Как особист секретаршу Бормана допросил

– Рассказывайте, Ханна! Рассказывайте во всех подробностях!

– Что именно я толшна фам расскасыфать, коспотин офицер? – Ханна непонимающе захлопала большими голубыми глазами с длинными, щедро подведёнными тушью ресницами. Эти глаза смотрели на капитана Самойлова с простодушным недоумением.

– Вы работали секретаршей в ведомстве Бормана! – напомнил Самойлов строго. – Меня интересуют любые, даже самые незначительные, на первый взгляд, сведения о людях из его непосредственного окружения. Очень многие из военных преступников сумели бежать из Германии после капитуляции рейха и скрыться от Нюрнбергского трибунала. Фальшивые документы, окна на швейцарской границе, другие ухищрения... Имперские архивы предусмотрительно уничтожены по приказу верховных бонз рейха, а значит уничтожены все свидетельства преступлений: досье преступников под грифом "совершенно секретно", уличающие в злодеяниях документы и прочие доказательства их причастности. Я уже не говорю о "золоте партии", тайну которого люди из близкого окружения Бормана унесли с собой в могилу!

– Я не снаю ни о каком солоте, коспотин слетофатель! – хлопала Ханна ресницами, удивлённо глядя на Самойлова. – У меня не пыло тоступа к секретным партийным токументам и тем полее к имперским архифам.

– Но имена! – настаивал Самойлов. – Вы должны помнить имена людей, под непосредственным руководством которых работали! Меня интересуют прежде всего крупные чины рейха, сослуживцы Бормана по партийной линии и его ближайшие соратники, занимавшиеся финансовыми делами. "Золото партии!" Я хочу знать о нём как можно больше! Мне нужна информация о партийных счетах за границей на подставных лиц. Любые, даже самые незначительные на первый взгляд сведения могут оказаться решающими!

– Но я не моку фспомнить фсё срасу, – растерянно хлопала красавица Ханна большими голубыми глазами. – Этот капинет, эти серые стены, этот портрет Сталина на стене и его строкий, осуштающий фсклят... Фсё это меня пукает и спифает с мыслей. Я фстракифаю, покрыфаюсь мурашками и память начинает меня потфотить.

– Я могу освежить вашу память, применив к вам более жёсткие, но действенные меры! – грозно заговорил Самойлов. – К примеру, допрос с пристрастием! Вы дождётесь, Ханна, не вынуждайте меня! В ведомстве Бормана такого рода методы были обычным делом, но мы, офицеры Советской армии, применяем их только в самых крайних случаях.

– Не снаю таше, что фам на это отфетить, коспотин офицер, – томно проворковала красивая секретарша Бормана и улыбнулась так, что показалась Самойлову ещё более подозрительной.

– Ты расскажешь правду! Расскажешь мне всё! – он схватил Ханну сильными руками за стройную талию и властно повалил на кушетку возле стола. – "Золото партии!" Вспоминай, что знаешь о нём!

"Топрашифай! – думала Ханна и покрывалась мурашками от испуга и нетерпения. – Топрашифай меня строше! Очень шёстко топрашифай! Мноко-мноко рас!"

Самойлов, как истинный офицер, был самозабвенно предан долгу и Родине. От мыслей об этом он сделался ещё более мужественным и волевым. Под настроение ему вспомнилась песня из советского кинофильма о легендарном разведчике, героически служившем Родине в самом сердце вражеской цитадели.

"У каждого мгновенья свой резон.
Свои колокола, своя отметина.
Мгновенья раздают кому позор,
Кому бесславие, а кому бессмертие!"

Обстоятельства вынуждали его допросить Ханну по всей строгости и с пристрастием. Слишком она красива и оттого ещё более подозрительна! Крылатые строки из героической песни звучали в голове Самойлова, словно победоносный гимн, добавляя ему решимости:

"А в общем, надо просто помнить долг
От первого мгновенья до последнего!"

Доблестный офицер решительно навалился сверху на красивую секретаршу Бормана. Ханна не стала ломаться, она обречённо вздохнула и томно прикрыла глаза, решив расслабиться и получить удовольствие.