Совесть

               
Ещё со школьных лет Витя Коробков отличался от своих сверстников. Он был не такой, как все. Отличали его от других жадность, замкнутость, неразговорчивость.
Шестидесятые годы для российской деревни были не самые лучшие. Механизация на село только-только начинала приходить. В основном преобладал ручной труд и в поле, и на ферме. Отец Вити был бригадиром комплексной бригады и, по меркам того времени, семья жила богато: добротный рубленый дом в 7 окон, сараи, баня, тридцать соток земли, корова и другая всякая живность. Гордостью всего семейства являлась пасека на 40 ульев. Мёд продавали всей округе. Витя говорил: «Мне папка не даёт так работать, как все простые колхозники. Я буду, как отец, начальником. Начальники мало работают, но хорошо живут. Что у трудяг на столе? Капуста  во всех видах да картошка, а мы вон как живём!»
Дети простых колхозников молча слушали Витю. В вопросах неравенства с ним соглашались. Кто они и кто он? Кто их родители и кто его отец!
Время шло. Чем взрослей становился Виктор и его сверстники, тем ощутимее становилась разница между ними. Было видно, что они люди разного достатка, разного уровня жизни.
К завершению учёбы в школе ребята подошли с ещё более ощутимой разницей. Виктор пришёл на выпускной в добротном костюме, белой рубашке с галстуком, в новеньких чёрных туфлях. Он выгодно отличался от своих сверстников, одетых очень простенько. И здесь он подчеркнул своё превосходство над другими всем своим видом, поведением, надменным взглядом даже на учителей. Он показывал, что они ему не ровня, что их общество его тяготит и только сложившиеся обстоятельства вынуждают его быть в этой компании.
После завершения учёбы всей семьёй стали выбирать, куда Виктору поступать учиться. Выбор пал на сельхозинститут, факультет агрономии. Отец сказал: «А что тут выбирать? В другие институты ты не поступишь, так как учился ты на одни «тройки». А в сельхозинститут я попробую тебя затолкнуть. Кое-какие связи там у меня есть».
В конце июля отец завёл старенький «газик», положил в машину полсвиньи, зарезанной накануне на колхозной ферме, три трёхлитровых банки мёда, две полуторалитровых бутылки самогона, и машина, увозившая Виктора в новую жизнь, пыля по дороге, тронулась в путь. Как отец и обещал, Виктор с осени начал учёбу на агрономическом факультете сельхозинститута.
Учился Витя слабо, перебивался с «двойки» на «тройку», но кое-как переходил с курса на курс. Надменность, унижение сокурсников и окружающих были основным жизненным кредо молодого человека. Всё это он старался держать внутри себя. Но когда срывался, он обижал и унижал людей. Его слова били больнее кнута. В эти моменты он был беспощаден.
- Что вы, холопы, можете? Чего достигли в этой жизни? Вы копаетесь в грязи и навозе, и дети ваши будут копаться. Таков ваш удел. Богатым и состоятельным принадлежит мир!
Эту свою линию жизни он чётко претворял наяву. Обижал слабых, но как шакал лизал руки сильных, влиятельных, тех, от кого могла зависеть его судьба и судьба будущей его семьи, его детей. Человек недалёкого ума, это он понимал строго. Самое главное – сохранить себя, любыми путями подняться наверх, покорять всё новые и новые горизонты и цели. Он понимал и каким-то звериным чутьём знал, когда и перед кем прогнуться, кого и когда поблагодарить. Любимым его словом было «электорат». Не люди, не народ, а просто электорат. Вот и всё. Что бы он ни делал, чем бы ни занимался, основной задачей было ничего не делать просто так, безвозмездно. Что-то должно прилипнуть к руке, осесть в его карманах. Удивительно, как такие люди, ничего не имеющие – ни ума, ни таланта, ни каких-либо других данных, - попадают в руководство, пытаются и руководят людьми. Людьми, более талантливыми, умными, способными решать более важные и ответственные задачи. Людьми, преданно служащими Родине.
А этот, смотришь, уже в дорогом костюме, вот уже с депутатским значком, вот уже в его словах звучат нотки барства, власти.
- Я решил! Я сказал! Я так думаю! Это моё мнение!
Не занимаясь основной работой (оклад и премию и так выдадут), занимаются вопросом, как, где и в чём прижать предпринимателей, как вторгнуться в их бизнес, где ещё можно заработать копеечку. Стараются заниматься вопросами, какие лежат на поверхности и не требуют больших усилий, а потом рапортовать о колоссальных успехах в работе.
Таким был и Виктор Коробков.
- Хоть год, два, да мои. Только бы не оступиться, не сказать лишнее слово, не лезть со своим мнением и предложениями к начальству, не показать ему, что ты умней его.
Как и у всех нас, простых смертных, у Виктора были душа и совесть. Но со временем совесть стала притесняться и притесняться. Душа спрашивала:
- Что ты жмёшься, что тебе, тесно? Смотри, сколько у нас с тобой места, да такого выгодного места нет ни у кого, это место рядом с сердцем! Мы тут с тобой основные жители.
- Да я и рада бы оставаться на своих позициях, но мне становится всё тесней и тесней. Вот на той неделе рядом со мной в добротном доме поселилась ложь, возводит себе хоромы предательство, на очереди стоят жадность, хамство, которые тоже хотят поселиться рядом со мной.
- Ну, ты послушай меня, попробуй поговорить с ним, вызови на откровенный разговор: что так нельзя, что тебе не по себе. Бывает же он и наедине с тобой.
- Знаешь, душа, последние моменты наши встречи всё реже и реже. Я думаю, что я ему не нужна совсем, только путаюсь у него под ногами. Не зря же он рядом с хоромами лжи, зависти, предательства, жадности, хамства для меня отвёл маленькую каморку – времянку. Думаю, что он скоро выгонит меня совсем, я ему давно мешаю. Сейчас другие ходят в его друзьях, в его помощниках.
- Да, совесть! А вспомни, как вначале мы с тобой дружно и хорошо жили, какой был для нас простор, какие возможности! Я чуть держусь в его теле, надоело мне в нём жить, да и ты в немилости. Может, возьмёмся за руки и оставим его?
- Ну, как оставим? Ты ему нужна, он о тебе ещё думает. Ты его жизнь, он без тебя труп, а я что? Я не главная в его жизни. У него совсем другие ценности. А я не могу ему без конца навязываться, напоминать, что я ещё жива, что я ещё есть. Как хочешь, ты оставайся, а я, наверное, вечером окончательно уйду.
- А почему вечером?
- Вечером он будет занят таким делом, на котором я присутствовать не могу, да и он не хочет, чтобы я была с ним. А навязывать себя через силу я не могу.
- Ладно, оставайся! Ты же понимаешь, я же душа, я его пока покинуть не могу, да и Бог пока его терпит, видно, смотрит, что будет дальше.
- Да, Богу виднее.
Наступил назначенный вечер. Виктор отпустил шофёра домой.
- Сегодня свободен. Я сам поеду за рулём, тут рядом. За пару часов я справлюсь.
О цели его поездки никто не знал, куда он едет и зачем. он открыл дверь автомобиля, привычно бросил портфель на заднее сиденье, сел, и машина тронулась в путь, уверенно наматывая на новые шипованые колёса километры. Виктор весь был в мыслях об очередной очень удачной сделке. Ещё несколько километров, и он скроется в недрах одного из лучших областных ресторанов, где его уже с нетерпением ждут.
Но что это? Машину как-то неожиданно бросило вправо, ударив об отбойник, её развернуло и со всей силы бросило под большую грузовую польскую фуру. В одно мгновение всё было кончено. Одинокая душа ещё летала внутри Виктора. Что ей делать, покидать человека или нет? Что думает Бог? Как мне с ним посоветоваться? Времени почти нет...
- Боженька, что мне делать?
- Что хочешь, то и делай. Решай сама.
- Сама, так сама.
И душа, слегка оттолкнувшись, покинула тело Виктора. Ей так стало легко и спокойно, она не чувствовала себя, своего веса, она уходила, уходила на небеса.
Испуганный до смерти поляк с фуры кричал подъехавшим гаишникам:
- Пан, пан, я не виновен, я ехал по своей полосе, он сам подлетел под меня!
Подъехала машина скорой помощи. Врач констатировал мгновенную смерть Виктора.
- Нам тут делать нечего, увозите труп.
Как заслуженного и уважаемого среди руководства работника, хоронили Виктора с огромной помпой. Гроб стоял в городском Доме культуры. Несли цветы и венки, больше всего от организаций. У гроба в почётном карауле стояли его преданные подруги: ложь, нахальство, лицемерие, хамство. Побитой собакой к ним жалось предательство.
- Ну что, подружки, провожаем в последний путь нашего верного друга и хозяина? Как дальше будем жить, не пропадём?
- Да, не пропадём, - сказало подхалимство. – Вон сколько их таких у гроба, завтра переселимся к ним. В ком-нибудь, да и найдём себе очередное пристанище.
 От всех в стороне одиноко стояла совесть. Ей как-то было неуютно здесь находиться, слушать неискренние, неправдивые слова, стоять и дышать этим воздухом лицемерия и лжи.
Вдруг ей показалось, что кто-то очень тихонько её тронул.
- Тихо, тихо, это я, душа, прилетела на минутку посмотреть, как тут дела, как чувствуешь себя ты.
- Спасибо, дела мои сегодня значительно лучше. Я свободна. Хорошо, что ты вспомнила обо мне.
- Ну, как не вспомнить? Столько лет шли рука в руку! Пусть существовали в неодинаковых условиях, но мы были рядом. Пока, - сказала душа, - мне пора, да и ты тут лишняя, пойдём!
И они как пришли незаметно, так незаметно и тихо ушли.
Хочется верить, да в большинстве случаев так и есть, что нами будут руководить, помогать народу жить, защищать наши права люди уважаемые, умные, компетентные. Хочется верить и надеяться. На уровне нашего президента эта работа уже давно и плодотворно ведётся. Жаль только, что на местах не все слышат его.