Ашмарино. часть 1

Прошли выходные, и завтра на работу. Вот уже полтора года, как в рамках нашего отдела я перешел в лабораторию № 824, куда пригласил меня осенью 1993 года Валерий Гаврилович Белан.

Он стоял на лестнице здания № 36 и, прислонившись к стене, курил. Мы разговорились, здесь же он объяснил мне суть дела, и через пару недель я работал уже у него. Сам он был из Новосибирского Академгородка из Института ядерной физики ИЯФ, и переехал в наш Троицк уже давно, в 1971 году.

Здесь на их установке, называемой КСПУ ; квазистационарном плазменном ускорителе, занимавшем вместе с многотонными конденсаторными батареями, вакуумным хозяйством и прочим оборудованием треть большого зала с крановыми путями наверху, мне было предложено заняться лазерным рассеянием. То есть, сделать диагностику для определения концентрации плазмы и температуры электронов в струе плазмы, вылетающей со скоростью несколько десятков километров в секунду из их импульсного инжектора. Далее этот сгусток плазмы падал на мишень, моделирующую материал стенки будущих термоядерных реакторов.

Коллектив лаборатории небольшой: сам завлаб Валерий Гаврилович Белан, ранее бессменный член почти всех партбюро института разных созывов ; за идейную и партийную убежденность (что, однако, в ходе "перестройки" не вполне подтвердилось), отличавшийся основательностью, спокойствием и умением организовать работу, и обладавший, притягательной для женщин внешностью. 

Далее по алфавиту: Вячеслав Левашов, Владимир Майнашин и Вячеслав Подковырин. Все они ; основная движущая сила лаборатории, ищущая, работающая целеустремленно и настойчиво, невзирая на большие затраты времени и малую, вызванную перестройкой величину зарплаты.  Реальными сотрудниками были еще трое: Константин Соломасов ; начальник установки с обязанностями надзора за электрохозяйством, и два техника: молодой, 27 лет Гена Бубнов и работающий пенсионер Михаил Григорьевич Дмитриев. Молодым парнишкой он успел принять участие в войне в 1943-45 годах в подразделениях связи, а после войны участвовал в разведке нескольких важных газовых месторождений.

Если все шестеро первых были, как на подбор за демократов, то Михаил Григорьевич против демократов и обвиняет их во всем: не стало инструмента, украли штанген, мало платят, нет возможности, как раньше, съездить в санаторий подлечиться, просит пару соток земли, а ему не дают, и так далее.

Были еще три женщины: Валентина, Марина и Леночка, но на работу они уже почти год не ходили, а только числились, за что главный компьютер бухгалтерии выставлял им в квиточках на зарплату одни нули. Такое положение их устраивало, и на стороне, где-то в коммерческих фирмах, они умудрялись получать больше каждого из нас, и  не просто больше, а много больше.

Иногда поначалу они навещали нас, разнообразя нашу скудную на удовольствия жизнь своим присутствием, запахами духов и вниманием к нам, не покинувшим трудовой фронт в тяжкие минуты жизни нашего прежде процветающего предприятия, которое в прежние времена, заботясь о сотрудниках, строило по одному 17-этажному дому в год и каждые три года по отличному, с бассейнами и зимними оранжереями детскому саду. 

Каждый раз как бы незаметно, каждая из них старалась взглянуть: стоит ли на месте ее стол, висит ли в шкафу белый или синий халат, помнят ли ее, не позабыли ли совсем?  Интересовались и нашими делами ; это вкратце, всякими слухами о реорганизациях и сокращениях ; это более подробно.  О себе же рассказывали очень мало и старались принизить свои жизненные успехи, видимо для того, чтобы их не вычеркнули из списков окончательно как людей, нашедших себя в другом деле и порвавших с нашим предприятием в угоду интересам золотого тельца. Но мы их вычеркивали и были рады их появлению.

; Привет, Слава. А ну-ка, дай посмотреть на тебя. Как дела? ; куря и улыбаясь, любезно спрашивала Валентина Курносова рано утром после своего полуторамесячного отсутствия, стоя на верхней площадке нашего четвертого этажа и встречая подымающегося Вячеслава Подковырина, всегда всем довольного и приятного во всех отношениях сравнительно молодого и симпатичного человека. ; Как здоровье? ; спрашивала она, несколько последних лет увлекавшаяся вопросами хиромантии и прочими оккультными науками.

; Да что ему сделается, здоровью-то? ; столь же радушно отвечал тот. ; У тебя-то как дела? ; и они шли в их комнату поговорить о делах.

Коллектив сложился давно, и в одной из первых бесед Белан сказал мне, что скорей всего меня долго не будут признавать, поскольку остальные сотрудники не без основания могут считать, что они разработали идею ускорителя плазмы, создали сложную установку и все основное сделано ими, а потому доверие и право быть на равных надо заслужить. Возражать было нечем.

Поначалу поставленная передо мной задача казалась простой. Лаборатория диагностики, обслуживающая все отделы института, заключила с лабораторией Белана договор и приступила к созданию для КСПУ методики и аппаратуры для лазерного рассеяния. Я же должен был за этим делом следить и перенять их опыт с тем, чтобы освоить эту довольно непростую диагностику и в дальнейшем с ее помощью обеспечивать все необходимые измерения.

Однако если 10 лет назад до перестройки руководство диагностической лаборатории, получив от дирекции подобное задание на разработку, обязано было его выполнить и предоставить нам готовое и действующее оборудование, то сейчас с начавшимся распадом организационных структур, многочисленными самостоятельностями и хозрасчетами почти всех подразделений, все обстояло по иному.

Вскоре их завлаб Бесшапошников позвонил Белану и заявил, что сумма, указанная в договоре, слишком мала и многое не учтено.  Не учтены дорогие электроннооптические преобразователи, которые еще неизвестно где доставать, и неизвестна их цена.  Не учтены световоды.  Нереальны и сроки.  Нет нужного спектрографа и дифракционной решетки с углом блеска на нужную длину волны.  Мал фонд зарплаты.

Разговор происходил при мне и я видал, как серчает Белан и разговор с обоих сторон накаляется; в конце же разговора стороны обвинили друг друга в нежелании сотрудничать и выразили желание расторгнуть договор. Таким образом, волею об-стоятельств первоначально оптимистичные планы рухнули, и на этой задаче остался я один. Почти без оборудования и методики.

                2

Сама идея метода лазерного рассеяния проста и при желании вполне может быть понята любой домохозяйкой, которая помнит то, чему учили в восьмом или девятом классе. Будучи следующей осенью в отпуске в Кузбассе на даче родителей в Ашмарино, что в 25 километрах от моего родного города Новокузнецка, высоконасыщенного разного рода индустрией и производством чугуна, стали, проката, алюминия, угля и так далее, мне довелось об этом рассказать. Рассказать моим родителям Анне Семеновне и Дмитрию Федотовичу, Анатолию Михайловичу ; соседу по даче слева и Вере Васильевне Фединой ; соседке по даче справа, зашедшей пригласить мою маму в свою баню.  К моему удовольствию все они, не сговариваясь и как-то невзначай, пожелали хотя бы раз услышать и понять: ; чем же я занимаюсь там у себя, на работе?

Тем вечером я, сидя на кухне у жарко натопленной печи перед моими слушателями, расположившимися у стены, возле шкафа и за столом толстого дерева, купленными в доперестроечном 1984 году почти даром по два рубля (по причине смены мебели в расположенном в 200 метрах доме отдыха), я рассказал о своих делах, стараясь говорить просто и, конечно, поменьше упоминая о трудностях. 

Никто не торопился. Обстановка содействовала размышлениям об отвлеченном; за окном сгущалась темень, поскрипывали высокие сосны ; их на участке целых 10 штук, в печи горит огонь, и я, помогая себе руками, а иной раз и простеньким рисунком на бумаге, старался говорить не быстро, но медленно и доходчиво.  Иногда кто-то кивал или смотрел одобрительно; это вдохновляло и мне казалось, что они понимают сказанное и одобряют выбор моей деятельности.

Если попытаться кратко изложить мой отчет, изредка прерываемый лишь звуками открывания печи или звяканьем сдвигаемых сверху чугунных кружков, шелестом совка, набиравшего и ссыпавшего уголь в раскаленное нутро печи, и звуками шурудения кочергой в топке, а иной раз и краткой дискуссией, то он выглядел примерно так.  Рассказав о цели работы и подойдя к самому лазерному рассеянию, я говорил:

; Смотрите. Вот здесь, возле мишени, надо знать температуру плазмы. Она воздействует на мишень малую долю секунды, но ее температура может достигать миллиона градусов. Как ее измерить?

Все смотрели на меня каждый по разному и ждали ответа.

; Понять всё это, ; на всякий случай ободрил я слушателей, ; очень просто.

Вера Васильевна потихоньку взялась за принесенное с собой вязание, но было видно, что она слушает. Ни с какими другими средствами измерения температуры, кроме градусников, ей, да и всем остальным встречаться не доводилось, а потому моя задача была не из простых.  Надо было сделать так, чтобы:  а) уложиться в одну беседу;  б) чтобы люди не устали; и в) ; чтобы каждый хотя бы немного получил удовольствие от того, что разобрался в чем-то таком, что раньше казалось недоступным. 

Задача ясна, но для этого, пожалуй, нужны учительский талант и умение, а вот насчет их у меня, кажется, не очень, и это мне тоже почти ясно.  Но раздумывать и выбирать не приходилось и я, вспомнив о том, что пропустил рассказать что такое "плазма", предложил:

; Давайте вернемся, и я расскажу о том, что такое плазма.

Возражений не было, поскольку многие если и слышали о таком предмете, то имели разные мнения.

; Допустим, мы имеем дело с простейшим газом, водородом. В нормальных условиях каждый его атом состоит из положительно заряженной частицы протона, вокруг которого, как спутник, вращается легкая отрицательно заряженная частица ; электрон. Он почти в две тысячи раз легче протона.  Если бы картину увеличить в 10 триллионов раз, чтобы протон имел размер горошины, то электрон вращался бы вокруг него по орбите радиусом в один километр.  Так устроен каждый атом водорода. Он почти пустой.

Я видел, что даже мой отец Дмитрий Федотович и мама Анна Семеновна не казались удивленными от таких откровений, поскольку раньше они выписывали журналы "Работница", "Здоровье", "Агитатор", а также газеты "Правда", "Гудок", "Железнодорожник Кузбасса" и "Кузнецкий рабочий", где, наверняка, в каких-то познавательных статьях такие сведения содержались. Создав вполне наглядный и столь важный для дальнейшего понимания опорный плацдарм, имеющий почти полную аналогию со спутником, о котором знают все, я пошел дальше:

; Вы  знаете, что если электрону, как и спутнику, каким-то образом сообщить дополнительную энергию, то есть ускорить их, то и тот и другой, увеличив свою скорость, удалятся от притягивающих центров и перейдут на более высокие орбиты.  Верно?

Никто меня не опроверг, а кто-то и согласно кивнул.

; Но здесь имеется отличие. Если спутнику добавлять энергию малыми порциями, то он будет постепенно и плавно подыматься на все более и более высокие орбиты. Электрон так не может.

Заметив недоумение части присутствующих, я пояснил причину нежелания электрона в точности копировать поведение спутника:

; Для электрона в атоме существуют только вполне определенные орбиты, на которых он может находиться. Первая, самая низкая орбита та, на которой в нормальных условиях он находится постоянно. Эту орбиту называют основным уровнем. На более низких орбитах электрон существовать не может. Так же как и спутник не может вращаться на орбите меньше 100 километров от Земли – из-за трения о воздух он затормозится и упадет. В атоме существуют какие-то другие, еще не ясные причины, которые не позволяют электрону вращаться на более низких орбитах, чем основной уровень.

Это объяснение вполне устроило аудиторию, и я завершил картину так:
; Выше основного уровня располагаются только вполне определенные более высокие орбиты. Они называются возбужденными уровнями, и на них электрон существует только очень краткое время, поскольку он стремится избавиться от лишней энергии и вернуться на свой основной уровень.  При этом его лишняя энергия излучается в виде порции света определенной длины волны.

Дальше ничего сложного не будет, ; на всякий случай снова ободрил я. ; Но вот что: мне хотелось бы знать, вам это интересно, или нет?  Или вопрос исчерпан и этого достаточно?  Какие будут мнения?  Или замечания?

; Нормально. Мне пока все ясно. А что, я бы послушал и дальше, ; отозвался первым Анатолий Михайлович, сосед по даче слева. ; А как хозяева? ; спросил он.

                ***

...Анатолий Михайлович обладал свойством притяжения к себе людей, и общение с ним всегда доставляло удовольствие. Это был всегда спокойный, сантиметров на 10 выше среднего роста черноволосый человек с весьма заметной и характерной внешностью, и относящийся к разряду настоящих мужчин. Несколько лет назад трудовой коллектив Запсибэлектромонтажа избрал этого незаурядного, все умеющего делать своими руками человека Генеральным директором и, наверное, не ошибся. 

Он увлекается спортом, и когда бывает здесь на даче, не пропускает ни одного вечера, чтобы не выйти во всем спортивном из своего, своими руками собранного и тщательно отделанного внутри и снаружи и дома из бруса, и не пойти на волейбольную площадку дома отдыха, расположенного в двухстах метрах, чтобы не сыграть там пяток, а то и больше партий.

Сейчас меня на той площадке давно уже играть не принимают ; не тот класс, и вечером она принадлежит, в основном, городским спортсменам, для которых в доме отдыха недалеко от бани среди сосен построен отдельный деревянный двухэтажный корпус.  Снаружи этот корпус так себе, но внутри, говорят, все отлично и красивая обстановка

Простому любителю в это вечернее время выйти и размяться на этой площадке почти не удается.  Площадка работает в полную нагрузку и там спортсмены вместе с дачниками, вроде Анатолия Михайловича, в играх "на вылет" бесконечно выясняют отношения.  Выйдя из дома и едва пройдя в сторону дома отдыха по дорожке меж сосен 50 метров, я уже слышу судейские свистки, а еще через 100 метров оказываюсь на большой и красивой зеленой поляне с большими соснами.

Возле одной из них находится и сама площадка и рядом скамейки, где накиданы цветастые куртки и полотенца, хозяева которых ведут сражение за право нового сражения с теми, кто с нетерпением дожидаются в стороне своей очереди, разминаются, прыгают, крутят в прыжках руками как бы для удара, поправляют повязки на коленях, о чем-то сговариваются и комбинируют составы с целью перехватить инициативу у тех, кто главенствует на площадке.

Зрителей, однако, бывает немного и они, стоя вокруг или сидя с детишками на лавочках, наблюдают за действиями игроков, которые то пятятся назад, возбужденно крича и показывая на опасные пустоты в своей обороне, готовясь парировать пущенные в них противником в обход блоков мячи, то, в свою очередь стараются силой удара или хитростью и обманным приемом поразить соперника.

А я, стоя у судейской вышки, отмечал: что покрашенные лавочки, наверное, еще те самые, что были сделаны при мне, то есть в 1948 году, когда была построена эта площадка и когда я, первоклассником, впервые был здесь вместе с отцом по путевке. 

Что столбы из труб, вроде бы те же самые, я их помогал таскать от угольной котельной дома отдыха, которая прельщала меня особыми запахами сгоревшего угля, ступенями вниз, скрипучей там дверью и своей таинственностью в недоступной мне преисподне, откуда виднелись отсветы огня и где топились котлы.   

Та же самая бочка водонапорной башни и 4-метровой высоты конструкция для ледяной горки, и та же самая сосна, рядом с которой располагалось то место-квадрат, откуда должна производиться подача мяча.

Эта сосна могла бы засвидетельствовать мои права на эту площадку в том, что я не только принимал участие в ее строительстве, но и что в последующие годы, уже 5-и или 6-и классником ; а ездил я сюда по путевке то с отцом, или с мамой или один почти ежегодно ; был здесь почти полноправным запасным игроком, которому почти в каждой игре доверялось немного поиграть.  Помню, как в перекрестии взглядов всех зрителей и игроков, волнуясь и сознавая ответственность, я отходил к этой сосне, чтобы подать мяч. Не всегда это получалось как надо, но не я один в те времена был таков.

Эта сосна для меня памятная и особая, она один из свидетелей моих ранних, солнечных и безоблачных лет. И теперь много позже, когда приезжаю сюда из Подмосковного Троицка в отпуск в Новокузнецк, то в первый приезд на дачу по дороге с электрички сперва останавливаюсь на большом подвесном красавце-мосте и приветствую реку Кондому. А затем, перейдя остров и малый подвесной мост через протоку, вступаю на эту широкую и пока еще пустую утром поляну. 

Подхожу к сосне и, поставив сумки, целую разок в ее шершавую кору и здороваюсь с ней, как с родной.  Отхожу и оглядываю во всю высь, радуясь, что жива, здорова и стоит на месте, разговариваю, сообщаю, что приехал к ней в гости, дружески хлопаю пару раз, и только после этого ритуала встреч с рекой, местностью и поляной, направляюсь далее к дому, который за 200 метров, и который мне также хочется по-скорее повстречать.   
Здесь, в этих Ашмаринских краях, по моим ощущениям, находится то единственное для меня энергетическое место на земле, где моя душа испытывает покой и равновесие.

               3

Если бы те, кто сейчас показывает у сетки свой класс, а также их зрители посмотрели наши игры на первенство дома отдыха тех давних времен, то они бы немало повеселились и, наверное, возгордились.  Но им следовало бы учесть время, а время то было послевоенное, когда волейбольных навыков у людей было кот наплакал. Такова была объективность и реальность.

У меня сохранилась фото, где на этой самой, но тогда совсем еще молодой и новой площадке заснята одна из команд отдыхающих, и единственное, что отличает их от виднеющихся невдалеке простых зрителей и заставляет предположить в них спортсменов это то, что они стоят на площадке в шеренгу и без маек, а их капитан держит мяч. 

Капитан крепыш с челкой набок, в военных или в эмведешных галифе и хромовых сапогах.  Рядом спортсмен в брюках и ботинках. Еще двое в черных железнодорожных галифе и начищенных сапогах (железнодорожники имели тогда военную форму и погоны, и один из этих двух мой отец). Еще один в уширенных клешах и, наконец, последний выглядел почти как спортсмен, в светлых кремовых шароварах и в сандалиях.

Активность отдыхающих была высокой, выступали семь, а то и более команд. Помимо грамот обещалось и материальное вознаграждение: торт, книги и толстые настенные отрывные календари.  За завтраком в столовой физрук со свистком на груди, стоя посреди столовой и поворачиваясь в разные стороны, громко зачитывал когда, кто и с кем должен играть, и в означенные часы утром и вечером площадка оживала.  Оттуда доносились трели судейского свистка и на их звуки спешили многочисленные болельщики.

Старания и воли к победе у игроков было много, но умения... Впрочем, умение ; это дело наживное и понятие относительное, в то время как старание ;  это вещь более важная и основательная.

Они старались. Не все подачи достигали цели и часто шли в аут или сетку, а то и в спину своему же игроку, вызывая смех и оживление зрителей.  Приемы мяча также были несовершенны, мяч часто "прилипал", иногда его почти ловили.  Иной раз кто-то, не дотянувшись, валился на колени и, продолжая валиться вперед, двумя руками шлепком невысоко подбрасывал мяч и тогда, пытаясь спасти положение, другим приходилось перескакивать и едва не затаптывать своего, пытавшегося встать с четверенек участника.

Иногда кто-то, не успев сообразить и отдать своим рукам нужные команды, кидался вперед и весьма рискованно встречал мяч растопыренными пальцами, и мяч отлетал в самом неожиданном направлении, развеселяя зрителей. То, бывало, два разгоряченных и красных от борьбы участника, не сводящих глаз с высоко падающего круглого снаряда, бросались навстречу и, не видя один другого, сталкивались и опрокидывали друг друга, также вызывая смех и оживление лежащей на траве, сидящей на лавочках или стоящей вокруг публики.  К нарушениям типа "касание сетки" судья и зрители относились вполне терпимо, лишь бы игрок не забегал на чужую сторону и не порвал сетку.

Говорить о таких матчах и не сказать об острословах, которые всегда находились среди публики, значит бесконечно обеднять картину. Без них матч был бы словно немой и менее интересен.  Здесь же все было озвучено, расцвечено и всесторонне прокомментировано, и еще неизвестно от чего зрители получали больше удовольствия, от самой игры или от таких комментариев.

                ***

Через пару лет волейбольное движение расширилось настолько, что сборную нашего Ашмаринского дома отдыха возили на грузовой машине за 20 километров в более крупный и новый Таргайский дом отдыха померяться силами с такого же уровня специалистами.  Помнится тот солнечный день, когда трое за моим столом у окна в столовой (двое игроков и один зритель) рано утром уехали на эти состязания. Им полагался завтрак у принимающей стороны, а в этот день у нас к завтраку в качестве закуски были поданы крабы. На каждом накрытом белой скатертью столе на тарелочках были разложены толстые белые крабовые кусочки, каждому по 125 грамм, половину 250-граммовой банки.  Наш стол тоже был сервирован полностью, и у меня получился почти ресторан с цветами и изобилием крабов, находящихся в полном моем распоряжении.

Год от года класс игры нарастал, и появились нападающие, которые норовили мяч уже не перебрасывать, а иногда подпрыгивать и бить по нему вниз.  Это заставило совершенствовать защиту, и у некоторых появились навыки предугадывать направление удара и ставить простенький блок.

Однажды в одном из игровых эпизодов, вызвавших гулкое одобрение зрительской массы, наряду с другими удалось отличиться и мне.  Я уже перешел в 8-й класс и, будучи по путевке, играл в одной из команд. Нападающий противной стороны пробил довольно сильно. Мяч был кем-то принят, но отлетел за нашу боковую линию. Ближайший игрок бросился за ним и в последнем усилии сильно пробил вверх, но опять за нашу заднюю линию.

И тогда я, не разбирая дороги, почти от сетки помчался за ним (а бегал я тогда довольно быстро) и, догнав опускавшийся мяч, в непростом усилии и спиной к сетке так же высоко отправил мяч противнику. Принимать высокие мячи непросто, глазомер подводит, и до последнего момента не ясно на кого падает мяч и кто является ответственным. Произошел именно такой случай: двое соперников, изготовившись и вытянув сложенные руки, так и остались стоять, смотря и надеясь друг на друга, пока мяч не пролетел меж ними и не ударился о землю. Зрители шумели, шутники же имели богатую жатву.

Я мог расшибиться в погоне за этим мячом, но не совершить какой-то заметный поступок в тот момент ; а тем более случай сам шел в руки ; я не мог. Но двигали мною вовсе не волейбольные страсти, а нечто другое. Минуту назад я краем глаза увидал, как поодаль, направляясь в сторону моста, проходила одна женщина. Она была старше меня лет на шесть, и мне доставляло счастье быть там, где ее можно было повстречать. 

Я ожидал обеда, ужина или завтрака чтобы видеть ее, как заходит в столовую и идет мимо дальше к своему месту, расположенному так, что за колоннами, спинами и головами других отдыхающих ее не было видно.  Как завидовал я тем, чьи столы располагались ближе, и уж совсем не мог представить себе размеры счастья тех, кто сидел вместе. Целых две недели! За что и почему им так повезло?  Почему хоть немного не везет мне?  А, может быть, они и не понимали этого, поскольку иной раз задерживались или не являлись в столовую?

Как сейчас помню ее в коричневом платье и с коричневыми глазами, в которые я боялся смотреть более секунды, которые меня почти не замечали, а если и замечали, то быстро находили для обозрения другие предметы.  Возможно я не уследил, но почти всю смену не видал ее с кем-то, и только за два дня до отъезда, будучи на групповой прогулке за ягодами и черемухой, заметил ее со спутником, да и то странным: то он был рядом, то где-то далеко. Не знаю, видала ли она этот мой волейбольный эпизод с беготней и "доставанием" мяча, но боюсь, что мои старания остались незамеченными.

              4

В 1957 году сразу после школы я уехал учиться в Москву и затем стал работать в Троицке, что в 20 километрах от Москвы по Калужскому шоссе.  Мои посещения Новокузнецка и Ашмарино стали редки, раз в один, два или три года, но почти каждый раз мне или моему отцу удавалось приобрести для меня путевку в мое любимое Ашмарино. Как?  Это, если знать некоторые секреты, было несложно.  Не возражаю поделиться опытом.

Путевки в то время стоили недорого, 36 рублей на 12 дней, что составляло всего 18% от 200-рублевой средней зарплаты.  Но почти все путевки продавались на предприятиях за 30% или даже за 10%, что еще дешевле, а зимой, частенько и вообще бесплатно.

Низкая стоимость путевок оказывала разлагающее влияние на некоторую часть купивших путевки, и они не ценили предоставленные государством возможности отдыха под надзором и заботой персонала. Как правило, несколько человек, посланных укрепить свое здоровье регулярным питанием, отдыхом, спортом и развлечениями на воде не приезжали вовсе.

Далее. Уже через 2-3 дня кому-то становилось скучно без привычной домашней суеты и он, взвесив все "за" и "против" и, убедившись в опрометчивости своего поступка, сразу после завтрака прощался со своими новыми знакомыми по корпусу и палате и, напутствуемый их приветствиями и шутками, одетый во все городское, отправлялся с чемоданом обратно на свою добровольную домашнюю каторгу.

Таких поначалу набиралось человек 5-6, но далее процесс отбытия на каторгу слегка затормаживался: люди привыкали к баяну, физзарядке, чистой и уютной библиотеке и добротному 4-х разовому питанию.  К солнечному приволью, купанию в реке с чистой водой и прекрасным песчаным и галечным дном, разнообразным лесным запахам и ароматам полевых трав.  К бане, самодеятельным концертам, биллиарду, городкам, картам, шахматам и домино, на которые дома не находилось времени.  К качелям и сосновому бору. К небольшим в узком кругу выпивкам, знакомствам, танцам, вечерним кинофильмам, закатам над рекой, к вечерним в темноте купаниям перед отбоем, когда вода в реке как парное молоко, и многому другому.

Находились и такие, кто снедаемый вдруг возникшими сомнениями и ревностью, не мог засиживаться в отдыхающих. И однажды утром такой товарищ, сосредоточенный и весь в себе, выйдя на высокое крыльцо из регистратуры, складывал в карманы пиджака паспорт и прочие бумаги, подхватывал свой чемодан и спешил обратно в свои края. 

Сперва по подвесному мостику через протоку на большой поросший лесом длинный остров.  Оттуда через реку на длинной дежурной лодке (когда еще не было других средств переправы), или по построенным позже деревянному или понтонному мосту (когда они были целы и не снесены рекой, как это почти всегда случалось в половодье), спешил на другой берег.  И далее за полкилометра на пригородный поезд, чтобы срочно спешить к своему оставленному без охраны объекту. Такие исчезали незаметно и обходились без прощаний.

Было и другое. Однажды приехал из командировки совершенно не в себе клокочущий и готовый взорваться всей яростью вулкана чей-то муж и, рассыпая в адрес жены и дома отдыха самые ужасные хулы, разыскал и увез ее обратно.

Кого-то отзывали на работу, у кого-то находились срочные дела, и таким образом происходил естественный процесс таяния в целом здорового коллектива отдыхающих (на местном жаргоне "заезда"), посланных сюда с целью набраться сил и энергии на весь следующий трудовой год.

                ***

Теоретически в столовой не должно было быть свободных мест, однако, даже при 100% "заезде" они бывали.  Однажды я жил по путевке в небольшом двухэтажном корпусе №2 в 3-х местном номере, и одно койко-место у двери было свободным.  На третий день пребывания после обеда я зашел к себе и увидал, что у окна на постеленном на полу пиджаке спиной к моей кровати спит человек.  В руках у меня был фотоаппарат и, подивившись новому отдыхающему, я для коллекции заснял его.  Так он проспал всю ночь.

Никто из нас не заметил, как рано утром он исчез. Вечером мы увидали его спящим и одетым на его незаправленной кровати и накрытым лишь пиджаком, хотя на тумбочке был весь необходимый комплект постельного белья.  Так продолжалось всю смену -весь день его не было и лишь вечером обнаруживали его на той же кровати и с нетронутым постельным бельем. Человек ни разу не был в столовой и, видно, не зная, что она существует, выпивал и питался, похоже, в магазине небольшого поселка для обслуживающего персонала.

                – – –

Так что свободные места бывали, и все мероприятия по доставанию путевки сводились к тому, чтобы в нужный момент зайти в регистратуру, поздороваться с давно знакомой мне и моим родителям регистраторшей, спросить о домашних делах, о ее сыне Андрее, и намекнуть о желании стать рядовым путевочником.  И хотя я не железнодорожник, не металлург, не учитель и не работник культурных учреждений Кемеровской области и для таких заезжих отпускников, как я, дом отдыха не предназначен, она брала мой паспорт, деньги (ни в коем случае не более стоимости путевки), шла в бухгалтерию и вскоре возвращалась с выписанной на мое имя путевкой. Как хорошо!

Через полчаса, получив полотенца и постельное белье, я уже неотличим от прочих постояльцев, занятых кто чем: кто читает газеты или книгу на лавках с массивными чугунными лапами, или идет с доской для шахмат или шашек, или с рыболовными снастями возвращается с реки.  Или от тех, кто выходит с ракетками из темного и прохладного рубленого двухэтажного Главного корпуса и поначалу жмурится от яркого и жаркого солнца, залившего все окрестности, кроме внутренностей раскрытых настежь корпусов, где в окнах многих палат на нитках или веревочках сушатся рыбки, майки или плавки. Я будто бы дома, и ничего более мне не надо.

После осмотра палаты, заправив свежими простынями койку и разложив в шкафу и тумбочке вещи, я, ощутив себя легким и свободным ото всех забот и оков, отправлялся по территории, чтобы поскорее вжиться и уточнить: все ли на своих прежних местах и какие удовольствия здесь можно ожидать? 

Очень был рад, если не находил никаких изменений.  Шел к побеленной известью бане, расположенной недалеко от котельной и возле группы сосен и зарослей папоротника и крапивы (лучшее место для таких заведений), чтобы уточнить расписание, посидеть у входа на лавочке, послушать запахи веников и несколько минут посмотреть, как летают большие стрекозы, за которыми любил смотреть сызмальства.

Как часто в воображении перед сном у себя в Троицке являлись эти места, и вот счастье ; вижу их наяву.  Каждый уголок навевал воспоминания и размышления. Даже знойный или прохладный воздух с запахами скромных и обычных видов деревьев, трав и цветов казался лучшим, особым и неповторимым, и хотя химический анализ и не показал бы отличия с подмосковным, откуда я приехал никакие анализы не убедили бы меня в обратном.

Не всякую новизну я приветствовал. Мне даже нравилось, что белая, коричневая или голубая краска на тех или иных скамейках, верандах, подоконниках, лестницах или беседках, была старая и окаменелая. И если это обстоятельство могло бы вызвать нарекания ряда отдыхающих в нерадении руководству, то я за то же самое, видя здесь романтику и следы истории, был готов выразить дирекции благодарность.

Эта небольшая прогулка настраивала на спокойный, философский и уравновешенный лад на все две недели вперед и потихоньку приводила в гармонию чувства, растревоженные дальней поездкой сюда из Троицка, доставанием билетов на самолет и улаживанием дома и на работе многих всяких важных и неотложных дел и вопросов, которые отсюда, издали, кажутся мелкими и даже совсем ненужными.
 
В такие минуты казалось: вот так бы всю жизнь, где все тихо, просто и совершенно, где только природа, чистая и скромная библиотека, небольшой круг общения и любимая река.  И недалеко мои отец и мама, главные основы моего спокойствия и единственное место, где меня понимают и принимают полностью и всего, как есть, со всеми проблемами, несовершенствами и многими минусами.

Подходил к обрыву на протоке посмотреть: не упала ли река и соединяется ли эта протока с основной рекой, которая за большим длинным километровым островом, и был удовлетворен, если они сохраняли былую полноводность. 

Читал возле столовой объявления о том, какой сегодня вечером будет фильм и садился напротив под березой на одну из четырех лавок с гнутыми спинками, чтобы, пока отдыхающие собираются, моют руки у крана и заходят в столовую на обед, визуально сориентироваться и оценить: не осталось ли здесь и для меня что-либо свободное и притягательное? 

Тут же рядом в 30 метрах был зимний клуб, там тоже висели объявления о репетициях концерта, лекции о международном положении, танцах и прочем и, помнится, бывали случаи, правда, редко, когда я выходил оттуда, так сказать, не в одиночестве.

Прогуливаясь, ненадолго останавливался у конторы, где рядом на столбе висел динамик, возвещавший начало дня величественным Гимном Советского Союза и перечислением достижений страны: там-то и там-то пущены цех, завод или шахта.  Дал ток первый агрегат ГЭС, задута домна, на магистрали страны вышел новый, более мощный тепловоз.  Что в заполярном городе открылся драмтеатр, в Крыму или на Кавказе вступила в строй новая здравница, и что тысячи пионерских лагерей, расположенных в самых лучших местах, на берегах всех имеющихся в распоряжении государства рек и лучезарных морей распахнули свои двери и приняли для отдыха и спорта миллионы детей нашей необъятной родины.

Напоминал, что начались дни Таджикской Советской Социалистической Республики, и что на ВДНХ в Москве и ряде других крупных городов проводятся смотры трудовых достижений и широкая программа выступлений их хоровых, танцевальных и театральных коллективов.

Сообщались вести с полей и итоги Всесоюзного соревнования животноводов, или работников металлургии или энергетической или угольной отраслей, по итогам которых большой группе передовиков вручены высокие правительственные награды, а победителям ; следовало перечисление их фамилий и места работы, вручены золотые звезды Героев Социалистического Труда.  И хотя каждый из здешних отдыхающих был далеко от этих свершений, каждое из подобных сообщений воспринималось как общая победа и объединяло. Как в хорошей семье, воспитывало дух коллективизма, а не
эгоизма.

Как непохоже это на нынешние вести, ставшие характерными для победившей "демократии" 90-х годов: об остановке того или иного предприятия, о результатах торгов на финансовых биржах, прыжках доллара и падении рубля. Правительственном кризисе и попрошайстве денег у Запада, о ваучерных комбинациях, межнациональных конфликтах, многомиллионном казнокрадстве и коррупции чиновников, многомесячных невыплатах зарплат, забастовках, голодовках и акциях протеста. 

О безработице и инфляции.  О том, что два миллиона детей не учатся, и количество беспризорных стало больше, чем в годы Гражданской войны.  Об отключении энергии в городах Приморья и у ряда военных объектов.  О создании Партии обманутых вкладчиков, захватах заложников, легализации сексуальных меньшинств, угрожающем росте наркомании даже в школах, заказных убийствах, сенсациях, скандалах, ужасах, криминале и других, не поддающихся счету безобразиях.  Эти и подобные им "новости" приучают думать в этом враждебном человеку мире только о себе и своем кармане, когда все вокруг воспринимаются как враги.

                ***

Обычно я летал в отпуск сюда на родину в Новокузнецк на самолете, а изредка ездил поездом.

Однажды в поезде был такой эпизод. Закончив летом двухнедельную шабашку, где мы с товарищами по работе красили возле города Сарапула новый большой железнодорожный мост через Каму, я купил билет до Новокузнецка на проходящий ночной поезд. Билет был в купированный вагон, но проводник, не найдя свободного места, указал на третью полку.

Проснулся я позже всех, другие уже выпили чай и вели разговор. Я спустился. Поначалу темы бесед не было, но постепенно и вплоть до конца поездки она появилась.

; А вот я верю в приметы, ; начал свой рассказ сидящий напротив, как оказалось, врач, высокий и отлично сложенный молодой и видный мужчина. ; Я как-то заметил за собой одну вещь: если возьму с собой в отпуск ружье ; обязательно происходят всякие неприятности.

И он перечислил несколько случаев, когда ломался почти весь отпуск. То его вещи летят самолетом в одну сторону, а он в другую. То перепутал день вылета и, не дождавшись его на юге, жена вынуждена была сдавать билеты на круиз по Черному морю и ехать к родителям, пока не объявится муж.  И так далее, и так далее.

; И вот сейчас, ; продолжал этот человек, ; снова везу ружье. ; Он повернулся и показал на висевшее на стенке уложенное в брезентовый чехол ружье. ; И смотрите, уже начались.

…В этот раз у него на лето был сложный и тщательно продуманный план. Он едет по этой ветке до станции «А».  Там через пару часов местный поезд идет на север до другой магистральной ветки в пункт «Б».  Там через три часа он садится на проходящий поезд, и еще почти двое суток едет до пункта «В» в Сибири, где его ждут друзья.  У них имеется договоренность с вертолетом, чтобы в тот же день с оказией добраться до нужной им реки «Z».  Там наготове моторная лодка и начало путешествия с обильной рыбалкой, охотой, сбором редких целебных трав и кедровых шишек. С активным отдыхом и обилием впечатлений. 

Но сейчас его план оказался под угрозой: где-то были заторы, поезд шел медленно и опоздание составляло почти два часа.

Далее было так. Весь день он работал над новым планом: в каком новом пункте «N» надо выйти, чтобы на другом местном поезде быстро добраться до более северной ветки и ехать дальше, чтобы успеть к сроку, ибо опоздание недопустимо. 

Активно помогали проводник и старший поезда, предоставив все нужные карты, расписания и свои консультации. К вечеру новый план был готов и все вздохнули с облегчением.

Вскоре пришла новая удача: за ночь поезд ликвидировал опоздание и шел точно по расписанию, и сегодня после обеда должна была состояться пересадка в первоначально намеченном пункте «А». 

В купе появился проводник и предупредил, что остановка будет недолгой, не более минуты, и все надо будет делать быстро.

Поезд шел полным ходом и без остановок. За окном тянулись равнины, поля и болота, изредка громыхали небольшие мостики, появлялись и исчезали кучки деревьев и бежали назад бесконечные столбы.  Иногда чувствовались признаки жилья: то вдали проплывал стожок с жердью и вороной наверху, то откуда-то из кустов выныривала и упиралась прямо в рельсы проселочная дорога, или невдалеке виднелся незатейливый домик обходчика и сарайчик с багром и пожарным ведром. 

Мы сидели и ждали, все были в полной готовности, и на нижней полке стояли рюкзак и чемодан с привязанным зачехленным ружьем.

; Вы готовы? ; заглянул проводник в наше купе и сразу ушел.

Вскоре поезд начал замедлять ход, некоторое время ехал вполовину скорости и, наконец, остановился.  Мы помогли товарищу разгрузиться, а проводник ушел в другой вагон относить расписания.  Недалеко проехала телега.  Наш попутчик стоял внизу у вагона и ждал, пока мы тронемся, и мы взаимно передавали приветы и пожелания счастливого пути.

Мягко и почти неслышно поезд тронулся, и еще раз помахав руками, мы пошли в купе. Но оно как бы опустело и нового разговора не получалось. Больше молчали. Кто-то смотрел в окно, кто-то прилег, другой взял газету.  Вдруг заглянул проводник:

; Он вышел?

; Кто?

; Ваш сосед?

; Да. Вы же сами видели. А что?

; Он же не там вышел!  Это была случайная остановка!...


               5

В этот приезд получилось так, что вместо Ашмарино я был в Таргае.  Моя мама Анна Семеновна заранее купила две путевки в Таргайский дом отдыха, и мы решили в первой смене быть там ей, а в другую поехать мне.

Для разнообразия мне захотелось побывать и там. Сравнить. Попробовать пару рисунков или сделать какие-то фото.  Реки там, правда, нет, но места более удаленные, хорошие леса и, говорят, много грибов.

Я был поселен в большой двухэтажный корпус в палату с двумя молодыми музыкантами из городского духового оркестра, и еще с одним отличным соседом Николаем.  Он регулярно ходил на танцы, вечером принимал стаканчик вина, играл в карты, ходил в кино, но никого постоянного, соответствующего его запросам, не находилось.

И однажды он не пришел ночевать. В чем дело? Утром я пошел на завтрак и по дороге в столовую на одной из лавок увидал Николая, уже издали мы заметили друг друга и заулыбались. Я ждал разъяснений. В сумке у меня был фотоаппарат и, видя, что он не возражает, я заснял его.

Конспективно.  Вечером он выпил стаканчик вина. Встретил друзей, которые днем собрали много грибов. Вместе с подругами те после ужина хотели пожарить грибы на специально построенной для отдыхающих печке, что недалеко от столовой.  Николай был приглашен принять участие. Купил пару вина и одну водки. Застолье за расположенном тут же столом кончилось в полной темноте.

Подходили еще какие-то люди. По окончанию стали расходиться домой по корпусам, другие сумели добраться до стоявшего поодаль сарайчика.  Оказалось, что там много сена. Устроились как сумели.  Николай соображал не вполне ясно. В какой-то момент оказалось, что рядом с ним женщина. Объятия.  Затем все остальное. Проснулся последним, сарай пуст. Как узнать, с кем он был? Не объявлять же по радио?  И вот сейчас думает пойти и посмотреть возле столовой, может, по каким-то признакам удастся найти?

               – – –

Места здесь и в самом деле были красивые, со смешанным лесом, разнообразные и кое-где даже глухие. Попадались костяника и земляника, но мало. На территории в дальнем конце нашел в крапиве интересную историческую вещь, остов какой-то старой паровой машины для привода, возможно, динамо-машины, но никто не мог дать пояснений откуда и для чего она оказалась в Таргае.

Не мог вспомнить: давно, когда я был в младших классах школы, здесь отдыхал мой отец и я приезжал к нему, но на сколько дней, забыл. Помню, что там была группа человек двадцать ребят-фэзеушников, учеников школы фабрично-заводского обучения, и они казались мне в ту пору ужасно сильными и большими.

Здесь нет водопадов, грозных ущелий и миллиона алых роз, но было красиво и все здесь мне нравилось, это тоже моя великая Родина, и она заслуживает полного моего почтения и внимания.

В каждом отпуске я пробовал кое-что рисовать, пробовал, конечно, и здесь.  К концу смены к моим походам по окрестностям и рисованию иногда присоединялись  попутчики.