Уля. Очень странное чувство гл. 15

                Глава 15


Через три секунды - у входа. Сердце толочит свое, голова – свое. Замок хрустнул, ручка подалась. В квартиру хлестнул сквозняк.
Где-то там, снизу из распахнутого междуэтажного окна воздух только и ждал, когда  б рвануть. И, вот - тебе, он принялся высвистывать такие трели! И вздор, и ликование повсюду. В комнате Владимира Ульяна различила тень, которая до сих пор была недвижима. Тень поползла кверху, увеличиваясь. И шаги...
Она выскочила, стараясь хоть тут не допускать излишек. Но сквозняк не желал прекращать свою деятельность, он был решительнее человека. Дверь соскочила с замка, распахнулась, торжественно сенсационно дала металлическим полотном о стену. И еще более спесивым тоном воздух продолжил свой радостный клавесинный рокайль, обсвистывая каждую лесенку. Чужая радость!
Ульяна мчала со всех ног к лифту, а когда услышала щелчок за спиной, резко свернула к двери соседа, подняла руку к звонку.
- Эй! - позвал голос сзади. -  Эй!
Голос предупредителен.

Она оглянулась: что?
Перед глазами все плыло.
Аркадий - Владимир, стоял облокотясь о косяк. Она не могла разобрать, что у него в лице.
Ответила:
- Я за солью, на минуточку… - Ей, кажется, удалось держаться без пресмыкательства.
- Не стоит, - она услышала, - соль ведь есть.
Ни полграмма иронии.
Она стояла перед соседской дверью.
«Ничего не остается, как вернуться»?

Контаминированная, разнохарактерная улыбка в лице двуимянного и  жест - манящий перед самым ее лицом, она увидела, когда возвращалась.  Омерзительно тяжелый жест его большой рукой.
Ульяна втиснулась между ним и дверью.  Прошла, услышала сзади хлопок. Очень знакомый звук.
Она посмотрела себе под ноги и увидела, что лишь одна нога ее обута в тапке, а другую она второпях не заметила - потеряла.
 Охранник улыбался ей, а она ничего не имела сказать. Она и не собиралась оправдываться. Наклонилась к тапку, который он бросил ей, ступила босой ногой. Игнорировала.
- Соли у нас достаточно, - услышала повторно.
Она кивнула, как ни в чем не бывало, прошла в свою комнату.
"Испортить донельзя такую ситуацию - более никак не придумать хуже. Теперь препятствия стали на порядок выше».  – Думала она.
- Что все бормочешь бормочешь что-то? - Владимир заглянул к ней после того, как запер входную дверь на несколько оборотов.
«Последняя надежда угасла».
И еще какие-то звуки …
- Значит, давай так, - сказал он, - любимая…
Ульяна сидела на кровати, потупившись.
«Как безобразно может звучать это слово!»

- Уважать друг друга надо? – Говорил он. - Надо. Принимать решения надо? Надо.  Когда к тебе вернется память - неизвестно. Придется мне временно взять на себя все недоразумение нашей семьи. И слушать, и делать будем, по-моему. Окей?
Ей стоило реагировать, отвечать как-то, но, что отвечать?
- Я, - оглушительно прогремел голос военного, - спрашиваю тебя? Да?
Ульяна подняла глаза на охранника и долго смотрела в его суровое лицо, она давно так никого не ненавидела. Кивнула, чувствуя, как в мочках ушей закололо.
Он говорил:
- Есть обязанность у меня перед тобой…
А она твердила себе: «Где внутренняя сила, решительность, смелость, честолюбие?»
- Уля, вот, что я хотел спросить. Давно хотел спросить: сколько живет ваша любовь? Женская. Год, два, восемь лет? 
 «Я хочу, - представляла она, - чтобы прилетел волшебник и закончил это одним махом».
 Ульяна взглянула в чужое лицо человека, претендующего на нее, на ее душу, на ее личность, на ее жизнь. Ей захотелось который раз  обратиться к этому человеку  со всей серьезностью, обратиться к благоразумию его, к тому, что должно было еще быть в этой буйной  безумной голове, хоть к  жалости какой-то. Ее губы шевелились, не издавая ничего.
Охранник смотрел в них, будто хотел считать.
 - Выбирать не из чего. – Прокомментировал он ее бессилие. - Не тереби душу, не торопись, не спрашивай. Пока я жив, и ты будешь здорова. Я приду к тому результату, который ты и сама бы хотела.
«Грани здравого смысла обозначаются как-нибудь на лице, интересно?» - Думала Ульяна и глядела на него.
Он подошел,  протянул руку.
- Ну! – Потребовал он.
Она подала. Он поднял ее, повлек. Она смиренно перебирала ступнями вслед за ним. Он толкнул дверь своего «апартамента».
«Сейчас будет насилие. Под соусом несложных разговоров, рассказов  - тупое самовластие».
Она даже и не пыталась вырваться, он крепко держал ее руку.
- Каждые четыре - пять лет в жизни человека меняется все. Если бы ты могла вспомнить, ты бы вспомнила… - говорил он, непонятное для нее. – Я прощу тебя, если…
Они вошли в его комнату. Он отдал ей ее руку, она не сразу опустила ее. Смотрел на нее, как любовался бы жених невестой, наряженной в новое, кусающее  платье или…
«Что он думал?»
 Ульяна вышла из тапок, стала босиком перед ним, готовая ко многому, глядела в какую-то плавающую точку на подоконнике.
- Эй! - позвал он. - Приди в себя, девочка, что с тобой?
Засмеялся. Его смех, как эхо среди скал отдавалось в ее ушах. Дальше? Он приблизился, легонько подтолкнул в плечо.
«Совсем не сексуально».
- Гляди! - Владимир кивнул в сторону кровати.
Она перевела омертвевший взгляд. На кровати, на письменном столе  было разложено оружие, ремни, ножи.
- Вот – вещички.
И он стал демонстрировать, пока Ульяна  приходила в себя.
- Это плоская мина. Управление дистанционное. Вот, двенадцатый "Форт". Девять мэ-мэ. За пазухой отлично держится. Ты частенько его там грела. Ну, помнишь?
Ульяна слушала, что говорило ей внутри:
"Горят глаза, карие глаза... Что они видят перед собой? Переубедить бы их, эти карие глаза, умные глаза  и жить бы дальше. Эй, воин! Почему ты не умеешь слышать? Как  образумить, внушить тебе? Ведь мы  - крохотное испытание друг другу и его следует пройти, правда?»
- Что же? - Он глубоко, прерывисто, вздохнул, переводясь грудью.
«Взволнован?» 
Глядел на нее глазами  большой дворовой собаки.
- Как ты? – поинтересовался.
" Хватит балясничать, хватит терпеть! Крикни ему в лицо, выдай: пошел вон, прочь! Оставь меня!» - Кричало в ней.
- Ульянушка! -  Он смотрел на нее, и как бы сквозь нее. И от этого чужого, подобострастия, ей становилось жутко. Она окончательно теряла какой-то внутренний контакт с ним. И если бы он захотел раздеть ее, овладеть ею, наверное, она бы…
" Вернись на свою войну, к своим братьям. Зачем я тебе? Да, не сложилось, не склеилось. Душа помнит, что было хорошо когда-то, но с кем тебе было хорошо? Люди вокруг при чем?  Да, их обошла война, но они не виноваты, и они не могут понять до конца, что ты именно хочешь».
Двуимянный поднял руки, симметрично поднес их к ее лицу. Она прикрыла глаза. Случайная влага торопилась выдавиться наружу. Но не следовало показывать свою слабость. Нет, не следовало.
 Ладони его бережно, вулканом дышащие, шершавые прикоснулись к ее щекам.
- Спасибо тебе за все, за любовь, за твою, - шуршал он губами. - Я знаю, ты чувствуешь, слышишь, как никто, как никто - говорил он, и голос его журчал, как водопроводная вода.
Она должна была бы понимать это все, эти его чувства, но с ней творилось невообразимое. К ней рвался смех, и щеки, мило сдавленные сантиментами  вояки расширялись и уж едва помещались в его ладонях. Он это понимал?
Он принялся целовать ее гомерическое лицо жарко, жадно, выхватывая мягкими своими губами ее - упругие,  сопротивляющиеся, которым хотелось пускать слюни, плеваться. Придерживал ее отклоняющуюся голову, не зная как лучше подступиться, отдать глубину, что рвалось из него, интимное, душераздирающее. Не понятное.
"Ах, если бы ты знал, как  гадко, как смешно. Как смешно невыносимо!"
ОСЧ млело. Будто бы  с ним такое уже вытворяли. Высокий звук поднялся, зазвенел. 
Владимир привлек ее сесть, руки его скакали бесстыдно, без ограничений, шныряли по всему ее телу, касаясь … всего. Ульяна слабо сопротивлялась, шептала:
- Нет, нет, нет.
- Уля ... дорогая, бесценная... – Он дышал на нее, выпяченной в животной страсти нижней челюстью.
- Нет. – Убеждала она.
Ей нужно было рваться.
Но он влек ее сильнее, все сильнее за плечи, шею, талию. Кончики пальцев гремели по ее коже.
- Нет! – будто пробудившись, раскрыв глаза, крикнула она из последних сил, и втиснула между ним и собой руку. - Нет!
Такая неловкая поза.  И уже по всей комнате звон.
- Нет, нет, нет. – Твердо повторяла она, отлично понимая, как бесцельно звучит это требование.
Он попытался продолжать бездарное  свое стремление. Его рука пошла, захватить ей рот, чтобы никто не слышал...
Ульяна рванулась, резко повела плечом. Выдираясь из плена, таким образом, вторым дыханием, она занесла высоко руку так, что дала ему в лицо. Аркадий отшатнулся и прикусил губу. Ульяна услышала хруст.
"Дальше? Не знаю как", - трепалось в ней. Она смотрела на него, на его реакцию.
"Убьет".
 Владимир обратился к ущемленной губе, бросил предмет довления, отошел.
Ей делать что? Сиди и жди.
В сторонке он возился с собой, выглаживая лицо, прижимая губу рукавом и поглядывая на него. Кровь, что ли? Потом пошел в ванную. Шумно, продолжительно,  перерывами лил воду.
Вернулся спустя некоторое время, раскрасневшись. Ульяна отметила - он не сердит.
- Не тот час, не то время. Я понимаю. – Произнес он. - Ничего экстраординарного. Ты права. Отложим. Да, отложим.
Он шмыгнул подбитым носом.
"В собственной квартире меня хочет изнасиловать мужчина, представившимся знакомым охранником, убить мужа. И временно решил отложить действие».
Стискивая сама себе руки, она слышала ровное его, успокаивающееся дыхание.
«Аура, припадок, ОСЧ – это раньше было спасением. А теперь придется только драться».
Двуимянный не стоял на месте, он принялся ходить по комнате.
«В этом существе, - думалось ей, - разворачивался новый фронт чего-то критического, неоднозначного. Победа, надуманная им, предвосхищение безумных действий – всему этому я должна стать свидетелем. И он, мало того, сам готов был взять ее в свидетели и даже соучастником… Ведь не зря же делился безумными планами, чувствами. Ах, черт! Он прикасался ко мне, оставляя отпечатки пальцев!» Вдруг то, что случилось недавно, ошпарило ее  громоздкой, навалившейся силой.
"Он убьет Руслана! Он убьет меня. Он всех убьет»! - пронзало сознание. – И его не остановить».
- Глушитель от "зайца", - услышала она. Он вновь обратился к разложенному оружию на кровати и на столе. Поднял пистолет, в уголках рта крошкой мирилась усмешка.
- Модификация 12Б. - пальцы Аркадия-Владимира взвинтились, азартно летали по оружию, то поднимались в воздух, парили, то замирали и чудно повисали. Он ткнул на знакомую снайперскую винтовку, вдавленную под тяжестью своею в матрац:
- 301-ый! – В голосе  большое удовлетворение. Он задержался на «трехсотой».
"Надо быть хитрее, хитрее! Хитрее еще чуть-чуть, на полшажка вперед! – Уговаривала она себя. - Взгляд свободный этакий, легкий, женственный... Следи, просто следи за каждым шагом своим и его, и жди. Обязательно что-нибудь простукнется, где-то образуется сшибка. И это будет уже в мою сторону".
- Метров триста с полтиной довольно, чтобы уложить цель. – Сказал он спокойным тоном.
Стоял и тупо снова посмотрел на кровать, бросил в сторону, ей:
- Я хочу быть уверенным, Уля, чтобы все, кто не понял, зачем была война, кто ввел страну в кому, - оружие никуда не исчезнет. Не только на безымянных кладбищах номерки должны быть вычерчены солдатам. Многие ныне процветающих их заслуживают.
Кто счастливо не тужил это время, рдел лживой гордостью за героев, отчаянных киборгов, кто набивал карманы хитроватыми комбинациями, не сидел в яме с параллаксом, не дышал горькой пылью, над ним не визжали голодные журчащие пули, тот не видел выстеленную дорогу к Всевышнему, Тому  Самому, где рядом параллельно – дорога в ад.
 Каждый должен ответить за войну, убиенных детишек и лиц, затянутых черной почвой. Я хочу, Уля, чтобы все отметили - прошлого нет, оно не теряется под теплым одеялом. Пусть самое дырявое, оно найдет причину всех причин. Сфокусируется не лгать: ни третьему, ни второму, ни первому.
Дорога Совести сплетена из всего подручного. Она вымучена, она неловка, но  тем умывается. Совесть без зубов, но грызет до смерти.  Свинец в тело – вот доказательство ее присутствия.
Ульяна слушала.
- Не оставлю я тебя, так что... Дело чести.
- Тебя найдут, … - произнесла она, - судят.
«Аркадий-Владимир» ухмыльнулся. Дробной волной прокатилась в его лице неугомонная, но тут притихающая уверенность. Ульяне показалось - здравый смысл, может быть частью, возвращалась к воину, и он мог осознать свое безумие, но он продолжал в своем стиле:

- Ошибаешься, женушка. Мы вернемся к себе домой, в наш поселок. Там меня помнят добровольцем республики. То, да се. Амнистия. Документы у меня разные имеются, на все стороны жизни. Проживем. Черт ногу не подложит. Выкрутимся.  Главное – перед собой честным... Где ты и что делала, о тебе мало известно. Ты здесь - звезда! А там таких звезд ... Ну, а если придется, -  жесткой пойдет чистка, тогда и оружие достанем. Как в Финляндии, - у каждого  своя винтовка. Мне не жаль разменять жизнь хоть на единого исключительного гада. Но этого исключительного я подыщу.
Она видела, серое беспросветное замирающее что-то в глазах «Аркадия-Владимира» , -  муть, облачность. Оно перемешивалось, вспыхивало.
" О чем говорит? На что надеется?»
"Хоть  ты, Уля, будь разумнее, - рассуждала Ульяна – и хитрее, хитрее… Подумай сто раз, прежде чем сказать, выразить. Придет время, час, минутка…"
Рывком Владимир подошел к окну. Он глядел вдаль, поверх многоэтажек, потом перевел наблюдение вниз, отмеривая что-то. Плечи его приподнялись.
«Это манера быть в пределе внимания?»
 Ульяна увидела  радужку, потом картинка дрогнула. Прилив чудных сил. Стало тепло и хорошо, как словно б кто-то вошел, кто давно хотел войти, грубо толкнув  дверь и сел на привычное место. Аура.
 Ульяна видела охраниковы подпрыгивающие жесты, фигуру этого большого человека, то, что он выделывает теперь, и всплыл вопрос:
"Может быть, ты признаешь его? Владимир – имя, ему идет ведь. Может быть, этим  что-то сможешь исправить? И разве не правдоподобно то, о чем он говорил?»
А потом - вопрос колом: «Уля, зачем тебе это?"
Владимир обернулся:
- Что?
Ульяна покачала головой.
- Ничего.
- В порядке?
Пару секунд он уделил ей, потом вернулся к своему занятию. Он взялся за винтовку, настраивать что-то в ней.
"Точное воспоминание, откуда оно идет? Знание приходит с изучением предметов, погружением в них опыта, а воспоминание? Оно живет само по себе? Или оно уже было во мне?"
Дух перехватило, замерло, подутихло внутри.
Каждое утро, аккурат, она провожала мужа Руслана. Махала ему рукой, улыбалась. Потом встречалась с  Очень Странным Чувством – ОСЧ. И так: день за днем. Все сносно, дружно, мирно сосуществовало. Хоть как-то.
И даже если всплески сомнений, то - что? Никому  не мешал сторонний, побочный разговор, не пересекал дорогу. Но вот появился человек – охранник. И покой вышел.
ОСЧ, интуиция хочет знать, кто есть кто. Конкретно, без астигматизма.
Самой решать? Сколько в жизни  еще  вопросов, что жаждущее сердце должно вынести? Сколько веры, спокойствия еще потребуется? А потом - платить и платить втридорога за свои решения. Сколько же еще?
"Ах, если б держать ответ только за одну себя..."
Русланова любовь – ложь или, правда? Слова, цветы…  Зачем? Зачем бы обещать, давать веру?
Что значит любовь? Любовь солдата? Куда ее притулить? Отчего она обнажена?  Скука правит в мире. И бегство от скуки есть гордость, любовь.
 При чем же память? Если любовь стремиться перекроить, переорать, втолочься во все, будучи бесконечно голодной, зачем память? Мы двигаемся на ощупь: от одного к другому. От одной любви к другой, от одного измора к другому, бежим от скуки... А память?
 Все жарится в какой-то грязной, смрадной сковороде, тысячи раз использованной, перетягиваемой из рук в руки. Это жаркОе, которым всем не терпится закусить. И мыть расхожую посудину нет никакого резона. Она всегда в деле.
Память, отсутствие ее – отпуск или подарок, чтобы не стоять в очереди за той грязной сковородой. И в таком случае, чем этот Владимир хуже или лучше Руслана?
«И что из этого следует? Кого выгоднее любить на сегодняшний день?»
« Не правда ли – фигня какая! И если этот прикончит того, то,  получается, любить можно и другого? О-ко-ле-си-ца!"
" Я останусь одна, тысячу лет одна,  - сама с собой и очень странным чувством, чтобы вычиститься от месива нечистот, навязываемых чужими памятьями».
- Что ты там все шепчешь, Уля? - спросил Владимир, не оборачиваясь.
-  Ничего.
- Когда в армию влились  силы, а силы-то хорошие,  - говорил «Аркадий – Владимир», не отрываясь от винтовки, - стали наглее.
 - Ты ведь еще с  СВД работала. Сейчас иного рода оружие. Полтора километра - на "ура" бьет. - Владимир обернулся, посмотрел на нее.
Морщинки в углах глаз сплющились.
 Нет, она не понимала.
Он удовлетворился все же чем-то, отвернулся, продолжая работу, попеременно взглядывая в свой прибор.
- Скоро, дорогая, родная, скоро все закончится, - приговаривал он.
Поднял винтовку  и установил на подоконник.


                Глава 16 (Предпоследняя)