Город с запахом коньяка глава 1-5

Когда теплой летней ночью подвозишь домой полковника одной из федеральных служб, это как минимум странно, особенно если ты не работаешь в такси или в самой федеральной службе. В моем случае оба варианта отпадали. Я никогда не носил погоны и не таксовал уже пару месяцев.
Как то неудачно радио оказалось выключенным и всю дорогу мне приходилось поддерживать разговор. Я не знал адреса куда мы едем и дорогу понимал только по его описаниям. Со слегка наигранным интересом я отвечал общими фразами на нетрезвые шутки своего «высокого» пассажира, но в голове у меня было совсем другое. Еще в школе я читал детективы Чейза и откровенно удивлялся неожиданным поворотам его сюжетов.
«Пьяный полковник разбился по дороге в стрип-бар». «Громкое покушение на тихие должности» и еще масса вариантов газетных заголовков с фотографиями моей искорёженной машины крутилась у меня в голове. А что, если за ним следили уже полгода, но не было удачного момента. Вдруг на него давно готовили покушение, а тут такой идеальный вариант. Ночь. Ехать нам в другой район города минут 15-20. Судя по стойкому перегару – выпили они очень даже. В такси он не звонил и я не засвечен по его адресу. И еще, машину я купил две недели назад за 600 километров в «N», поставил на учет в «M», а действие происходит в «L» и ни одного штрафа ни в одной базе… Идеальный вариант.
С одной стороны я хотел как можно быстрее привезти его домой, высадить, пожелать доброй ночи и уехать. С другой стороны, опять эти мысли про покушение. А если я осознанно превышу скорость, но не справлюсь с управлением и по моей вине с ним что-то случится… Нет, превышать скорость нельзя. Лучше поедем медленно, а там будь, что будет.
Вообще я не очень люблю возить в своей машине малознакомых мне людей. Салон все- таки какое-то личное пространство, в которое не всех хочется впускать. Бывает, подвезешь кого-нибудь, и потом еще неделю запах чужого одеколона нет-нет, да и протянет слабым шлейфом. В этот раз одеколоном как говорится и не пахло. Пахло коньяком и спокойствием. Я внимательно следил за дорогой и слушал какие-то непринужденные рассказы. И чем дольше мы ехали, тем больше я успокаивался. Уверенный голос собеседника делал свое дело и здравый смысл все-таки взял верх над моей паранойей. Мне почти перестало казаться что нас хотят убить. Только когда сзади кто-то случайно «садился нам на хвост» я опять начинал паниковать. Моего знания города и опыта вождения вряд ли бы хватило, чтобы уйти от реальной погони.
-А вот здесь налево и потом во двор.
Наконец-то мы приехали. Поездка длилась минут 15, но для меня это была вечность. Райончик явно не для простых людей, обилие дорогих иномарок удивляло и заставляло использовать все свои навыки автодела, чтобы ненароком не зацепить какой-нибудь INFINITY с номером 001. Хотя, кто бы тут ни жил, на фонарях экономят даже здесь. После стандартных слов благодарности за мою поездку, выйдя из машины, полковник вежливо попросил у меня закурить. И вот опять всплывает эта картина. Темный двор, фары только от моей машины, и пару подозрительных человек возле соседнего подъезда, которых я уже просканировал, когда мы только въехали во двор. Да они просто стоят и курят! И никакие они не подозрительные. Прикурив мою сигарету и еще раз поблагодарив, наконец-то мой ночной пассажир меня отпустил. Спокойно развернувшись, чтобы не привлекать внимания я медленно поехал домой, радуясь тому, что мы доехали живыми. А полковник одиноко курил возле своего подъезда и скорее всего думал о том, как он только что сэкономил рублей этак 150… Такие разные у нас мысли, такие разные масштабы. Хм, был бы я на такой должности, может быть тоже подумал об этих 150-и рублях.
Глава 2
Если при знакомстве с человеком вы узнаете, что он переехал на ПМЖ из другого города, а возможно даже из другого региона – здесь что-то не так. Не берем в расчет тех, кого перевели по службе или тех, кому предложили хорошую работу. С большой долей вероятности – это Скелеты в шкафу, а у таких людей скорее скелеты в чемодане. И размеры этих скелетов могут быть даже больше, чем размеры чемодана. Остается лишь догадываться, почему человек все бросил и переехал за сотни или тысячи километров. Да и правду вы скорее всего никогда не узнаете. «Да как-то все приелось», «решил что-то поменять», «настало время перемен» и всё в таком духе. Причем это говорится специально задумчиво, с каким-то серьезным видом или же наоборот, быстро, смешно и с улыбкой. Но причина лишь одна – поскорее сменить тему разговора. Почему я так уверенно говорю об этом? Да все просто — я сам так врал. Однажды мне тоже предложили хорошую работу в другом городе… Это было мое желание. Желание, которое сбылось.
Первая не мечта, а скорее именно желание, которое я загадал, и оно исполнилось, произошло, когда мне было 18 лет. У моего отца была машина, для того времени довольно неплохая и молодежная. К тому же купил он её в салоне, а не из-под пятерых хозяев с огромным пробегом и потрёпанным видом. У меня было водительское удостоверение и кое-какие начальные навыки водителя. Но за рулем бывать не доводилось. Либо в этой машине мне доставалось место пассажира, либо я не ездил на ней совсем. И вот, когда в очередной раз я на автобусе возвращался с учебы домой, мне попался счастливый билет. Если сумма первых трех цифр билета равнялась сумме вторых трех цифр, то нужно было загадать желание и съесть билет. Желание должно было исполниться. Единственное, что меня тогда интересовало – это машина. Всё было как у всех, я хотел в свои 18 лет ездить с громкой музыкой и открытыми окнами, на центральных перекрёстках города стартовать на зеленый свет с визгом резины и все, что с этим связано. Такая удача. Вот он я – иду пешком с автобусной остановки, а вот он билет в руке, который может все изменить. Так я и сделал, убедившись, что меня никто не видит, загадал желание и, стараясь не думать о последствиях для желудка, проглотил скомканный билет.
Прошло не больше месяца. Отец на несколько дней уехал на рыбалку, и неожиданно для меня позвонил и предложил мне приехать к нему на машине. За рулем. Самому. Тогда я не помнил про билет, а просто пребывал в каком-то шоке. Это уже сейчас, вспоминая и анализируя все причинно-следственные связи, я вспомнил про тот «счастливый» билет, а тогда я просто был несказанно рад.
Собрав все, что может пригодиться на зимней рыбалке, много раз проверив, ничего ли я не забыл, я уселся за руль. Новая машина с новым аккумулятором не завелась. Первый раз для нее. На улице было около -10 и это точно не было причиной. Да и вообще никаких причин не было. Просто я поворачивал ключ и ничего не происходило. Наверное, она чувствовала, что случится через пару часов и подавала мне какие-то знаки. Я не настолько фанат автомобилей, чтобы считать, что у них есть душа, что они как живые и тому подобное. Но как еще объяснить её поведение, я не знаю.
Мир не без добрых людей и нашелся знакомый человек, который приехал и «прикурил» моё авто. С пол пинка машина завелась, и я ликовал. Сбой в системе был исправлен. Я все-таки еду.
О ремнях безопасности ходит много споров и разногласий. Кому-то при ДТП они спасают жизни, а кому-то делаю еще хуже. В тот день я, для отвода глаз возможного экипажа ДПС, накинул ремень через плечо и заботливо перекрутил его на стойке двери, чтобы он не убегал обратно. Когда я это делал, какое то сомнение пробежало в голове, ведь можно было просто нормально пристегнуться, но почему то я не стал этого делать. И как оказалось не зря.
На дороге был просто каток. В тех краях, где мы жили, в апреле месяце еще лежит снег и как раз только начинает подтаивать. Даже трогаясь в натяг, всю первую и вторую передачу машина шлифовала укатанный снег и лёд. Новая зимняя резина на шипах не помогала. И хотя я не превышал разрешенный скоростной режим, сейчас я понимаю, что ехал быстро. Даже 80 км/ч тогда было слишком быстро. Пятую передачу вообще нельзя было включать, при необходимости резко ускориться мощности двигателя не хватило бы…
Уже теперь, когда я еду по трассе и вижу впереди мост, я сразу же начинаю заранее тормозить. Так уж устроены у нас дороги. В 90% случаев мост — это какой-то подвох. Либо стыки моста и дороги с перепадом по высоте, либо проваленные плиты, а может быть вообще труба поперек дороги закопана в асфальт, всё что угодно.
Даже если тогда я и притормозил, то это не помогло. Я даже не мог подумать, что ширина дороги в четыре плиты на мосту расширится до пяти, а сразу за мостом превратится в три. Да еще и эти три плиты со стороны встречного движения, а у меня впереди обочина.
Еду и вижу, что еду в снег. Машинально дёрнул руль влево и сразу же выровнял. Но машину понесло. Задняя часть начала уходить влево и как говорят пошла обгонять морду. Постепенно и плавно. Просто медленно уходила влево. Со времен автошколы прошло не так много времени, и я помнил, что на ведущем переднем приводе в случае заноса нужно повернуть руль в сторону заноса и нажать на педаль газа. Конечно. Машина уходит из-под рук и ног, руль пытаешься выкрутить, почему бы ещё не добавить газу? Тогда я мало чего боялся и не думаю, что это был страх. Скорее просто инстинкт – что-то пошло не так, а значит надо уменьшить скорость, а значит — отпустить газ. Так я и сделал. На встречную полосу я влетел в состоянии «поперек дороги». В этот момент всё и начало заваливаться на левую сторону, но уже в другой плоскости. Машина легла на бок и какое то время по инерции тащилась по льду на водительской стороне, а потом легла на крышу. Как раз в момент, пока на боку машину тащило по дороге, я и успел сгруппироваться и перевернуться вместе с окружающей обстановкой. Когда всё остановилось и закончилось, я сидел в перевернутой машине на крыше. Руль был передо мной, лобовое стекло на месте. Где пол? Где крыша, а где потолок? Но крыша и стала теперь полом. Ничего не понятно. Какой-то лёгкий туман.
Говорят, что в экстренных ситуациях у человека вся жизнь проносится перед глазами. Или та ситуация была не настолько критическая или прожитая жизнь была не насыщенной, но ничего перед глазами не пронеслось. Двери изнутри не открывались и пришлось вылезать через разбитое заднее окно. Я даже не особо понимал, что произошло, что с этим всем делать, просто стоял и смотрел. Машина лежала на обочине на крыше с вывернутыми в сторону колесами.
В крышке бензобака есть клапан, который не дает бесконечно расти давлению паров в баке в закрытом состоянии. Именно через этот клапан и бежал тонкой струйкой бензин. Летом может быть было бы страшно, но, когда он лился на снег, это как-то не волновало, и я закурил.
Пока я стоял на обочине, остановилась грузовая машина, из нее вышли 5 или 7 человек и перевернули мою машину на колеса. Они спросили, чем еще могут помочь, не поеду ли я с ними в город, но я поблагодарил и отказался.
Я сел в полуразбитую машину, вызвал с сотового телефона эвакуатор с и снова закурил. Все кроме одного бокового окна выбило, они рассыпались на мелкие гранулы и валялись по всему салону. Внутри салона гулял ветер, и было холодно.
Несколько встречных машин и даже автобус, полный пассажиров, притормаживали, водительская солидарность работала – мне жестами предлагали помощь. Но видя мои ответные жесты с отказом, они ехали дальше. И действительно, видимых травм и переломов у меня не было, машина хоть и разбитая, но стояла на колесах. Помочь мне мог только эвакуатор.
Глава 3
Эвакуатор наконец-то приехал, это была платформа с лебёдкой на базе ГАЗ-53, в кабине которой было только два сидения, для водителя и одного пассажира. Хорошо, что я был один.
Водитель, увидев, что я разговариваю, сам хожу, и даже не помят, немного обрадовался. Наверняка не раз и не два он возил покалеченных людей после аварии. По его подсказкам куда крутить руль, чтобы не уронить и так разбитую машину с платформы, я загнал машину наверх, окинул ещё раз взглядом все повреждения и сел в кабину.
Закрепив все окончательно, водитель тоже запрыгнул ко мне, и мы поехали обратно в город. Рыбалка не состоялась.
Какое-то время он перекидывался со мной фразами, о том, что это лишь железо, главное, что без травм, и тому подобное, но догадавшись, что мне не особо хочется это всё слушать, а тем более отвечать, он замолчал. Никакой музыки в его кабине не было, и мы ехали под рёв двигателя и хруст коробки передач ГАЗона.
Больше всего я боялся того, как это все рассказать отцу. Почему я до него не доехал, почему вернулся в город, и почему почти новая машина стала вдруг "перевёртышем" и теперь её рыночная цена — копейки.
Где-то через час утомительная и шумная поездка закончилась, и, заехав в город, мы сразу поспешили на СТО, ведь машины в таком виде редко паркуют на стоянке возле подъезда.
Наверное все, кто в тот день работали на этом СТО вышли посмотреть на то, как я спускаю машину на землю с эвакуатора. Ну а как же, свежее битое корыто пожаловало на рихтовку, покраску и прочие ремонтные работы. Я так же выбегал из гаража, посмотреть на что-то новое, что там приехало в ремонт. Ведь заниматься машинами, которые неделями стоят, мне быстро надоедало. Это было не так давно, в период практики от школы, на соседнем СТО. Мы учились в 10 классе, государство на выбор оплачивало нам одну профессию: программист, бухгалтер, парикмахер, какие-то ещё и водитель (автослесарь). После курса теории, который длился весь учебный год, параллельно с обычными школьными предметами, летом нужно было пройти практику длительностью в один месяц. По окончании курса, в моем случае, должны были выдать документы о бесплатном обучении на категорию В, категорию С, за которую мои родители официально доплатили несущественную сумму. И еще удостоверение автослесаря 3-его разряда. Но у этой организации что-то было не так с лицензией и по окончании учёбы мне выдали только сертификат об обучении на категорию В и С. Автослесарем даже не бумаге я так и не стал, но атмосферу, которая царит в гаражах, немного прочувствовал.

Без моей просьбы мужики затолкали машину в ряд.
Заднее левое колесо было полностью спущено и шло юзом, резину жевало. Возможно оно сошло с диска во время заноса, когда машину разворачивало поперёк дороги, а, возможно, как раз перед этим. Тогда это и было причиной заноса и последующего опрокидывания на крышу. Как бы то ни было, с тех пор даже в бескамерную резину зимой я всегда ставлю камеры.
У самого деловитого и пожилого мужчины, который больше всех бегал вокруг меня, я узнал примерную цену за ремонт этого всего и, чуть не потеряв дар речи от этой суммы в четверть стоимости самого авто, пошёл домой, рассказывать маме всю эту историю и думать с ней вместе, что теперь мы будем делать.

Глава 4
Шальные деньги редко мне доставались, а тем более в большом количестве. Но не смотря на это, я всегда легко с ними расставался. Я — транжира.
Свой самый крупный куш я сорвал, когда учился в начальной школе. Мы с моим лучшим другом шли в гости к нашему товарищу. Подъезд, в котором он жил, был нам не знаком, но ничем не отличался от всех остальных типичных пятиэтажек. Сначала тамбур, потом вторая дверь и лестничная клетка на четыре квартиры. У меня в руках было что-то интересное, то ли «коллекционная» крышка от заграничного пива, то ли какой-то брелок, но его срочно надо было рассмотреть и показать другу прямо здесь и сейчас, при свете подъездной лампочки. Откладывать было нельзя.
Мы зашли в тамбур. Друг шел впереди меня, и, пройдя вторую массивную деревянную дверь, уже был на лестнице, как вдруг я выронил артефакт. Он закатился под электрический шкаф, прикрученный к стене. Между шкафом и полом была щель около 10 сантиметров, как раз, чтобы туда могло что-то закатиться. Я крикнул ему, чтобы он возвращался и, поправив портфель через плечо, полез вслепую шерудить руками под шкафом. Окурки, пыль, подъездная грязь — всё это я выгребал кучами из-под ящика в поисках своего «дорогостоящего» предмета. Шприц. Фу! Какая гадость! Я толкнул его обратно под шкаф и начал искать наощупь дальше. Какие-то бумажки… Купюры были просто сложены пополам безо всяких резинок. Сто рублей! Вот это да! Двести. Триста. Да там есть ещё, надо только дотянуться.
В конце 90-х — начале 2000-ых наш провинциальный городок удерживал стабильное первое место в области по количеству наркоманов и ВИЧ-инфицированных. Местная газета всегда печатала этот печальный рейтинг. Когда идёшь со школы домой и видишь валяющиеся под ногами кучки шприцов с кровью, ложку в которой варят эту дурь на огне от зажигалки, сначала тебе страшно, но потом привыкаешь. Да и эти, угашенные каждый вечер молодые люди, никогда никого не трогали, даже не шумели. Они просто сидели в подъезде и смотрели в окно. Смотрели в окно и медленно умирали.
Я нашел, как сейчас это принято называть «закладку». Баснословные деньги для школьника, почти 1000 рублей разными купюрами. Это была оплата за героин. А в шприце соответственно сама доза, а может и не одна. Конечно, тогда я этого не смог сообразить. Размер моих глаз увеличился так, что я сам это почувствовал, и я закричал: «Бежим»! В подъезд в любой момент мог кто-то зайти, а у меня веер из билетов банка России.
Ничего не объясняя другу, я сунул деньги в карман и бежал. Уверенный на 100%, что он побежит за мной, я решил пересчитывать деньги уже в каком-то другом, более безопасном месте. Сзади были крики, смех и непонимание друга, но он был рядом.
Мы пробежали метров 800 и возле магазина у нашей школы, я остановился, чтобы отдышаться. Мы быстро пересчитали кэш прямо на улице и пошли в магазин тратить это состояние. Продавец знала нас, и где-то на пятом, заказанном мною товаре, засомневалась, сможем ли мы всё оплатить. Я достал пачку денег, чтобы она видела мою платёжеспособность, и продолжал дальше заказывать. Целую гору жвачек, шоколадок и конфет я сгребал с прилавка в портфель. Не то, чтобы родители мне не покупали конфеты, нет, просто я понимал, что эти деньги хранить нельзя и надо побыстрее их слить. Я потратил всё. Вот так, однажды, двое школьников, сами того не понимая, кинули нарко-барыг на N-ую сумму.

Глава 5
Так как больших денег с тех пор я больше не находил, на семейном совете было решено машину в битом состоянии не продавать, а отремонтировать и ездить на ней дальше.
На новую денег у нас не было, а родительских накоплений как раз хватало на ремонт. Жаль, что я не унаследовал у них этой способности. Может быть потому что я был единственным ребёнком в семье? Не знаю.
Тратить так тратить, сэкономил сегодня, значит завтра больше потрачу — наверное так можно описать моё отношение к деньгам. Хотя лишних денег у нас никогда не было, если они ко мне попадали, почему-то расставался я с ними всегда легко.
Хотя за ремонт платил и не я, отработать сумму надо было уже мне. За месяц, два или три это было невозможно. Имея из документов об образовании школьный аттестат, водительские права, и текущую учебу на дневном отделении университета, о высокооплачиваемом труде речи не шло. Здесь могла бы быть история о том, как мы с друзьями покупали за копейки какие-то вещи, перепродавали их с наценкой сначала своим знакомым, потом друзьям и друзьям друзей, но к сожалению, или к счастью с перекупщиками и прочими бизнесменами я знаком не был, да и научить меня этому ремеслу было некому. К тому же в провинциальном северном городке не было изобилия подработок, как это бывает в больших городах.
В основном первую, а иногда и вторую половину дня я был на учебе, поэтому работа мне была нужна со сменным графиком. Я устроился на хлебозавод.
В детском саду, однажды, всю нашу группу водили туда на экскурсию. Мог ли я тогда подумать, что когда-то буду там работать? Кончено не мог. Не мог и не хотел. Те же самые блестящие железные полы, те же цеха, даже огромные как мне тогда казалось тестомесильные машины — кажется, что всё это осталось прежним.
В мои обязанности входило упаковывать свежеиспечённый хлеб, много хлеба. На весь город у нас был один хлебозавод, не считая небольших частных пекарен. Все-таки бизнес имел место, но объём выпускаемой ими продукции был ничтожно мал, да и качество не всегда соответствовало ожиданиям.
Чтобы упаковать в полиэтиленовую плёнку весь хлеб для суточной продажи в городе с населением около 50 тысяч жителей, достаточно одной упаковочной машины и двух человек. Это если этих двух человек вам совсем не жалко. Если сравнить с двигателем автомобиля, то этих двух человек раскручивало каждую смену "в отсечку" — как на семейном универсале на каждом светофоре топить педалью в пол, два дня в день, два дня в ночь, четыре выходных. Сколько протянет двигатель от такой езды? Ну это смотря какой двигатель.
Так было и на хлебозаводе, на моих глазах, когда я только устроился, к нам в сменщики приходили и взрослые женщины и молодые девушки, некоторые не дорабатывали даже одну смену. В какой-то пиковый момент они просто бросали ХБшные перчатки и в истерике убегали. Было бы упущением не сказать о том, что новые перчатки, которые иногда нам выдавали, на мочках хватательных трёх пальцев, к концу смены, стирались до дыр из-за постоянного контакта с хлебобулочными изделиями.
Каждая булка хлеба, которая попадала на прилавки магазинов, проходила через руки одного из двух упаковщиков в прямом смысле слова.
Работа была физически очень тяжёлая, всю смену нужно было стоять упаковывать хлеб и носить лотки с упакованным хлебом на ногах, присесть была возможность только во время обеда и длилось это 15-20 минут, пока остывала одна из очередных партий вагонеток с выпечкой. За этот промежуток времени я успевал съесть банку супа, второе — обязательно что ни будь из гарнира и мяса и уже кое-как, но успевал даже выпить чаю. Всем этим каждую смену меня снабжала мама. Без хорошего запаса еды на работу я никогда не ходил, а если бы и ходил, то когда-нибудь просто бы упал от бессилия, прямо в цеху. Калории сжигались нещадно. От печей в цеху постоянно было очень жарко и очень хотелось пить.
Не смотря на постоянное схождение семи потов, головой на моей работе можно было не работать. Ну или почти не работать. Самое главное было не засунуть руки в железные раскалённые тиски, которыми запаивалась упаковочная плёнка. В цеху была история, что не так давно, в ночную смену, кто-то из упаковщиков по неосторожности засунул палец в эти тиски и потом кричал на весь завод, приезжала скорая и повторять этого конечно же никто не хотел.
Упаковка в плёнку была завершающим этапом всего производства. Весь процесс начинался на складе, там работал Олег, высокий крепкий мужик лет 35. Он постоянно ходил в наушниках и особо ни с кем не разговаривал. Его рабочая одежда всегда белой от муки, как в общем то и руки, и лицо. Он поднимал руками один мешок с мукой и постепенно ссыпал муку в сеялку. Не знаю, сколько мешков он просеивал за смену, но выглядел он всегда уставшим. Этот агрегат очень сильно шумел, наверное, поэтому он всегда и затыкал уши наушниками. На мою работу это никак не влияло, и мы почти не пересекались в пределах цеха.
У нас не было огромной поточной ленты, по которой едет одновременно большое количество хлеба, как показывают по телевизору. Всё наше упаковочное оборудование состояло из железного станка с огромным рулоном полиэтилена, около семи метров длинной, на входе в него ложилось одновременно пять булок хлеба — одна за одной, железные язычки толкали хлеб до момента обтягивания плёнкой, и завершающим этапом были горячие железные тиски, которые запаивали сварной конструкции шов и разделяли одну буханку от другой. Первый человек бесконечно быстро укладывал руками хлеб на бегущий поток, а второй на выходе клеил на каждое изделие наклейки-этикетки. Скорость потока на машине регулировалась и тут нужен был резонанс. Если хлеб складывался и упаковывался быстрее, чем второй человек успевал клеить этикетки, то потом приходилось за ним доклеивать и переклеивать.
Как говорится ловкость рук и никакого мошенничества. Чем опытнее был тот, кто складывает хлеб на ленту, тем больше этикеток пропускал его напарник.
А пропускать наклейки было нельзя, в магазинах на кассе такой товар не проходил, а все привыкли к штрих коду и автоматизации.
Весь упакованный таким образом хлеб падал в огромный железный круг и когда он заполнялся, хлеб раскладывался по лоткам. И лотки расставлялись по вагонеткам.
Первое время мне было очень тяжело ориентироваться в наименованиях. Мои знания названий хлебобулочных изделий заканчивались на "белый, чёрный и серый". Иногда я путал и лепил не те наклейки, все всегда было настолько быстро, что напарница не всегда замечала мои ошибки и потом мы с ней вместе приклеивали уже поверх на ошибочный "Солодовый" правильный "Суворовский".