Дважды грешник Часть 1. Гл 5. За мной пришли

    К оглавлению: http://www.proza.ru/2018/07/07/573
    Предыдущая глава здесь: http://www.proza.ru/2018/06/29/552

    Был ноябрьский вечер. Темнело. Я вышел на улицу вынести мусор. Дошел до мусорного бака, опорожнил мусорное ведро и остановился полюбоваться постукивающими голыми ветвями.

    В арку вошли двое незнакомых мужчин в одинаковых плащах и фетровых шляпах, смахивающие на двух близнецов. Я знал такой тип людей, и сердце тревожно застучало. Неужели это за мной? Нет, не может быть. Может это в другую квартиру? И решил пока постоять во дворе.

    Эти двое всё не возвращались. Я уже стал замерзать, когда появился Венька, старший сын портного. Окинул взглядом двор и быстрым шагом, почти бегом, подошёл ко мне:

    - Пан доктор, за вами пришли. Они рылись в вашей комнате, а потом заглянули к пани Мире. Пани Ядвига сказала, что она тоже ваша жена, что она больная после концентрационного лагеря. И они подумали, что вы двоеженец и потому сбегаете от своих жён. Вам нужно уходить, они скоро выйдут.
    - Передай жене, пусть не беспокоится. Пусть ждёт, я дам знать о себе.

    Он вернулся в дом, а я подумал: "которой жене?" А второй мыслью было: "меня спас еврей"

    Я скрылся в Кларысеве. Туда нужно было ехать узкоколейкой, а потом довольно долго идти пешком, увязая в грязи и пряно пахнущих мокрых листьях. Там, на заброшенной вилле с забитыми накрест окнами, меня и спрятали друзья.
 
    Где я, тебе сказали через неделю. Представляю, как все эти дни ты сходила с ума от неизвестности. Я не мог тебя дождаться и одновременно боялся, чтобы ты сюда ехала. За тобой мог увязаться хвост, тебя могли арестовать.

    Мы с друзьями сидели в подвале, курили, пили самогон и играли в карты. Слышали, как Войцех вёл кого-то по лестнице, как этот человек спотыкался в темноте о всякую рухлядь. Наконец, дверь распахнулась и на пороге, ослеплённая светом лампочки без абажура, остановилась ты. Я был немыт и зарос щетиной, и ты не сразу меня узнала. Но когда я, увидев тебя, поднялся из-за стола - бросилась ко мне, обняла. Все мужчины поднялись и быстро ушли, а мы еще долго продолжали стоять тесно прижавшись друг к другу. Мне было стыдно, но я так захотел тебя, что ты ощутила мой напор даже через своё пальто и мои брюки. Стащил с тебя пальто и задрал юбку. Прошептал:

    - Сюда никто не войдёт.

    Затем подхватил тебя и уложил на ржавой кровати, которая страшно скрипела и взвизгивала металлической сеткой. У меня не хватило терпения раздеться и раздеть тебя. Я только стащил с тебя трусы и несмотря на то, что ты меня пыталась оттолкнуть вошел в тебя. Я почти насиловал тебя. В твоём теле, внутри тебя я искал убежище от страха и одиночества. Там было сухо, и тебе было больно, но ты вдруг поняла меня, ты простила мне моё поведение грубого животного, и тогда ты обхватила мои бёдра ногами, чтобы показать мне: - я с тобой.
    Обессиленный, я наконец со стоном вышел из тебя. Ты нежно обняла меня, гладила по заросшему лицу, по растрёпанным волосам и я неожиданно заснул.  Но очень быстро проснулся.

    Ты стала расспрашивать, как обстоят дела. И я рассказал, что многих людей, с которыми я был связан, арестовали.

    - Таким, как я, выносят смертные приговоры.
    - Ты должен спасаться.
    - Но как я могу бросить тебя с маленьким ребёнком и больной женщиной? Как я могу тебя с ними оставить?
    - Ты должен спасаться. - повторила ты.
    - Меня обещали перебросить через границу. Через две недели. И я не знаю, когда мы сможем вновь увидеться: может через год, а может через десять лет. Но каждой своей мыслью я буду с тобой.
    - Не тревожься обо мне. Я крепкая, я справлюсь. Но обязательно найди способ дать мне знать о тебе. Обещай мне!
    
    Мы смотрели друг на друга. В твоих глазах я видел любовь. Было только твоё лицо, была только ты. Я снова спасал свою шкуру,  не думая о тебе. А ведь тебя тоже могли арестовать. И я знал, что с их методами они сумею выбить любое признание, которое им нужно.

    Ты ещё раз приезжала ко мне. А потом... А потом переброска не удалась. Часть группы арестовали, а мне удалось скрыться. Через знакомую женщину удалось сообщить об этом Ядвиге. Но встречаться мы уже не могли. Слишком было опасно. Через ту же женщину ты передала, что ты ничего не сказала Мире и Казику и они уверены, что я за границей, что Мира чувствует себя лучше и даже помогает тебе. Что у Казика тоже всё нормально.

    Рождество вы встречали без меня.

                * * *

    Мы встретились снова в мае тысяча девятьсот сорок девятого. Как ты нашла меня, я не знаю.

    Друзья помогли мне устроиться под чужим именем медбратом в больнице маленького городка на Шленске. Ты пришла в ужас. Узнать меня было трудно: мешки под глазами, красное одутловатое лицо, потухшие глаза. И я пил. Сильно пил. Ты сказала, что вытащишь меня отсюда. Вытащишь любой ценой. Ах, если бы я знал тогда, какова будет для тебя эта цена!

    Ты снова пропала. Появилась через три месяца.

    - Профессор Альтерман зовёт тебя к себе в клинику. Ты его коллега, ты нужен клинике.

    Я не поверил тебе:

    - Он что, разговаривал с госбезопасностью?
    - Да. А почему нет?
    - И они его послушались?
    - Ну, он же еврей, а евреи умеют убеждать.

    "Снова еврей меня спасает" - подумал я. Эх, знал бы я, какой еврей! А, впрочем, даже когда я узнал - я промолчал. То ли я был сломлен, то ли изначально умел прогибаться под обстоятельства, то ли мне своя шкура и своё благополучие было дороже тебя. Кто рассудит? Кто защитит меня от самого себя? Моим судьёй можешь быть только ты, или я сам. Но тогда, в тысячу девятьсот сорок девятом, я был сам себе не судьёй, только адвокатом.

    Я вернулся, начал работать в клинике профессора Альтермана. Но ни тогда, ни позже, я ни разу не спросил его, как ему удалось договориться с госбезопасностью. А может быть я знал ответ?

    Единственный положительный момент того, что я вернулся - я бросил пить. Зато Мире вновь стало хуже. Она спала в одной комнате с Ядвигой, а теперь её кровать снова переехала в комнату Казика. И она почувствовала себя ненужной. Меня захватила клиника, а Мира существовала для меня лишь как угрызение совести.

    Снова были больница, капельницы. Она вернулась в свой мир, и никакие силы не могли её оттуда вытащить. Моя номинальная жена не хотела поправляться, поскольку у неё не было стимула.

                * * *

    Я был полностью загружен в клинике профессора Альтермана. Выматывался до такой степени, что иногда пристраивался у какой-нибудь стенки, закрывал глаза и засыпал на несколько минут.
 
    Привезли женщину, которой требовалась срочная операция на открытом сердце. Я ассистировал профессору. Видимо я задремал на минуту, потому что ощутил как профессор толкнул моё плечо, руки у нас были в крови, своим плечом. Я открыл глаза и увидел, что он внимательно вглядывается мне в лицо:

    - Коллега, идите в мой кабинет и отдохните там на кушетке.
    - Но как же операция?
    - Не волнуйтесь, доктор Ядвига заменит вас. Вам обязательно нужно отдохнуть, пока вы не сделали непоправимой ошибки.

    Я понял, что отговариваться бесполезно и поплелся в кабинет профессора. Операция длилась еще часа два и эти два часа мне удалось поспать. Профессор вернулся и почти бесшумно открыл дверь, не желая потревожить меня. Тем не менее я почувствовал его приход, открыл глаза и сел на кушетке.

    - Хотите выпить, доктор Ковальчик? - Он сел в кресло за своим столом, наклонился и достал из ящика бутылку хорошего коньяка. - Видите, как полезно лечить жён наших видных деятелей, - сказал он, ставя бутылку на стол. - С паршивой овцы хоть шерсти клок.

    Он достал из стеклянного шкафчика две мерные мензурки и разлил коньяк.

    - Подсаживайтесь к столу. Правда, закусить нечем, уж вы простите старика.

    Как-то раньше я не приглядывался к нему, а сейчас увидел, что передо мной действительно старик. Абсолютно седые волосы, испещрённое складками лицо и глаза в окружении сетки мелких морщин. А ведь я помню каким он был перед его отъездом в Америку в тридцать девятом году: гордое лицо, настоящий еврейский нос с горбинкой, темные волосы, лишь слегка серебрящиеся на висках, черные еврейские глаза светящиеся умом.

    Профессор заметил мой взгляд:

    - Что изменился? Ну, на здравие, - он поднял свою мензурку и мы выпили. По горлу прокатился огненный шар, который спустившись ниже согрел грудь.

    - Хотите сигарету? - он протянул мне пачку.

    Я вытащил спички и перегнувшись через стол дал ему прикурить. Затем прикурил сам.  С минуту мы курили молча. Профессор начал рассказывать мне каким адом была для него жизнь вдали от страны. Он старался что-то делать, взывал к милосердию для тех, кого посылали в газовые печи, к помощи горящему гетто. Никто не хотел его слушать. Как мучился угрызениями совести от невозможности помочь.

    Я впервые почувствовал себя раздвоенным. Когда профессор говорил о помощи для евреев, то я вдруг ощутил какое-то внутреннее беспокойство. Ведь я не только не протянул руку помощи тем евреям в гетто, я ненавидел их всей душой и желал им смерти. А сейчас подумал, а заслуживали ли эти несчастные такой смерти. И еще подумал, что им также, как и нам полякам, когда мы подняли восстание, никто не пришел на помощь.

    То, что рассказывал старый профессор, было настолько тягостным для меня, что я решился перебить его:

    - Пан Михаэль, спасибо за то, что помогли моей жене Кристине вернуть меня сюда, что не побоялись обратиться в органы госбезопасности.
   
    Профессор закашлялся дымом:
 
    - Что? Я обратился в органы госбезопасности? Вы что, считаете меня сумасшедшим? Да меня тут же арестовали бы и стал бы я лагерной пылью. Не меня, а свою жену благодарите. Она святая женщина, ради вас рискнула собой и заручившись поддержкой своего шефа из ПОРП, как балерина из сказки про оловянного солдатика, бросилась за вас в огонь, рискнув обратиться напрямую во дворец Мостовских к полковнику госбезопасности Бергману. Кстати, тоже еврею, избежавшему смерти в Варшавском гетто. Это было его распоряжение: вернуть вас на работу.

    Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2018/06/30/536