Дважды грешник Часть 1. Гл 4. Мирослава

    К оглавлению: http://www.proza.ru/2018/07/07/573
    Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2018/06/28/561

                * * *
    В начале сорок шестого года на моё имя пришло письмо. На этот раз из шведского «Красного Креста». Получила его Ядзя, но не вскрыла.  Когда я вернулся с работы - отдала мне. В её глазах плескался страх. Думаю, что ещё раньше, когда пришло письмо из польского «Красного Креста», ты поняла, что я её ищу, и боялась, что моя жена отыщется. Я почти был уверен, что Мира погибла. К тому времени я уже знал, что она была узницей Освенцима.

    - Это известие о Мире. Она в шведском госпитале.
    - Ты поедешь за ней? - Ядзя прятала от меня глаза.
    - Нет, они её привезут сюда.

    Мы оба молчали. Кто ты, если моя официальная жена жива? Где теперь твоё место? И есть ли вообще для тебя место рядом со мной?

    - Ты хочешь, чтобы я ушла?
    - Нет. У Миры есть сестра под Краковом, я отвезу её туда.
    - Но ведь она захочет быть с тобой и с сыном, - волнуясь, произнесла ты, стараясь овладеть своим голосом.

    Я молчал, обдумывая ответ, и это молчание, как рана, расходилось между нами всё шире и шире. В своем молчании я, наверное, походил на страуса, засунувшего голову в песок. Если Мира приезжает из госпиталя, значит, она больна, и я не знаю насколько тяжело. И как бы там ни было, я несу за неё ответственность. Но я не мог потерять тебя. Как же сделать, чтобы  обе были при мне, да ещё когда за стеной толкутся чужие люди. Да даже если бы и не было этих свидетелей, это невозможно. И каким образом объяснять Мире твоё присутствие? Ты давно стала мой жизнью, без тебя я, как без воздуха, задохнусь.

    - Знаешь что, Ядзя. Я отвезу её к сестре сразу из аэропорта.

    До самого её прилёта мы больше не затрагивали эту тему. А перед прилётом была последняя ночь. Наша ночь. Мы любили друг друга, и прикосновение твоих пальцев, как всегда, было для меня чем-то необыкновенным. Наша близость. Наши слова. Мы звали друг друга, хотя были совсем близко, рядом. Когда я вошёл в тебя, ты обняла руками мои бедра, как бы желая их удержать.

    - Стась! А Казик знает, что возвращается его мама? - Я повернул голову и с удивлением взглянул на тебя. - Понимаешь, мы не можем думать только о себе. Ведь это же его мама.

    - Но я не знаю, как выйти из этой ситуации.
    - Я уеду. Привези её сюда, пусть побудет с вами, потом как-нибудь все решится… Захочешь - приедешь ко мне.

    Я обнял тебя и сказал твёрдо:

    - Никуда не поедешь, - Так твёрдо, что сам поверил себе.

    Ты освободилась от объятий и посмотрела мне прямо в глаза.

    - Ну, тогда как ты себе все представляешь?
    - Мира - мать Казимежа, но я не люблю её. Я сделаю для неё что смогу. Даже больше, но...

    Ты перебила меня:
    - Но ты искал её…
    - Да искал, но обманывать не стану. Это было бы непорядочно. А что будет с Казиком... Может быть Мира захочет забрать его в Краков, ведь она мать.

    Ты заплакала, и, как всегда в такие моменты, убежала в ванную и заперлась там. Я знал, что без Казика ты не была бы человеком в полном смысле. Но что я мог поделать! Почему-то я разозлился. Ты вновь показала, что твои моральные качества выше моих, и это бесило меня.


    Утром ты ушла на работу. А я взял выходной, чтобы отвезти Мирославу в Краков прямо после встречи в аэропорту.

    Но всё сложилось совсем не так, как я себе это представлял. Мира не захотела ехать в Краков. И я отвёз её к нам домой на Новаковскую.

    Понимая, какое потрясение ждёт тебя, я попросил Казика встретить тебя во дворе и передать, чтобы ты не поднималась наверх. Сын спустился во двор и встал у арки, словно часовой на карауле. Я видел в окно, как ты появилась и он тебе что-то сказал. Ты пошатнулась, побледнела и прислонилась к стене.

    Я будто услышал твои мысли. Ты пришла в этот дом никем, думала ты, чужим человеком с улицы. Сначала присвоила себе одежду моей жены, потом любовь её сына, а затем и меня. В глубине души ты думала, что это конец. Ты была готова уйти в неизвестность. Прямо сейчас. С пустыми руками.

    Я оставил Миру и бегом слетел по лестнице во двор. С твоим лицом происходило что-то ужасное. Ты не могла справиться с ним.

    - Ядзенька, любимая, успокойся. Я всё тебе сейчас объясню...

    Я повёл тебя в кондитерскую на углу, для которой мама когда-то пекла пончики, а ты их туда относила. Но сейчас, даже в этом, таком знакомом для тебя месте, ты была дезориентирована. Я усадил тебя за столик. Глядя в глаза сказал:

    - Милая. Нам будет намного сложнее жить, но мы должны быть вместе. Понимаешь?

    Нет, она явно ничего не понимала.

    - Я всё рассказал Мирославе, но она все равно захотела быть со мной и Казиком. Там, в Освенциме, посреди ада, она мечтала об этом. Как же я могу лишить её этой мечты? Она очень тяжело больна и я должен ей уступить. Мира будет спать в комнате с Казиком… Она страдает нервной болезнью. Врачи считают, что, может быть, семейная обстановка её вылечит…
    - Вылечит? Да ведь ты хочешь предложить ей пекло, - услышал я твой голос, словно прозвучавший с магнитофонной ленты. - Чем будет для неё моё присутствие?
    - Она согласна. Как бы тебе это объяснить. Она уже не может быть женщиной.

    Ты почти кричала, и я только порадовался, что в кондитерской никого нет.

    - Станислав! Это не по-человечески! Как ты можешь требовать от неё такого решения! 

    В этот момент Ядзя не была ни моей подругой, ни любовницей. Это была женщина, защищавшая другую женщину.

    - Как муж я ей не нужен. Она хочет быть рядом с сыном! - Я тоже поднял голос почти до крика. - Пойми это!

    Понадобилось ещё некоторое время, чтобы убедить тебя пойти хотя бы посмотреть на неё, познакомиться.

                * * *
    Ты видела раньше Миру на фотографии. Красивое, спокойное лицо. Короткие тёмные волосы, тёмные глаза, смешливый носик. На тех фотографиях мы с Мирославой были вместе, обнимались и смеялись в объектив. На руках у неё был наш ребёнок.

    Мы поднялись по лестнице. Я видел, как у тебя на шее бьётся от волнения голубая жилка. Перед дверью ты остановилась, не в силах толкнуть её и сделать шаг внутрь. И тогда это сделал я.

    Мира сидела на топчане и смотрела перед собой. Когда мы вошли, повернула голову в нашу сторону. Сейчас она абсолютно не была похожа ну ту фотографию. Высушенное лицо, на котором выделялись только глаза и очень большой рот. Усмехнулась. Будто оскал - предвестник смерти.

    - Ты Ядвига. Я рада, что у Станислава ты есть... это хорошо. И Казик так хорошо выглядит. Вырос.
    - А где он? - спросила ты.
    - Убежал в другую комнату. Совсем забыл меня, и, кажется, сторонится.
   
    Ты прикоснулась к плечу Миры:

    - Я поговорю с ним. Он поймёт.

    Странной походкой, покачиваясь будто пьяная, ты прошла в комнату к Казику и оттуда послышались ваши приглушённые голоса.

    - Она что, будет с нами жить? - спросил сын.
    - Конечно. Это же твоя мама.

                * * *
   
    Мы учились жить вчетвером. Это было трудно, мы не умели вести себя в такой ситуации. А я вообще трусил и старался держаться отстранённо. Мира с Казимежем спали в маленькой комнате, а мы с Ядзей в проходной комнате на топчане. Присутствие Миры свело на нет все наши ласковые жесты, объятия. Мы лежали рядом не способные к любви. Говорили о насущных делах,  о планах на ближайшее будущее, но только не о нас самих.

    Я понимал, что веду себя сверх эгоистично, что всю заботу о жене свалил на тебя одну. Но даже покормить Миру я не мог. Прикасаться к ней мне было неприятно. Я стыдился этого, мучился, но не мог себя превозмочь. Однажды ты взяла на себя заботу о моём сыне, о чужом ребёнке. А теперь я будто второго чужого взрослого ребёнка тебе подсунул. Ребёнка, которого ты кормила с ложечки, ребёнка, которого надо было уговаривать есть. При виде ложки, опущенной в отвар, на лице Миры появлялось выражение омерзения, граничащего со страхом.

    - Ну, ещё одну ложечку, - уговаривала ты её. Глаза больной наполнялись слезами. Она держала отвар за щекой, не в силах проглотить его, а ты умоляла: - Ну, проглоти, проглоти. Пожалуйста.

    Я уходил, а ты раздевала её, осторожно прикасаясь к тонким, как прутики рукам и ногам. Для тебя было испытанием смотреть на её утерявшую женственность, почти мальчуковую фигуру с тонкими рёбрышками, сморщенными, будто высохшими, грудями. Ты отводила Миру в ванную и не уходила оттуда, боясь, что она может потерять сознание. Обтирала её, надевала чистую ночную рубашку, укладывала в кровать.

    Иногда я видел, как плечи Миры вздрагивают. Она оплакивала себя, мужа, который стыдился её, оплакивала такого близкого, но избегающего её сына. 

    Появилась новая проблема. С Казиком. Он сторонился матери и, кажется, сильно обижался на Ядзю. Чувствовал себя заброшенным. Однажды он сказал то ли мне, то ли Ядвиге, со слезами на глазах:
   
    - Мне же только семь лет.

    Я не сразу понял о чём он, и лишь позже до меня дошло, что он намекал на то, что он сам ребёнок, и что ему тоже требуется забота. С момента появления матери он почувствовал, что даже Ядзя отодвинула его на второй план. Однажды он сказал ей:

    - Ты уже не любишь меня.
   
    Ты обняла его за плечи:
   
    - Малыш, мы не должны говорить друг другу, что любим. Мы ведь и так знаем это.
    - Ей - он имел в виду мать, - я тоже не должен этого говорить. Но не потому, что знаю, что люблю. Наоборот, потому что не люблю её.
    - Ты любишь свою ногу или руку?
    Малыш удивлённо взглянул на Ядвигу.
    - Нет.
    - А ты сможешь без них жить? Вот так и с твоей мамой. Это твоя мама. Она тебя родила. Ты часть её, а она часть тебя.
    - Но её не было, когда она была мне нужна. А ты была...

    Видно этот разговор всё же подействовал на сына, потому что однажды я застал Миру в твоих объятиях. Она была так возбуждена, что не могла говорить. Потом достала из-под подушки листок. На рисунке  был обычный детский рисунок: дом, забор, солнышко с лучами... Я не мог понять, что её так взволновало. А Ядзя своим женским сердцем поняла:
    - Это Казик нарисовал? Для тебя?
    Мира закивала. Она переживала такое эмоциональное потрясение, что мы даже хотели везти её в больницу. Но потом ей стало намного лучше. Она даже самостоятельно съела полтарелки отвара.

    Пару раз приезжала сестра Миры из Кракова. Но перспектива забрать сестру к себе её вовсе не обрадовала. У неё двое детей, они с мужем работают и им самим нужен помощник по дому. А какой из Миры помощник? Тогда я предложил ей оплачивать и содержание Миры и возможность нанять помощницу. Но услышав эти разговоры, Мира неожиданно так взволновалась, что впала в кому. Мы боялись, что это конец. Скорая долго не приезжала, но потом в больнице её откачали и отпустили её домой.

    Уже полгода, как у нас не было отношений. Но физиология победила нас. Однажды, когда ты наносила в ванной макияж, я ворвался туда. Ты не успела докрасить один глаз, но мне было наплевать на это. Мы бросились друг к другу в объятия, и я начал пробовать языком на вкус твои губы, шею, упругие груди. Наше желание было настолько сильным, что ты начала дрожать и наконец, прямо посреди развешанных кальсон портного и огромного розового бюстгальтера его жены мы начали заниматься любовью стоя.

    Наша жизнь казалась невыносимой, но то, что случилось поздней осенью тысяча девятьсот сорок седьмого года, оказалось ещё страшнее.

    Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2018/06/29/1238