Дождь. Кожаная змеюка

        Едва поселившись в соседней квартире, кожаная змеюка положила на него глаз, мгновенно своей хитренькой извилинкой смекнув, что парень богат и одинок. И не топорная урла, то есть очень даже годится для употребления и в свежем, и в женатом виде. И пригласила его к себе  на новоселье, предварительно раскинув свою паучью сеть.
        Он посетил её вечеринку, где мужчины в смокингах бродили с коктейлями в еще недавно шоферских и мясниковых  лапищах, изображая из себя лордов при дворе королевы Виктории, а дамы полусвета томно прикидывались неизвестно из каких щелей вылезшими аристократками  и разговаривали с ним надменно, сквозь зубы, как с плебеем.
 Приглядевшись повнимательнее, он сообразил, что перед ним путанки первого призыва, времен фильма «Интердевочка» и его юности, из тех, кто прошел жестокий естественный отбор и сумели вцепиться своими темно-фиолетовыми, хищными коготками в разбогатевших бандитов.

Надменные дамы и их кавалеры довольно резво перепились, и стали вновь милейшими советскими совками, кажется даже, кто-то с кем-то подрался из-за мирового спора, кто выше - «Спартак» или ЦСКа.  А одну, самую крутую тетку, обдавшую Игоря при знакомстве космическим холодом,  всю из себя в ошейнике с вульгарными бриллиантами размером с булыжник и тяжелых золотых цепях, засунули в ледяную ванну освежаться. 
         Игорь, помнится, тогда засмотрелся на хозяйкины силиконовые губы, покрытые коричневой помадой, но при разговоре обнаружилась розовая подкладка внутри рта, и маленький острый язычок мелькал, раздвигая и соблазнительно облизывая губки, и дико его возбудил. Он попытался вступить в половую связь с кожаной змеюкой, впрочем, тогда она была в каком-то шизофреническом платье от маленького французского педика,  знаменитого, как черт, но он запамятовал его имя. Он выпил залпом полбокала дорогого коньяка и решительно утащил хозяйку в спальню. Там сдернул с неё эфемерный кусочек ткани и обнажил тоненькие бледные ляжечки и впалый живот, а вместо груди у бывшей путаны торчали два коричневых кукиша. Ужас!  Лицезрение её прелестей настолько расхолодило Игореву страсть, что его напрягшееся было мужское естество увяло, и скукожилось.
        Да еще и пахло от неё дорогими, невыносимыми для тонкого Игорева нюха, проституточьими духами – пачулями, с примесью тонкими, на грани вони, миазмами дикой орхидеи. И жЫрной увядающей розой.
        -Эх, – подумалось сейчас, -  ведь тогда тебя соблазнили её губы, вот и дал бы ей в рот… 
        Дама была оскорблена до глубины души, и с тех пор стала делать ему мелкие и крупные пакости, а при личной встрече злопамятная рептилия постоянно жалила его самолюбие своим ядовитым язычком.
         - До чего же всё мерзко и противно! – Сказал он себе. – Мерзкая осень еще не перевалила за середину, а уже осточертела до ужаса – все эти серые, грязные дома, унылые улицы  и дожди. А впереди – зима! Целых семь месяцев…   В прошлом году не выбрался ни разу покататься на горных лыжах, хоть Ильинское рядом – двадцать километров от его коттеджа. И в этом году не выберусь… Из-за лени, из-за апатии. Махнуть на Канары, что ли? Прихватить Лизу и махнуть. А зачем нам в Туле свой старенький самовар? – Спросил он себя и тут понял что, конечно же, ни на какие Канары он  поедет. – А что ты будешь делать на этих ****ских Канарах? В прошлый раз вы с Винтом стали расписывать пульку ещё в самолете, потом неделю не вылезали из номера, дулись в преферанс и пили. Совсем опупели от карт и пьянства.  В море, стыдно признаться, ни разу не окунулись. И на Гоа было тоже самое. С Лизкой и под её контролем более-менее отдохнул в Эмиратах, но… Не умею я отдыхать. Получать удовольствие от лежания на пляже. Умею только работать да пить. Надо завязывать! Держался же больше года. И не тянуло. И с чего это вдруг сорвался? – С этими хорошими тактическими мыслями он допил бутылку коньяка и закемарил.

         Проснулся уже под вечер, с ужасом ожидая уже привычного состояния похмелья. Но, о чудо! Похмелья не было! Он почувствовал физическую слабость и отвращение к алкоголю. Невероятно, но его больше не тянуло пить.  С ним так бывало иногда – он просыпался и выплывал из тяжелого запоя, как из-под километровой толщи воды выплывает подводная лодка. И резко прекращал это добровольное безумие. Да, было плохо, да тряслись руки, кишки выворачивало, но душа больше не требовала забвения.
         Он напустил в свою круглую, со всякими модными наворотами,  ванну-джакузи воду, добавил щедрую горсть морской соли с хвойным экстрактом, плюхнулся в неё и стал отмокать среди благоухания и свежести первозданной тайги. Лежа среди Гималаев пены, он вспоминал девушку с  нежной прохладной кожей и рыжими волосами. Он почувствовал невероятно острую, просто непреодолимую потребность прижаться к этой женственной коже своим красным, опухшим от пьянства лицом, если конечно это можно назвать лицом.  Пропустить сквозь пальцы её великолепные волосы. И было еще что-то, что влекло его к Кате. Не только её бесподобная красота. – «Дети. – Сообразил он. – Прелестные маленькие дети». Он хотел таких же! Даже еще лучше, и только от неё. Этого не объяснить словами, просто он знал, что именно эта мимолетно увиденная им женщина будет ему самой лучшей женой, любовницей, и матерью его детям…
         Полежав в густо-зеленой жиже с полчаса, поднялся, растерся жестким махровым полотенцем и почувствовал себя вновь народившимся на свет. Напившись от души минералки, он с торжеством заметил, как последние огрызки похмелья с позором покидают его тело и в него вливается сила и желание жить, работать, и, черт возьми, самое главное – любить!
        Он спустился вниз – в стеклянном скворечнике уже куковал  мужик с лицом сельского активиста,  проводивший его неприязненным взглядом, словно примерялся, как будет скоро раскулачивать этого буржуина, разжиревшего на народной крови.          
        Игорь поужинал в непритязательной кафешке, съев удивительно вкусную солянку, под осетрину на вертеле выпил жадными глотками литр томатного сока, и вышел на Сретенку, сверкающую дорогими витринами и лоснящуюся мокрым асфальтом. Постоял прикуривая, и неожиданно сообразил, что уже  много лет не гулял просто так, без всякой цели,  по городу. Да и что говорить – он видел его теперь постоянно лишь из окна автомобиля, а это значит, что и не видел совсем.
        Игорь пошел в сторону бывшей Колхозной площади – там на углу Садового и Сретенки в такой же осенний вечер двенадцать лет назад сидели они с ребятами и пили пиво, ели вкуснейшие чебуреки, травили  анекдоты и хвастались своими несуществующими сексуальными победами.  Серый решил отыскать ту скамейку –  и к своему изумлению быстро её нашел по нестираемой надписи - «Десятый «Б» - пидарасы!», любовно обновляемой каждый год перочинными ножами новых старшеклассников.
        Удовлетворенный, что существуют в мире незыблемые истины, он побрел гулять по ночной  Москве, чувствуя себя юношески влюбленным. Да, он сотворил чудо силой своей воли – он стал богат и независим ни от кого, и при этом добыл свои миллионы почти  что честным путем - он не стал бандитом - винтиком преступного мира. И он свободен! Отстегивает, конечно, этому миру десятину, а кто этого не делает? «Крыша» тоже не даром деньги берет, блюдут интересы своей курочки, несущей золотые яички. 
        Ноги вывели его сами собой в переулок Стопани, или нет, сегодня его, кажется,  называют - улица Огородная слобода. Представить себе, что здесь давным-давно, лет пятьсот назад,  выращивали хорошие овощи для царского стола, было невозможно,  и тем не менее переулок в самом центре Москвы сохранил какую-то провинциальную ауру и тишину. В Катином дворике стояли  зрелые, теряющие последние листья  каштаны, рослая осина достигла высоты седьмого этажа и стучалась своей обнаженной веткой в чье-то окно. Задрав голову, он смотрел на окна  Кати – было поздно, и в них теплился только незначительный огонёк настольной лампы. Игорь подумал, что искупав и уложив детей, она сейчас  читает хорошую книгу под уютным светом шелкового, сделанного собственными руками абажура, или рисует, или шьет себе красивое платье.
        Он стиснул зубы – завтра же он найдет возможность встретиться с ней, попросить прощение за тот наглый и до чудовищности  пошлый визит.
        - Какой же я дурак! – Сказал себе Серый. – Почему  я решил, что она свободна? И непременно будет моя? Женщина с такой внешностью свободна быть не может просто по определению! Это – нонсенс, господа.
        И едва пришла в его голову  эта мысль, как тут же по сердцу прошлась ржавая пила ревности, причем прошлась она сразу в двух направлениях – туда и обратно. Он испытал самую настоящую ревность, представив Катю в объятиях соперника и наслаждающуюся его любовью.
        Игорь покусал губы.
        - Нет! Она сейчас одна. – И в подтверждение его слов погас ночник. – Катя легла спать… Одна ли?
        И с этой мучительной мыслью покинул её двор. Вернувшись пешком к себе в квартиру, он проворочался в кровати всю ночь, и к утру его внезапная любовь и нелепая ревность разрослись до  размеров невероятно больших и болезненных.