Дважды грешник Часть 1. Гл 2. Любовь

    К оглавлению: http://www.proza.ru/2018/07/07/573
    Предыдущая глава здесь: http://www.proza.ru/2018/06/27/706

                * * *

Я остался. Боялся, что ребёнок свяжет меня по рукам и ногам, что я не смогу встречаться с нужными людьми. Но как-то само собой получилось, что все заботы о малыше взяла на себя Ядвига. Кормить, купать, стирать, гулять, укладывать спать, читать малышу книжки, рассказывать сказки - со всем этим девушка с успехом справлялась. И что интересно, всё она делала с любовью. Выглядела как старшая сестра, а вела себя как самая настоящая мама.

До сих пор мне было глубоко наплевать на то, как одевались те женщины, которые случались на моём пути, какая у них была прическа, украшения, духи. С Ядвигой же всё было по-другому. В ней произошли изменения. Она поменяла причёску и я сразу обратил на это внимание. Теперь девушка распускала волосы и закалывала их за уши. На её лице появилась лёгкая косметика и оно ожило, а сапфиры в глазах заблестели.

Однажды я застал, как Ядвига покупала косметику у девиц, которые приходили к ней брать уроки немецкого. Расфуфыренные, намазанные, сразу было понятно, для чего им немецкий. Я рассердился:

- Что это за развратные девицы? Кому вы позволяете приходить в мой дом?!

И заметил как это "мой" ударило её. Она сорвалась:

- Если бы не эти, как вы говорите, развратные девицы, ваш сын и я, и ваша мама - мы бы умерли с голоду! Мы жили с пончиков, за которые ваша мама получала гроши, и вот с этих уроков языка.

Целый день меня мучило воспоминание о боли в глазах Ядвиги. "Ах, какая же я скотина", - корил я себя. Вечером, когда Казик спал, а она стирала его испачканные брючки, я подошел к девушке. Ядвига не подняла глаз.

- Простите, - тихо произнес я.



                * * *



Потекли обычные дни. Я почти не появлялся дома, зная, что ребёнок под присмотром. И беззастенчиво пользовался услугами пани Ядвиги. Ведь если нанимать няньку, то той пришлось бы платить. Но у меня не было работы, не было заработка.

Зато теперь ждал дней, когда появлялась возможность возвращаться домой. Мне было необходимо увидеть эти сапфировые глаза, эту подрагивающую грудь, эту тонкую и такую беззащитную шейку.

В одно из таких воскресений я предложил всем вместе выбраться за город. Нанял деревенскую повозку и мы поехали. Неспешно постукивали копыта пегой лошади, повозка подпрыгивала на разбитой дороге. Вы с Казиком сидели на лавке и ты обнимала мальчика за плечи. А я лежал у заднего борта на соломе и думал: вот передо мной два самых важных человека на свете - женщина и мальчик. В этот момент ты уловила мой серьёзный взгляд. Наши глаза встретились и мы оба поняли, что должно произойти нечто важное.

Сосновый лес перемежающийся лиственными деревьями, был полон солнца и запаха хвои. Восторгу мальчика не было предела. Его интересовала каждая веточка, каждая былинка, каждый птичий голос. Он оставил нас вдвоём и безостановочно носился между деревьями. Боясь, что он заблудится, Ядвига постоянно его окликала.

Наше молчание затягивалось. Нужно было что-то сказать, но я не знал что. Наконец у меня вырвалось:

- Из-за этой прогулки вы потеряете учеников и возможность заработка?

- Ну, это не проблема. Найду новых, - беззаботно отозвалась ты. Про себя я уже давно называл Ядвигу на "ты".

Мы оба тогда ещё не знали, что дни города сочтены.



                * * *

Варшавское восстание провалилось. Погибло более 17 тысяч человек. В ответ немцы насали карательные операции. Около 150 тысяч человек было уничтожено, а около четверти жилого фонда было уничтожено. Но даже после поражения польских сил фашисты планомерно, квартал за кварталом уничтожили ещё 35% зданий города.

Выжившие покидали Варшаву. Покидали его и мы.

В начале июля наша бричка, с двумя огромными чемоданами, тащилась к железнодорожному вокзалу. Собираясь, я сказал тебе, чтобы ты взяла как можно больше вещей. Ты невесело рассмеялась:

- У меня нет вещей, - сказала ты. - Вы, видимо, не знаете, что я ношу одежду вашей жены.

Мне стало неловко:

- Так возьмите же её вещи.

- Зимние тоже?

Впервые подумалось, что это надолго:

- Да. В чем-то же вы должны ходить зимой.

Видимо, подумав о том же, ты повеселела. И я понял - ты радуешься не тому, что будешь пользоваться Мириной одеждой, а тому, что я по крайней мере еще долго не разлучу вас с Казимежем. Тому, что ты вроде как становишься членом нашей с сыном семьи. Хотя, может быть, я и ошибался.

Расставаться с городом в котором мы родились, в котором выросли, было тяжело. Единственный, кто радовался нашему переезду был сын. Он носился вокруг нас, озабоченно приглядываясь к тому, как я с кучером закрепляю багаж. Потом, пнув ножкой колесо, важно произнес:

- Папочка, наверное, просядут рессоры.

- Да, уж, - усмехнулся я, - рессоры уже давно сели… у нас у всех.



От маленькой станции, где мы сошли с поезда и до деревеньки Нинков мы добирались в телеге, запряженной лошадью. Все мы в неё не помещались, а потому в ней на чемоданах расположился Казимеж, а мы с Ядзей шли за телегой пешком. Наверное, ты никогда ещё не выбиралась из города. Я видел, с каким восторгом ты разглядывала безбрежное пшеничное поле с качающимися словно море колосьями, через которое тянулась песчаная дорога, обсаженная липами. Как ты удивлялась пасущимся коровам, как нравились картофельные поля.

Казику захотелось пить и мы остановились, чтобы отдохнуть. Ты достала нашу нехитрую еду, термос, и расположилась на земле, опершись спиной о ствол какого-то дерева. В траве валялось огромное количество упавших маленьких кислых плодов. Я тоже присел под ней и облокотился на ствол. Наши плечи соприкасались, но никакой неловкости ни ты, ни я не чувствовали. Наоборот, от наших тел исходило такое тепло и спокойствие, будто мы и вправду уже давно были одной семьёй. Передавая друг другу еду и чашечку от термоса, мы касались друг друга руками. И это не было нечаянно, мы искали этих прикосновений. И понимали, что вот эта дикая груша отныне становится "нашей" грушей. Это было удивительной чувство.



Остановились мы у пани Янки, маминой двоюродной сестры, в её деревянном двухэтажном доме. Здесь она жила со своим мужем, к которому, то ли в шутку, то ли всерьёз, пани Янка обращалась пан Доктор. Он нас и встретил. Отогнал раздувшегося сердитого индюка, который, наверное, казался Казику каким-то чудовищем. Калитка почему-то была намертво забита здоровенными ржавыми гвоздями, и пан Доктор провёл нас к дому через сад.

Пан Доктор ходил в жилетке, с блестящей матерчатой спиной, постоянно забывая надевать поверх неё пиджак. Очень добродушный и рассудительный мужчина лет пятидесяти - пятидесяти пяти.

Ядзи и Казимежу отвели комнату на втором этаже, а мне - на первом, где я спал на топчане.

Но оставаться надолго в Нинкове я не мог. У меня были дела в Варшаве. К вечеру мне нужно было возвращаться на станцию. Когда я садился в бричку, вы с Казиком, взявшись за руки, стояли у калитки. Встретившись с тобой глазами я почувствовал: я люблю тебя. А ты любишь меня. Но ещё не было сказано ни одного слова о любви. Да и имел ли я на неё право. Я был старше Ядвиги на целых двенадцать лет. И был женат. А ещё неизвестно, останусь ли я в живых. Но я не имел права сказать об этом никому. А тем более, тебе. Обещая приехать в следующее воскресенье, уже знал, что это невыполнимо.

                * * *

Вернулся в Нинков я уже зимой. В пять утра пробирался через сад, и вдруг сквозь падающий снег увидел почти неразличимый в темноте силуэт. Не знаю как, но я понял: это ты. Каким-то шестым чувством ты знала, что я близко. Через полминуты я уже крепко стискивал тебя в объятиях:

- Ядзя, - только и смог вымолвить срывающимся голосом.

Ты молчала, лишь тяжело с хрипотцой дышала, а я целовал твоё лицо, волосы. Только сейчас заметил, что ты босая стоишь на снегу, а под тулупом, кроме тончайшей белой сорочки, ничего нет. Поднял тебя на руки и отнёс в дом.

Ещё никто не просыпался. Мы тихонько поднялись наверх. Казик спал, развалившись, занимая всё пространство твоей кровати. Я склонился над ним, потом обернулся к тебе. Ты протянула руку, провела по моему исхудавшему, покрытому светлой щетиной лицу.

Мы снова были рядом. Я целовал твоё лицо, взяв его в ладони. По твоим щекам текли слезы. А я нежно вытирал их:

- Прошу тебя, не плачь. Я не хочу, чтобы ты плакала.

Зашевелилась внизу пани Янка, и нежно поцеловав твои глаза, я оставил тебя с Казиком, а сам спустился в свою комнату. Моё тело горело, рвалось к тебе и я безуспешно пытался уснуть, когда, как можно тише спустившись в мою комнату, ты легла рядом со мной. Видимо почувствовав, как я сдерживаю дыхание, и поняв, что я не сплю, ты прижалась ко мне.

- Ядзя, - прошептал я. - Ты такая молодая, я не имею права… - А когда ты ничего не ответила, добавил: - Может, вернётся моя жена.

Ты прижалась ещё крепче. И я, стараясь не спугнуть тебя, несмело и очень нежно дотронулся до твоей горячей груди. И она отреагировали на моё прикосновение. Твои руки легли поверх моих и прижали их к к нежным и упругим полушариям, словно говоря: бери их, это мой подарок тебе. Одна моя рука ласкала грудь, а вторая уже поднимала твою сорочку. Твои ноги раздвинулись, и ты впустила меня в себя. На секунду я замер внутри, но в следующее мгновение уже забыл обо всем на свете. Ты стала уплывать. Вокруг никого уже не существовало: только ты и я. В судорогах цеплялась за меня, шептала какие-то слова, кажется, просила, чтобы я крепко тебя держал. Мы одновременно прокричали-простонали наши имена:

- Стась!

- Ядзя!

Когда наша любовь излилась, ты схватила мою руку и прижала к своему лону, крепко сжав её ногами. Через некоторое время ты наконец расслабилась и отпустила меня:

- Я пойду наверх, - тихо сказала.

И тогда, перед тем, как отпустить, я прижал тебя к себе, и вроде со стороны услышал, как произношу эти два слова:

- Люблю тебя.



Утром я зашел к тебе. Ты крепко спала. Лицо твоё разрозовелось, из уголка губ стекло несколько капелек слюны. Я присел на корточки и поцеловал этот уголок губ.

- Вставай, засоня, все уже позавтракали, а тебя я не разрешил Янке будить, не то она уж скандалить собиралась.

Твои глаза распахнулись и непонимающе уставились на меня:

- А где Казимеж?

- Он во дворе играет. - Я провел рукой по её разметавшимся волосам: - Я тебя люблю, Ядзенька.

Потом ты завтракала, а я сидел рядом, и с наслаждением наблюдал как ты ешь. Ты пила чай с пирогом с вишнёвым вареньем, а я смеялся, глядя на твои перепачканные губы, желая облизать их, обсосать, и не выпускать изо рта, как самый вкусный деликатес.

После того, как ты позавтракала, мы втроём пошли на прогулку в лес. Я позволял Казику лазить по глубокому снегу, а ты разливалась звонким смехом, когда мы с тобой вытаскивали его из сугробов, отряхивали его курточку и брюки.

- Пора возвращаться на обед. - сказала ты, - Да и Казика надо обсушить и согреть.

Я подозвал сына, и тот с неудовольствием воскликнул:

- Ну что, папа?

- Сынок, хочу тебе сказать, что отныне мы всегда будем вместе. Ты, я и Ядзя.

- А разве мы не вместе? Мы же и так вместе!

Мы понимающе переглянулись и рассмеялись.

Видимо наше состояние не укрылось от пани Янки. Во время обеда она бросала на нас странные взгляды и, скорее всего, заметила, что мы с Ядзей стали обращаться друг к другу на "ты". И только её муж ничего не заметил. Вечером, когда пани Янка собиралась постелить мне на диване, я сказал что буду спать с вами наверху.

- Как это, Станислав? - широко раскрыла глаза пани Янка.

- Казимеж ведь и так спит с Ядвигой. Так что его кровать свободна.

- Матка Бозка, разве это прилично, чтобы мальчик спал с чужой женщиной?

- Бабушка Янка, так ведь она же не чужая. Это же Ядзя, - вмешался Казик, в полной уверенности, что его слова всё объясняют. И повторил: - это же Ядзя!

Пани Янка прикрыла ладонью рот, а затем развернулась и ушла. А мы стали подниматься наверх.

    Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2018/06/28/561