Старик и горе

               
Весть о том, что в деревню приехала молодая девочка-бухгалтер, быстро разнеслась не только по деревне, но и по всей округе. Володя, агроном, раздав задания механизаторам на текущий день, подходил к зданию конторы колхоза и увидел стоящую на крыльце молоденькую девушку. Он подошёл к ней и спросил: «А что такая красавица забыла в нашей глухомани? Что тут можно делать, в этой дыре?» Его нестройный монолог подошедшая Клавдия Ивановна, главный бухгалтер колхоза.
- Володь, проходи в правление, не смущай девушку. Видишь, она и так волнуется, человек приехал на новое место. Вокруг чужие и незнакомые люди, а ты, балагур, лезешь в душу. Мне скоро на пенсию. Председатель колхоза сделал запрос в техникум. Вот мне и прислали замену. За год, я думаю, её научу всему на практике – как да что. Теория это одно, а практика – совсем другое. Посторонись, дай нам пройти.
Девушка тихонько нагнулась и протянула руку к небольшому чемоданчику, стоящему у её ног. Это было всё её имущество.
В течение дня девушка была введена в курс дела, определено её рабочее место. Жить её к себе забрала баба Алёна, одинокая старушка, убирающая помещения конторы.
Вечером она взяла в руки Машин чемоданчик, закрыла на большой амбарный замок контору, спрятала за обналичку двери ключ.
- Ну что, доченька, пойдём на твоё место жительства. Не знаю, сколько ты тут протянешь, в этой глуши. Ты уже не первая, кто сюда приезжал. Кто выходил замуж, уезжал, а кто просто сбегал. Дай Бог, чтобы ты пустила здесь свои корни, обосновалась, свила своё гнёздышко. Места ведь тут у нас благодатные, люди хорошие, добрые. А если и скажут какое острое слово, так это не по злобе, это всё от трудной жизни. Думаю, что ты останешься у нас надолго. Вижу, что ты не городская, и по одежде, и по поведению.
За этой беседой Алёна Ивановна и Маша подошли к покосившемуся неприметному домишке.
- Ну вот, Машенька, и дошли до нашего дома.
Старенькая покосившаяся входная дверь, жалобно скрипнув, пропустила Машу в дом, даже не в дом, а в его тесненькие сени. В сенях было темно и прохладно, пахло какими-то травами, квашеной капустой и ещё чем-то домашним.
- Проходи, проходи! Это теперь и твой дом. Надо ему живое человеческое тепло, нужна твоя энергия, чтобы ещё пожить. Вот умру, домишко оставлю тебе, нет у меня ни родни, ни наследников, всех немец уничтожил в эту проклятую войну.
Войдя в дом, Маша сняла с ног туфли, аккуратно у порога поставила чемоданчик, присела на табуретку к стоящему у порога столу.
- Маша! Ну, что ты села у порога, как неродная, раздевайся, мой руки, сейчас будем вечерять.
Она быстрым движением открыла заслонку печи, ухватом достала чугунок, налила в тарелки щи.
- Машенька, садись к столу, попробуй мою стряпню, не обессудь. Готовлю я по-деревенски, как учила меня моя мама, - учила Машу бабушка.
После скромного ужина Маша стала разбирать свои вещи. Содержимое чемодана было представлено штапельным платьицем, вискозной блузкой и парой юбок.
- Маша, вешай свои вещи в шкаф, он стоит за занавеской. Там и твоя кровать. Не стесняйся, будь как дома!
Маша постепенно стала входить в жизнь деревни, в жизнь колхоза. Она быстро и аккуратно выполняла всю бухгалтерскую работу, начисляла зарплату, делала отчёты, готовила председателю всевозможные сводки к предстоящим совещаниям. Молодой агроном Володя всё чаще и чаще забегал в бухгалтерию по поводу и без повода. Маша ему нравилась. И молодой человек всё искал момент, чтобы открыться перед девушкой.
- Володь, что-то ты стал часто появляться в бухгалтерии.  Что такое, мёдом намазано? – как-то спросил председатель. – По специфике твоей работы тебе надо быть больше в поле, следить за тем, как готовятся корма, как проходит сев, как идёт ремонт техники, а ты всё в конторе под ногами путаешься.
Маша видела, да и сердцем чувствовала, что она нравится Володе. Она давно заметила, что и Володя небезразличен ей. Молодые люди стали дружить, встречаться. Долгими зимними вечерами Володя заполночь засиживался у Маши. Они спорили о кино, литературе, о будущей жизни. Хозяйка дома спала на печи, ворочалась, о чём-то бормотала во сне, а иногда, закрыв глаза, просто лежала и думала о своей жизни, о времени, когда она была так же молода, как эта влюблённая пара.
Весной, после завершения весенне-полевых работ, на празднике «День весны» Володя сделал Маше предложение. Маша согласилась быть его женой. Молодые расписались в местном сельсовете. Маша с бабушкой Алёной накрыли в доме стол. Всё было просто, по-домашнему. Гостей было человек десять. Богатые свадьбы в то время не игрались, народ жил бедно. Жить молодые стали в дома бабушки Алёны.
- Маша, Володя, не уходите от меня, не бросайте старуху! Вы всё, что у меня есть в этой жизни. Если вы уйдёте, я умру. Дайте мне хотя бы возле вас протянуть год, полтора.
Молодые стали жить а хатке бабушки Алёнки, тем более, что дом для молодой семьи ещё не был достроен. Бабушка старалась держаться, не показывать, что ей с каждым днём всё хуже и хуже. Силы покидали её. Уже два года, как она перестала убирать контору. Всю домашнюю работу взяла на себя Маша. Она копала землю, сажала картофель, различные овощи, ухаживала за скотиной – всё было на ней.
Володя был редко дома. Он полностью отдавался работе. Председатель готовил его себе на замену. Через полтора года Маша родила своего первенца Петра. Спустя два года в семье появился второй сын, Иван.
- Ну, вот, Машенька, вижу, что у вас с Володей всё хорошо! Любите друг друга, уважаете! Детки вон какие, как нарисованные. Теперь я за тебя спокойна, могу уйти и на покой. Помирать мне, дочка, пора. Да, да, молчи! Я знаю, что говорю.
Вечером она протопила баню, достала холщовую домотканую сорочку, пошла в баню. Налив таз воды, она знала, что моется в последний раз перед дальней дорогой, дорогой к Богу, дорогой на небеса. Там её давно ждут все ушедшие родственники. Да и она давно хочет к ним. Она обмыла всё тело, голову, руки, ноги, вышла из бани, одела на шею простенький алюминиевый крестик на льняной нитке, облачилась в холщовую, приготовленную на смерть рубашку, перекрестилась, плотно закрыла ворота бани и тихонько пошла к дому. Окна домика уже не светились, вся Машина семья уже спала.
- Вот и хорошо, что не приходится никого беспокоить, пусть спят.
Алёнка вошла в дом, не зажигая света, тихонько разделась, легла на чистую постель и уснула, уснула навсегда. Перед сном ей было так спокойно, так хорошо, как не было никогда в жизни.
- Господи, в какую добрую минуту я приду к тебе! Спасибо!
Утром, как обычно, Маша приготовила всей семье завтрак. Стала будить в детский сад детей. Володя уже справлялся в хлеву, кормил и поил скот. Сбивая снег с валенок, он зашёл в дом.
- Маша, что-то бабушка наша сегодня заспалась! Пора уже и ей вставать.
- Ладно, Володя, пусть поспит, она вчера вечером баню топила, пусть отдохнёт.
Прошло ещё полчаса, но бабушка не вставала.
Отведя детей в детский сад и отправив мужа на работу, Маша отодвинула большую цветастую занавеску, за которой спала Алёнка. Маша подошла к кровати, тронула бабушку за руку. Рука её бабушки была холодной. Маша даже не испугалась, не вскрикнула. Ей казалось, что этого не может быть, что её Алёнка, её бабушка будет жить вечно, что она никогда не оставит её.
Хоронили Алёну её сверстники, жившие в деревне, да Машина семья. На поминках Маше казалось, что Алёнка где-то рядом, что вот сейчас откроет входную дверь в дом и скажет:
- Ну, что сидите такие грустные? Всё хорошо! Ничего страшного не случилось! Выпивайте, закусывайте, жизнь продолжается. Я достойно и вовремя передала вам свою эстафету.
Старушки, шамкая беззубыми ртами, ели блины, котлеты, выпивали водку и вино. И, тяжело вздыхая, говорили об Алёне, какая она была хорошая и как рано умерла.
Маша и Володя благодарили всех, кто пришёл проводить Алёну в последний путь. Поохав и повздыхав, старики и старухи стали расходиться по домам. Жизнь продолжалась дальше со своими трудностями, особенностями и, как сейчас говорят, заморочками. Маша работала в бухгалтерии, Володя возглавил колхоз. Два сына успешно учились в школе. Семья уже давно жила в добротном рубленом из сосны новом доме, но Маша в моменты трудностей, одиночества уходила в старенький Алёнин домишко. Он ждал её, ждал вместе с бабушкой Алёнкой. Маша привычным движением открывала замок, входила в сени, проходила в дом и возвращалась в такую далёкую и такую близкую юность. Она садилась на табурет к столу, смотрела на старую липу за окном, машущую ей приветливо веткой. В это время ей так было хорошо, так спокойно, она чувствовала, она знала, что Алёнка рядом с ней. Она её успокоит, даст добрый совет, выслушает, возьмёт часть боли на себя. Она в это время мысленно разговаривала с ней. Успокоившись, Маша благодарила Алёнку за помощь, просила разрешения прийти ещё раз, когда будет трудно, и уходила. Минуты этой душевной подпитки Маша ценила очень высоко, для неё они были бесценны.
Годы перестройки, время Горбачёва и Ельцина, больно ударили по всему народу. Распалась страна, на благо которой работали люди, пошла реорганизация колхозов и совхозов. Наступило время великого хапка. Тянули всё, что можно и не можно. Володя пытался сохранить хозяйство, но принципы рынка добили колхоз совсем. Нечем было платить зарплату, никто не брал продукцию, не было горючего, удобрений. Маша с ужасом смотрела на всё это. Рушится всё! Воры, открытые и скрытые бандиты тащили всё: технику, оборудование с ферм, скот и корма.
Когда Володя обратился к участковому Валерке с просьбой помочь ему отыскать и наказать преступников, тот ответил:
- Ты что, Владимир Иванович, ещё не перестроился? Время сейчас такое! Каждый за себя, ни ты, ни твои проблемы никого не волнуют. В стране анархия. Вот, погляди, наш президент Ельцин живёт в своё удовольствие, то в Германии пьяный на ложках играет и пытается дирижировать оркестром, то его пьяного с моста в мешке сбрасывают, а то открыто на глазах у всего мира вышел из самолёта и справил нужду на колесо самолёта, на котором прилетел.
- Валер, ну есть же такая примета: если собака помочится на колесо автомашины, то будет авария?
- Ну, это, Иваныч, на колесо машины, а вот что касается самолётов, я не знаю. Тут авария будет посложней.
- Да куда тут, Валер, посложней! Сложней аварий не бывает, ту Россия гибнет, держава, гибнет народ.
- А что тебе не даёт взять себе пару коров, автомашину, трактор? Ты не меньше других положил сил и здоровья.
- Что мешает? Совесть, вот что мешает. Не могу я смотреть в глаза простым колхозникам. Это же всё сделано их руками, их здоровье положено тут. Вот это всё мешает, да я об этом и не думаю.
Петя и Ваня успешно друг за другом закончили среднюю школу, а затем и институты. Оба сына жили и работали в Москве. Маша стала замечать, что какая-то слабость не даёт ей работать, как раньше: подкашиваются ноги, слабеют руки, - и всё это усугублялось. Она сама пыталась оценить ситуацию. Всякие плохие мысли лезли в голову, но она гнала их прочь. Вот отлежусь, отдохну и дальше! Всё со мной хорошо!
Володя стал тоже замечать, что с женой что-то не то.
- Маш, я вижу, что тебе тяжело, что ты болеешь. Давай поедем в область к врачам на обследование?
- Да ладно, Володя, со мной всё в порядке. Это возраст, не всё же нам быть молодыми. Вон каких дубов подняли мы с тобой! Красавцы! Умные, образованные, один отменный программист, второй работает в ядерном центре в Дубне. Не всем дано такое счастье!
Маше становилось всё хуже и хуже. Она в мыслях понимала, что серьёзно больна, и, возможно, время упущено. После длительных уговоров она согласилась на посещение врачей.
- Володя, я согласна. Поедем, я подлечусь, брошу всякую работу. Дети стали на ноги, зарабатывают хорошо. Буду отдыхать и ждать внуков. Так хочется их понянчить, увидеть моих мальчиков счастливыми.
- Ну, вот и хорошо! Завтра же и едем.
Утром Володя завёл уазик, долго прогревал, чтобы Маша не мёрзла в дороге. Маша взяла сумку с документами, кое-какие вещи, если положат в больницу, стала на пороге дома, перекрестилась.
- Господи, дай, Боже, святой путь! Дай мне силы и здоровье вернуться в эти стены к моей семье.
Она закрыла дверь, подошла к машине. Свежий утренний воздух ударил ей в лицо. Слабость прошла по всему телу. Володя подал ей руку, открыл дверцу автомобиля, помог сесть на сиденье.
- Неужели это всё? Неужели конец? Что я наделала? Почему не поехала в больницу раньше? Ладно, прочь плохие мысли, может, и не всё так плохо. Полежу, покапают капельницы, попью таблеток, отдохну и домой. Конечно, домой, а куда же ещё?
Всю дорогу супруги ехали молча, каждый думал о своём, и каждый об одном – что с Машей?
Перед глазами Володи прошла вся жизнь – от встречи на крыльце колхозной конторы молоденькой девочки-бухгалтерши Маши до сегодняшнего дня, когда он, уже немолодой мужик, везёт эту девочку Машу, везёт свою жену, мать его детей, в больницу. Что там скажут? В чём причина? Он не знает. Но тревожные мысли не давали ему покоя. Они пчелиным роем без конца шумели в голове.
Два часа, проведённые в дороге, подошли к концу. Уазик остановился у областной больницы. Володя открыл дверцу машины.
- Машенька, аккуратно выходи! Врач нас ждёт. Без всяких приёмов пройдём к нему прямо в кабинет. Там он тебя посмотрит, возьмут кровь на анализ, и всё прояснится.
Вышедшая врач-онколог, посмотрев на Машу опытным взглядом, определила, что женщина давно и серьёзно больна. Взятый экспресс-анализ крови подтвердил предположение.
Пока врач разговаривал с Машей, главврач кивком головы вызвал Володю в коридор.
- Что? – спросил Володя.
- Всё очень плохо. Всё серьёзней, чем мне казалось на первый взгляд. Класть мы её в онкологию не будем. Поместим в терапию. Не надо женщину пугать, она и так испугана, но будем проводить всё лечение, как в онкологии, а там будем смотреть.
- Так что, доктор?
- Я же говорю: всё в руках у Бога, только у него. А мы его помощники на этой земле. Будем надеяться на лучшее. Мы сделаем всё, что от нас зависит. Езжайте домой, мы больную забираем в отделение.
Первое, что услышал Владимир, зайдя в кабинет:
- Что, Володя, домой? Со мной всё хорошо? Да?
- Знаешь, Маша, придётся немного подлечиться, набраться сил, отдохнуть, попить витамины, походить на процедуры, повторно пройдёшь обследование, сдашь по новой анализы. Я верю, всё будет хорошо.
Он говорил и видел по глазам Маши, полным слёз, что она ему не верит. Он обнял Машу, поцеловал. На прощание сказал: «Держись, пока». В то время он не знал и не подозревал, что всё не так радужно, как он представляет, что свою любимую Машу он видит последний раз в жизни.
Машина, ворча и издавая какие-то звуки, похожие на стон человека, как-то нехотя ехала домой. Спустя два часа Владимир оказался у своего дома, поставил в гараж машину, закрыл калитку, поднялся на крыльцо; сняв в коридоре обувь, вошёл в дом.
Он не узнал свой дом. Ему казалось, что дом не хочет принимать его одного, без Маши. Всё в доме веяло холодом и пустотой. Одиночество и безысходность алчными волчицами смотрели на него изо всех углов. Он сел к столу, опустил седеющую голову на руки и заплакал. Это был не плач. Это был крик души, крик безысходности, крик большого горя, которое без стука, без спроса неожиданно пришло в их благополучную семью, нарушило ритм и уклад сложившейся годами жизни, жизни, сложенной невероятными усилиями двух людей, Маши и Володи. Всё рушилось! Всё!
- Как сообщить детям, ребятам? Как их подготовить? Да нет, рано ещё! А вдруг случится чудо? Не буду их пугать. Они оба так любят свою мать. Подожду, время ещё есть.
Но оказалось, что времени уже нет! Времени было в обрез. Поняла это и Маша, когда однажды она расчёской провела по своей голове, и расчёска оказалась забита полными прядями выпадающих волос.
- Что это? Почему? Что со мной?
Через две недели Машу перевели на сильные обезболивающие, но боли были такой силы, что не давали ей ни спать, ни отдыхать. Маша поняла, что это конец.
Надо позвонить Володе, чтобы ребята взяли отпуска и приехали к ней живой попрощаться. Она должна с ними проститься. Только Бог знает, сколько у неё времени, сколько осталось.
В пятницу лечащий врач сделал обход. Уходя на выходные, он назначал лечение на предстоящие дни. Подойдя к Маше, он про себя отметил, что больная вроде идёт на поправку: появился робкий румянец на щеках, охотно поддерживает с ним разговор о погоде, о жизни, о предстоящей весне. Он выписал на выходные дни лекарство. Прощаясь, сказал:
- Пока, до понедельника! Надеюсь, что все будут живы и здоровы.
- Будем стараться, - ответила Маша.
Предстоящая ночь была для Маши одна из тяжелейших. Её бросало то в жар, то в холод. Ужасная незатихающая боль пронизывала всё её тело. Дежурная медсестра вводила обезболивающие через каждые три часа. Все больные в палате не спали. Где-то часа в два ночи всем показалось, что Маше стало легче, и она заснула. Погасили свет в палате. Все пытались хотя бы немного отдохнуть до утра.
В пять часов утра соседка по кровати встала в туалет и нечаянно задела свисающую с кровати руку Маши. Она закричала:
- Девки, девки! Вставайте, Машка умерла! Вызывайте медсестру!
Испуганная спросонья сестричка забежала в палату, схватила Машу за холодную руку.
- Да, умерла. Надо сообщить дежурному врачу. Отмучилась, бедняга.
Хоронил Владимир свою Машеньку практически один. Горсточка старушек, сбившихся в кучу, как стая воробьёв, о чём-то тихо разговаривали. Нанятая из города похоронная бригада ловко и сноровисто молча делала своё дело.
- Родные, прощайтесь, - сказал бригадир похоронщиков.
Из родных был один Владимир. Сыновья на похороны матери приехать не смогли. Один был в длительной командировке во Франции, у второго проходили испытания нового ядерного реактора. Володя поцеловал Машу в холодный лоб и лишь мог сказать одно:
- Прости, прости меня, Маша, что я тебя не сберёг. Прости!
Отошёл в сторону и заплакал.
Через полчаса всё было закончено. Вместо живущего на земле человека остался маленький холмик с прислонёнными друг к другу двумя венками. И всё!
 Володя до конца так и не понимал, что произошло с ним.
Сказать, что он постарел за это время, не сказать ничего. Из мужчины средних лет горе его превратило в немощного старика. Ему казалось, что холодный пустой дом вытягивает тепло, забирает душевные и физические силы. Он целыми днями бесцельно бродил по пустому мёртвому дому. Потеряв ориентир во времени, он не помнил, что и когда он ел, когда и сколько спал. Время для него остановилось вместе с уходом Маши.
Как-то вечером зазвонил телефон. Владимир лежал в передней комнате на диване во всей одежде, укрывшись старым полушубком: в последнее время он постоянно мёрз. Настойчивая трель звонка заставила его подняться с дивана.
- Алло, я слушаю.
- Папа, пап, это я, Иван! Как ты там? Мы с Петей планируем приехать в конце будущей недели, проведать тебя, побыть на могиле у мамы. Ты меня слышишь?
- Да, сынок, слышу. Приезжайте, я буду вас ждать с нетерпением. Помните о том, что я, Маша и наш дом вас всегда ждут.
- Папа, папа, не волнуйся! Мы с Петром обязательно приедем. Будь здоров. Береги себя.
Издав несколько звуков, телефон замолчал.
- Надо взять себя в руки к приезду сыновей, всем своим видом поддержать их и показать, что, несмотря на всю тяжесть ситуации, жизнь продолжается. Первым делом нужно навести в доме элементарный порядок, всё вымыть, вычистить, убраться на могиле Маши, да самому возвращаться к жизни.
Утром наносил в баню воду и дрова, затопил печь, сел у открытой топки. Сухие дрова, потрескивая, горели в печи, отдавая тепло. Это тепло растекалось по лицу, рукам Владимира и мягкой нежной волной растекалось по всему телу. Мысли возвращали его в то время, когда все были вместе, когда были счастливы. Была жива Маша, дети учились в школе, было всё понятно и предсказуемо в жизни.
Взяв два ведра тёплой воды, Владимир принёс их в дом, разделся и стал всё по порядку убирать и мыть в доме. Он и сам удивлялся, как это всё у него получается, ведь этим всегда занималась Маша. Он никогда не задавался той мыслью, как и когда она это делает, но в доме всегда были порядок, уют и чистота.
Через неделю приехали сыновья. Такси остановилось у калитки. Пётр и Иван, о чём-то шумно разговаривая, выгружали сумки из багажника, расплатились с водителем и стали подыматься в дом по высокому тесовому крыльцу. Спустя мгновение, они уже были в доме.
- Как ты тут, отец? Здравствуй! – сказал Иван. И они вместе с Петром, не скрывая слёз, обняли Владимира.
- Да так вот, держусь. Хотя и говорят, что время лечит, но я этому не верю. Моя боль не проходит, она всё острей и острей.
Перекусив на скорую руку, Володя и сыновья стали собираться на кладбище к Маше.
Кладбище находилось в километре от деревни. Владимир старался передвигался помедленнее, не торопясь. Он хотел оттянуть тот момент, когда сыновья придут на могилу матери. Он боялся этой встречи. Ему было в этот момент жаль сыновей, жаль Машу, жаль себя.
- Пап, - обратился к Володе Пётр, - зайди пока на могилу к бабушке Паше. Дай нам с Ваней побыть с мамой наедине.
- Ну, я же вам не помешаю.
- Отец, ну, пожалуйста, сделай так, как мы просим.
- Хорошо, хорошо, пусть будет по-вашему.
Холодный и колючий снег, похожий на соль, бил в лицо, проникал за воротник, забивался под одежду. Сыновья подошли к едва виднеющемуся, похожему на большую кочку холмику. Иван стал разгребать накопившийся снег, Пётр поправлять венки. Едва сдерживая слёзы, они о чём-то пытались говорить. Каждый из них не хотел показывать свою слабость, свои слёзы. Но они очень хорошо знали друг друга и, не сговариваясь, сошлись в центре могилы, обнялись и навзрыд зарыдали. Это было не рыдание. Это был крик их души, смешанный со слезами.
- Мама, мамочка, дорогая, прости нас, прости, если можешь! Как нам плохо без тебя, как ты нам всем нужна, и отцу, и нам, твоим любимым сыновьям.
Через полчаса к сыновьям подошёл Владимир.
- Вот, Машенька, вся наша семья в сборе, смотри на наших сыновей! Какие богатыри! Они всего достигли в жизни: и образование получили, и престижные работы. Нам с тобой только гордиться такими сыновьями.
Володя обнял сыновей. Постояв и помолчав ещё немного, три притихшие, убитые горем фигуры направились к выходу с погоста.
Посовещавшись, сыновья решили, что завтра они уедут в Москву, их ждала работа, ждала новая жизнь.
- Отец, а можно организовать баньку?
- А чего ж нельзя? Конечно, можно.
Владимир накинул на плечи старенький, побитый молью полушубок, надел валенки и, ссутулившись, пошёл к бане. Он ходил возле бани, колол дрова, добавлял в котёл воду. Поленья весело потрескивали в топке, баня наполнялась теплом, котёл с водой весело гудел. Володю не покидала одна мысль о том, что как раньше уже никогда не будет, не будет той радостной жизни, когда жива была Маша, когда ещё дома жили сыновья, когда все были вместе. Никогда это не повторится, никогда! Завтра он останется один, один, как пень от старой яблони в конце огорода. Один. И он, как мог, старался оттянуть этот момент одиночества: делал вид, что у него много срочной работы возле бани, работы по дому.
Но через два часа баня была готова. Вышедший на крыльцо Иван спросил: «Отец, ну что с баней? Может, чего помочь?»
- А что помогать? Всё готово! Зови Петра, идите мойтесь. Вода кипит, веники запарены, смену чистого белья возьмите в комоде.
- А ты что, с нами не пойдёшь?
- Нет, я в такой жаре уже мыться не могу, да и давление после смерти Маши меня мучает. Я завтра, и дух ещё будет, и вода не остынет. Это то, что надо для меня - старика.
Ребята собрали всё необходимое, сложили в сумки и направились в баню. Баня их приняла знакомым теплом, знакомым запахом – запахом дома, запахом их мамы. Ребята не спеша парились, пили квас, опять парились, шумно обливались водой. Спустя два часа сыновья возвратились в дом. На столе их ждала скворчащая сковородка, пожаренная на сале яичница, в тарелке квашеная капуста, солёные бочковые огурцы.
Взбодрённые баней, раскрасневшиеся, сыновья сели к столу.
- Ну, что, сынки, может, по маленькой? С бани положено! Да и мать нужно помянуть. У меня припасена бутылка водки.
- Петь, а где наш коньяк? У нас же его две бутылки. Мы и забыли о нём! Давай, ставь на стол.
Через мгновение рядом с простой сельской закуской стояли две бутылки престижной марки коньяка. Всё за столом, казалось, было, как всегда, но не было одного, не было хозяйки дома, не было Маши. Казалось, что вот она, где-то рядом хлопочет, что вот войдет в дом и весело спросит:
- Ну, что вам ещё подать на стол? – Обнимет ребят и спросит: - Ну как, вкусно? Ешьте, ешьте, я ещё подам.
За невесёлыми разговорами выпили по две рюмки. Еда осталась на столе почти нетронутой ребята попили чаю и легли спать в зале на большом, недавно купленном диване.
Володя лёг в спальне. Он пытался с ребятами поговорить. Но уставшие от напряжённого дня, от жарко вытопленной бани, они быстро уснули. Володя ещё долго ворочался, всякие мысли лезли ему в голову, что трудно мужику в деревне одному, что надо меньше весной посадить огород, да и что трудно одному содержать домашнее хозяйство. Зачем это всё ему, когда нет Маши. Дети живут в Москве, живут своей жизнью. Им по большому счёту ничего это не нужно. Вот умри я, приедут, продадут дом за копейки, уедут и обо всём забудут. А, может, мне жениться на Нюрке Сенокосовой? Вон какая баба, и тоже вдовая. Господи, прости меня! О чём я думаю, тоже мне, жених! Ноги чуть таскаю, а всё о том же. Нет, такой, как Маша, нет и не будет. Видно, моя судьба доживать этот век одному. Он ещё долго ворочался, пока не уснул. 
Утром Владимир проснулся от гудящей электрической бритвы. Сыновья уже встали и приводили себя в порядок. Двухчасовым автобусом они собирались уезжать к московскому автобусу. Владимир встал, накинул на себя всё тот же старый полушубок, сунул ноги в валенки и пошёл к выходу.
- Я в баню! Сегодня не так жарко. Сегодня мой день.
- Иди, батя, освежись! Мы вчера душу отвели.
Через час старик вернулся из бани, бросил грязное бельё в стоявшую в прихожей корзину, подсел к столу.
- А что, сынки, ничего не едите и не пьёте?
- Да, папа, как-то не хочется.
- Как не хочется? Мужики должны хорошо питаться.
- Мы ведь кофе попили, и нам уже достаточно. Мы по утрам много не едим.
Ребята стали собирать в свои сумки вещи. Они что-то искали, теряли, находили и теряли вновь.
Наконец всё было собрано и упаковано. За суетой, сборами подошло время выходить к двухчасовому автобусу, идущему в город. Постояв на крыльце родного дома, сыновья осмотрели близлежащие окрестности.
Вон там они катались с горки, по этой дороге их отец возил на самодельных саночках в детский сад, по этой же дороге они с матерью отвели в первый класс поселковой школы.
Всё вокруг родное, своё, такое дорогое сердцу и уму. Когда, и вернутся ли они сюда ещё раз? Они и сами не знают. Ребята сошли с крыльца дома, вышли на дорогу, подождали отца, закрывающего калитку.
- Ребята! Попрощайтесь с домом, со своей родиной, с мамой.
- Как?
- Так, мысленно. Это вам поможет, это вас будет поддерживать в жизни. Корни человека, его истоки, его родина, они очень много значат.
- Как много?
- Да это, сыночки мои, - это всё!
Едва поспевая за сыновьями, Владимир дошёл до остановки. Глухая предательская боль сжимала ему сердце, не давала дышать.
- Держись, старик, держись, - мысленно говорил себе Владимир. – Надо ещё пожить, проводить сыновей, женить их, дождаться внуков. У тебя программа-минимум ух какая! Надо жить ещё и жить!
Мысли Владимира нарушил скрип тормозов подошедшего автобуса. Небольшая стайка пассажиров, не торопясь, скрылась в чреве старенького пазика. Тяжело вздохнув, автобус тронулся в направлении города. Люди в автобусе о чём-то беспорядочно переговаривались, шутили. Мысли и сыновей, и Владимира были об одном, о предстоящей разлуке, о том одиночестве, в которое вновь придётся окунуться Владимиру. Как он переживёт эту холодную, затяжную зиму? Хватит ли ему сил и здоровья для продолжения жизни – жизни в одиночестве?
Через два часа автобус остановился на центральной площади города, откуда шёл комфортабельный автобус на Москву.
- Пап, время ещё есть, давай с нами сходим в ресторан, перекусим. Ехать нам долго. Есть в пути захочется, да и тебе надо покушать.
- Нет, ребята, я есть не хочу. Идите, я вас подожду в здании автостанции.
Ребята направились в близлежащий ресторан, Владимир – в автовокзал.
Входную дверь обогревал мощный поток тёплого воздуха. Он пахнул на Владимира, прошёл по всему телу.
У входной двери лежал старый, огромный, одинокий пёс. Он настолько был стар, что, казалось, его шерсть на теле и морде побита молью. Он грелся в этих потоках такого нужного для него тепла. Люди обходили его, жалели. Кто-то давал корм. Володя сидел в тёплом здании автостанции, смотрел на этого старого, никому не нужного пса, и мысленно сравнивал свою теперешнюю жизнь с жизнью этого пса. Та же старость, то же одиночество и полное ощущение того, что ты уже никому не нужен в этой жизни. Несмотря на то, что в помещении было тепло, он никак не мог согреться. Ему было так же холодно и одиноко, как лежащему на входе псу.
Короткий зимний день подходил к своему завершению. Сыновья вернулись из ресторана, взяли в кассе билеты.
- Ну, что, отец, нам пора на посадку. Через 20 минут отправка. Нам ещё надо сумки уложить в багажное отделение.
И они втроём вышли к автобусу. Двери автобуса были широко открыты. Из салона доносилась приятная музыка. Пассажиры рассаживались по своим местам. Забросив свои сумки в багажное отделение, сыновья стали прощаться с отцом.
- Ну давай, батя, держись тут!
Владимир обнял сыновей и показной уверенной походкой стал уходить от автобуса.
- Да, сдаёт отец! Стареет батя! Как он перезимует эту зиму, не знаю, - сказал Иван.
- Вань, а куда он пошёл? У нас же в городе никого нет! Где он будет ночевать?
Сгорбленная фигура Владимира уже почти ушла в тень, когда ребята крикнули:
- Папа, пап! – И они оба, не сговариваясь, бросились вслед за отцом. Подбежали, обняли и заплакали. Только тут они увидели выцветшие от слёз и горя глаза отца, из которых катились слёзы, стекая по щекам, усам  и солёной влагой свисали с подбородка.
- Ребята! Идите, вы опоздаете!
- А как же ты? Куда ты пойдёшь? Ведь на дворе ночь, автобус будет только утром.
Из-за поворота, из темноты выехала автомашина такси. Из неё вышли две расфуфыренные дамочки, явно опаздывающие тоже на московский автобус.
- Шеф, надо отвезти отца домой, в посёлок.
- Ну, это вам будет дорого стоить!
- Не дороже того, кого ты будешь везти. Сколько?
- Две тысячи.
- Хорошо! Отец, садись в автомашину. Садись, садись! Мы оплатим, садись.
Владимир сел в машину, помахал сыновьям рукой. Машина тронулась по направлению из города. В машине Владимир согрелся и весь оставшийся путь проспал.
- Всё, батя, приехали, - пробасил водитель. – Как и просили сыновья, доставлен в лучшем виде.
- Спасибо, спасибо, сынок. Счастливо тебе, хорошей дороги и хорошей выручки.
- Благодарю, отец, и тебе всего! Будь здоров.
Подняв снежную пыль, машина скрылась за поворотом.
Владимир тяжело поднялся на крыльцо, открыл входную дверь, вошёл в дом. В доме ещё пахло человеческим теплом, пахло его сыновьями, их туалетной водой, их вещами. Но они уже были далеко от него, далеко от его Маши. Он молча сел к столу, поправил складки скатерти. Хотел убрать посуду со стола, но подумал: пусть постоит, она даёт ему чувство присутствия всей его семьи рядом с ним.
- Ну, что делать, Володь? – сказал он сам себе. – Надо жить, надо жить и в этой непростой ситуации.
Ему послышалось, что чей-то голос, похожий на голос Маши, подтвердил его мысли:
- Надо жить!