чего же на всем бегу, он остановился? Гневно поднял вверх левую руку, и обратил назад голову, исполненную негодования и презрения? Кому же он посмевается? Что взволновало так черты лица его? От чего сморщилось это чело, надулись эти ноздри и назад подались его губы? С чела, из ноздрей, с уст пышет гнев… Волосы развеваются по ветру, и показывают, что он еще бежит и остановился на мгновение... Взгляните вниз... Вы видите эту стрелу, которая упала на щит и раздробилась об него, не достигнув юноши… Эту стрелу послали ему в след Печенеги; но Бог сохранил великодушного... Он верит в свой подвиг, верит в покровительство Божие... И стыдно бы было ему торопиться, как будто от страха... Нет, на всем бегу он успел еще сдержать себя… и отвечает на крик и стрелы врагов своих взором гнева и посмеяния... и вскинул он левую руку вверх, как будто говоря им: стреляйте вы сколько хотите! я не боюсь вас!
Вот та минута, в которую застал великодушного отрока Ваятель и вылепил его смелою рукою. Конечно нельзя было лучше придумать минуты и для славы героя, и для требований того искусства, которым художник хотел изобразить подвиг. И верно и гениально замышлена эта остановка середи летучего бега! Если бы Ваятель изобразил его в ту минуту, как он со всех сил бросается в волны Днепра, - Ваяние, любящее покой середи движения, потеряло бы в красоте, и слава самого героя не явилась бы во всем своем блеске.
Постигнув мысль создания, остановим взоры свои на чертах прекрасного тела. Сильно и пластически протянута главная линия от левой ноги до шеи, выражающая движение статуи. Ей в силе соответствует и правая нога, сдержавшая бег отрока. Изящны формы полного созрелого тела. Живо и исполнено выражения лицо. Оно напоминает несколько черты Аполлона Белведерского; но подражать высшим образцам древнего Ваяния, значит творить. Мощно напряглись мускулы повернутой шеи и не нарушили красоты быстрого движения. Может быть, слабее других частей тела левая рука, которую поднял юноша. Здесь красота округленной формы (так кажется нам) ослабила, может быть, несколько быстроту движения, внушенного негодованием. Но у всякого искусства есть свои законы - и трудно победить их художнику. С какой стороны ни обойдите статую, - она отовсюду прекрасна, изящество пластических линий нигде не нарушается: это великое достоинство в произведении, которое назначено для публичного открытого места и должно быть видно со всех сторон.
Кроме Киевлянина, мы видели в мастерской Г. Витали эскиз Днепровской Русалки, которая назначена для того же фонтана, чтобы указать на Днепр - место события. Сладострастная дева лежит, облокотясь на урну, из которой льется вода: коса ее заплетена по-Русски и повисла над водою... До половины она дева... Но туловище кончается двойным чешуйчатым хвостом, который вьется по скале, где лежит она… Мысль прекрасная и идет к произведению... По эскизу нельзя еще судить об исполнении. Должно надеяться, что оно будет соответствовать статуе, которая, конечно, возбудила бы внимание любителей искусства всюду, где оно процветает.
Нельзя не подивиться тому, как г. Витали, живучи в городе чуждом пособий художественных, мог сохранить такую свежесть пластического воображения и такое чувство красоты, истинно древней... Это признак дарования гениального.
Везде такое произведение, как Киевлянин г. Витали, привлекло бы внимание публики, и мастерская художника сделалась бы предметом прогулок и посещений… Мы надеемся, что многие, прочитав эти строки, пожелают взглянуть на статую и поверить собственными глазами то, что здесь мы передали слабо, по скольку может слово выражать красоты резца. Скромный художник, не разглашающий о своем прекрасном произведении, всегда рад добровольным посетителям и охотно делит с ними свои наслаждения изящным*. 

* - Г. Витали живет на Чистых прудах, по левую сторону бульвара от Мясницкой, в собственном доме.


С. Шевырев