Ближе к земле 1 часть Общее собрание

Я опаздывал уже на полчаса.
Две недели стояло тепло, а со вчерашнего дня началось похолодание: ветер налетал порывами, гнал по асфальту пыль. Частный сектор закончился, окна нигде не горели, последний дом я миновал еще минут десять назад. Фонарей впереди не угадывалось. Учитывая, что этой дорогой я шел всего один раз, да еще и в компании, я сильно сомневался, что не заплутаю, и опоздание тогда примет размеры просто катастрофические.
А этого мне совсем не хотелось.
Налетел особенно сильный порыв, и к ногам моим упала сорванная березовая ветка.
Я поднял ворот куртки.
Подъем в гору. Деревья повсюду.
И ни черта не видно.
Я сплюнул и достал фонарик. Нащупал в кармане пачку сигарет, но тут же раздумал курить: во-первых, прикуривать на ветру было бы сплошным недоразумением, а во-вторых - просто не было времени.
И так опаздывал. А это значит – задерживал всех.
Несмотря на свет фонарика, я пару раз влезал в кустарник, и еще однажды осиновая ветка больно хлестнула меня по щеке. Я выругался вполголоса и ускорил шаг.
Миновал кладбище – оно тянулось слева – и наконец вышел к дачам.
Теперь главное – не запутаться. Ночью все дачные домики похожи друг на друга. Но дощечка «Садовое общество «Мебельное» вдруг сразу попала под свет фонарика. Я свернул вправо и бегом пустился по дорожке между рядами дачных домиков. Ветер здесь дул не так сильно, разбиваясь о крытые шифером покатые крыши. Один раз я спугнул кошку, которая осторожно шла по некрашеному штакетнику. Кошка выгнула спину, сверкнули круглые ее глаза. Но я пронесся мимо, и кошка вылетела у меня из головы вместе со следующим порывом, осыпавшим меня песком.
Не добежав метров десять до нужной мне дачи, я заметил две темные фигуры у калитки.
Меня явно дожидались.
Андрей бросил недокуренную папиросу на землю и протянул мне руку.
Паленов просто кивнул безразлично. Ветер дунул и донес от него запах старых тряпок и самогона. Пьян, стало быть, в дупель.
- Ну, ты чего опаздываешь… Давно уж собрались все… - Андрей слова немного тянул, этак по эстонски. Впрочем, эстонец у него, как из меня – японец. Соображалка у него – на зависть. Как и реакция при непредвиденных обстоятельствах…
- У Вовки зубы режутся… Да с работы еще звонили… - он уже ничего не хотел слушать, повернулся и откинул крючок с калитки.
Мы зашли на участок. Паленов заходил последним и долго возился с крючком. Из-за двери пробивалась полоска света, на крыльце стояла пара старых калош и валялся потрепанный веник.
Я двинулся к двери.
- Погоди… - Андрей порылся в кармане и подал мне связку ключей. – Закрой сарай. Я забыл совсем.
Паленов и Андрей зашли в прихожую. Уходя к сараю, я слышал в доме приглушенные голоса.
Сарай, маленький и покосившийся, с дырявой крышей, действительно забыли запереть. Дверь из потемневших от времени  и дождей досок взвизгивала и хлопала.  Я открыл ее настежь, выудил из куртки фонарик и посветил.
Мало ли что. Петька в прошлый раз сотовый тут забыл, а ему звонили потом весь день. Пахомовичу, само собой, пиликанье сотика крайне не понравилось, и Петьке потом здорово перепало.
Пахомович, конечно, строг, но справедлив. Хотя я вообще не понимаю, как он сотовый услышал. Чуткий сон, видимо, у старика.
На полу в сарае валялись пиджак, брюки, какое-то рваное тряпье, в углу стояли две лопаты и ведро. Шмотье с пола пусть Паленов потом убирает. Все равно без толку землю топчет и пьет, как свинья. Хоть что-то полезное сделает…
Нервы, дескать, у него расшатанные, потому и пьет… Какие мы нервные…
Я запер сарай и пошел к даче.
В маленькую прихожую натащили грязи и листьев. Я, стараясь не наступить на грязный половик, снял ботинки. На подошве – корка лесной земли.
Говорила Наташа – сапоги одевай. Но переться в такую даль в сапогах – без ног останусь.
И все-таки, права жена… на следующее собрание сапоги надену.
- Владик пришел…так, так… давайте-ка рассаживаться… - Пахомович, невзирая на то, что все и так уже сидели, кроме меня, конечно, начал сыпать свои «вводные» фразульки. Я пробурчал: «Общий привет…», положил ключи в протянутую ладонь Андрея и сел на диван, слегка потеснив Марию Павловну поближе к Паленову.
Вот пусть она его дезодоранты и вдыхает. Он у нее, как раз, если не путаю, самый стабильный клиент. Только успевай самогон гнать…
Павловна лущила семечки, кожурки аккуратно отправляя в целлофановый пакет, который держала на коленях.
- Как Вовка-то? – Андрей уже доставал блокнот и откашливался: готовился начать отчет.
- Растет помаленьку…
Павловна кивнула и больше интереса ко мне не проявляла.
Паленов шмыгнул носом и зевнул.
Не нравится он мне… Дурак и пьянь… Держать такого человека при делах – значит напрягать всех… Впрочем, не мне судить, я человек маленький…
Я пробежался взглядом по комнате.
Неизменные «ходики» над старым продавленным диваном, где я сидел. Посреди комнаты – большой коричневый полированный стол. Полировка местами треснула, кое-где отвалилась окончательно. Под потолком – пыльная люстра, из трех лампочек горели две.
Впрочем, света хватало: перед Пахомовичем на столе горела настольная лампа, тут же лежало несколько газет, а по правую руку – толстая амбарная книга.
Андрей, угрюмый Петька, Коренев в штатском и Николай Исаевич, конечно же: в кожаном пальто, очки снял, положил перед собой и старательно рассматривает дужки.
В комнате относительно чисто, ковер под ногами вымели, а вот пыль с люстры не смахивали давненько.
За исключением Паленова, все одеты по возможности прилично: Петька в новых джинсах и белой рубашке (свитер снял и бросил на диван, на него-то я и сел), Андрей – даже галстук зачем-то одел.
Вот ведь – одевается прилично, а курит дрянь какую-то…
Коренев, без формы с подполковничьими звездами, солидности, конечно, растерял: пузо из пиджака аж вываливается… Зато гладко выбрит, лоб нахмурил.
Предвкушает вопросы.
Сам Пахомович, или «старик», как мы его часто называем, одет так же, как и всегда, как одевался он долгие годы, еще в те времена, когда меня и на свете-то не было.
Коричневый костюм, темный галстук… Морщинистые пальцы что-то отстукивают по столу… Взглядом обводит всех присутствующих, и от этого взгляда, по причинам нам всем понятным, хочется залезть под стол. Лицо землистое, даже какое-то сиреневое, морщинистое. Выбрит, губы тонкие, плотно сжатые. Волосы редкие, седые, аккуратно зачесанные назад.
Весь он – немыслимо старомодный. Старый, жуткий, говорящий каркающим голосом и изредка ухмыляющийся – вот он наш Пахомович.
Но никто, никого и никогда так не уважал и безоговорочно не слушался, как мы Пахомовича.
Любой из нас перед ним – ноль без палочки, дети малые.
Сам он высокий и худощавый, поэтому стул ему всегда ставят низкий.
Что еще? В лицо ему мало кто смотрит пристально. Это давно не принято, да и ни к чему…
Одна только Павловна на Пахомовича смотрит изредка, но без боязни, и она одна в его присутствии грызет семечки, как торговка на рынке. От нас он ничего подобного никогда бы не стерпел. Да и чего ей бояться – родственники они. Павловну все мы, конечно же, недолюбливаем: жадная, недалекая баба, но вслух никогда ничего такого не высказывали. Ни я, ни дурак Петька, ни сам Николай Исаевич.
Обидеть Павловну – значит задеть нашего старика.
А старик в гневе страшен, не приведи никому увидеть.
Я лично не видел. Многое видел, но только не это.
И не горю желанием.
- Так… - Пахомович придвинул книгу поближе, но пока не открывал. – Все у нас в сборе, так что давайте начинать. Поговорим, ребята… Поговорим о благе. О новостях поговорим… Но скажу сразу: не все у нас за прошедший период гладко. Андрей, тебе слово…
Андрей поднялся со стула, раскрыл блокнот.
- Ситуация такая, Григорий Пахомович… - он пролистал несколько страниц. –Практически закрывается пилорама, новый начальник не из местных, давит, сволочь… Троих ребят с «Семи ветров» уволил за неделю…
- Это который Терентьев?
- Да, он…
Пахомович помолчал. Потом сказал:
- Ничего страшного… решим… Продолжай, Андрей…
Зашуршал блокнот.
- Хотят прикупить три дома возле реки. Из столицы люди. Один дом пустует давно… в другом – вдова… - Андрей кашлянул, - Вдова Зиновьева Кирилла, в последнем – Иванов живет…
- Опять город… - старик открыл книгу. Побарабанил морщинистыми пальцами.- Эту проблему будем решать по мере… когда городские приедут участки смотреть?
- Недели через две… - Андрей не отрывал взгляд от блокнота. Все собравшиеся внимательно слушали, даже Павловна уже не трещала семечками.
- Значит через десять дней дашь мне знать… Городских ломать нужно сразу, иначе как сорняки прорастут… - старик в упор смотрел на Андрея, но тот не поднимал глаз. Спокойно и уверенно рассматривал страницу блокнота.
- Еще?
- Все пока, Григорий Пахомович. В остальном – все тихо…
- Ну и хорошо… Спасибо, Андрей, присядь пока… Борис?
Поднялся Коренев, неловко поправляя пузо.
- В порядке все… - он заметно нервничал. – Зимнее… хм… происшествие замяли, ребята почистили все…
- Про это я знаю… - Пахомович всегда не то, чтобы перебивал. Он просто ловко вставлял фразу, и собеседник сразу замолкал, ожидая продолжения. – Знаю, знаю… А вот про март почему в газетах писали?
Подполковник молчал.
- Ребята… что же вы… позорите… - старик говорил неторопливо, а книгу теперь любовно поглаживал, а не барабанил по ней… – Давайте-ка беречь родину нашу… Нечего всякой мрази здесь нос совать… - под его блуждающий взгляд попал многострадальный Петька. Попал и обмер. Но Пахомович смотрел на него всего одну секунду, и тут же переключился снова на Коренева.
- Газетенка, конечно, дрянная… одни пенсионеры ее только и читают, да рыбу заворачивать еще сгодится… Но пресса – она пресса и есть…
Коренев молчал, как пристыженный школьник.
- Боря… дед твой о тебе всегда хорошего мнения был… пусть уж и дальше хорошего мнения будет…
- Пусть… - глухо ответил начальник милиции. Щеки его стали лиловыми.
- Сядь пока…
Петька вскочил, как пружина, не дожидаясь приказа встать.
- Петя, подожди… Владик…
Петр упал на стул, выдохнул. А вот я занервничал. Коренев с пониманием глянул на меня и принялся тереть переносицу, словно пытаясь что-то вспомнить…
Я начал приподниматься – диван тоскливо скрипнул.
- Сиди, сиди… - Пахомович махнул на меня ладонью, и я остался на месте.
Почти неслыханное это дело, как мне рассказывали, когда старик позволяет при ответе сидеть в его присутствии. Либо это – что редко – означало знак почета к собеседнику, либо – что куда чаще – участь незавидную.
В голове мелькнуло: неужели старик так обозлился на мое опоздание? Параллельно я пытался вспомнить все свои прегрешения за последние три месяца, хоть что-то серьезное.
Во рту ощутимо пересохло.
Но не успел я даже толком собраться с мыслями, как Пахомович заговорил:
- Как на работе-то?
- Работаем… - в голове вертелось с десяток ответов, но выскочило всего одно слово.
- Ну и молодец. Дед тебе привет передавал. Гордится он тобой… Говорил: рад, что в семье врач появился…
- Я не врач… медбрат я… - сорвалось у меня с языка, о чем я тут же пожалел.
- Пусть так… - я чувствовал на себе его взгляд.
Не выдержал, и посмотрел ему прямо в лицо.
Он не сердился. Он просто смотрел на меня.


Глаза у старика были всегда широко открытые, удивительно ясные и чистые.
На старческом, изуродованном временем  лице, они выделялись, как два ярких пятна.
С лукавинкой, абсолютно живые и прожигающие насквозь.
Все видящие и все понимающие мгновенно.
Взгляд живого и очень умного человека.
Что было удивительно: ведь Пахомович был давно мертв…
Именно мой дед его когда-то и хоронил, до войны еще, в 1937-ом.
Я смотрел в глаза хозяина поселка, но никакого страха не чувствовал.
Не вчера я, разумеется, узнал, кто главный в наших краях. На людях бывший председатель лесхоза уже давно не появлялся, за очень редким исключением, но имя его, а особенно отчество, знал каждый взрослый человек в поселке.
Пахомович был всегда воплощением стабильности.
Воплощением, пусть старомодной, но – правильности.
Олицетворением порядка.
- Весь в деда… - удовлетворенно сказал старик. – Хорошо работаешь. Семья у тебя порядочная… Дед просил зайти… так ты зайди…
- Куда? – я не мог и представить такого поворота событий.
- Сходи на участок напротив. Он там ждет… Иди, Владик…
Осторожно закрывая за собой дверь и выходя в ветреную ночь, я слышал, как, шурша кожаным плащом, поднимается со стула председатель поссовета.
- Давно не крашена ограда… - я вышел на улицу, взвыл ветер и прочих слов Пахомовича я не расслышал.
На участке напротив росло несколько кривых яблонь и стоял маленький бревенчатый домик. Обвалившаяся крыша, крытая рубероидом, одинокое окошко без стекол.
В такие вот домишки очень любят залезать по ночам дети. Иногда – всей гурьбой, иногда – на спор, кто самый храбрый. Для храбрости берут с собой сигареты, которые стащили у отцов или дедов, и лезут в домишки искать привидений.
И совершенно напрасно делают.
Привидений они, конечно, там не найдут. А вот найти кое-что похуже – вполне могут.
Помогая себе лучом фонарика, я зашел на участок (калитки не было, просто дыра в заборе). Прошел несколько шагов, потоптался немного в нерешительности перед дверью, затем для чего-то постучал кулаком по неструганым темным доскам и, пригнувшись, зашел в домик.
Волновался, ясное дело. Деда я не видел почти десять лет, и лицо его забыл бы почти начисто, если бы не старый фотоальбом, который просматриваю регулярно.
На всякий случай. Чтобы всех в лицо знать.
Дед сидел посреди избушки на табурете и разглядывал подошву своего ботинка. Босой костлявой ступней он стоял на куске тряпки. Фонарик я выключил почти сразу же, но успел заметить и кровь на его бороде, и небольшой мешочек рядом с табуретом.
- Здорово, дед… - присесть было не на что, и я остался стоять, прислонившись к дверному косяку. В избушке было пыльно и затхло, как и в любом заброшенном доме.
- Здорово, Владислав… - дед всегда меня называл полным именем, произнося его нараспев. Голос у него не изменился – мягкий и приятный на слух.
- Пахомович велел зайти…
- Да, да… - дед закончил наконец рассматривать ботинок и начал обувать босую ногу. Я терпеливо ждал.
- Жмут, зараза…- дед топнул по полу, вгоняя ботинок окончательно. Выпрямился на табурете, осмотрел меня с головы до пяток.
- Большой стал… Врачом работаешь?
- Медбратом.
- Как живете-то?
- Нормально. Как все.
- Это хорошо, что как все… Платят-то хорошо?
- Когда как. Хватает.
- Ишь ты, хватает… - дед, кажется, улыбнулся. Если бы не землистое, как у Пахомовича, лицо и не кровь на седой бороде, можно было бы вообразить, что снова я общаюсь с тем самым дедом, который когда-то брал меня на рыбалку. Улов обычно бывал хороший – дед знал места – и вечером, когда дед чадил папиросой, я слушал его бесконечные рыбацкие рассказы.
Но деда схоронили десять лет назад, когда мне было четырнадцать.
И это был уже не тот дед.
Но во многом – тот же самый. Мудрый и понимающий.
Хороший у меня дед.
- На-ко…- мешочек я правильно приметил.
Принял из рук деда подарок. Мешочек был приятно тяжелым.
- Это – семье… - назидательно сказал дед.
Я кивнул.
- Конечно. Спасибо, дед…
- Пожалуйста. Это… машину купи… дом поправь. В бане пол давно менял?
- Лет пять назад.
- Пол поменяй, доски, чай, подгнили уже. Дом покрась… Не прикладываешься?
- А? – я не понял.
- Пьешь, говорю?
- Редко очень. Последний раз – когда тебя вспоминали…
Мы не говорим – «поминали». Только – «вспоминали».
Деду, кажется, польстило. Впрочем, на сдержанный тон его это не повлияло.
Такие уж они – сдержанные…
До поры, до времени, конечно…
- Ты, Владислав, что Пахомович скажет – сделай непременно… Он у нас – голова…
- Да знаю я…
- Знаю, что знаешь. Просто напоминаю.
- Все сделаю, дед…
- Вот и хорошо. Ты сейчас на собрание снова иди.
Я сжал в ладонях мешочек.
- Ладно… пока, дед…
- Ступай.
Но не успел я и двух шагов сделать, как дед меня окликнул.
- Владислав!
- Ну? – я остановился.
- Дом синей краской только не крась. Некрасиво будет…
- Ладно.
Я вышел из избушки на участок.
Какая ему разница вообще? Синяя, красная… Какую куплю – такой и покрашу.
Вернулся к даче Пахомовича.
За то время, пока я отсутствовал, случился сюрприз.
Из дачи кого-то выволакивали за ноги. Тащил Петька. Председатель поссовета, тихо матерясь, пытался тряпкой вытереть с рукава плаща кровь.
Андрей отсутствовал.
Павловна охала у калитки, впрочем, особо не напрягаясь.
- Что за…
- Вспылил Пахомович… За Паленовым грехи давно водились… Ну и…
- Твою мать… - я посторонился. Петька, пыхтя от натуги, вытащил труп на улицу и бросил на землю.
Голова Паленова была вся в крови и как-то странно скошена на бок.
- Допился, дурак…
- Чего он сделал-то?
На крыльцо вышел Андрей. Безучастно посмотрел на труп и закурил.
- Завтра приберемся. Следующее собрание через две недели… - сейчас он говорил отрывисто.
С его папиросы сыпались искры – ветер пока не утихал.
- Владик…
- Да?
- Не опаздывай больше… Что это у тебя?
- Подарок… от деда…
- Поздравляю… Подпол уже уехал… Первым свалил…
- За что он алкаша-то прибил? Вроде, нормально работал… - Паленова мне было ничуть не жаль. Спросил просто для очистки совести.
- Золото спер, что старик на покраску больницы дал…. И письмо куда-то написал… грамотей хренов…
- Про что письмо?
- Про все… Письмо, понятно, перехватили… Вреда от него все равно не было бы, только Пахомович расстроился серьезно… Развелось писателей…
Алкаш алкашом, а все туда же…
- Чего с ним делать сейчас? – подал голос Петька.
Андрей помолчал, затянулся поглубже.
- Тащи в сарай. Сами разберутся.
- Так они это… ужинали уже…
- Не твое собачье дело… Тащи в сарай.
Петька пожал плечами.  Наклонился над трупом.
- Стой.  Ключи возьми.
Петьке – всегда грязная работа…
Кто уж для чего сгодился.
Домой шли вместе с Андреем. Когда спускались с горы, он неожиданно остановился и достал из кармана фляжку.
- Будешь?
- Что это?
- Коньяк.
Выпили по глотку. Посидели под здоровенным дубом, тут, кажется, не так сильно дуло.
Андрей молчал долго, потом сказал:
- Достали жмуры…
- Чего?
- Достали жмуры, говорю… Я магазин хотел открыть, доложил Пахомычу… А он – ни в какую… Пока, мол, не надо… Пока – это сколько? Это долго…
- Раз Пахомович говорит – значит, так и надо… - я отвечал осторожно.
Что там у Андрея на уме? Кто его знает…
- Вот, например, ты… - Андрей посмотрел на меня в упор. – Ты чего бы хотел?
Я молчал какое-то время, собираясь с мыслями.
- Ну, дед вот помог… - я автоматически потрогал мешочек с золотом, который лежал во внутреннем кармане куртки. – Дома хочу все в порядок привести, машину куплю… работа есть, семья есть… чего хотеть-то?
- Это все хорошо… а двигаться не хочешь?
- Двигаться? В город, что ли?
- Хоть бы и в город… - Андрей смотрел пытливо.
Я покачал головой.
- Не хочу. Здесь мой дом, здесь меня поддержат всегда. Да и не принято это…
- Не принято… - эхом повторил Андрей. Выпил еще глоток из фляжки.
Минут через пять сказал:
- Ладно, пошли домой.
По дороге ни о чем больше не говорили, только я один раз спросил:
- Пахомович ничего больше путного не говорил?
- Чего он скажет? Как порвал этого дурака – поворчал, да в подпол полез… Да ладно, ерунда… Жмуры отходчивые… Я вчера у озера был, видел троих – на берегу сидели, уток хлебом кормили… Как дети, ей-ей…
Дома все уже спали. Я разулся, пошел на кухню, поставил чайник.
Высыпал содержимое мешочка на стол.
Мда… нехило… Спасибо, дед…
Но – скромнее… Машину возьму поддержанную. На черный день всегда запас нужно иметь, все сразу тратят только дураки.
Хороший у меня дед, ничего не скажешь. Не то, что у того же Петьки…
Я снял куртку. Приберу золото – и спать.
Завтра на работу к восьми.


                24-28 апреля 2010 г.