Маман

Всё-таки нам с братом безумно повезло с мамой! Конечно, это такое, что вроде бы всё время понимаешь. Но особенно явственно после какого-то щелка: реакции на событие внешнее или переживание внутреннее. Когда  была такого возраста, как Яся, зачастую я не могла в полной мере это оценить. Но обычно как происходит? Ты взрослеешь – родительский пыл улетучивается. И вроде бы всё было и было круто, но очень давно и будто неправда.

Только не в случае с нашей Ленусей! Которая только потому, что накануне 8 марта девятиклашек не пустили в караоке без взрослых, будучи уставшей и простуженной, всё равно приехала к ним. И было весело, и шутки заходили, ибо открыты и дверь, и форточка! И ей же уже не 30+, как было в годы моего тинейджерства. Но она и в 46 горазда, всё туда же – превращать каждый день в небольшой праздник, смеяться, юморить и развлекаться!

Наша мама часто поёт. Так же часто, как и танцует. Делает она это во время незатейливых кулинарных практик. Для пирогов (типа штруделей и прочей выпечки) у нас есть бабушка. Мама всегда говорила, что просто духовка у нас так себе. Только на 2 курсе, когда я научилась превращать муку в киш, морковный торт или гужеры в той же самой духовке, я всё поняла! Это как с той коровой, что на дне стакана с молоком!

Но кто-то не умеет готовить (борщ и котлеты, однако, богические!), кто-то – вязать! Именно поэтому весь мой 8 класс мама уходила раз в неделю посреди дня с работы ради моих уроков труда. Пока я решала уравнения – домашку по алгебре – она сидела рядом и мастерски орудовала спицами, отчего, казалось бы, не шибко эластичные нитки становились вполне себе пружинистой резинкой. Волшебство! До сих пор мне неподвластное. Но вязаные носки – это тоже у нас было от бабушки. Потому что во всём, что касается дельнорукия, мама – человек-проект!

Припереть в десятом классе на своём горбу из Ленинграда швейную машинку – это она может (зацените несобственно-прямую речь нашей Буси!). Чуть поиграться с ней и задвинуть в угол. Чем не тумбочка под телевизор? Замотивировать отца идеей шикарных вязаных свитеров и переправить оттуда же двухметровой длины коробку с вязальной машиной, которую если когда и извлекали из-под кровати на моей памяти, то только для того, чтобы стереть с неё пыль. Все эти рукодельные забавы: вышивать, вязать, готовить – это, пожалуй, для других мам. Спокойных и домовитых, которые откидывают снег со двора в зимней одежде, а не в купальнике!

Которые не эпатируют сельскую публику жёлтыми беретами и ботфортами. Которые разговаривают в центре с себе подобными, а не с городской сумасшедшей, что в вербное воскресенье подходит ко всем с веточкой вербы за тем, чтобы по-христиански хлестнуть тебя; не подкармливают токсикоманов и советуют детям держаться от подобных элементов подальше. Наша же мама, наоборот, всегда говорила, что если общаться с людьми улиц, то с её детьми никогда ничего не случится. Ну, или если случится, то все эти её знакомые быстренько разведают, откуда повеяло этим самым случаем. И это, правда, работает: украденный на пляже телефон в течение часа возвращается обратно в карман моих шорт. Бродяги – маги!

У нас нет ни одного соседа без прозвища. Бесчисленные Тани, Вовы, Вали обрастают внутряковыми никами. Тась-Тась-Тась-Тась, Володя-бум-бум, миссис Клювдия… Да даже бабушка у нас – Буся! А дедушка был Карандашом. Зато всем всё понятно. И никто не задает глупых вопросов: «А какая Таня?» А Эдуля-Эдик-Эдуаааард!
Начав вспоминать отклонения от тру-мамскости, понимаешь, что проще перечислить то, что похоже на типичное поведение идеальных мам. Тогда хоть пальцев на руках хватит! Но в голову всё равно лезет что-нибудь в стиле истории про резиновые сапоги, которую я особенно люблю.

Было мне, наверное, 5 или 6, и мне купили красивые резиновые сапожки. Такие блестящие. Голубенькие, с жёлтым ремешком (это был расцвет её мании жёлтого). За окном вечерело, шёл дождь, но нам всё равно нужно было на улицу – возвращать вафельницу. Вафли, конечно же, не получились такими, какими задумывались. Но я уже тогда понимала, что в этом была виновата именно духовка (а не вафельница :D)! Идти надо было недолго: до конца квартала, потом налево, перейти дорогу, повернуть направо, пройти ещё один квартал, снова налево, потом направо и ещё вдоль нескольких домов. Сейчас я трачу на этот путь минуты три-четыре. Тогда это были все десять, а то и больше.

Ещё бы! Луж на этом участке видимо-невидимо. А новые сапожки нуждались, как вы сами понимаете, в тест-драйве. И странно было то и дело слышать от мамы: «Алёна, не ходи по лужам!» Ну как так? Обувь же эта для того и придумана! Где логика? (уже тогда я пыталась её искать везде и всюду, зачастую безрезультатно). Вафельницу мы отдали, сказали «спасииииииибо» (терпеть не могла все эти вынужденные приветствия, благодарности и пр. Особенно когда кайф по лужам побегать, а мама всё стоит у порога и лясы с подругой точит!). Пошли обратно. Дождь к тому времени идти перестал, дорогу освещали фонари, по-желтому бликуя в лужах. И мама в сотый раз повторила, что не нужно ходить по лужам.

- Да почему это? Ноги не промокли. Лужи неглубокие!

- Глубокие, - ответила мама.

- Нет, смотри! – пыталась я доказать обратное. И начала делать демонстративно большие шаги, в уме прикидывая, за сколько я допрыгаю такими темпами до конца квартала.

- Ну-ну, - услышала на пятом прыжке. Ещё один, потом ещё. И… ушла в воду. По грудь.

Мама сначала прыснула от смеха, потом забилась в истерике и забежала за угол, даже не думая меня спасать. Так и стояла я в канаве по грудь в воде, чувствуя, как опять забарабанил дождь, а новые резиновые сапоги увязают в грязи, не давая мне сделать и шагу. Впрочем, когда я поняла, что пощады не будет и, скорее всего, меня не только оттуда не вытащат, но еще потом дома всыпят по первое число за мокрую и грязную одежду, я стала самостоятельно оттуда выбираться.
Надо ли говорить, что мама была всё там же – за углом. Сложенная пополам от смеха, ни капельки не грозная и до невозможности озорная.  Обратно мы с ней весело добежали минуты за две. «Быстрее, в тепло!» - подгоняла она меня, зная, что я такой чахлик, что это высокой температурой обернуться может на раз-два. Но при этом она была не в силах остановить хохот.

Конечно, потом, когда я высохла, отошла от шока и, кажется, даже не заболела, отхватила я по полной. Но каким было наказание, сейчас уже не помню, а вот те ощущения, когда стоишь в канаве, всё мокрое, холодное, противное, а из-за угла доносится смех мамы – это всё в моей памяти живо. И в этом, пожалуй, вся наша мама. Бесконечно изобретательная,  невероятно весёлая, в рабочих вопросах чрезвычайно строгая, целеустремлённая и деловитая, а на тёмной улице та ещё шалунья. Которая согласится и вишню пойти по соседям собирать, и по ставням может стукнуть и убежать, и песню на всю Нахаловку спеть: «Волоооодья – бум-бум, быстрый олень. Леночке лень, Лена – тюлень!»

Прошло двадцать лет, а ничего не поменялось. Хотя нет, вру, теперь мама поёт песни в караоке. С одноклассниками младшего брата. Но это всё равно классно, не так ли?