Ближе к земле 3 часть Тот, кто спит подо льдом

 – 1 – 
В полдень вышло солнце.
Снег, нетронутый, чистый, ослепительно засиял. Январь, суливший впереди немало морозов, еще только начинался. Мороз, конечно, был, но он был мягкий и щадящий, не жег щеки и от него не перехватывало дыхание. Лес, почуяв солнце, будто утратил зимнюю угрюмость и, кажется, чуть вздохнул под тяжестью снежных шапок, зная, что сбросить их пока не в силах и покорно ожидающий, когда солнце станет жарче и растопит тяжелый снежный плен.
Человек решил остановиться и передохнуть несколько минут. Сбросив на снег рюкзак, он пошевелил затекшими плечами и, запрокинув голову, посмотрел на небо. Солнечный луч немедленно ослепил его и он, опустив взгляд, медленно снял рукавицу и потер переносицу озябшими пальцами. Постояв еще несколько секунд,  ловко сплюнул, поправил лохматую ушанку и взялся за рюкзак. Скоро снег снова заскрипел: человек шел к озеру, неся рюкзак, а за ним, скрипя полозьями, чертили снег полозьями старые санки, с привязанным к ним деревянным ящиком.
В человеке безошибочно угадывался рыбак. Помимо санок и рюкзака, идущего отягощал бур, который он нес в свободной руке. До озера оставалось совсем немного, путь шел под гору и идти было куда легче.  Яркое солнце делало пейзаж вокруг привлекательным во всех отношениях, но для тех, кто знает толк в зимней рыбалке, пейзаж – не главное. Главное – сам процесс, и, конечно, результат. Озеро, местами исчерченное лыжнями, ведущими во всех направлениях, тянулось вдаль, петляло и исчезало за склоном. Скованное льдом, оно, как и лес, безропотно терпело зимние оковы и внешне казалось лишенным всякой жизни.
Но озеро жило.
Там, под толщей льда, жизнь продолжалась, несмотря на трехмесячную стужу. Доказательство тому – поклонники зимней рыбалки, умеющие часами просиживать над лунками и часто приносящие домой приличный улов. Про тех же, кто улова так и не дожидается, бывалые рыбаки, изобразив на красно-бурых морщинистых лицах добрую полуусмешку, говорят: «Местов не знают, значит…», и  непременно пускаются в рассказ. Необыкновенной величины сазаны и окуни, загадочные нашептывания, тщательно припрятанные среди рыболовного снаряжения бутылки с горячительным, леска, с помощью которой танк из ямы можно вытащить – рыболовные рассказы и однотипны и неожиданны одновременно. Рыбаки умеют говорить часами, но не у всякого хватит сил и времени впитывать в себя эту мудрость.
Тот, кто при свете январского солнца  бурил сейчас лунку на озере, несомненно, был рыбак. На это указывало и лицо, а точнее цвет лица: темно-красный, классический зимний рыбацкий загар. Ящик со снастями, топорик, бур, которым он сейчас орудовал, складной стул, одежда, рюкзак, а также принятые сразу по прибытии на лед сто грамм – человек знал свое дело и дело свое делал. Краем глаза он тут же приметил двух коллег, расположившихся на озере метрах в пятидесяти от него, причем  достаточно близко друг к другу. Сам он начал бурить лунку на середине озера, ориентируясь на растущую на противоположном берегу сосну с раздвоенным стволом.
Итак, разумеется, это был рыбак. Рыбак со стажем, а не сопливый подросток, способный сбежать со льда, как только начнут замерзать конечности, и не умеющий бурить «правильные» лунки.
Но пришел он, как ни странно, вовсе не за рыбой.
Не в этот раз.
Рыбы на середине озера, и он это прекрасно знал, почти не водилось. Но он, старательно кряхтя, бурил толстый лед, и добравшись до воды, положил бур, сел на свой старый складной стул и закурил «Приму», неторопливо затягиваясь и щуря глаза. В своей видавшей виды телогрейке и лохматой ушанке впечатление он производил неизгладимое: настоящий дед-лесовик, неторопливый, заросший седой щетиной.
- Денек-то, мать его, ясный… Хороший денек. Денек, мать его хороший… - расхваливая себе под нос на все лады сегодняшний день, он возился с мормышкой и крючками, но вдруг бросил взгляд в сторону.
И рюкзака уже была извлечена банка с наживкой. Уже собираясь открыть ее, он  помедлил: три лыжника – мужчина, женщина и девочка лет двенадцати прошуршали по свежей лыжне недалеко от него. Девочка бросила на рыбака любопытный взгляд.  Остановившись, улыбнулась детским своим впечатлениям и вновь устремилась за родителями.
- Ездят тут… - рыбак снова достал из рюкзака коробочку, которую зачем-то бросил с появлением посторонних.
Щелкнув крышкой, он, спустя мгновение, он уже мял в желтых от никотина пальцах  кусочек какой-то фиолетовой массы, липкой, напоминающей пластилин. Насадив массу на крючок, он вытянул из рюкзака пузырек из под какого-то лекарства. Открутив пластмассовую крышку, полил содержимым комочек слизи, застывающей на крючке. Жидкость, не успевшая до конца впитаться в наживку, стекала вниз, и на снегу появились красные пятна.
- Вот так… - прошептал старый рыбак и леска с наживкой ушла под воду.


 – 2 –

В непроглядной и ледяной водной толще озера продолжалась жизнь.
Когда-то, лет двадцать назад, рыбы здесь водилось куда больше. Случалось, что карасей и окуней домой приносили ведрами. Но бесконечный слив отходов с двух ближайших к озеру предприятий сделали свое дело: озеро, некогда чистое, неумолимо заболачивалось. Рыба не перевелась, но ее стало меньше. Илистое дно озера хранило в себе несчетное количество подарков хозяев матери-природы: от затопленных ржавых ведер и истлевших носков с захлебнувшимися слепыми котятами, до бутылок и прочей дряни. Если бы рыбы умели говорить, то рассказали бы также о странных костях, которые всосал в себя ил на дне озера. Утопленники – дело обычное, некоторые люди пропадают как-то сами по себе, искать их некому, а обшаривать дно по всей длине водоема у местных властей не было времени, да и желания.
Кто всплыл – того и нашли. К тому же, если человек живет один и особого интереса для общества не представляет, искать его будут в самую последнюю очередь, если будут искать вообще.
Рыбы говорить не умеют.
Но рыбы, как и все живые существа хотят есть. Зимой, под толстой коркой льда, пищи для них немного. Поэтому, почуяв в воде колебания и запах наживки, обитательницы водоема устремляются к ней, чтобы через несколько секунд уже барахтаться по ту сторону льда, шлепая хвостом и, наверняка, удивляясь человеческой хитрости. Но рыбалка в том и состоит – кто кого перехитрит, человек рыбу или наоборот.
В тот день на озере рыбаков было немного. С десяток мормышек терпеливо ожидали своего часа. Наживка на крючках не отличалась разнообразием, так как закупалась в одном и том же магазине рыболовного снаряжения. Но на каждый крючок своя рыба приплывет.
Старый рыбак, уже опрокинувший в себя еще одну стопку, ждал вовсе не рыбу.
Он ждал сигнала.
Маленький окунь, метнувшийся было к кусочку фиолетовой массы, облитой кровью,  у самого крючка сделал кульбит в воде и, работая хвостом и плавниками, уплыл прочь.  Запах наживки, поначалу соблазнительный, отпугнул рыбу.  Если бы рыбы умели пугаться, равно как и разговаривать, окунь наверняка бы издал вопль, удаляясь со всей возможной скоростью от угощения, спустившегося из лунки сверху.
 Но рыбы не умеют пугаться или кричать. Они умеют чувствовать опасность и пытаются ее избегать, если это возможно.
Ил на дне озера, как раз под тем местом, где сидел рыбак, зашевелился. От колебаний во все стороны поднялась муть. Откуда-то с самой глубины илистого дна, что-то рвалось вверх, к странной наживке старого рыбака. Дно чавкнуло, и, наконец, выпустила из своих объятий нечто, величиной с крупного сома, хотя на рыбу существо походило весьма относительно, ибо ил вокруг себя разгребало с помощью конечностей, отвратительно напоминающих человеческие руки. Захрустели позвонки, существо словно потянулось после долгого сна и устремилось вверх, откуда сквозь лунку в ледяной толще пробивался солнечный свет.
Мормышка дернулась.
Старый рыбак, отбросив окурок, быстро стал вытаскивать леску.
Крючок и наживка исчезли.
Старик усмехнулся в бороду.
- Проснулся, значит… - и, как ни в чем не бывало, принялся прилаживать к леске новый крючок.
Прошло два часа. На вычищенном участке льда рядом со стариком лежало с десяток рыб, некоторые в приступе бессилия и ярости  трепыхались и били хвостом.
Мимо старика прошел вновь прибывший любитель зимней рыбалки. Остановился, почесал щеку.
-  Петр Иваныч, наше вам… Наловил чего?
- Здорово, Кирилл… Наловил маленько… Вот - шандарахаются… - старик добродушно кивнул на рыбешек, лежащих у его ног.
- Чего-то мало…
- Сколько есть уж…
- А чего ты на середине-то сидишь? Вон, Вовка вчера ближе к берегу сидел, наловил так наловил…
- У Вовки свои места… У меня – свои… - Петр Иванович отвечал охотно, но без особого энтузиазма.
Кирилл кивнул, покашлял.
- Есть маленько?
- Есть…
Рыбаки выпили. Задымили папиросами.
- Мороз сегодня ночью обещали… - сказал Кирилл, глянув на ясное небо. – Градусов чуть не под сорок… Ты допоздна-то не сиди, все яйца отморозишь.
- Мне, Кирюх, морозить-то уже нечего…
Долго смеялись.
Петр Иванович ушел ближе к вечеру, волоча за собой санки и унося в рюкзаке улов. Приближалась ночь, мороз, как и предсказывал Кирилл, крепчал. Рыбаки один за другим покидали свои лунки и отправлялись домой. Дома ждали жены, дети, кого-то – внуки, ужин, телевизор и сон.
Петр Иванович почти до полуночи листал журнал «Рыболов», Бог знает какого года выпуска. Выпив на ночь еще двести пятьдесят грамм, он затушил папиросу, выключил лампу и отошел ко сну.
А на дне озера кто-то продолжал будоражить вязкий слой ила.   


– 3 –

Весь сегодняшний день Андрей провел дома. Во-первых, машина отказалась заводиться, и запланированную поездку пришлось отложить. Во-вторых, в гараже его вызвонил некто, в телефонной книжке значащийся как «?». Знак вопроса высветился на экране телефона и сразу же дал понять, что сегодня все неотложные дела в любом случае придется отложить. Подобные звонки случались нечасто, и всегда заставали врасплох.
Андрей, вытащив из кармана телефон, посмотрел на экран, вздохнул, сдвинул шапку набок и поднес телефон к уху.
- Да?
- Здравствуй, Андрюша…
  - Угу… Сегодня?
- Сегодня.
- Все понял.
Связь оборвалась. Вот и весь разговор.
Андрей захлопнул капот и пошел к дому. У порога сидела кошка, которая при виде хозяина  одарила его молящим взглядом. Андрей, решивший было отодвинуть питомца в сторону, заколебался.
- Давай, заходи…
Кошка прошмыгнула в приоткрытую дверь, Андрей обмел сапоги веником, тщательно вымел снег из прихожей на улицу, закрыл дверь и вошел в прихожую.  Зимняя куртка отправилась на вешалку. Избавившись от верхней одежды и разувшись, он сразу же отправился на кухню, поставил чайник. Ожидая, когда закипит вода,  сел на табурет и несколько просто сидел, глядя в окно, за которым раскинулись его и соседние огороды, утопающие в сугробах. Кошка легла на соседний табурет и старательно вылизывала брюхо.
Чайник тихо шипел, тикали настенные часы.
Тишина. Тишина и покой.
Андрей очень любил тишину, ведь, как правило, любишь больше всего то, чего по каким-то причинам лишен.
Сегодняшний день, как он надеялся, ему предстояло провести в тишине почти абсолютной. Мяуканье ластящейся кошки не в счет, домашний зверек совершенно не мешал.  Выпив кружку крепкого чая, Андрей пошел в зал, где самым примечательным предметом интерьера был громадный письменный стол, занимавший чуть ли не пол зала. Этот стол он несколько лет назад перевез из дедовского дома.
Следующие три часа Андрей старательно читал, изредка отвлекаясь, чтобы сделать какие-то записи в амбарной книге. Книга была очень похожа на ту, которой всегда пользовался Пахомович на своих неизменных общих собраниях. Задумавшись об этом и вспомнив Пахомовича, Андрей поморщился, торопливо внес в книгу последние несколько цифр и встал из-за стола. Сладко потянувшись, он потянулся за пультом от телевизора.
Щелкнул экран. Шли новости дня. Андрей убавил звук почти до минимума, сел на диван и какое-то время  смотрел на экран. У него был взгляд человека, мысли которого блуждают где-то далеко, на огромной дистанции от этого дома, от занесенных снегом улиц поселка и от пулеметной трескотни ящика на тумбочке у стены.
Так оно и было. Андрея новости не интересовали, ведь главную новость на сегодня он узнал уже с утра. Грядущая морозная ночь сулила ему множество дел, о которых практически никто из людей не имел ни малейшего представления.
Отсутствие этого представления делало людей счастливыми, насколько это вообще возможно применительно к людям. Настолько же счастливым является стадо овец, радующееся сочной траве на склонах, сторожевой овчарке, бдительно охраняющей стадо от голодных волков и, конечно, пастуху, который для овец есть воплощение стабильности и надежд. Невзирая на то, что все стадо рано или поздно пойдет под нож.
Андрей не был человеком, не был частью стада, но в какой-то мере стаду завидовал. Он не умел не думать и просто жить. Он знал слишком много, чтобы иллюзии, помогающие любому человеку находить свою крошечную радость бытия, были ему недоступны.
В то же время он ел, ездил на машине, курил, читал и имел трудовую книжку – вряд ли для кого-то, кроме посвященных, он был чудовищем и выродком, как сам себя иногда мысленно называл. Это не было самобичеванием или раскаянием, он просто сам себе констатировал факт своего происхождения и развития.
Не имея возможности никому о себе рассказать, да и не желая иметь такую возможность, Андрей вел дневник. Записи в амбарной книге напоминали столбцы бухгалтерского учета: он аккуратно шифровал свои заметки, испытывая определенное удовлетворение от того, что прочитать дневник может лишь он сам.
 Дневник стал лучшим собеседником, книга почти всегда лежала на столе, даже когда Андрей отсутствовал: воров и непрошенных гостей хозяин дома не опасался. Залезть к нему в дом без его ведома согласился бы лишь сумасшедший. Да и поживиться здесь было, в общем-то, нечем: Андрей жил скромно, почти аскетично. В трех комнатах сельского дома чистота соблюдалась абсолютная, уборка производилась аккуратно раз в неделю по субботам. Книжный шкаф в спальне был битком забит различной литературой – хозяин дома много читал, когда было свободное время, пренебрегая телевидением и радио.
Хозяина сельского дома мало интересовал «реальный мир», и вовсе не потому, что сам он жил в реальности вымышленной. Знание,  которым он обладал, позволяло относиться к «реальному миру» пренебрежительно, с оттенком отвращения. Андрей не был человеком в полном смысле этого слова, знал это и воспринимал как должное.
Около 15.00 он пообедал. Ничего особенного: жареная картошка с рыбными консервами. В углу кухни кошка облизывала консервную банку.
 В процессе обеда телефон звонил еще дважды: звонили из поссовета, где Андрей числился в каком-то отделе. В каком именно – он быстро забыл.  Подобные мелочи его не интересовали.
Он покивал головой, сказал: «Ладно, передам…» Почти сразу же снова позвонили. Андрей, не донеся ложку до рта, чертыхнулся. Выслушав звонившего, он неожиданно заорал в трубку так, что подпрыгнула кошка и звякнули чашки в шкафу:
- Это ваше собачье дело! Застряли? Бери лопату и выкапывайся… Час остался у вас…  Плевать мне на снег, я вам не за опоздание деньги плачу… Не откопаешься – можешь на горбине тащить! Все… Чтоб без опозданий. Что? Звони Денису тогда. Черт с вами, сам, если что, позвоню ближе к теме… Давай…
Больше звонков не было.
Андрей закончил обед в молчании. Кошка тоже вернулась к консервной банке. Вылизав ее до блеска, она, подумав, прыгнула на колени к хозяину. Андрей нахмурился, но прогонять ее не стал, почесал зверька за ухом. Чайник засвистел на плите. Андрей залил заварной чайник кипятком и снова ушел в зал. Стукнула крышка – хозяин дома спустился в подпол.


 – 4 –

- Сволочи… - в сердцах сказал Халява, разглядывая развороченную колею, в которой безнадежно застряла газель. – Чтоб им ни дна, ни покрышки…
Передние колеса «газели» зарылись в снег. Орудуя лопатами, Халява и водитель расшвыривали снежные комья, чертыхаясь и беспрестанно плюясь во все стороны. Рычал двигатель – «газель» пятилась как краб, но выехать не могла. Тот, кто застрял здесь до них, все-таки выехал из объятий колеи, но превратил последнюю в сплошную снежную кашу. Халява, вытащив сотовый, сделал звонок и вкратце изложил картину. С непроницаемым выражением лица убрал телефон.
- Ну, чего? – осведомился водитель, опираясь на лопату.
- Обложил… - нехотя ответил Халява. – Говорит, не вылезете – на горбине тащите…
  Водитель сочувственно молчал.
- Давай еще раз… - Халява уныло обернулся: ни людей, ни машин. Помочь некому.
Ревела «газель». Вперед, назад… Вперед, назад… В крытом кузове «газели» безмолвно стоял гроб, прикрученный к бортам веревками. Колеса вгрызались в рыхлый снег.
- Давай, давай! – орал Халява. – Щас вылезем!
И снова безуспешно – «газель» от очередных попыток только глубже закапывалась.
 Только гроб не проявлял никакого беспокойства.



Как и в толще замерзшего озера, жизнь продолжалась и в промерзшей земле. Высокие сугробы грели лесную почву, но на самом деле тепла давали не так уж и много. Сберегая корни деревьев от губительного мороза, они не могли напитать теплом тех, кто лежал в земле на двухметровой глубине. Впрочем, согреть спящих вечным сном не смог бы никто, снежное одеяло годилось лишь на то, чтобы больше чем наполовину засыпать кресты, словно пытаясь на время скрыть место скорби от людских взглядов.
Через кладбище вела одна единственная узенькая тропинка. Обычно здесь проходили по вечерам – люди спешили с электричек домой и, чтобы срезать путь, проходили через кладбище.
 Еще только начинало вечереть, и тропинка была пустой, разве что собака пробежит.
И вдруг на тропинку вышел человек. Несмотря на мороз, уже крепчающий, одет он был в тонкий синий плащ с капюшоном, скрывающим лицо. Плащ совершенно не мог защитить от холода, но человека это не волновало, он, казалось, не обращал на мороз никакого внимания. Спрятав руки в карманы, он медленно шел по тропинке.
Странно было, что из под капюшона не вырывался пар от дыхания…
Впрочем, ничего странного.
Тот, кто шел по узкой тропинке уже давно не дышал.
Хрустел снег от неспешных его шагов, он немного сутулился, словно все время смотрел себе под ноги. Высокая фигура в синем плаще выглядела здесь неуместно: так бы подумалось любому проходящему, появись он сейчас на тропинке.
Но вокруг не было ни души. Бродящий по кладбищу находился здесь в совершенном одиночестве. Когда-то, уже, кажется, вечность тому назад, он также любил бродить здесь. Если хочется побыть одному, отстраниться на время от мирской суеты, лучшего места для одиноких прогулок не придумать.
Так он считал тогда, так, наверно, считает и сейчас, по прошествии многих лет…
 Он почти пересек кладбище. Миновал обелиск, увенчанный пятиконечной звездой, с усмешкой скользнув взглядом по надписи: «Ничто не забыто». Подумав немного, сошел с тропинки и сделал несколько шагов по сугробам, направляясь к одной из могил – очень старой, здесь начинались самые первые захоронения. Следы человека также могли озадачить кого угодно: в мороз он ходил босиком. Но некого было озадачивать – кладбище оставалось пустым, ни одного прохожего.
Тонкие морщинистые пальцы смели снег с фотографии на памятнике. Женщина средних лет устало смотрела на него.
- Здравствуй, Лиза.. – прошептало существо в синем плаще.
Женские глаза на фото отрешенно смотрели на вурдалака, который когда-то был ее мужем. Какие мысли блуждали сейчас у него в голове? Было ли еще способно на чувства существо, питающееся человеческой плотью? Если нет, то зачем он явился к одинокой могиле, да еще и среди белого дня?
Все это нам не известно.
 А чудовище, постояв у ограды еще какое-то время, повернулось и двинулось по тропинке назад, туда, откуда пришло – за кладбищем начинался пригорок, опутанный корнями спящих деревьев. У пригорка существо остановилось.
Вурдалак чуть шевельнул синими губами.
И мгновенно пропал, уйдя под землю сквозь рыхлый снег. И ничего не осталось, лишь странные следы босых ног, которые спешащие с электричек в надвигающихся сумерках просто не заметили. Не до того людям – скорей домой, где тепло, где ждет ужин и сон, у кого спокойный, у кого не очень.
А у кого он вечный. И продолжали спать вечным сном обитатели старого кладбища. Женские глаза устало смотрели с фотографии на памятнике, пока все вокруг окончательно не окутала ночь.


 – 5 –

- Халява, сукин ты кот…
Халява, торопливо выпрыгнувший из кабины «газели», быстро пошел к воротам дома Андрея, виновато разводя руками.
- Андрей, ну не опоздали же…
Хозяин дома в полушубке, с непокрытой головой кивнул и протянул руку, которую Халява с чувством пожал. Руку, от рукопожатия свободную, Андрей засунул в карман полушубка. Вытащив плотно набитый конверт советских времен с изображением ракеты и надписью «С днем космонавтики!», он вручил его Халяве со словами:
- Держи… Все как договаривались?
- Само собой. Как заказывали…
- Как выбрались-то? Помощь вызывал?
- Да нет… Мужик проезжал… дернули – вылезли… Дорога вхлам  разбитая…
- Заезжайте, сейчас ворота открою…
Водитель, отойдя в сторону, справлял малую нужду. Весь его вид изображал абсолютное спокойствие, будто он диван привез в кузове «газели». Впрочем, чем меньше знаешь, тем крепче спишь. А спал водитель обычно крепко и без снов.
«Газель», рыча, заехала во двор, уже пару дней как предусмотрительно очищенный от снега.  Андрей открыл дверь в гараж, и Халява с помощью водителя забрался в кузов, какое-то время возился с веревками, и, наконец, гроб был вытащен наружу.
- Сюда ставьте… - Андрей зашел в гараж и показал на пол.
Под гроб положили кусок полиэтиленовой пленки. Когда вышли на улицу и Андрей закрыл гараж, Халява попытался задать вопрос:
- Андрей, а кому…
- Давай, пока… - Андрей вопрос понял, но отвечать ничего не собирался.
Халява, всегда отличавшийся болезненной любознательностью, обиженно кивнул, но промолчал. Водитель выехал на улицу, немного обождал, пока пройдут прохожие – женщина лет пятидесяти, ведущая за руку закутанную в шубку девочку.
- Здрасьте, тетя Лена… - вежливо поздоровался Андрей, выпроваживая Халяву за пределы двора.
- Здравствуй, Андрюша… - женщина бегло оглядела «газель». Не удержавшись спросила:  - Мебель, никак, купил новую?
В поселке «газели» подъезжали к домам исключительно в день покупки громоздких вещей, либо переезда.
- Ага, мебель… - невозмутимо ответил Андрей и загромыхал засовом.
«Газель» отъехала, развернулась на перекрестке и скрылась из вида.
Халява открыл конверт, пересчитал деньги и заулыбался. Водитель крутил руль, сохраняя на лице полнейшую невозмутимость.



Январская ночь, во всем своем великолепии, наконец, наступила.
Ослепительные звезды и луна, фонари на заснеженных улицах, светящиеся окна домов, с приближением полуночи гаснущие одно за другим. Впрочем, были и такие окна, которые светили до самого рассвета. Заполночь можно было увидеть, как из дверей таких вот неспящих домов показывалась покачивающаяся фигура человека, одетого небрежно и наспех, в галошах на босу ногу. Человек, хватив горлом морозного воздуха, заходился сухим кашлем, но все же, шатаясь, выходил со двора, пересекал улицу и начинал барабанить кулаками в чьи-то деревянные ворота.
Загоралось окошко, скрипела входная дверь.
- Кто там? Кого принесло? – строго, но опасливо звучал старушечий голос.
- Теть Лиза, это я…
- Кто – я?
- Вовка я, Игнатьев… Продай пузырь…
- Ты чего на ночь приперся? Раньше не мог?
- Теть Лиз, продай пузырь… - как автомат повторял пришедший, жмурясь от мороза и жесткой ночной пьянки. Самогонное дыхание вырывалось из его легких в январскую ночь. Отдав тете Лизе несколько измятых купюры и получив взамен «баллон» самогонки, он нетвердой походкой брел назад.
Старуха, заперев дверь, торопливо прятала деньги. Гасила свет, но спать не ложилась, зная, что клиент был не последний. И, действительно, не проходило и часа, как раздавался стук в ворота, и слышалось: «Теть Лиза»… Отсыпалась тетя Лиза, как правило, днем. Продажа зелья, которое у старушки не переводилось, происходила обычно по ночам. Впрочем, сон у тети Лизы много времени не отнимал. Она справедливо полагала, что выспаться как следует успеет на том свете…
В ту же самую секунду, когда Вовка Игнатьев вошел на свою кухню, где до рассвета продолжал пить с двумя краснолицыми приятелями, мимо его дома прошел Андрей.
Так как машина сегодня заводиться отказалась, ему пришлось ближе к полуночи собраться и немного пройтись пешком. Но, даже не смотря на мороз, Андрей был рад прогуляться. Весь сегодняшний день он провел дома, что случалось с ним крайне редко. Получив наконец на руки груз, а точнее: на славу сработанный гроб, он еще немного почитал, наспех поужинал, накормил кошку и, отвергнув мысль вызвать на дом машину, решил идти к озеру пешком.
Обмотав шею старым шерстяным шарфом, он оделся, взял из ящика письменного стола непочатую пачку сигарет, запер дом и вышел на улицу.
Запищал сотовый. Андрей чертыхнулся, снял перчатки и поднес телефон к уху.
- Да? Нет не надо, сам доберусь… Сам, говорю, дойду…
Дорога до озера заняла всего четверть часа. Андрей быстро прошел по померзшим улицам, стараясь избегать участков, освещенных фонарями. Он не боялся лишних глаз, и вообще излишней боязнью не отличался, даже если не брать в расчет характер его повседневной деятельности. Просто Андрей уже давно знал цену человеческой глупости и подавать лишний повод для сплетен не собирался.
Он пересек железнодорожный переезд и спустился с пригорка на дорогу, ведущую к озеру, вспомнил, как в мае встречался здесь с приезжим писателем, который сейчас наверняка сидит перед монитором, сочиняя очередную страшилку на потребу публике. Вспомнив историю с писателем, Андрей чуть улыбнулся. Поправив шарф и прикурив, он двинулся по дороге.
Идти оставалось совсем недолго. Замерзшее озеро встретит его через несколько минут. По обе стороны дороги тянулся лес. Слева сначала тянулась лесопосадка: молодые елки росли рядами, почти наполовину утонув в снегу. Высокие сосны тянулись к звездному небу, а совсем недалеко от озера высились черные старые дубы, могучие, раскидистые.
Окурок отлетел в сугроб, Андрей засунул руки в карманы – мороз ощутимо давал о себе знать. Была половина первого ночи, когда он спустился к озеру и пошел по лыжне туда, где вчера утром рыбак подготовил свежую лунку – то есть на середину озера.
 Лунку он нашел безошибочно – над ней витало в воздухе фиолетовое марево, человеческому взгляду невидимое. Повернув голову, Андрей увидел, как по направлению к той же лунке двигаются по узкой тропинке в снегу четыре фигуры.
«Старики как всегда вовремя» - подумал Андрей. Вурдалаки двигались медленно, они никуда не торопились, а вот Андрей наоборот прибавил шаг: у него были свои дела, и следовало поторапливаться. Дойдя до лунки, он присел на корточки и осмотрел ее поверхность, уже схваченную коркой льда, которая час от часа становилась все прочнее. Фиолетовая дымка поднималась из глубины озера, лед ей не мешал совершенно. Андрей постучал костяшкой пальца по ледяной корке, вздохнул и снял перчатку. Положив ладонь на лед, он наклонился к самой лунке и произнес несколько слов, больше похожих на гортанные звуки. Быстро встав на ноги, он отошел от лунки, не сводя с нее пристального взгляда.
 Что-то с силой ударило в ледяную корку снизу, и во все стороны разлетелись куски льда и брызги ледяной воды. Несколько капель воды попали Андрею на рукав зимней куртки. Он стряхнул капли.
- Забрызгал все-таки, сволочь такая… -  сказал он, наблюдая, как из озерной глубины высовывает уродливую голову тварь, которую накануне разбудил старый рыбак. – Ну что, жрать хочешь?
Чудовище, ничего не отвечая, до половину высунулось из лунки, скребя лед четырехпалыми клешнями. Оно повернуло голову в сторону Андрея, издавая хрюкающие звуки. Существо медленно дышало, от его скользкой шкуры в воздух поднимался пар. На уродливой голове шевелились отростки, глаз не было вовсе – чудовище было слепо, на расстоянии чувствуя присутствие Андрея. Пасть с висящей нижней губой была приоткрыта, открывая зубы, тонкие и острые, похожие на иглы.
Андрей рассматривал тварь без всякого ужаса или отвращения, так наблюдают за цепным дворовым псом, который выскочил из конуры и, узнав хозяина, размышляет: облаять его или нет?
Четыре фигуры наконец приблизились.
Тот, что возглавлял процессию, был высок, сутулился, одет был в синий плащ, и по снегу шел босиком. Ступни его, синие, в сетке черных вен, не были чувствительны к холоду.
Трое других шли чуть отставая, дистанция как бы подчеркивала лидерство мертвеца в синем плаще. Все они были с непокрытыми головами, и при лунном свете хорошо были видны все черты землистых лиц.
 Пахомович был одет в костюм и начищенные ботинки. Коренастый и бородатый Федор Иванович, одетый в ватник и обрезанные валенки, мог сойти за обычного поселкового забулдыгу, чем иногда откровенно пользовался, появляясь при свете дня на людях, скрывая изувеченную временем и смертью голову ушанкой и заматываясь под самый нос шарфом.
Последним к лунке подошел Эдуард Генрихович, он, казалось, вообще никуда не спешил. Лицо его такое же землистое и морщинистое, как у остальных, всегда казалось Андрею самым примечательным из четверых чудовищ в человеческом обличии: этот вурдалак носил маленькие старомодные очки, хотя они ему были ни к чему – увидеть он мог что угодно и почти на любом расстоянии, ведь зрение вурдалаков в десятки раз превосходило человеческое. Кроме неизменных очков и гривы седых волос, делавших его похожим на Эйнштейна, Эдуард Генрихович умел… улыбаться.
Причем улыбка выходила самая дружелюбная. У вурдалаков ограниченная мимика лица, и Генрихович в этом смысле был уникален. Вдобавок ко всему, как было известно Андрею, улыбчивый вурдалак отличался маниакальной страстью к чтению и литературе вообще, чем другие старики не отличались. Именно с его могилой майским днем прошлого года разговаривал писатель по имени Сергей, это его почерк разбирал он, когда уезжал в Москву. Сам того не зная, писатель читал записки человека, уже давно мертвого. Но кто сказал, что мертвые не умеют излагать мысли на  бумаге?



 – 6 –

Андрей ждал, когда вурдалаки приблизятся.
Он не боялся. Любой другой на его месте, только завидев издали жуткую четверку, облитую лунным светом, тут же  бросился бы бежать куда глаза глядят, а, возможно, просто бы лишился рассудка.
Но только не он.
Андрею бояться было нечего.
Босой старик в плаще остановился возле него. Чудовище возилось в лунке, сопело, ощеривало пасть, водя по сторонам мордой, украшенной щупальцами.
- Здравствуй, Андрюша… - прошелестел голос из-под капюшона.
Андрей чуть скривился: он очень не любил, когда его так называли, но ничего поделать с этим не мог – старики и приближенные к ним люди пожилого возраста, помнящие те времена, когда Андрей еще пешком под стол ходил, как сговорившись, величали его Андрюшкой.
Доказывать им, что он уже вырос и стал Андреем Евгеньевичем – только зря тратить время.
- Здравствуй, Александр Егорович… - ответил он угрюмо. – Морозно сегодня… - И поднял руку в знак приветствия, обращаясь к трем старикам.
- Мир вам, отцы…
- Не задерживай, Андрей… - проскрипел прагматичный Пахомович. Приняв от очкастого вурдалака сверток, который тот нес с собой, скомандовал:
- Держи… Покорми зверя.
Андрей, снова сняв перчатки, принял из желтых, похожих на корни, рук Пахомовича, сверток.
Размотал тряпку: сверток чавкнул, открыв в своих недрах отвратительную кашу  из человеческих мозгов. «Пес», почуяв угощение, высунулся из проруби почти полностью: тело у него было длинным, как у крысы, скользким, темно-серого цвета, только голова была почти черная. Щупальца шевелились, он даже подвывал от нетерпения.
Андрей сделал шаг вперед, наклонил и бросил сверток с отвратительным содержимым на лед перед существом.
- Жри, зубастый ты наш…
Чудовище бросилось к свертку, схватило его лапами, подтянуло поближе. Половину добычи оно сожрало сразу же, остаток же вместе с тряпкой утянуло под лед и скрылось из виду. Плеснулась вода в проруби.
- Скоро вылезет… - сказал Андрей вурдалакам, которые окружили со всех сторон прорубь. – Тогда и «маленького» позовем… Ух, ну и мороз же… Федор Иванович, вам Владик кланялся…
- Да, видел я его недавно… - ответил Федор Иванович, погладив бороду. Он усмехнулся:  – Я на станции был, он с женой мимо проходил… Меня еще из тогда вокзала погнали… мол, кто бомжа пустил? - и он засмеялся кашляющим смехом.
- А чего ты в вокзал полез? – прохрипел вурдалак в синем плаще. – Совсем спятил? Тебе сколько раз говорили, чтобы на людях не показывался?
- Да будет тебе, Сашка… - протянул бородач. – Меня уже и не помнит никто – все поумирали…
- Все равно… Дурак ты… как есть - дурак…
- Чего разворчались, мужики? – очки на носу у полиглота-мертвеца покрылись корочкой льда. Он вытащил из голенища сапога маленький предмет, похожий на вырезанную из камня фигурку. Передал ее Андрею, тот крепко зажал ее в кулаке. – В другой раз поговорите, по делу же пришли…
- Да, по делу… Полнолуние сегодня… - тихо сказал Пахомович. Он поглядел на звездное небо, запрокинув голову, под землистой кожей заходил взад-вперед кадык. – Ишь, ясная какая…
Андрей начал замерзать: от мороза сводило щеки, щипало нос, и он яростно потер его.
- Замерз Андрюшка-то… - почти ласково сказал Эдуард Генрихович. – Ничего, потерпи маленько.
- Потреплю, куда я денусь… - у Андрея появилась мысль закурить, он уже собрался полезть в карман, но тут из проруби снова показалась уродливая голова. Как и в самом начале ритуала, существо высунулось до половины.
Андрей сел на корточки и протянул чудовищу камушек, который получил от вурдалака. Существо чуть потянулось к нему, приблизив уродливую голову почти к самому лицу Андрея. Тот спокойно рассматривал тварь несколько секунд, потом поднес ладонь с амулетом к щупальцам твари, и сказал:
- Зови хозяина… А то я окоченею совсем… – и улыбнулся. Вурдалаки, не отрываясь, следили за этой сценой.
Тварь из озера ощетинила щупальца, протянуло четырехпалую конечность и осторожно взяло камушек. На ладони Андрея остался влажный след от слизистых пальцев существа. В воду тварь теперь погрузилась почти беззвучно, вода лишь слегка плеснулась.
- Теперь ждем… - тихо сказал Андрей, поднимаясь на ноги. Ладонь он вытер носовым платком, достал из пачки сигарету, закурил.
Ночь словно раскалялась от мороза. Пять фигур, освещенных луной – человек и четыре вурдалака – стояли вокруг лунки на озере.
- Сто лет в этом году будет… - сказал вдруг Пахомович. Покосился на остальных.
- Верно… Вот ведь – век прошел… - кивнул бородатый дед Владика. Он снова погладил седую свою бороду – это было признаком, что старый вурдалак о чем-то крепко задумался.
- Сколько нам было тогда? Лет по двенадцать? – подал голос Эдуард Генрихович.
Ему никто не ответил.
Из под синего капюшона так и не донеслось ни звука.
И вдруг Андрею всего на одну-единственную секунду стало страшно. Он не знал, что это страх, он просто почувствовал внутри отвратительный холод, и что-то завозилось внутри, вроде ожившей лягушки. Сто лет… Сто лет великого знания… Сколько же помнят и знают всего эти четыре вечных старика?
А сколько знает он? Многие ли знают то, с чем он столкнулся, когда был еще мальчишкой? Эдуард Генрихович, прочитавший миллион книг на четырех языках, как-то рассказывал ему, что люди, подобные Андрею, жили раньше, кто-то, наверняка, остался и по сей день. В той же далекой Америке когда-то жил писатель, при жизни так и не признанный, но знавший даже слишком много. Андрей несколько раз порывался спросить, как писателя звали, но все как-то не до того было…
Фиолетовая дымка над прорубью стала ярче. Из воды показались знакомые четырехпалые клешни. Подводная тварь вылезла в третий раз на лед, но на этот раз не в одиночестве: в клешнях, словно грудного младенца, оно заботливо и бережно держало маленького уродца.
Голова с огромными надбровными дугами, лысая, крепилась к худому туловищу на тонкой шее. Величиной был уродец не больше кошки. Недоразвитые  тонкие руки и ноги хватали воздух. Черная впадина вместо носа, крошечный провалившийся рот. Череп был гладкий, никаких признаков ушей. Но самым примечательным в уродце были огромные, чуть ли не во все его лицо, глаза.
Почти неразличимые зрачки прятались на дне двух бездонных колодцев фиолетового оттенка, излучение которых, стоило уродцу бросить взгляд на Андрея, обожгло последнего куда сильнее, чем мороз. И не просто обожгло: разум словно покинул его, растворившись на дне фиолетовых колодцев.
В голове Андрея за долю секунды пронеслось что-то невнятное: ледяное пространство космоса, от величины которого мгновенно пресеклось дыхание, голые кривые скалы красного оттенка, о которое яростно билось невиданное море. Волны были невероятной высоты, черные, серая пена клочками взлетела ввысь, где вместо солнца светились в небе две планеты. Потом Андрею показалось, что его швырнуло в самую пучину, ледяное черное море расплющило его и изувечило, увлекая в самую свою беспредельную глубину. На той самой глубине было то, о чем сейчас думал большеглазый уродец. Там был его дом, его реальность, часть его самого.
Это был первый телепатический контакт такой силы в жизни Андрея. Уродец вышел из его сознания почти мгновенно, но речь вернулась к Андрею не скоро. Тоска инородного Земле уродца была столь велика, что неожиданно вырвалась наружу, и Андрей принял удар на себя, совершенно этого не ожидая. 
Во все предыдущие разы «маленький», как называл его Андрей, просто рисовал в голове человека картинки, маршруты и планы местности. Также мысленно обучил он его и вурдалаков нескольким десятком слов и выражений, необходимым для общения со своим четырехпалым слугой. Четыре старика и сами были способны вызвать уродца и его верного подводного пса, но обязанности переводчика всегда возлагали на Андрея. Лишь два раза Андрей отсутствовал на встречах у озера, за исключение зимы все они происходили на берегу недалеко от старой раздвоенной сосны. «Пса» кормили примерно раз в два месяца, иногда чуть чаще. «Маленький» требовал пищу всего два-три раза в год, но в момент его кормежки даже Андрей старался уйти подальше: смотреть на это могли лишь вурдалаки.
Сегодня кормление «маленького» в планы не входило. Ему ничего не нужно было от тех, кто жил на земле. Вопросы были у стариков, и Андрею предстояло их задать.
Старики склонились в поклоне. Андрей после ошеломляющего контакта с разумом пришельца непроизвольно склонил голову, поклон получился сам по себе. Недокуренная сигарета выпала из пальцев и, шипя, гасла на снегу. Он помотал головой и выпрямился. Уродец больше не смотрел на него, он медленно извивался в лапах подводного пса, ощупывая взглядом вурдалаков. Синий капюшон приблизился к самому уху Андрея. От вурдалака пахло землей и тлением.
- Спроси, где золото…
Пришелец глянул на Андрея.
«Они спрашивают, где золото?»
Через секунду в голове Андрея появился кирпичный дом… Так, улица знакомая, между двумя яблонями, целых три метра вниз…
- Я все понял… - сказал негромко Пахомович. – Андрей, я все прочитал… Молодец, отлично все рисуешь…
- Теперь и я вижу… - седовласый старик все-таки снял ненужные очки.
Уродец теперь показывал Андрею, что питаться он будет примерно в середине марта. Андрей поморщился и на этот раз объяснил старикам все на словах.
- А если оттепель? Лед бы не растрескался… - донеслось из-под синего капюшона. – Ладно, сделаем…
- Он что-то еще говорит… - сказал Андрей, с трудом выговаривая слова: от холода было невозможно разжимать губы.
В голове его вспыхивал один и тот же пейзаж: пригорок… нет, это дамба… Да, точно дамба… что там искать-то?
Андрей потер лоб. Посмотрел на вурдалаков.
- Я тоже не понял ничего… - Пахомович весь покрылся инеем, и землистой его лицо сверкало под луной.
Уродец нетерпеливо завозился.
- Все, хватит… Я не могу больше… - сказал Андрей. – Я сейчас ноги протяну… мороз… и он не пойми чего хочет… В марте разберемся…
«Маленький» последний раз полыхнул фиолетовым взглядом и скрылся под водой.
- Слушай, Андрюшка… - проскрипел Пахомович. – Машина уже ждет… Молодец… Отдохни недельку…
Андрей, не прощаясь, рванул с места. Снег под сапогами хрустел и трещал. В мозгу то вспыхивали, то гасли какие-то образы: то ли порождение его собственного разума, то ли разума глазастого уродца.
Машина одиноко стояла у самого берега. Водитель торопливо повернул ключ, испуганно посмотрев на Андрея.
- Чего пялишься? Рули давай… - Андрей содрал с окоченевших ладоней перчатки, долго растирал пальцы.
«Девятка» выехала на дорогу.
- Андрей Евгеньевич, может заехать куда?
- Чего? – Андрей был злой с мороза. Хотелось спать.
- Может в магазин заехать, коньяка купить?
- Давай ко мне… заехать… Без коньяка – как с коньяком…
Машина летела в морозной ночи.
Торопливо открыв дверь, Андрей влетел в дом, быстро сбросил верхнюю одежду. Кошка спала на табурете. Услышав шаги хозяина, проснулась, потянулась, выгнула спину.
- Хорошо тебе, сволочь, в тепле… - беззлобно пробурчал Андрей. Посмотрел на газовую плиту, махнул рукой и ушел в спальню.
Через несколько минут получеловек уже спал. Это был сон здорового мужчины средних лет: он спокойно дышал, закрыв глаза, и не заметил, как кошка прыгнула на кровать и разлеглась поперек его груди.
Но сны его были далеки от человеческих.
Ему снилось море, черное, как смоль…
 Красные скалы он теперь мог рассмотреть во всех деталях: они были ноздреватые, и будто состоявшие из разных пород камня. А в глубине черного моря двигалась жизнь, подобная той, что сейчас затихала на дне обледеневшего озера…


                Январь - февраль 2011 г.