Прости меня, сестра. Сломанная кукла

                Нет, это не я, это кто-то другой страдает.
                Я бы так не могла…

                Анна Ахматова



Часть I

Лето все не желало наступать. Путалось в подолах весны, как капризный ребенок, что прячется за материнской юбкой. Утра и вечера были по-весеннему пасмурны, днем шли дожди, а если и являлось солнце, то непременно под стражей серо-синих туч.
Впрочем, меня такая погода устраивала. Я могла подолгу гулять, а в дождь, даже не рискуя встретить знакомых. Никто не спешил устраивать пляжные вечеринки (быть может от того, что раньше их устраивала именно я; хотя погода в любом случае не располагала), никто не обливался из шланга и не щеголял в ярких нарядах. Все было сдержанным. Лето наступило только на календаре.
Несмотря на погоду, мы с родителями уже  неделю жили за городом. Это элитный дачный поселок. Дома сплошь кирпичные, с капитальным ремонтом (многие и зимние каникулы здесь проводят), минимум стандартных сельскохозяйственных посадок, зато множество деревьев, декоративный построек, фонтанов, скамеек и прочих атрибутов южно-сериальной жизни. Раньше я не жила здесь все лето, но любила устраивать вечеринки, проводить время за пляжными развлечениями, среди которых рыбалка. Я по-настоящему любила гулять, любила тихий лес и шумный берег реки. Все было успокаивающим и неизменно добрым. Но сейчас как раз от неменяющегося пейзажа мне становится хуже с каждым днем, я здесь впервые за полтора года. И в течение всей этой недели думаю и вспоминаю только о брате. О моем брате, погибшем полтора года назад.
Говоря простым языком, мы с Артёмом – двойняшки. И, по идее, могли быть абсолютно разными, он похож на маму, я на папу или на бабушку. Но получилось так, что нас считали едва не идентичными близнецами. Нам даже имена дали похожие: Артём и Алёна. Кареглазые, худощавые, натуральный блондины. Родинка в уголке верхней губы. Артём был красивым молодым человеком, я, смею надеяться, тоже красива. В отличие от многих братьев и сестер, которые с возрастом отдаляются друг от друга, мы всегда были дружны. Сходные увлечения, общие друзья, совместные поездки с родителями по выходным. Безобидные шутки по поводу его девушек и моих ухажеров. Я очень любила брата и не представляла отдельной от него жизни. Мы ведь и появились в этом мире одновременно, были рядом, даже когда родители еще не знали о нас.
В начале зимы Тёму сбила машина. На пешеходной тропе в нескольких метрах от проезжей части. Врачи утешали тем, что брат умер сразу, не почувствовав боли. Разумеется, это хорошо, если такое определение вообще применимо для данной ситуации, но я всегда думала о том, что, даже  не будучи глубоко верующим, человек хочет перед смертью успеть сказать что-то, признаться или попросить. А так…. Что уж говорить теперь. Нам с родителям хватает незаданных вопросов.
Следующим после аварии летом, мы не ночевали здесь. Отец изредка ездил проверять все ли в порядке, проводил быстрый осмотр дома и участка, платил взнос в дачное общество и возвращался в городскую квартиру. Но этим летом мы снова здесь. Потому что надо жить дальше. Потому что не зависимо от нашего настроения дни сменяют друг друга, события свершаются, а память пытается по возможности излечиться.

** **
Всю неделю я спала на первом этаже в спальне родителей. Не могла заставить себя подняться наверх. Весь второй этаж – это наша с Артёмом комната. Папа хотел сделать перегородку, но я редко оставалась ночевать. Мне, в отличие от брата, природа нравилась только с эмоциональной стороны, проводить же большую часть времени я предпочитала в городе. Так что комнату попросту отдали ему. Однако, здесь мое кресло-кровать, настоящий туалетный столик и, конечно, комод, чтобы не возить одежду туда-сюда.
Родители не возражают против вынужденного соседства, им без слов понятно, почему я предпочитаю их спальню, но сегодняшним вечером решаю, что пора. Пришло время еще более соединиться с прошлым, чем все эти дни, когда призрак брата итак преследовал на каждом знакомом повороте.
Поднимаюсь в комнату сразу после ужина. На улице темнеет, собирается дождь, ветер играет ветвями деревьев: бьет ими о стены домов, норовит сорвать едва появившуюся листву. Комнату наполняют перемещающиеся по стенам тени. Возле окна с криком пролетает птица. Я наблюдаю все это из угла комнаты. Шторы колыхаются от ветра и закручиваются вокруг меня, ловлю их руками. Можно было бы счесть все это знаком судьбы, но я не суеверна. То лишь природа, но если дать волю фантазии, пожалуй, сейчас самое время для встречи с феями и прочими вестниками волшебства.
Ветер прекращается, дождь стихает. Я приоткрываю окно, впуская в комнату приятный влажный воздух. Включаю свет и, наконец, оглядываю комнату, в которую не входила больше года.
Исключая некоторые мелочи, она выдает хозяина – парня. Плакаты на стенах, сплошь любимые парнями музыкальные группы, набор тяжелых гантель в углу, отвертка и коробка с болтами рядом с каким-то несобранным механизмом. На прикроватном столике со стороны тёминой кровати лежат командирские часы – подарок деда и широкое мужское кольцо, выполненное из темной стали с чуть более светлой полосой по средине. Разумеется, эти мелочи не хранят тепло его рук, но я с любовью их примеряю. Часы велики мне, тяжелые, рука в них кажется совсем тонкой. Но, определённый шарм в этом есть, учитывая современную моду на бесполые предметы гардероба. Кольцо было мало брату, он собирался отнести его к ювелиру, у меня же не спадает только с указательного пальца.
За примерками не замечаю, как в комнату поднимается мама. Ничего не говорим друг дугу, обнявшись, садимся на мою кровать и долго еще сидим так, боясь словами нарушить единение, не дающее нам заплакать. Сидим, до тех пор пока нас не находит папа. Он уводит маму. На его вопрос, отвечаю отрицательно, сегодня не пойду к ним, останусь в детской.
Ложась в постель, сознательно не оставляю свет включенным. Здесь за городом ночь темней, нет ни света чужих окон, ни ярких вывесок. Настоящая ночь – без света и посторонних звуков, глубокая и темная. И все же лежу без сна. Мне отчаянно хочется произнести «спокойной ночи», но кому я это скажу. Раньше брат снился мне, но я от этого отказалась: ведь всякий раз я просыпалась и заново теряла его. Но что, если сейчас он здесь? Рядом? Закрываю глаза. Мне не хотелось бы увидеть его таким, как показывают в страшных фильмах. Но знаю, он не причинил бы мне зла. Шепчу его имя: «Тёма». Пусть он будет здесь, пусть любой, лишь бы можно было не терять его навсегда. Постепенно засыпаю. Мне снятся бестолковые сны, о которых забываешь, едва пробудившись.

** **
Утро прекрасно, на мой взгляд. Не могу вспомнить любила ли я прежде, серые, пасмурные дни. Вообще, кажется, я многое позабыла со смертью Тёмы. Мы были похожи, и он словно бы унес с собой половину моей памяти. В любом случае, не представляю, как проводила бы теперь время под ярким солнцем. Умываюсь (ваннаяс внутри дома) и в пижаме спускаюсь к завтраку. Папа стоит у плиты, жарит сырники. Мама подсказывает ему, когда их пора снимать со сковороды. Оба они незло посмеиваются друг над другом. «Доброе утро!» - говорят хором, увидев меня. Отвечаю тем же. Разложив сырники, папа спрашивает, с чем я буду – сметана или варенье. Обычно я предпочла бы сметану. Но отчего-то молчу. Вроде как не хочется ни того, ни другого.
- А есть йогурт? Полью им, - отвечаю я.
Мама с папой переглядываются, мы все трое на секунду смущаемся. Мама достает йогурт и, как ни в чем не бывало, приступаем к завтраку. Возникшее напряжение исчезает за нехваткой нашей неловкости, мы сознательно не даем ему распространиться.
Дело в том, что никто из нас не поливает сырники  йогуртом. Исключая, Артёма. Он делал так с самого детства. Сейчас и мне кажется это вкусным, собственно, почему бы и нет. Возможно, я слишком много думала о нем накануне. Спокойно доедаю завтрак, стараясь не зацикливаться на этом. После родители уходят к соседям. Я же предоставлена самой себе.
Вернувшись на второй этаж, оглядываю комнату в поисках подходящего для себя занятия. Сложно привыкнуть быть единственным ребенком, не имеющим постоянного друга рядом. Хочется чего-то простого, но в то же время, способного отвлечь меня. Мысль съездить в город кажется привычно заманчивой, но, вдумываясь в нее, обнаруживаю прорехи, вроде той, что серьезных дел у меня там нет, а развлекаться не тянет. Бесцельно, будто плутаю в лабиринте, брожу по комнате: окно, стены, мимо шкафов, углов и ярких плакатов. Голова переполняется бессмыслицей, пока, наконец, не натыкаюсь на тёмин баскетбольный мяч.
Мы с братом были неплохими спортсменами. Родители всегда придавали спорту большое значение. Так что мы просто не могли не оказаться в школьных секциях, только я предпочла лёгкую атлетику.
Наскоро переодеваюсь в спортивную одежду. Здесь, в дачном гардеробе, у меня имеются серые тренировочные штаны и белая майка. Все немного большего размера, но ведь баскетболисты и не носят обтягивающего.
Небольшая площадка находится прямо за домой. Ее устроили еще прошлые хозяева. На улице прохладно, и я стараюсь больше двигаться, чтобы не замерзнуть. Тёма учил меня некоторым приемам. Было непривычно координировать не только собственное тело, но и посторонний предмет, мяч, например. Бег и прыжки в длину гораздо привычнее.
Все ж таки его уроки не прошли даром: я почти не промахиваюсь. Мерные удары мяча, четкие движения рук и необходимость прицеливаться – все здорово занимает голову, и я оказываюсь полностью вовлечена в процесс. За игрой проходит утро. Несколько необычно, но что вообще теперь может быть обычным, когда сломался мой мир, когда я заново ко всему привыкаю.
К полудню начинает дождь. Последние дни, создается ощущение, что он и не прекращается вовсе, а просто делает передышку. Словно бы дождь, это более естественно, чем его отсутствие. Он предупреждает о себе несколькими тяжелыми каплями и почти сразу разыгрывается на полную. Успеваю войти в дом, и за мной возникает  непроглядная стена воды и градин снега. Град, будто специально целясь, нападает на крыши домов, царапает стекла, угрожает пешеходам, неуспевшим найти укрытие.
Закрываю окна и форточки. В дома становится темно. Солнца не видно, тучи черны, дождевой поток скрывает остатки света. Ощущение, будто уже вечер. И я думаю, так ли уж день отличается от ночи. Игра света и тени, луны и солнца, не заблуждаемся ли мы, теряя ночь. Как легко сейчас было бы перепутать время. И словно желая запутать меня еще больше, судьба велит мне взять со стола наручные часы. Время 12.40. Но часы без цифр, вместо них одинаковые полоски. Переворачиваю циферблат - и наступает вечер.
Это заставляет меня задуматься. Не конкретно о времени, скорее о себе. Сколь внимательна я стала последнее время, вдумываюсь в вещи, которые раньше были сами собой разумеющимися. Казались настолько правильными, что я не посмела бы ставить их под сомнение. Когда это началось, не знаю. Со смертью Артёма; быть может, раньше.
Но особенно остро я чувствую это здесь, в дачном доме. Я одна, без привычного окружения знакомых людей, без дел, неизменно составляющих распорядок моего дня. Сейчас никто не влияет на мои мысли, даже подспудно не подсказывает, как реагировать и что думать в той или иной ситуации.
Лежать и следить за игрой мыслей надоедает. Между тем из-за плохой погоды, дома ощущение уюта только усиливается. Желая дополнить его, решаю посмотреть старые фильмы. Когда-то давно мы не стали выбрасывать видео-проигрыватель и кассеты. На них любимые фильмы и мультики. Выбираю один и, завернувшись в одеяло, прощаюсь с чувством реальности. Старые фильмы, прежние времена… Вспоминается, как с мы с братом, вволю нагулявшись, усаживались на старом протёртом диване и смотрели один из таких фильмов. Это были времена, когда мы были детьми, когда наш мир еще не разбился по полам, и все, включая любимые киноленты, было одинаковым. Мы росли счастливыми детьми. Всех эмоций в два раза больше; за счет друг друга мы осознавали окружающий мир одновременно с двух сторон: то, что одному казалось неинтересным, другой умел рассмотреть повнимательнее, когда один закрывал уши, а другой – глаза, все вдруг менялось и воспринималось посредством одного лишь доверия.
Когда я осталась одна, была уверена, что это конец. Ни я, ни родители никогда уже не выберемся. Думала, если мы справимся, это будет означать предательство по отношению к брату. Я не могла придумать, правила, по которым можно было бы жить дальше, что-то, ставшее бы опорой, стенами, удерживающими от вопросов и бесконечной потребности вспоминать. В университете предложили взять академический отпуск, если необходимо, но я отказалась. Просто потому, что мне, по большому счету, было все равно, где проводить время.
С опозданием (буквально пару месяцев назад) я осознала, одну вещь. Трагедии освобождают от ответственности. Полтора года со смерти брата, я не заботилась ни о том, какое впечатление произвожу, ни о будущем (все друзья только и говорили, что о стажировках и рабочих местах), я не думала так, как надо и как правильно. Эгоистично, но мне хотелось создать для себя максимальный комфорт, ради того, чтобы лишний раз не вспоминать брата. Я смотрела на все взглядом наблюдателя, не принимая участия; научилась не оценивать на скорую руку, отделять последствия от событий. Когда разделяешь их, получаешь альтернативу, непредсказуемое развитие сюжета.
Итак, этот день и последующие провожу либо за размышлениями, либо за баскетболом. Мне не хочется быть где-либо еще, кроме дачного поселка, и я почти ни с кем не общаюсь. Дождь – верный союзник, дает о себе знать каждый день: оставляет следы на окнах и молодой листве, которая только пуще разрастается от обилия влаги. Всё кругом свежо и зелено. Воздух пропитан сыростью, зато я могу представлять, будто где-то недалеко от меня – море и, закрыв глаза, повернуться к ветру лицом и вообразить, будто я на берегу… и всё иначе. Я в другом месте, с другими мечтами, и иные ветра приносят добрые вести.

** **
Несмотря на внешнее спокойствие, вечерами появляется чувство тревоги, бороться с которым все сложнее. Не знаю, сколько еще это могло продлиться, но однажды просыпаюсь от яркого солнца, непрошенным гостем ворвавшимся в комнату. «Откуда? Как?» - только и могу вымолвить я про себя, стаскивая второе одеяло, которое взяла накануне из-за упавшей температуры.
С первого этажа слышен шум – папа открывает окна. Стрелка термометра бесстыдно тянется вверх.
Укрываюсь одеялом с головой, в течение нескольких минут убеждаю себя, что вставать все равно придется и, смирившись, направляюсь в ванную. Упрямо игнорирую яркие солнечные блики на полу. Умывшись, тщательно расчесываюсь. Волосы у меня длинные, но косы не люблю, собираю их обычно в хвост, особенно, когда тренируюсь, в остальное время ношу распущенными.
Щетка скользит по блинным белым прядям. Я никуда не тороплюсь и более того, даже не хочу покидать ванную комнату, благо, родители встали гораздо раньше и успели ею воспользоваться. Я очень давно не смотрелась в зеркало вот так, присматриваясь к себе. Кажется ведь, ничего не меняется, но всякий раз с интересом продолжаешь немой диалог с отражением. Все то же: белые волосы, темно коричневые ресницы и брови, карие глаза – редкость для блондинов. Кожа бледная, безо всяких родинок. Осознаю, что красива, женственна, и не стесняюсь этого. Раньше даже гордилась.
Теперь что-то не поменялось. Я не заметила, когда это произошло. Но вспоминаю свое девичье кокетство и долгие сборы у зеркала, как удачно сыгранную роль. Я справлялась с ней, быть может, даже любила, но теперь хочу снять маску и увидеть собственное лицо.
На миг это пугает меня. Я вздрагиваю и отворачиваюсь. Пораженная, сбитая с толку. Это злит, ведь я давно не ребенок, чтобы искать свою личность или удивляться собственным же поступкам.
Возвращаюсь в комнату. Я заправляю постель, я нервничаю, я хочу снова лечь спать и проснуться завтра с другим настроением, я не могу справиться с собой.
Мама из кухни, спрашивает, долго ли еще.
- Уже иду, - отвечаю бодро. Голос не выдает моего состояния.
И спускаюсь к родителям, как будто все в порядке, потому что если начинать жаловаться, то  и сама толком не знаю на что.
После еды, расходимся по своим делам. Мама надумала разводить цветы и уходит к соседке за саженцами, отцу прислали какие-то чертежи, и он закрывается к комнате, чтобы спокойно поработать. Мне остается только убрать со стола.
Итак, я свободна, и мне надоел баскетбол.
Солнечное утро напомнило о том, что лето, пусть и с опозданием, вот-вот наступит. Придется вернуться к обычным занятиям или вообще каким-либо, не могу же я вечно скрываться в пределах дома и сада. Пройдет пара дней, начнут звонить друзья, звать на пляж. Кто-нибудь соберет команду по волейболу. Подруги, верно, все эти дождливые дни ходили по магазинам и накупили платьев, но они, разумеется, согласятся сходить еще раз со мной.
Такие размышления и смешат немного, и заставляют грустить. Что ж, пора выбраться в город. Приняла решение, и сразу становится спокойнее, надеюсь, это означает, что оно правильное.
До остановки десять минут пешком. Солнце взяло в плен всё, до чего смогло дотянуться: люди, растения; животные, подставившие лучам пушистые спины; и даже стены домов как будто тянутся к теплу, чтобы скорее избавиться от скопившейся в трещинах сырости.
На мне белые джинсы и футболка – самая обычная одежда. Джинсы, правда, фирменные. Подруга привезла из Милана, благо, у нас один размер. Но хороший вкус никто не отменял, так что в этой одежде чувствую себя комфортно. Обращаю на это особое внимание, потому что по пути встречаю двух девушек, на них симпатичные сарафаны. У одной короткий, на тонкой лямке – мне он понравился бы больше, у второй – более женственный, закрывает колени, юбка расклешенная, в стиле 60-х, зато на талии подхвачен широким поясом. Мне нравится, как они выглядят. Но с тем же успехом, я могла бы сказать, что молодому человеку идет борода. У меня же нет стремления ни к платьям, ни к бороде.
На остановке ни одного человека, но автобус приходит почти полный. Мне посчастливилось: освобождается место у окна. Теперь можно представить, будто еду одна, любоваться природой. Хотя за окном лишь пыль да торговые ларьки. Как же суетно стало с наступлением тепла. Люди только и ждали, чтобы выйти на улицу, смешаться с толпой, кричать что-то друг другу и фотографироваться на фоне проезжающих автомобилей. Поднимаю глаза к небу в надежде увидеть хоть одно темное облачко - безрезультатно.
Вскоре въезжаем в город. Он появляется как-то сразу весь. Чуть отвлечешься, и дома и торговые центы уже обступили со всех сторон. И нет ни начала городскому пейзажу, ни конца. Тянется, петляет, уводит куда-то, не определишь где право, где лево. Но я привыкла, люблю эту бесконечную паутину вливающихся друг в друга дорог. Смешно, пять минут, как вернулась, а уже чувствую, как волей-неволей, пропитываюсь уверенностью городской девчонки. Моя остановка четвертая по счету. И вот я уже вставляю ключ в замочную скважину.
В квартире с наглухо закрытыми окнами очень душно. И есть некое ощущение отсутствия людей. Ничье дыхание или шаги не всколыхнут воздух, заботливая рука не сотрет скопившуюся пыль. Вещи сами по себе. Уверена, в наше долгое отсутствие здесь обитают иные сущности, рожденные глубокой тишиной и бездействием, то некое, что является лишь во снах, пока человек не способен менять реальность. А быть может я сама, вспоминая о доме, невольно порождала в нем призраков, тех, что стерегут наши воспоминания и покинутые жилища. Но теперь здесь я, принесшая единственную приемлемую человеком действительность, и все иное смолкает под напором разума.
Первым делом открываю окна. Свежий воздух мгновенно оживляет обстановку, делает ее настоящей, смешивает с ходом минут. Я же первым делом подхожу к плательному шкафу и опустошаю его, не глядя. Одежда бесформенной кучей лежит прямо на полу, а я примеряю вещь за вещью и почти сразу срываю ее с себя. Топы, блузки, дизайнерские юбки, комбинезоны. Попадается одно из платьев. Красное, узкое, без лишних деталей. Такая вещь, которую нельзя надеть без макияжа и тщательно уложенных волос. Вспоминаю, как однажды мы большой компанией играли в карты, Артём проиграл и должен был надеть одну из моих вещей. В это платье он влез с трудом, молния не сошлась на спине, было очень смешно. Брат выглядел до крайности нелепо, мы сделали несколько фотографий.
Сейчас я в этом платье. Физически оно идет мне. Но я больше не узнаю себя. Отчего-то неприятно быть такой - вызывающе красивой. Платье обязывает, кажется, будто и в глазах появляется дерзкий блеск. Знакомое чувство. Нет! Снимаю его. Следующее, коктельное платьице. Легкое, очаровательное, на тонкой лямке. Так и тянет закружиться в нем, напевать что-то, чуть наклонив голову. Или глядеть из-под опущенных ресниц, изображая смущение… Снимаю и его.
Перед зеркалом просто я. Такая, какая есть сейчас. Правда в том, что я вообще не хочу выглядеть как девушка, по крайней мере, как такая, которая надела бы эти наряды, которая выбирала когда-то юбки и шифоновые блузки, шорты со стразами, та, которая подчеркивала свою женственность.
Отражение шепчет: «Привет».
Это совсем не страшно и не печально. Не ищу объяснений. Позже да, они понадобятся, но сейчас лишь одно стремление владеет мной: максимально приблизиться к чему-то, томящемуся внутри, тому, что пока не видно в зеркале.
Открываю ящик с нижним бельем. Кружевное, однотонное и цветное, наборами и по отдельности – неужели не найду ничего подходящего. Раньше я гордилась своим третьим размером, сейчас – ищу способ скрыть. Извлекаю единственно подходящий для этой цели бюстгальтер – спортивный. Из верхнего гардероба оставляю на себе то, в чем пришла – футболка и джинсы. На пальце уже долгое время ношу тёмино кольцо. Не помню, когда я его надела: когда нашла на втором этаже в тот первый вечер или позже. Знаю, что все последние дни оно на моем пальце, а ночью под подушкой или на прикроватной тумбочке.
С улицы слышен запах свежей выпечки. На первом этаже дома – пекарня. Было бы неплохо выпить чаю, я действительно успела проголодаться. Но сначала нужно сделать еще кое-что. Несколько дней назад я записалась к парикмахеру. И хотя теоретически, вполне могла раздумать, этого не случилось. Напротив, хочется скорее довести начатое до конца.
Парикмахерская встречает приятным запахом шампуня и смесей для волос. Я стригусь в ближайшей к дому. Не из-за расстояния, просто, так уж удачно совпало, что один из лучших салонов города, находится через два дома. С кем-то из мастеров мы знакомы, кто-то, видно, новенький.
Никто не выражает удивления по поводу моего желания остричь косу. То ли от того, что короткие волосы считаются модным веянием, то ли – профессиональное отношение к делу. Парикмахер спрашивает только, не хочу ли я забрать косу домой, они могут аккуратно заплести волосы и скрепить по краям.
Хочу ли? Представляется, будто коса станет напоминать о чем-то неправильном, том, что предстояло исправить. Напомнит ли она мне однажды о прошлом? Захочу ли вернуть его?
Чересчур много переживаний, подобное нужно просто принимать, не раздумывая, так же как принимаются нами цвета и формы предметов. Синий, белый – все такое, какое есть… Коса представляется мне чем-то чужим.
- Не нужно, спасибо, - отвечаю я. И парикмахер приступает к делу.
Вскоре облик мой меняется. Не скажу, что до неузнаваемости, но достаточно, чтобы удивить окружающих. Стрижка идет мне, а как иначе! Подобным образом стригся Артём, когда был подростком. И если для молодого человека такие волосы считаются чуть длинноватыми, то для девушки – это та граница, за которой стрижка станет слишком короткой.
Последний пункт – магазин. Необходимо купить новые вещи. Старые больше не понадобятся. Отнесу их в благотворительные пункты. Не могу даже представить, чтобы выйти на улицу в чем-либо из того, что примеряла дома. До торгового центра иду пешком. Новая стрижка, как это обычно и бывает, приятно радует. Все кажется изменившимся, словно начал с Большой буквы. В моем случае это ощущается особо. Хочется, чтобы меня увидело как можно большее количество людей.
Торговый центр – двадцатиэтажное здание, одна из стен полностью стеклянная. (Я все думаю, каково сидеть внутри, в офисных помещениях в солнечную погоду). Замечаю свое отражение в витрине. По привычке чуть поправляю волосы. Надо же, никогда не подумала бы, что может быть так комфортно без прядей, рассыпанных по плечам.
Замираю. Смотрю на себя.
Затем отхожу от витрины. И чуть вдалеке, когда не видно черт лица и подробностей фигуры, я вижу Тёму. Это могло быть его отражением… и даже жест, которым я поправляю чёлку, кажется по-мальчишески небрежным.
«И глядя в зеркало немое, я вижу сразу два лица», - всплывают в голове строки позабытого стихотворения.
Снова ближе, и снова мое отражение. И тот же жест. И многое другое. Только ведь это не Артём, и не кто-то другой, а я. Тем временем, замечаю на себе одобрительные взгляды. Посторонним я кажусь девушкой, следующей за модой, стильной и привлекательной.
В торговом центре наскоро обхожу любимые отделы, разве что теперь заглядываю в другие секции. Выбираю два спортивных костюма, к которым (пока не видит продавщица) беру мужские футболки и еще кое-какие вещи, предназначенные обоим полам.
На выходе, случайно обернувшись, замечаю в кофейне подругу. Лина радостно оборачивается на мой оклик и одобрительно кивает, увидев стрижку. Сама она - профессиональный фотограф - тоже коротко стрижена, пряди выкрашены в темно-синий и под цвет них летнее платье. Начинаются вопросы:
- Ты сейчас не дома живешь?
- Как работа, новые проекты?
-…заходи в студию…
Болтаем около часа, выпиваем по чашке кофе с черничными пирожными. Я забываю на время о переживаниях, наслаждаюсь приятной компанией и вкусной едой.
Вечером поеду обратно на дачу, и не ясно, что будет дальше. Пройдет радостное  возбуждение от перемен, схлынет волнение нового, и явится настоящее, оно пугает. И пока есть  возможность, просто-напросто отвлекаю себя. Не знаю, правда ли мне весело или это лишь маленькая роль, стремление быть успокоенной.


** **
Возвращаюсь на дачу вечером и застаю родителей за покером - одно из любимых семейных развлечений. Приятно видеть их улыбающимися. Кажется, сейчас, впервые за долгое время, их смех становится настоящим. И они снова не боятся оставаться наедине, не ищут пустого общества незнакомцев, лишь бы те отвлекли от воспоминаний. Любуюсь ими. Родители очень молоды, мама родила нас в шестнадцать. Отец был  старше на год. Мама рассказывает, что он всегда был не по годам серьезен и ответственен. Зато сама она – вечный ребенок, что, вопреки опасениям старших родственников,  только помогло ей стать хорошей матерью. Помнится, я спросила, не жалеет ли она, что встретила отца в таком раннем возрасте. На что она ответила с ноткой удивления: «Но ведь иначе у нас были бы разные воспоминания, друг без друга!»
Пока я разуваюсь в коридоре, родители заканчивают партию. Отец проиграл и кидается в маму картами, она укорачивается, смеясь. Наконец, раздается их дружное «Ого» на мою прическу. Они удивлены, но им нравится.
- Что-то новенькое, - мама ласково треплет меня, -  тебе идет. Очень стильно.
Папа шутливо дергает за «космы»:
- Смотри, чтоб шея не мерзла, - подтрунивает он.
Нам весело втроём. Родители предлагают сыграть с ними. Соглашаюсь. Что может быть лучше такого вечера, когда не тревожат воспоминания, когда безо всякого чувства вины, радуемся тому, что мы есть друг у друга.


Часть II
Церковь расположилась аккурат в том месте, где наш поселок граничит с православной деревней. Изначально это была самая обычная небольшая деревушка, около тридцати дворов и, подобно большинству деревень, медленно вымирала. Пока однажды туда не переехал молодой священник с семье, позже к ним присоединились какие-то родственники. А ведь место-то было действительно хорошим: по периметру лесополоса, так что зимой ветров сильных не бывает, до города близко. Проведено электричество и вода. Так, постепенно, с легкой руки энергичного Отца Николая поселок населили молодые верующие семьи, и за деревней прочно закрепилось название «православная».
Туда я и направлялась. Местная церковь довольно старая. Полностью деревянная, она хранит впечатление старины и истинного духа веры. Я люблю прогуливаться в ее окрестностях. Жители разбили здесь что-то наподобие парка, ухаживают за клумбами, разводят декоративные кустарники. Все это они делают, не нарушая пейзажа дикой природы: высоких берез, елей, поросших мхом пней. Можно потеряться во времени, бродя в этом маленьком лесопарке и увидев внезапно деревянную церквушку и девушку в платке, напевающую что-то на славянский манер.
По мере приближения к деревне все больше ощущаю витающее в воздухе спокойствие, ровное неторопливое дыхание времени. Словно бы здесь и есть самое правильное место для человека. Не то чтобы моя семья была особенно верующей, но нельзя было не признать приятного очарования, веявшего из каждого дома этой деревни, кажется, здесь никто не ссорится, не повышает голоса, и главное, размышляла я, ни с кем из местных не случилось бы того, что происходит сейчас со мной.
Прошло два дня после поездки в город. Я не находила себе места или, точнее, попросту не находила себя. Нося теперь едва ли не полностью мужской гардероб, я чувствовала себя вполне уютно. Но появились другие проблемы. Ни одно из прежних увлечение не доставляло удовольствия: скучные фильмы, пресные сюжеты; взялась за шитье – и сразу почувствовала себя нелепо; думала пойти на пробежку (чем ни универсальное занятие) – навязчиво привязался прежний образ, когда я бегала с собранными в хвост длинными волосами и розовой майке – ни дать ни взять, красотка-блондинка из сериала. Дело не только в этом, просто я не знала теперь, кто я. Как вести себя. Казалось, появились даже новые привычки, например, перекатывать во рту спичку, а ведь так не делали ни Артем, ни отец. А может все это глупость, которой я придавала излишнее значение? Может, я всего лишь  повзрослела, изменилась, перестала играть в красивую жизнь. В конец измотанная, я решила пойти в церковь, в место, где каждый имеет право на утешение и совет.
Дорога отвлекала от грустных мыслей. Тем более, что на улице снова было пасмурно, и тем мне приятнее. Я представила себя уставшим путником или монахом, каких описывают в старинных романах. Будто я «прошел добрую половину пути и внезапно набрел на церковь – добрую обитель путешествующих и страждущих». Мысль эта так увлекала, что и впрямь чудились покинутые замки, холодные подземелья, дальние пути и, разумеется, недоброжелатели. От того, я даже пару раз оглянулась.
И, наверное, именно тогда меня впервые посетила мысль о том, что душа брата, отчаянно не желавшего умирать, искала теперь приюта в моей теле. Он не хотел прощаться с юностью, уходить навсегда. А наши тела, были одно подобие другого, одновременно явившиеся в этот мир, гораздо больше похожие, нежели различающиеся. Дети одной плоти, созданные общим мгновением. И все для нас пополам, вечная ответственность друг за друга.
Я глубоко вздохнула и остановилась. Невозможно даже представить, чтобы Артем желал мне зла, он не занял бы мое место, не пытался бы так отчаянно выгнать  из собственного тела и разума. Но мы действительно связаны…
 Тряхнув головой, я пошла дальше. Глупые, пугающие мысли. Не хватало только полностью лишиться рассудка. Подойдя к дверям церкви, перекрестилась и вошла внутрь.
Глаза быстро привыкли к полумраку. В солнечные дни лучи через небольшие окошки буквально пронизывают воздух и распадаются у ног теплыми бликами. Сейчас же, в виду отсутствия света все здесь погружено в тень. Вполне соответствует  духу книжности. Я очарована. Будто попала в описание готического романа.
В углу замечаю старушку, кроме нас двоих больше никого нет. Сначала принимаю ее за спящую, но, присмотревшись, замечаю бормочущее шевеление губ. Обычно, у нее покупают свечи, однако, прерывать ее молитвы не хочется. Прохожу вдоль икон. Перед какой преклонить колени? Что произнести в молитве? Какими простыми кажутся привычные заповеди. Мне же нужен совет.
Что-то отвлекает мое внимание. То ли бормотание женщины усиливается, то ли с треском догорает одна из свечей. Я поворачиваю голову и замечаю небольшую икону в тени. Не усматриваю в том, никого знака судьбы, но отчего бы  и не взглянуть, раз уж итак будто осматриваюсь здесь.
Икона с изображением ангела-хранителя мало о чем говорит мне. Но увиденное полностью овладевает вниманием, и дело не в самой иконе. Поверх изображение ангела или лучше сказать сквозь него, отражается церковный зал, подрагивающее пламя свечей. И даже моя собственная тень отделяется и оказывается по ту сторону. Это не просто отражение, оно дополнено самим рисунком. За каким действом я невольно подглядываю? Свидетельницей, каких тайн успела стать эта икона, сколько чужих взглядов безмолвно хранит она. Отражённое приобретает новый смысл. Тень, осколок света, очертания отразившихся предметов – все оживает, превращается в участников иного действа. Словно, заглядываю в омут времени. Воображаю, будто вижу прошлое этого зала, и где-то за невидимыми пределами, должно быть, есть люди. На некоторое время я оказываюсь полностью во власти фантазии. А чуть позже покидаю церковь, вместе с возвращающейся грустью. Мне приходит в голову, что вот также, где-то в иной реальности мой брат потерялся без меня. Подобно тому, как я в своей – потеряна без него.
Домой идти не хочется. Если бы только можно было, хотя бы ненадолго забыть обо всем, предаться спокойному созерцанию пейзажа. Чувствую себя безмерно уставшей от этой затянувшейся внутренней борьбы. Сначала училась жить без брата, сейчас – теряю и саму себя. Тропа ведет к воротам, сворачиваю и шагаю по мокрой траве. Вдалеке виднеется какое-то строение наподобие сарая. Любопытство не оставляет выбора. Дойдя до строения, вижу, что ни с какой стороны к нему не подходит тропа, однако, трава примята, значит, кто-то здесь бывает.
Со стороны оно больше похоже  не на сарай, а на маленький домик с плоской крышей, сторожку, например. Находка развлекает меня. Дверь открывается с усилием, но лишь потому, что отсырела от воды, замка нет. Внутри пахнет деревом, немного плесенью, пылью. Помещение одно-единственное – большая комната. Стены голые, грязная штукатурка кое-где отвалилась, в некоторых местах видны темные прямоугольные пятна, вероятно, здесь висели картины.
Но не это привлекает внимания, ведь посреди комнаты, стоит накрытое брезентом пианино!
Как? Откуда появилось оно в этом помещении, которое даже убежищем едва ли назовешь. Стягиваю тяжелую ткань. Сначала осторожно, потом с усилием тяну тяжелую ткань, и вот передо мной предстает старый, служивший, должно быть, долгие годы инструмент. Это заметно прежде всего по клавишам нездорового, желтоватого оттенка.
Картина стоящего передо мной пианино кажется гротескной. Какая-то глупая насмешка. Очевидно, некто решил избавиться от ненужного, неповоротливого инструмента. И притащили его умирать сюда. Сколько протянет оно в такой сырости? А ведь прежде было нужным кому-то. На нем играли, защищали от пыли, нечаянных ударов, царапин. Оно украшало комнату, чей-то маленький мир.
Что стало после? Где его хозяин теперь? Уехал, должно быть, в маленькую тесную квартиру, где не то, что для инструмента, для кота не нашлось бы места. Только кот он живой, его пожалели, а вот инструмент... Пробегаю пальцами по клавишам. Наружу вырывается строй искореженных звуков. Пианино безнадежно расстроено, иначе и быть не могло. Но я, упорно преодолевая неприязнь, играю знакомую мелодию, единственную, которую умею. Ее едва можно узнать, лишь часть нот звучит относительно правильно, иные же неприятны как холодная вода за шиворот.
Не останавливаюсь. Мне до странного приятно доигрывать ее до конца. Я ведь такая как же, как эта мелодия, как бедный расстроенный инструмент, никому не нужная, сломанная навсегда.
Закончилась мелодия. Растаял последний звук. Сыграть заново? Уйти, остаться? Маленькие решения, из которых состоит наш путь. И нечто непредвиденное, ведь и чужой путь должен к чему-то приводить, порой именно к нам.
На пороге сторожки возникает пожилой мужчина. Все при нем: и седая борода, и густые брови, из-под которых глядят добрые насмешливые глаза. Лаптей только не хватает. Одет он действительно не по-стариковски. Черный вязаный свитер, кроссовки. Чудно! Смотрит на меня и усмехается. Если бы не его улыбка, я бы, наверное, испугалась или хотя бы застеснялась.
- Ты, внучка, совсем мимо играешь. Инструмент расстроен, слух только  портишь. – Произнося эти слова, старик подходит к пианино и ласково касается его. – Ничего, настрою, как новое будет.
- Вы настройщик? – в моем голосе слышатся радость и облегчение, словно бы я нашла хозяина бездомному зверьку.
- А как же, настройщик, музыкант, - старик кивает, подсчитывая свои титулы, - уроки даю. А инструмент твой что ли?
Поспешно пускаюсь в объяснения, как случайно нашла и волновалась, что пианино совсем пропадет, что мне отчего-то жаль его очень. На это старик снова кивает с понимаем. И рассказывает, в свою очередь, что инструмент перетащил сюда кто-то из местных. Он обнаружил его так же случайно, и будет только рад пристроить в музыкальной школе, которую планирует открыть в деревне.
Я слушаю, и мне болезненно хочется прошептать: «Заберите и меня тоже. Пристройте где-нибудь. Ведь я не стану мешаться, мне бы только знать, что кто-то обо всём позаботится». Но молчу, разумеется. Вскоре мы расходимся, довольные нашим знакомством. Старик, на самом деле его зовут Егор Петрович, приглашает напоследок приходить к нему на занятия. А я в ответ обещаю прийти еще до открытия, просто, чтобы помочь.
Идти мне некуда, гулять расхотелось и я возвращаюсь домой. Всего каких-то пару часов назад пыталась найти забвение извне, теперь же хочу закрыть глаза и пуститься внутрь своего сознания, в этот бездонный колодец, ставший чужим и холодным.
В комнате наскоро переодеваюсь, поправляю влажные волосы. Всё это делаю, избегая смотреть в зеркало. Пусть меня будто бы не существует. Пусть, взглянув в него позже, я смогу, наконец, узнать незнакомца на противоположной стороне. Какое расстояние между нами: человеком и его отражением? Пара десятков сантиметров? Кажется, вытяни руки и вот оно. Но мы ловим лишь гладкий кусок стекла, а тот, кто за ним? Последнее время, я думаю, что нас разделяют сотки световых лет, а то, что мы видим – лишь отблеск, подобный свету потухших звёзд. Вдруг мы меняемся в течение каждого мгновения, и перемены эти быстрее скорости света. Нам никогда не удастся увидеть себя такими, какие мы есть и уж точно, какими станем, спустя частицу времени.
Раздумывая таким образом, перехожу из комнаты в комнату. Я почти ничего не вижу вокруг. Взор мой обращен внутрь, а тело механически шагает по коридорам дома, туда-сюда. Лишь бы не прервался успокаивающий ритм шагов. Мысли следуют за ним, подобно нотам, ложащимся на ритмичный стук метронома.
Правда, губительная и очевидная, заключалась в том, что по правде я всё еще была ребёнком. И не знала другой любви, кроме той, которую даёт семья. Мой брат погиб. Кем  была я без него, я не знала. И где теперь наша любовь?
Исчезла та часть меня, которая являлась чей-то сестрой. Что значит моя любовь к брату, если дорожить уже некем. Она бумерангом возвращается обратно, это как шторм, лавина, непрекращающийся град. А я одна под ним. Больше не сестра, не двойняшка. Сама по себе.
Воспоминания обесценились, ведь не они привели меня к этому. Та нить давно и бесцельно сорвана.

** **
Несколько позже, после всех раздумий, нахожу себя в кресле. Сижу с закрытыми глазами. Мерещатся странные сны-идеи о том, как всё будет дальне. Словно именно сейчас представился шанс сделать выбор.
Где мне было искать себя? На старых фотоснимках? В поблёкших мечтах? Нет, я больше не являюсь продолжением прошлого. И более того, не хочу. Не могу забыть и жить дальше. Остаётся только начать заново. Я должна отпустить память о брате с миром, но, чтобы этот мир состоялся, мне, вероятно, придётся отпустить следом и часть самой себя.
Что дальше? Представляю различные варианты развития событий.
Например (и комната исчезает), я заставила себя забыть это лето. Вернулась к привычному. Вновь надела девчачьи наряды. Как сладко такое мыслить! Легко, приятно, правильно. Но отчего тогда кажется ненастоящим, отчего, открыв глаза, я не хочу очутиться сразу же там? Потому что, я это понимаю, на деле сначала необходимо стать прежней, а я не выдержу очередных перемен, пусть это и привело бы к лучшей жизни.
Не забуду. Ни это лето, ни себя другую. (Комната снова исчезает, и является новый сон). Остаюсь здесь на некоторое время. В деревне найдется какая-никакая работа. Забавно, но внешне я теперь подхожу им (я имею в виду обитателей церковной общины) гораздо более, нежели раньше. Никакой косметики, никаких мини. Смешно. Со стороны видно - что-то не то, но ведь не придерешься.
Представляю с почти равным реальности ощущением, как много работаю, и это, должно быть, приятно – приносить людям пользу. А вечером сажусь за дневник. Описываю прожитый день. На пальце широкое стальное кольца. И отчего-то глаголы мои через раз теряют окончания…





ЭПИЛОГ
Просыпаюсь без будильника. Сегодня выходной. Значит можно снова закрыть глаза. Что же мне снилось? Будто я снова сижу в том самом кресле, которое стоит на даче, синее с голубыми полосками. А ведь с того вечера прошло полгода. Самое время оценить, было ли правильным моё решение.
Закрываю глаза и представляю, будто я всё еще там, на даче. Сознание буквально закручивается в Ленту Мёбиуса. Я нигде конкретно, и все варианты реальны.
В эти секунды я действительно забываю, какая одежда висит в моём шкафу и какие планы на вечер.
Но что-то я выберу, точно знаю. Когда-нибудь позже человек, открывший глаза, будет именно мной и никем больше. И пусть не появится ответов на важные вопросы (их ни у кого по-настоящему нет), но человек этот узнает своё отражение в зеркале и не будет сомневаться, какую одежду хочет носить.