Believe in your belief - Глава 1

*дословно - "Верь своим убеждениям" или "Верь в свою веру"

Эпиграф:

— Я бывал за кулисами многих театров…

— Вот именно. Театров. — Зальцелла вздёрнул голову. — Но театр даже близко не похож на оперу. Опера — это не просто театр, где поют и танцуют. Опера — это опера. Вам может показаться, что пьеса вроде «Лоэнлебдя» полна страсти. Но по сравнению с тем, что происходит за сценой, это так, детские шалости. Все певцы не переносят друг друга на дух, хор презирает певцов, и те и другие ненавидят оркестр, и все вместе боятся дирижёра; суфлёры с одной стороны сцены не разговаривают с суфлёрами с противоположной стороны, танцоры, вынужденные поддерживать форму, сходят с ума от постоянного недоедания, и это только цветочки…

Терри Пратчетт «Маскарад»



Юрка не знал о том, что физ-ру для их класса отменили, и самозабвенно прогуливал урок. Вернее — просиживал.

Просиживал на ступеньках пожарного выхода из школы, куда уже давно никто не заглядывал. Прислонившись спиной к выкрашенной в яркий зелёный цвет стене, Остропёров не слишком-то заботился о сохранности чистоты школьной формы — он уселся прямо на пыльные ступени, поставив длинные ноги на один с собой уровень, отчего коленки оказались почти что выше головы.

Старшеклассник нетерпеливо поглядывал на наручные часы и отбивал тонкими пальцами неизвестный ритм по коленям, имея при этом самый серьёзный вид. Впрочем, до конца урока оставалось всего ничего.

В который раз за эти проклятые сорок минут Юрка посмотрел на циферблат и чуть не завыл от бессилия. Стрелка ползла медленней тысячелетней черепахи, будто специально издеваясь!

В голове уже сами собой слагались забойные ритмы, и Остропёров, не в силах больше противиться естеству, нервным жестом вытащил из малого отделения рюкзака барабанные палочки.

Сначала в ход пошли ступени, располагающиеся чуть повыше самого парня, а потом и близлежащие перила. Звук получался глухой, и Юрка не волновался, что его выкрутасы кто-нибудь расслышит.

Парень конечно же, мог уйти с последнего урока, однако с некоторых пор на выходе из школы сидела вахтёрша собачьего характера. Причём, собачьего в плохом смысле. Обычно после пятого урока уходили пятиклассники и младшая школа. А если в толпе молокососов какой-нибудь высоченный шпала вызывал подозрение, вахтёрша сразу же кидалась не куда-нибудь, а к завучу.

Старшеклассник не горел желанием встречаться с этой змеёй, а потому предпочёл тихо-мирно пересидеть шестой урок на пожарной лестнице, а в конце учебного дня первой смены улизнуть в толпе одноклассников и друзей из параллели.

Эх, если бы Юрка только знал, что его одноклассников отпустили с ненавистной физ-ры! Если бы знал, он бы мог отправиться на репетицию оркестра намного раньше, чем если бы сидел тут и ждал!

А пока — Юрка Остропёров сидел на лестнице пожарного выхода из здания и обивал по ступеням барабанные ритмы, ожидая звонка с урока.

Наконец это произошло.

Парень сорвался с места и выскочил в холл, где уже отбывали домой некоторые школьники. Юрка пронёсся мимо подобравшейся и уже положившей на него глаз вахтёрши, врезался в пластиковую школьную дверь, помотал головой, после чего обратился с этой самой дверью более вежливо, и вылетел на улицу.

В нос ударил ароматный цветущий май. Он уже распустил свои яблони и абрикосы, черёмухи и вишни, начинал разливать тянуще-нежный запах сирени, от чего приятно кружилась голова; а тёплые вечера полнились лавочками и воркующими влюблёнными…

Юрка слегка ошалел от такого удара под дых (именно под дых, ибо дыхание перехватили тут же), и на несколько секунд остановился как вкопанный, нетерпеливо втягивая носом пьянящий аромат сирени, улыбаясь, будто сумасшедший, который только что перелез через забор и оказался вне территории психиатрической больницы, трезво понимая, что он теперь свободен и волен делать всё, что его больной душе заблагорассудится!..

Остропёрова слегка качнуло вперёд от восторга, отчего он чуть не покатился по школьному крыльцу кувырком, но успел вовремя найти опору для ног и, мурлыча себе под нос незамысловатый мотивчик, сбежал вниз, устремившись к школьным воротам.

Ворота оказались заперты. Юрка немного поругался про себя на то, что никто не удосуживается открывать боковые двери (зато открывают центральную), небрежно перекинул рюкзак через забор, а затем перемахнул и сам, предварительно вскочив на рядом стоящую лавочку — так было удобней. Обычно рядом с закрытыми дверями охранники очень скоро недосчитывались прутьев в железной ограде — тогда в образовавшиеся дырки вставляли новые, но и они держались недолго, если, опять же, дверь была до сих пор заперта.

— Вот дураки, — удивлялся Юрка, забрасывая на плечо чуть припылившийся рюкзак. — Лучше бы двери открывали, чем новые прутья вставляли, честное слово. Им же морока, да и деньги немалые тратят… А если я, перелазив через этот треклятый забор, упаду и сломаю себе что-нибудь? Или вообще убьюсь насмерть? Они же окажутся виноваты: дверь не открыли? не открыли! К кому претензии в таком случае, а? Думаю, всем понятно.

Старшеклассник бросил лукавый взгляд на то место, где поблёскивал новенький чёрный прут и искренне ему посочувствовал, ведь сегодня его участь незавидна. Всё равно выломают.

Оставив железный прут на волю судьбы, Остропёров вприпрыжку понёсся в сторону своей музыкальной школы.

В актовом зале уже собралась добрая половина коллектива. Парень незаметно юркнул за массивную барабанную установку. И как раз вовремя.

В зал влетел разъярённый Валермихалыч.

— Кто?! — громовым басом сотряс воздух руководитель оркестра, страшно ворочая почернелыми очами и сжимая-разжимая свои огромные кулачищи, напоминающие пудовые гири. — КТО?!

Юрка вжал голову в плечи. Иногда ему казалось, что своим голосом Валермихалыч мог бы валить деревья средней полосы, причём на том бы отнюдь не заканчивалось. Злой, как огромный медведь, он производил впечатление человека, который (не взирая на твою причастность или непричастность к случившемуся) скрутит тебя в бараний рог, а потом этот бараний рог скрутит в ещё один бараний рог, после чего… Парень даже боялся представить себе, что произойдёт потом…

Горящий жаждой мщенья взгляд руководителя цеплялся за лица пришедших на совместную репетицию, и никак не мог найти того, кого должна была настигнуть дьявольская оркестрово-руководительская кара.

Внезапно Валермихалыч замер в позе сторожевого ротвейлера, учуявшего кровь. Глаза налились ненавистью, лоб набычился, плечи неестественно подались вперёд. Он увидел того, кого искал.

Стремительное движение в сторону сидящих за его спиной хрупких пианисток — и в его руке оказалась тяжёлая пластиковая папка с нотами. Не замедляясь ни на мгновение, валермихайловская рука прочертила в воздухе живописную дугу, отправляя папку в, возможно, последний в её жизни полёт.

Юрка успел очень удачно пригнуться, и тяжеленная папка толщиной в два пальца со страшным грохотом врезалась в стену, аккурат в то место, где только что находилась голова парня. Отскочив от стены, она шмякнулась ему на макушку, но уже не с такой злобой, с которой отправлялась в полёт.

Провисло гнетущее молчание, и все поняли, что сейчас произойдёт нечто ужасное. Воздух загустел и опасно завибрировал…

— Ты! — наконец со свистом выдохнул Валермихалыч. И тут загрохотало: — Ты почему на «Музыкальную гармонию» не явился, гад?! Да ты!.. Ты!.. Я тебя, Остропёров!.. У нас что, барабанщиков целый взвод?!

— Есть же Семистрелов! — возмутился Юрка, бережно поднимая папку с нотами и любовно оглаживая обложку, где в уголке аккуратным почерком значилось: «Ева Б;рестова»

— Семистрелов баран не разбавленный в собственном соку! — продолжал орать Валермихалыч, потрясая в сторону Юрки своими огромными кулачищами, будучи не в состоянии добраться до него сквозь плотный строй саксофонистов.

— Ну спасибо! — обиделся Семистрелов, сидящий недалеко от Юрки. — Между прочим, мы второе место заняли и без Остропёрова…

Впрочем, он тут же пожалел о том, что напомнил Валермихалычу про это треклятое второе место…

— Позор! — взревел руководитель так, что духовики дёрнулись и от страха вжали головы в плечи. — Второе место! Да как вас только земля носит, черти?! Позор на мою седую голову!

Мужчина явно кривил душой, ибо седых волос не имел и в помине, несмотря на свой возраст.

Юрка надулся и скрестил руки на груди, нетерпеливо постукивая ногой в кеде по полу. Валермихалыч всё ещё сверлил его ненавидящим взглядом, но было видно, что он уже понемногу успокаивается. Со стороны это выглядело так, будто огромный шарик сдувается, становится всё меньше и меньше…

— Ещё раз пропустишь конкурс — пасть порву, — почти что миролюбиво предупредил руководитель, поворачиваясь к пианисткам. — Теперь всем внимание! В нашем дружном коллективе появилась очаровательная леди, владеющая игрой на фортепиано. Ева будет ходить на наши репетиции и аккомпанировать вам, олухи. Смотрите и учитесь самообладанию и пунктуальности.

Одна из девушек за роялем чуть кивнула. Юрка безразлично скользнул взглядом по лицу новенькой. Какая же она очаровательная? Обычная девчонка, её даже красивой не назовёшь. Правда, худенькая и будто совсем прозрачная…

Ева вдруг подняла глаза от клавиатуры инструмента и посмотрела на Остропёрова. Парень чуть не подавился от внезапности. Глаза у девчонки были светло-голубыми, почти водянистыми, с лёгким сиреневым оттенком. Майские глаза, — сразу же решил Юрка и тоже с вызовом уставился на странную новенькую.

— Чего глаза выпучил, идиот? Папку верни даме, — ухмыльнулся Валермихалыч и сам принял у ошарашенно моргающего парня папку с нотами, тут же передавая её Еве.

— Спасибо, — чуть слышно уронило это привидение и, поставив ноты перед собой, стало листать файлы в поисках нужного произведения.

— Ну спасибо за идиота, Валерий Михайлович! — пробубнил себе под нос Юрка, доставая из кармана джинс бир-уши. — Мало того что наорал, так ещё и дураком выставил…

— Что ты там бормочешь, бормотун? — прикрикнул на него Валермихалыч, но тут же услышал, как шепчутся неподалёку две флейтистки и переключил своё внимание на них: — Разговорчики в строю! Открываем все Чайковского! Быстро! И только попробуйте мне на «Звёздочках поднебесья» схалтурить, шельмы! Всем покажу кутькину мать!

Для наглядности угрозы руководитель оркестра вскинул руки вверх, видимо, желая продемонстрировать их как орудие расправы над звёздно-поднебесными халтурщиками, но саксофонисты восприняли этот жест как команду к началу игры.

Судорожно схватив ртом воздух, Кудрявцев, Земцова и Лопатин выдохнули его в свои инструменты, тут же, впрочем, осознавая (не без помощи убийственного взгляда Валермилахыча), что сделали это абсолютно зря.

Мужчина закрыл лицо руками и простонал что-то о непроходимой тупости людей.

Юрка надел бир-уши и, сунув в рот пластинку жвачки, ухмыльнулся, глядя на то, как руководитель, сжав губы в тонкую нить, подаёт ему чуть заметный сигнал начинать.

Вот за что он любил оркестр.

Лихо вертанув в пальцах барабанные палочки, парень принялся тихонько отбивать ритм: едва ли не весь оркестр внимательно слушал барабаны на протяжении всего произведения. Юрка пожалел, что на Чайковском сильно не разойдёшься.

Через пять минут, когда прозвучал последний аккорд, оркестр замер. Про себя Остропёров отметил, что в этот раз получилось очень даже ничего…

— Позор, — повторил Валермихалыч, устало прикрывая глаза ладонью. — Чайковский с вашей игрой и после смерти не сможет упокоиться…

— Почему это? — ляпнул Кудрявцев.

— Потому что он в гробу, наверное, переворачивается!!!

***

Через час руководитель махнул на оркестр рукой:

— Отдыхайте, мучители инструментов! Двадцать минут перерыв, а потом продолжим, халтурщики…

Он особенно выделил последнее слово, выходя в коридор.

Трубачей сдуло сразу. Остальные духовики всё ещё не могли прийти в себя и просто сидели на стульях, хлопая ресницами. Первыми после трубачей очнулись флейтистки: пара девчонок выпорхнула из зала, о чём-то счастливо щебеча. Надя Земцова встала, опасливо поглядывая по сторонам, и, положив свой саксофон на стул, выбралась из общества тощего Лопатина и широкоплечего Кудрявцева. Пианистки Даша и Юля последовали примеру остальных.

Через минуту зал оказался пуст. Ну, почти пуст.

Юрка не сразу заметил, что кроме него в зале осталась новенькая. Ева заинтересованно листала толстую папку с нотами и что-то наигрывала на рояле, видимо, разбиралась в новых произведениях. Разумеется, Остропёров заметил её только тогда, когда девчонка, не в силах, видимо, больше терпеть эту психологическую атаку, подошла к нему.

-Что?! — крикнул парень, не прекращая лупить по барабанной установке. — Извини, ничего не слышно! Можешь сказать погромче?!

Ева повторила. Почему-то Юрка был абсолютно уверен, что обычно она говорит тихо, почти шёпотом. А сейчас, когда он просил сказать погромче, барабанщик даже не остановился, не говоря уже о том, чтобы снять бир-уши. Так что эта идея была заведомо обречена, Ев, пардон, — злорадно усмехнулся про себя Остропёров, нагло глядя в бесстрастное лицо девушки.

Новенькая поджала губы, понимая, что над ней откровенно издеваются, и вдруг, уронив короткое слово, развернулась на пятках и зашагала обратно к роялю.

Не надо было быть мастером в чтении по губам, чтобы увидеть и понять, что губы девушки сложились в презрительное «хам»

Юрка резко оборвал тремоло* и крикнул так, чтобы она услышала:

— В этом ты не права! Я очень воспитанный, и вообще — просто зайчик на самом деле! А вот хам — это тот, кто дерзит старшим, Б;рестова! Ты что, хочешь сказать, что старше меня, привидение?

Ева обернулась, скулы её вспыхнули, глаза вдруг потемнели.

Остропёров поспешно ударил в барабаны, чтобы разозлить её ещё больше, но новенькая ничего не сказала, а просто села за инструмент и продолжила играть. Юрка свято верил в то, что на фоне барабанов играется ей не очень, и сам не мог понять, с чего он так цепляется к какой-то девчонке? С другой стороны, в перерывах он всегда отрабатывает соло, а тут… Пришла какая-то соплячка и пытается его остановить. Хотя… С чего он взял, что она остановить его хочет? Парень же не слышал, что конкретно она сказала. Может, она наоборот — восхитилась его потрясающей импровизацией…

Остропёров нахмурился и, закусив нижнюю губу, ударил по тарелке. Если бы тарелка была живой, это была бы смерть на месте.

Через двадцать минут репетиция продолжилась. Теперь парень частенько поглядывал на новенькую исподлобья, и с удивлением отметил, что та играет свою партию так, будто всегда находилась в составе оркестра.

Юрка то и дело скрипел зубами — этот факт его злил. Но больше всего его злило то, что причина злости была ничтожной. Подумаешь, ещё одна пианистка! Их в оркестре пять штук теперь, как собак нерезаных! Нет, понятное дело, теперь к нам пришёл такой профессионал, учитесь, смотрите, как она за перерыв почти все партии в своей проклятой папке выучила! Теперь-то Юля с Дашкой могут уходить на пенсию — такая замена пришла!..

— Остропёров, ты мало получил сегодня, что ли? — как бы невзначай поинтересовался Валермихалыч, с каменным лицом отвешивая Лопатину подзатыльник.

— Что?.. — отстранённо переспросил Юрка, на автомате помахав перед собой рукой, отгоняя непрошенные мысли как назойливую муху.

— За что?! — одновременно с ним возмутился Лопатин.

— В будущее, — серьёзно пояснил руководитель и снова обратился к барабанщику: — Ты это, давай, родной. Очнись. И пой. Вернее, бей в литавры.

— Какие литавры?.. — снова не понял Остропёров.

— Литавры из «......», ясен пень! У тебя литавр нет, но ты хоть попробуй эффект создать! — не выдержал Валермихалыч, снова начиная рычать. — Вы до могилы доведёте, аспиды! Когда-нибудь меня точно инфаркт схватит!

Юрка окинул грузную фигуру руководителя оценивающим взглядом. Валермихалыча в принципе весьма затруднительно было схватить…

— Мы Вас любим, Валерий Михайлович! Если мы и сможем довести Вас до инфаркта, то точно так же сможем и отбить Вас у него, — улыбаясь, махнул рукой Кудрявцев.

Юрка перевёл взгляд на саксофониста и признал, что да, Олег при желании мог отбить что угодно…

— Я польщён, ироды, — кисло промолвил Валермихалыч. — Но чтобы отбить меня у инфаркта нужно будет нормально сыграть григовского «Пещерного короля»*! Так, чтобы его хотя бы слушать можно было!..

***

Репетиция закончилась тем, что руководитель уронил недовольное «пойдёт», которое из его уст звучало мировой похвалой всех времён и народов, и, отпустив коллектив до четверга, вышел из зала.

Юрка взъерошил и без того вихрастую макушку длинными пальцами и, спрятав барабанные палочки обратно в рюкзак, закинул его на плечо. Пора было идти домой, но тут взгляд остановился на Б;рестовой, которая что-то искала на полу.

Остропёров машинально огляделся и вдруг обнаружил рядом с собой лист с нотами. Он, видимо, выпал, когда папка ударилась о стену, запущенная уверенной рукой Валермихалыча…

Недолго думая, парень подхватил листок, а потом, бросив взгляд на название, быстро сложил вчетверо и сунул его в малое отделение рюкзака, к палочкам.

Перемахнув через стулья, на которых обычно фронтовыми такими рядами сидели многочисленные духовики, он оказался возле рояля.

— Что-то потеряла? — сунув руки в карманы, поинтересовался Юрка как ни в чём не бывало.

Девчонка даже глаз на него не подняла, и парень думал, что она проигнорирует вопрос. Но Привидение тихо ответило:

— Ноты. Выпали, наверное…

— Да ты не ищи, всё равно не найдёшь, — уверенно заявил барабанщик. — Тут как чёрная дыра — кто-нибудь взял, да и подобрал, а ты потом хрен отыщешь…

— Огромнейшее мерси за совет, — язвительно дёрнула плечом новенькая. — Но я, пожалуй, ещё поищу.

— Слушай, мне кажется, мы с тобой не очень поладили сегодня. Ты извини, меня клинит иногда.

Ева подняла на него свои удивлённые майские глаза.

— Фигасе инсайт*, — выдала девушка, выпрямляясь. — Может, ты мне теперь и дружбу предложишь, чтобы полный пердимонокль получился, мистер-бить-в-литавры?

— Нет, — немного подумав, покачал головой Юрка. — С привидениями сложно дружить. Будешь сквозь лавочку проваливаться и пугать прохожих своей прозрачностью…

Ева фыркнула и, похоже, почти не обиделась.

— Ты домой?

— А ты проводить хочешь?

— Нет, хочу узнать, как теперь ходить, чтоб с тобой не встречаться, — весело хрюкнул Остропёров, делая несколько шагов в сторону выхода.

Девушка подхватила спортивную сумку и последовала за ним:

— Можешь удовлетвориться отрицательным ответом, фили;стер. Я на тренировку.

— Кто? — не понял Юрка. — Какой фиклистер?

— Загугли, — фыркнула Ева и, не прощаясь, зашагала в сторону, противоположную той, куда шёл парень.

Юрка люто ненавидел это «загугли», а потому и не стал этого делать. К тому же он совершенно верно понимал, что это слово имеет не самое приятное значение, а потому решил не расстраиваться понапрасну.

— Всё равно девчонка, что с неё взять, с дуры? — спросил у куста сирени старшеклассник, думая о том, что Ева наверняка разбрасывается словами, не зная значения.

Телефон жёг сквозь карман.

Не в силах больше строить из себя святого великомученика, Юрка залез в вики-словарь, где чётко и ясно значилось: «Филистер — человек с узким, обывательским кругозором и ханжеским поведением…»

Слов, которые употреблял после прочтения определения Остропёров, не было даже во всемогущем вики-словаре…

Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2018/07/07/955