За пару минут растерзали фашистов...

Били всем что в руках было. Косами, вилами, лопатами, топорами. Сотни две человек собралось, и каждому хотелось хоть одного фашиста на тот свет отправить. Всех карателей до одного прикончили. В труху порубили, на куски разделали. Ни капли жалости не было к душегубам, настолько сильной была ненависть человеческая.




Диверсантов в нашем полку отбирали из тех, кто вызвался добровольцем. Командиры выстроили нас в шеренгу и задали вопрос: "Кто хочет Родине послужить в тылу врага?"

Первым вперёд шагнул я. Ещё несколько смельчаков последовали моему примеру. Всего нас таких, бесстрашных и бесшабашных, набралось человек пятьдесят.

Всю следующую неделю, перед заброской во вражеский тыл, нас инструктировали и проводили с нами практические занятия. В роли инструкторов выступали офицеры из Особого отдела. Они объясняли нам тонкости диверсионного дела и вводили в курс предстоящих операций. Обучали приёмам рукопашного боя и владению самым разным оружием. Учили выживать и убивать врага, оставаясь при этом неуловимыми и вездесущими.

Поставленные перед нами задачи были из разряда особой важности: подрыв железнодорожных мостов и стратегических объектов на вражеской территории, убийство немецких генералов и гауляйтеров. По возможности, организация партизанских отрядов в тылу врага с вовлечением местных жителей и военнослужащих срочников из не разбитых до конца и застрявших в немецком тылу частей Красной армии.

Напоследок, непосредственно накануне заброса во вражеский тыл, инструктора закатили для нас настоящий пир. Столы ломились от еды в буквальном смысле этого слова. В особенности от мяса, колбас и сала. Ну, и горилки, понятное дело, нам дали напиться вдоволь. Перед тем как послать в пекло ада, сам бог велел сделать смертникам подобающую поблажку. У диверсантов такая участь неблагодарная, что редко кто из них возвращался домой живым.

Назавтра нас подняли с утра пораньше, на самолёты вместе с амуницией погрузили и сбросили под Витебском с парашютами. Приземлились мы, слава богу, удачно, в лесу, не попав под немецкие пулемёты.

Первое время трудно нам приходилось. Фашисты облавы в лесах устраивали, после каждой совершённой нами диверсии. Но со временем мы попривыкли к условиям и освоились на вражеской территории, начав сколачивать партизанские отряды из местных жителей - те помогали нам чем могли, даже старухи и старики. В каждой деревне, из тех, что располагались в окрестностях нашего расположения, у нас свои люди были, доверенные и надёжные.

Помню как-то зимой мы на отряд карателей охоту устроили. Ох, как этих нехристей и изуверов ненавидели все! За то ненавидели, что они деревни сжигали и мирных селян расстреливали. Никого не жалели, ни дряхлых стариков ни малых детишек.

Засели мы, значит, возле дороги, поджидаем этих нелюдей в человечьем обличье с автоматами наизготовку. В указанное информатором время едут каратели - человек сорок. Развалились в санях - песни орут, на губной гармошке играют. Хозяевами себя чувствуют на советской земле!

Такая ненависть нас охватила при виде того как вольготно они себя чувствуют, что слов не подобрать. Выждали мы момент, подпустили поближе карателей и дали им жару из автоматов. Сани перевернулись, каратели в снег повалились и в рассыпную со страху бросились. Кто куда разбегались, сверкая пятками улепётывали. Неожиданно мы ударили, они понять ничего не успели, а про оружие своё со страху забыли. Побросали как есть, лишь бы от наших пуль, летящих вдогонку, куда подальше сбежать.

И вдруг глядим мы, из деревни в нашу сторону люди бегут. Толпа целая, в лес, нам на подмогу. Селяне стрельбу услышали и решили нам, партизанам, подсобить по мере собственных сил. Бабы, мужики в годах, да все подряд, даже детишки лет двенадцати. Карателя прикончить жуть как хотелось всякому, кто со зверствами этих нелюдей был знаком.

И как набросились они на фашистов, что растерзали в клочья. Били всем что в руках было. Косами, вилами, лопатами, топорами. Сотни две человек собралось, и каждому хотелось хоть одного фашиста на тот свет отправить. Всех карателей до одного прикончили. В труху порубили, на куски разделали. Ни капли жалости не было к душегубам, настолько сильной была ненависть человеческая.