Мешок силоса

    - Егор, ужинать! - послышался голос мамы с крылечка. На улице уже совсем стемнело, но Егорке не хотелось в дом. На улице бушевал апрель, вот-вот должны были лопнуть клейкие почки березы, растущей возле дома.  В воздухе ощущался волшебный запах весны в самом ее разгаре, прекрасный запах оттаявшей и ожившей земли, прозрачного, словно вымытого воздуха - он всегда пахнет свежестью, запахом еле пробивающейся, микроскопической еще молодой травки.
    - Мама, я иду, две минуты!
    - Вымой руки, - проворчала мама.
    - И чего их мыть, - бурчал он себе под нос. - Они ведь почти совсем чистые.
На ужин были поданы подогретая жареная картошка, соленые помидоры из банки , хлеб да трехлитровая банка молока. Против Егора сидел отец, Иван Кузьмич, не старый еще мужчина, невысокого роста, чуть седоватый. Иван Кузьмич ел жадно, торопясь, ему все приходилось брать правой рукой - и вилку, и хлеб, и помидоры. Левая рука висела плетью, хорошо еще, что мог ходить, хоть и сильно хромал на левую ногу.
     Мама ела быстро, но очень осторожно. Она внимательно следила, чтобы еды хватило всем и еще осталось старшему сыну Саше. Только когда она убеждалась, что еды будет всем достаточно, позволяла себе скушать еще немного.

    - Сено закончилось, - подала она тихий голос. - Ума не приложу, чем докармливать Лыску. До свежей травы еще недели две - три.
  Все опять замолчали. Иван Кузьмич задумался, но видно, болезнь совсем подавила его, у него уже давно не было вариантов, как решать многие хозяйственные дела.
    Егор затормозил ложку прямо на лету. Вот те на! Корова в деревенской семье главная кормилица, без нее беда. У Егора испортился аппетит.
    - Мам, а пойдем после ужина на крыльцо, там так хорошо, подышим еще свежим воздухом.
    - Да у меня дел… А впрочем, посидим, только недолго.  Так уж было устроено в их семье - все радости и беды делить на всех.

   Минут через пять вдвоем они сидели на крылечке.
    - И что, совсем нет никакого выхода? - Егор продолжил разговор без отца.
    - Ну разве что сходить в колхоз за силосом.
   - Но ведь надо как-то выживать. Может, можно выписать в бухгалтерии за деньги?
    - Ни силос, ни сено, ни солому не выписывают, так не заведено. Вот зерно могут. Но одним зерном корову не прокормишь, ей нужен разнообразный корм. Да и денег уже нет, еле тянем до отцовской пенсии.
    Маша, мама Егора работала свекловичницей, на сезонной работе.
    - Когда надо идти, сегодня?
    - На сегодня сена еще хватит, а вот завтра не знаю, что и делать?
    - Решено, завтра идем за силосом. Прорвемся.
Егору хотелось в его двенадцать лет быть решительным парнем, решать дела как взрослому.
 
    На другой день, только стемнело, Маша и Егор двинулись в путь на рискованное дело. Небо было совсем ясное, звезды яркими пятнышками висели на небосводе. Они шли тихонько, издалека казалось, люди просто гуляют. Хотя, кто в деревне просто гуляет? В полиэтиленовом пакете лежали два пятидесяти килограммовых мешка, оставшихся от прошлогоднего зерна. Они вышли за огород, пересекли асфальт - мимо проходила трасса на Саратов. Дальше их путь проходил между колхозной весовой и насыпью котлована.
    Маша и Егор ускорили шаг. Силосная яма находилась метров за пятьсот. Путники знали, что на ферме в это время один только сторож, который редко выходит из своей сторожки.

    Яма была огромная, огороженная по двум сторонам бетонными блоками. Осенью она заполнялась резаной ботвой кукурузы и прессовалась тракторами. Масса забраживала, и тогда являлась прекрасным кормом.
    - Егор, набирай не больше половины мешка, силос сырой, тяжелый, - прошептала Маша.
    - Ладно, мам, наберу, сколько донесу. Только ты тоже не набирай много, вон ты какая замученная, - отозвался Егор. - Лучше сходим потом еще раз.
    В итоге каждый набрал по три четверти мешка. Они были очень тяжелыми, но каждый делал вид, что совсем не тяжело. Тихонько тронулись обратно. Вот уже путь привел их к углу котлована и весовой. Дальше место до перекрестка было абсолютно открытое, ярко светила луна.
  Делать нечего, вновь взвалили мешки и тронулись в путь, стараясь пройти краем насыпи котлована, после свернули вправо. Маша пересекла перекресток асфальтовой дороги, до дома было уже подать рукой. Егор немного замешкался, он так уже устал, болела спина, подгибались ноги.

    Вдруг на дороге, совсем недалеко, Егор увидел машину. Фары резко осветили асфальт, по-видимому, водитель включил дальний свет. Егор растерялся, потом повернул обратно и трусцой побежал к весовой. Спиной он почувствовал, что машина свернула с перекрестка и едет за ним. Егор со всех ног припустил к весовой и завернул за земляной угол насыпи котлована. Он пробежал еще метров десять, и силы оставили его, ноги подкосились, и он упал на оттаявшую весеннюю землю.
    - "Будь что будет"- одна только мысль стучала в его голове. Если посмотреть со стороны, он напоминал сейчас затравленного волчонка, совсем еще молодого, почти щенка, не понимающего совсем еще правил охоты, с застывшим в глазах ужасом.

    Из-за угла насыпи появились люди, три темных силуэта. Они медленно приближались. Шедший впереди высокий мужчина включил сильный прожектор и осветил мальчика. Егор вскинул голову, а потом опять резко опустил ее к поверхности земли. Но и этого мгновения оказалось достаточно, чтобы он узнал светившего. Это был председатель колхоза, Александр Михайлович, приехавший в деревню и возглавивший колхоз совсем недавно. Егора сковал ужас.
    -Пропал, пропал - не покидала голову мысль.

    - Чей это малец, не угадали? - послышался голос председателя.
    - Да, кажется, узнал, - послышался голос другого мужчины, в котором Егор узнал голос дяди Эдика, водителя председательского УАЗа.
    - Это Ивана мальчишка, бывшего нашего передового комбайнера, который чуть героя соцтруда не получил. Теперь парализованный, перебиваются с хлеба на квас.
    - Ивана, говоришь? Ну, ладно, пойдем назад, видите, трясется как зайчонок.

    Егор пролежал еще очень долго, ему казалось, целую вечность, хоть и прошло-то всего каких-нибудь десять-пятнадцать минут. Потом тяжело поднялся, оставил мешок там, где уронил, и медленно пошел в сторону дома, теперь уже открыто, думая, что все худшее уже произошло, и прятаться теперь не от кого и незачем. Он шел и плакал, слезы ручьем текли по его худеньким щекам. Он думал не о себе, он думал, что маму теперь исключат из колхоза, а может даже посадят в тюрьму. Он думал, что они, трое детей с парализованным отцом не выживут, и наверно умрут от голода, ведь главной добытчицей и работницей в их семье была мама. Ему было так больно и обидно, что жизнь его, такая и так нелегкая, только недавно еще начавшаяся, должна теперь так быстро закончиться. И невдомек ему было, Егорке, что и цена-то этому силосу, может один только рубль. И что сталинское время осталось уже позади. Он плакал за все свое трудное детство...

    А через день дядя Саша, родственник, привез сено, и корову смогли прокормить до весны. Машу в колхоз в связи с этим случаем не вызывали. Да, бывает  в жизни счастье.