Тарасово имение

               
Деревня наша находилась как бы в центре большого круга. Не столь далёкие места вокруг мы называли Морозово, Татешено, Малиновка, Стайки, Тарасиково. Своё название эти места получили от местных людей, метких на приметы и глубоко знающих, с чем связано то или иное название.
Морозово – сожжённая в войну деревня, от которой осталось одно название.
Татешено – это надел земли за речкой, где жили когда-то родственники моего друга Виктора.
Малиновка – просека, где готовили всей деревней дрова, и на месте вырубки росла сладкая лесная малина. Мы, дети, срезали с ольхи кору, сворачивали вдвое и делали кузова для сбора малины. Сладкий сок ягод стекал по уголкам кузовков, и мы, детвора, слизывали его. Я и сейчас отчётливо ощущаю этот вкус ягод вперемешку со вкусом сока снятой коры ольхи.
Стайки – тоже сожжённая деревня в годы войны. Деревня насчитывала 200 дворов. До войны это отдельный колхоз имени Сталина.
Тарасиково или, как ещё говорили, Тарасово – это надел земли, где ещё до революции жил зажиточный мужик, настоящий хозяин по имени Тарас. Тарас Крюков. Всё у него было схвачено. Растил хлеб, скотину, занимался лесом, пчеловодством. Но основной его гордостью был огромный яблоневый сад, который как по террасе спускался к огромному пруду. Весной во время цветения сада весь склон покрывался нежно-розовым цветом, цветом смешанного молока с малиновым вареньем. Лёгкое дуновение ветра взволнованно качало нежные лепестки цветов, срывало их и укрывало землю. За лето упругие ветки яблонь покрывались наливными яблоками, к осени они вызревали. Работники снимали их с деревьев и аккуратно укладывали в большие плетёные корзины. Каждый слой яблок перекладывался ароматным сеном или чистой ржаной соломой. Говорят, что Тарас возил свои яблоки для продажи даже в Москву. Революция 17-го года отняла у Тараса всё, почти всё, оставив ему только землю под садом. Людей сгоняли в колхозы, но Тарас как мог оттягивал момент вступления в коллективное хозяйство. Он со своей семьёй так и жил на отшибе от всех, сеял, пахал, косил сено, жил своим хозяйством. Часть сада ему пришлось вырубить. Нужна была земля под посевы зерновых культур. Колхозные земли окружали надел Тараса плотным кольцом, пытаясь поглотить клочок земли, принадлежащий семье Тараса. Земли колхоза, расположенные рядом, стали в народе называть Тарасово, Тарасиково.
Наступил 1941 год. Два сына Тараса ушли защищать Родину от фашистских захватчиков. Тарас ввиду преклонного возраста в армию не призывался, да и в душе он особого желания не испытывал воевать за власть, которая отобрала у него всё, что годами не одно поколение его рода наживало, преумножало.
Немцы рвались к Москве. Они победным шагом шли по многострадальной русской земле. Дошли они и до деревень, расположенных вокруг Тарасикова. Многие подались в полицаи прислуживать фашистам, и хотя Тарас недолюбливал советскую власть, он в трудную годину для России не предал её. Старик зарос бородой, ходил в старой шубёнке, молча кланялся людям при встрече. Он как бы находился в стороне от всего происходящего вокруг. Он жил в своём мире.
В таком нейтралитете он прожил до окончания войны. В деревни стали возвращаться фронтовики. Вернулся домой и младший сыр Тараса Афанасий. Не было только никаких известий от старшего Павла.
Жена Тараса Пелагея выходила за околицу их участка, долго смотрела на дорогу в надежде увидеть идущего к ней навстречу сына. Но надежды на его возвращение оставалось всё меньше и меньше. А на днях из сельсовета передали бумагу, что Павел пропал без вести. Это известие окончательно добило старую женщину, и к Ильину дню она тихо умерла.
Тарас остался один. Семья сына жила своей наполненной жизнью. Им дали дом в колхозе, сын работал звеньевым в полеводческой бригаде, жена – звеньевая льноводческой бригады. Дети учились в школе, летом помогали родителям по хозяйству.
Тарас выходил в старый, приходящий в упадок, сад, гладил своими высыхающими от старости руками стволы таких же старых яблонь, и сердце его наполнялось грустью. Он видел, что сад умирает, что и ему осталось тоже очень мало. Неужели это конец? Неужели никому не надо всё то, что он сохранял, сохраняли его предки из поколения в поколение?
Он ходил, сгорбленный по саду, цепляясь за сухие, старые ветки яблонь. Это прикосновение напоминало ему касание его лица рук его мамы. Господи, как же это давно было! Он пришёл в дом, лёг на большую широкую скамью у печки, глубоко вздохнул, вытянулся всем телом и умер. Умерло всё, что за ним стояло, что было связано с его предками, с его землёй, с его наделом Тарасиково.
За прошедшую зиму сад почти весь вымерз. Тяжело, болезненно выходили из зимовки старые, сухобокие яблони. Кое-где робко начинали пробиваться клейкие листочки на молодой поросли яблонь. Это давало надежду на то, что, не смотря ни на что, сад будет существовать, будешь сам восстанавливаться, будет жить.
Афанасий с сыновьями вырезали старые, вымерзшие, усохшие яблони, вспахали освободившуюся землю и засеяли белым клевером. И уже на следующее лето весь участок Тараса – Тарасиково белел цветущим клевером, он опять напоминал то время, когда цвёл сад.
Прошло много времени, много лет. Исчезли с лица земли деревни, колхозы. Уехал из родных мест вслед за выросшими детьми Афанасий. Но сад продолжал жить каждым своим корешком, каждой веточкой, молодым побегом цепляясь за жизнь, цепляясь за землю.
Много лет люди, приезжая к своим родственникам на маленький сельский погост, шли через маленькую речушку Тихая к яблоневому саду, набирали в сумки и пакеты ароматные яблоки, клали на могилы, как гостинец от Тараса, везли домой, угощали родных и близких.
В одну из морозных и бесснежных зим сад окончательно вымерз. Холодный ветер, высокий склон не оставили саду шанса на выживание. Весной проходящие скотники зажгли высокую прошлогоднюю сухую траву, и всё вспыхнуло одним страшным факелом. Горело всё: трава, старые сухие яблони, остатки каких-то построек. Через минуту всё превратилось в пепел, в чёрную золу. Исчезло всё, что не одно поколение наживало, копило, берегло.
Прошло года два или три. Я попросил своих сыновей отвезти меня на могилу тёти и бабушки. Была осень, вернее, её золотая пора. Я ехал в машине и думал о том, что не увижу за речушкой Тарасиков сад, его имение. Жалко, что такое красивое место, взлелеянное несколькими поколениями, просто исчезло с лица земли.
Прибыв на сельский погост, мы с сыновьями занялись обычной в таких случаях работой: уборка травы, скашивание крапивы, покраска оград и другое.
- Жалко, - сказал я, - что в этом году, этой осенью нам не придётся отведать вкуснейших яблок с Тарасова сада.
- Как не удастся? Вон, пап, посмотри!
Я поднял голову и увидел, что за речкой, в самом центре Тарасикова надела, стояла одна-единственная яблоня, усыпанная яблоками. Стояла гордо, неприступно, как памятник всему роду Тараса.
Мы собрали сумки, хотели уже уезжать, но в какой-то момент решили зайти на участок Тараса.
Перемахнув речушку, мы оказались на участке Тараса. Подошли к яблоне. Один из основных суков под тяжестью яблок надломился и беспомощно лежал на траве. Сила яблок, их количество было таким, что не выдерживали сучья. Мы набрали яблок в сумки, пакеты. Ветки яблони благодарно стали распрямляться, казалось, что яблоня говорит нам спасибо за то, что мы взяли часть непосильного для неё груза. Сыновья сняли яблоки с упавшего сука, подняли его, закрепили шпагатом к основной кроне.
Казалось, что яблоне нравилось всё, что мы делали с ней, она рада, что мы пришли к ней на помощь. Она так давно не видела людей, не слышала их голоса.
Приведя яблоню в порядок, мы сели в автомашину и направились в обратный путь – домой. Яблоня из-за речушки прощально нам махала вслед ветками, как мать машет рукой вслед уходящему в новую жизнь сыну.
И что характерно: сменяя друг друга, прорастая новыми побегами, яблоня на Тарасиковом имении растёт и сегодня, продолжает угощать всех людей отменными яблоками. Я уже сегодня жду встречи с ней.