Ашмарино. часть 3

Когда на следующий день я зашел к Бутяновым, Вера Ивановна сказала, что Николай Филиппович уехал в город проведать внуков и купить лекарств ей и себе.

Она сидела на крыльце дома, ремонтировала разъехавшийся коврик, спросила как дела,  и не желаю ли я попробовать их чайный гриб? От такой возможности я не отказался, и она вынесла и поставила на скамейку завязанную марлей банку и стакан. Давно я не пил такой напиток, и сейчас ощущал вкус крепкого чая, газировки других приятных настоев.

Похваливая питье и осматривая хозяйство, я с удовольствием отмечал, что все стоит на своих местах и в порядке. Дом из бруса не изменился, только с каждым годом становится все более коричневым, баня и все другое - на месте, изменений не видать. 

Водокачки не заметно, значит, смирились и решили, что воду придется брать у Силиных.  Дело в том, что каждый из четырех домовладельцев в нашем уголке, желая иметь свою водокачку, пробивал делать скважину на разные глубины, но чистая вода на глубине шесть метров была только у одного - у Силиных, у всех других оставляла ржавый налет.  Два года тому назад мы с братом и отцом тоже били скважину, но вода опять была ржавая и годилась только для полива.

Но повезло в том, что все наши четыре граничащих между собою участка поддерживали дружеские отношения и пользовались одной колонкой.  И Бутянов справа, и Анатолий Михайлович Гладышев слева, ходили через наш участок к Силиным и там качали воду. 

Все наши калитки к соседям всегда были открыты и мы были даже рады, что наша жизнь разнообразилась появлением с ведрами то одного, то другого соседа, которые аккуратно проходили по сделанным отцом бетонным дорожкам с разных сторон к нашему дому, затем по перпендикулярной дорожке поворачивали к другой стороне участка, и далее - к Силиным, где их ждала чистая и холодная вода из водокачка с бетонной площадкой и ведром воды на столе для предварительного налива воды над поршнем.

Поскольку они ходили через наш участок, то считали долгом не просто пройти мимо и молча, а первыми поприветствовать, поставить на минуту ведра, поделиться новостью или о чем-то спросить.  Иногда пробегали две девчушки Гладышевых, и это тоже оживляло.

Я налил еще полстакана грибного напитка - вкусная штука.  Да, значит, смирились с водой, да и силы уже не те, чтобы заниматься скважиной. 

Я повернулся в другую сторону.  Конура у входной калитки пуста, наверное, собака ушла гулять.  До сих пор в том углу, что примыкает к нашему участку, стоит буржуйка, садовая скамейка и ржавого цвета шашлычница на высоких ножках. Уже 3-4 года это место меж двух сосен пустует, но так было не всегда.

Николай Филиппович умел не только работать, проявляя неустанную заботу о доме отдыха, но иногда принять друзей и отдохнуть.  Но здесь, конечно, таились и опасности, избежать которых было крайне сложно. Частенько из города приезжали на машинах какие-то гости, иной раз и без приглашения и, конечно, раз поездка за город, то с некоторым запасом вина.  Из дома выносили плетеные кресла, приезжие захватывали инициативу и весь вечер, а то и заполночь до нас доносились запахи шашлыков, звуки здравиц, носили воду, топилась баня и искры летели так густо, что была опасность - не подожгут ли сосну?

Во всех этих мероприятиях охотно участвовала похожая на овчарку собака, которая быстро находила общий язык с приехавшими и с радостью устремлялась ко всякому, кто звал ее чем-то угостить или потрепать по шее.

Иногда на высоком крыльце появлялся кот, который, однако, к общению с гуляками расположен не был и просто их не замечал. Все кошки индивидуалисты, так и этот, выйдя на крыльцо, выгнув спину дугой, потянувшись или умыв себя лапой и почесав ухо, садился и смотрел куда-то в сторону, думая о своем.

Ну что ж, всем виденным на участке Бутянова я остался доволен, все хозяева и обитатели живы, все постройки на месте, хорошо росла картошка, помидоры, огурцы, морковки и петрушки, однако, посмотрев за изгородь в сторону дома отдыха, который был за густыми соснами, высокой травой, паутинами, бузиной, крапивой и папоротниками, я заметил и нелады, сразу омрачившие мои настроения.

Метрах в 50 меж сосен виднелось шлакоблочное белое строение с мрачным 4-х метровой глубины подвалом. Неясно, для чего оно было построено, но долгие годы оно пустовало и стояло без дверей, и, наконец, в 1989 году директор Бутянов решил его отремонтировать и приспособить для хранения на зиму овощей для столовой дома отдыха. Зачем возить их каждый день из города, когда можно сделать нужный запас и экономить на транспорте?  Сделали ремонт, завезли несколько машин шлака для наружного утепления, подвели  электричество, сделали вентиляцию, и получилось неплохо.

В тот год я был здесь и, разумеется, был путевочником.  Без этого я, конечно, не мог обойтись и это было бы равносильно предательству моего давнего друга - моего любимого дома отдыха.  В Главном 1-м корпусе в палате N9 на первом этаже у меня было очень даже уютное койко-место со шкафом, тумбочкой и ковриком, но жил я в основном здесь, на даче родителей. 

И вот однажды за завтраком прозвучало объявление: - просьба к желающим помочь дому отдыха в переборке картошки и затариванию ее в овощехранилище - собраться после обеда там-то и там-то. Участникам работ будет приготовлена баня и накрыт праздничный стол.

Надо ли говорить, что объявление я прослушал со всем вниманием, и что даже сама мысль неучастия в помощи дому отдыха, который с ранних моих лет служил мне верой и правдой, была для меня совершенно недопустимой?  В назначенное время я был на месте в рабочей одежде, готовым на трудовые подвиги во славу и процветание свидетеля и спутника почти всех периодов моей жизни.

Ветер перемен и «перестройки», однако, уже три года, как долетел до этих мест. Наполняемость здравницы была невелика, столовая и корпуса работали в треть своей силы, культурник вовсю крутил отдыхающим свои фильмы с бесконечными боевиками и киборгами, вдалбливая людям новые для них западные ценности, эгоизм, жестокость и обучая их мафиозным разборкам, дракам, взрывам, убийствам и порнографии, а потому на работу явилось всего семь человек персонала и девять отдыхающих, в основном старшего поколения.  Культурника, естественно, не было, он не пришел на субботник по принципиальным соображениям и, возможно, даже занимался агитацией на субботник не ходить.

На новые кадры катастрофически не везло, и Бутянов однажды рассказывал мне о том, какие трудности претерпел в поисках музыкального работника. Все три музработника, которые приезжали наниматься на работу, все, как на подбор, были  оформившимися прозападными агентами влияния, и вместо баяна или аккордеона привозили сумки кассет, где ни одного русского слова, а только иностранщина с попсой или рок-музыкой. 

Через неделю-две Бутянову удавалось их выпроводить со ссылками на невозможность в полной мере удовлетворить их требования по зарплате и бытовому устройству. И, как заключил мне свои сетования Бутянов, он уже отчаялся найти хотя бы хоть что-нибудь более приличное, как будто все нормальное и чистое как сквозь землю провалилось.

                - - -
У овощехранилища была целая гора картошки, высыпали целый Камаз, и поначалу даже не верилось, что мы сможем управиться до ночи. Но поскольку на работу явились добровольцы, работа шла хорошо и без единого перерыва, отсортированный картофель ведрами на веревках и крюках опускали вниз, кто-то неведомый там их подхватывал, опоражнивал, и такая карусель крутилась 4 часа.

С учетом бани ужин для участников субботника был назначен на час позже и я, прихватив банные принадлежности и нарвав по дороге крапивный веник, поспешил в баню, пока там не набежало много народа.  К моей неожиданности я оказался в единственном числе, остальные или очень устали или не были любителями, а зря, за приготовлением этой, для особых персон бани, видимо, лично проследил сам директор Бутянов.

В раздевалке и в помывочной все сияло, сверкал вымытый пол, стопкой стояли блестчщие цинковые тазы и рядком лежали пышные веники, распространяя свежие ароматы.  Зайдя в помывочную, я взял два таза, обдал их горячей водой и расположился весьма просторно, заняв целиком две каменные скамьи. Неспешно завязал крапивный веник и зашел в парную, пар в которую подавался от расположенной неподалеку угольной котельной. 

Обычно в этой парилке особого жара даже на верхней полке, куда вели четыре высокие ступени, никогда не было, но сегодня, когда я открыл дверь и шагнул туда, то, хотя я и любитель и банщик со стажем, мигом согнулся почти до пола от той невиданной жары, которая ожидала распарить кости и изгнать все болезни трудармейцев картофельного аврала. 

Я был вынужден открыть настежь дверь и как следует помахать ею, чтобы проветрить парилку, и лишь после этого смог более или менее сидеть на второй ступеньке, что творилось наверху - там, наверное, было как в мартеновской печи.

Со второго захода я поочередно обстучал себя березовым и крапивным вениками; после крапивного я весь стал розовым, ощущение было необычным, и даже выйдя в прохладную раздевалку, ощущал всего себя будто бы в каком-то большом и равномерном огне и такое состояние не могли снять даже несколько тазов холодной воды. 

Баня была чудо, все моральные и физические усталости отлетели прочь и во мне мне звучали только разные хорошие песни и марши.

Здесь мне вспомнилось то, что, казалось, навсегда забыто и чему я не придавал тогда значения. Когда я был здесь после 3-го класса вдвоем с бабушкой Ульяной, которой мой отец купил путевку, чтобы она хотя бы раз в жизни побывала в доме отдыха, то на второй день она пошла немного помочь в подсобном овощном хозяйстве дома отдыха, да так и проработала там до конца смены, отлучаясь только в столовую, да и то не всегда. 

Тогда она казалась мне очень старой, а ведь ей было всего пятьдесят, и была она стройная и симпатичная.

И вот перед отъездом, когда смена закончилась и в клубе на прощальном вечере многим вручали грамоты за участие в художественной самодеятельности, за участие в общественной жизни дома отдыха, за помощь в организации соревнований, литературных и танцевальных мероприятий и так далее, ей, Ульяне Ивановне, под занавес вручили небывалую и редчайшую грамоту: - "За исключительный трудовой вклад на работе в подсобном хозяйстве Ашмаринского дома отдыха в период всей смены от такого-то до такого-то числа 1950 года". 

Удивлению зрителей не было предела и, узнав подробности, зал реагировал небывало долгими и громкими аплодисментами. Очень жаль, что эта грамота не сохранилась, а я, если был бы внимательнее, должен был сберечь этот документ.  Это, конечно, большая утрата. 

И все же сегодня я был доволен тем, что не опозорил память моей бабушки даже слабой мыслью о неучастии в сегодняшнем субботнике.

После бани я, обновленный жаром, горячей крапивой и березой, в полном расслаблении минут 10 посидел на лавке у бани, полюбовался на издавна знакомые и приятные мне виды и, повдыхав аромат мощных, стоящих в десяти шагах сосен, пошел в столовую.   

Администрация выполнила свои обещания, и для нас в пустой уже столовой были накрыты белыми скатертями несколько столов, где помимо очень хорошего ужина были виноград, булочки, дорогие конфеты, шоколад и по несколько чистых праздничных открыток.

             9

...Сейчас же, глядя от Бутяновского дома на то опустелое шлакоблочное строение, которое уже не являлось овощехранилищем, я видел его ареной последней борьбы, где  Бутянова проиграл.  Рассказывая мне о причинах своего ухода из дома отдыха, где каждодневно росло влияние его противников, он упомянул и о конфликте с овощехранилищем, волнуясь и подкрепляя себя цифрами пользы от наличия овощехранилища, однако я и без его цифр понимал, что с хозяйской точки зрения он прав, но дело здесь в другом. 

Сейчас время напора молодой поросли, которая, не обладая нужным опытом, идут на выборы, в депутаты и всякие администрации, руководствуясь не общественными интересами, а думая о личном.  Лоббирование, взятки от коммерческих структур и близость с ними, эти новые возможности прельщали многих, и это было в угоду Западу, который давно нацелился видеть наши территории своей кладовой с дешевой рабочей силой, управляемой послушными ему местными баронами, сидящими на угле, нефти, металле, электроэнергии и в многочисленных кабинетах взяткоемких властных структур.

Глядя поверх штакетника в сторону того небольшого строения, ставшего последней ареной битвы нового миропонимания со старым, я вполне понимал горечь Бутянова и  сочувствовал ему.

Следом уходили другие сотрудники: безденежье, отсутствие перспектив и расстроенность хозяйства.  Для дома отдыха наступили черные дни.

За эти годы все труды Бутянова и его предшественников пошли прахом.  Остановилось строительство нового 3-х этажного корпуса, и он начал разрушаться.  Осиротел и оказался ненужным летний клуб возле обрыва у входной арки, а раз оказался ненужным, значит, пришел в негодность, был разрушен и растащен до последней дощечки. 

Так же осиротев и простояв три года под открытым небом покинутой и никому не нужной, решила уйти из жизни танцевальная веранда, она сгорела дотла, и остались только расположенные вокруг мачты для фонарей.

Поломана и ободрана входная арка с деревянными буквами со стороны входа и реки "Добро пожаловать!", и выше, по круговой части арки - "Дом отдыха Ашмаринсккий". С другой же стороны от корпусов в сторону реки и переправы арка обращалась к уезжавшим со словами "Счастливого пути!"  Арка еще держится, но уже наклонилась, снизу подточена и дни ее сочтены.

И вот, в этот свой приезд в Новокузнецк в 1995 году, когда билеты на самолет, из-за  ельцинских реформ стали почти не по карману и я не был уверен в своем скором сюда возвращении, я, впервые беспутевочник, решив на всякий случай прогуляться по знакомым и памятным местам и подвести некоторые личные итоги моего существования, нанес однажды утром незадолго  до отъезда визит глубочайшей признательности всему, что здесь помню и что являлось составляющими моего детства.   

Столовой, почти закрытой бане и соснам неподалеку, под которыми вместе с приехавшей проведать меня-второклассника мамой нашли много шампиньонов. 

Дальнему песчаному пляжу, камням и разноцветным галькам на реке, отмели на воде, где росли чем-то притягивающие мой взор камыши и осока, до сих пор таинственной для меня угольной котельной с ее кучами угля, золы и ступенями вниз. 
Первому Главному корпусу на 50-60 человек, простому, но замечательному в своей простоте 2-х этажному бревенчатому строению 30-х годов из бревен темно-коричневого цвета, синими оконными рамами ручной работы и верандой. 

Закрытая ныне на большой висячий замок правая летняя застекленная комната на нижней веранде - это бывшее мое жилье в одно из первых моих пребываний здесь в качестве отдыхающего, и она казалась мне тогда самой уютной из всего, что есть на свете. В этой комнате я жил один, за окнами тогда был цветник и черемуха, и ночью в открытые окна слышались запахи цветов, среди которых особо нравились запахи цветов табака.

Центральной клумбе, ныне пустой, а ранее чрезвычайно ухоженной и слегка выпуклой вверх, где на постаменте был белого цвета бюст Сталина.   

Солидным лавочкам с чугунными художественными боковинами, расположенными у клумбы, на которых я сиживал, жуя ягоды черемухи, которую добывал либо на этих деревьях, либо на острове.   

Входной арке, столам для игры в шашки размером с небольшую кастрюлю, и здесь же протоке реки, отделявшей эти заповедные для меня места от километровой длины острова, почти целиком заполненного буйной растительностью с обилием в верхней части невысоких сосен, а в нижней - черемухи, ивы, осины, берез и всякого вида кустов.

Намного дольше задержался у летнего клуба, расположенного тут же у обрыва. Сейчас от него остался лишь частокол метровых рельсов, торчащих по периметру, да сложенное из плоских скалистых камней основание для кинобудки, возле которой в те дальние времена я охотился, надеясь найти выброшенные оттуда куски кинопленки. 

Их интересно было поджигать, они горели быстро и ярко, а если их свернуть в длинную трубочку, укрепить на земле и зажечь, то зрелище было еще интереснее, и ради этого стоило обшаривать все кусты и траву вокруг кинобудки, выступавшей из торца клуба на улицу.

Странное дело: везде трава невысока или не более полуметра, а здесь, внутри периметра уже несуществующего клуба, почему-то не такая, а густая, высотой в рост человека крапива и, думается, что для путника, не знающего историю этих мест, это было загадкой - что это за природное явление, почему такой четкий крапивный прямоугольник среди всякой зеленой мелкотни? 

Я же, почтительно подойдя к этому дорогому мне клубу, как и полагалось, со стороны двери у кинобудки, и, войдя в него, видел не руины и крапиву, а памятный мне клуб, но  не из досок, а световых лучей, из чего-то нематериального, светлого и прозрачного, наполненный тенями прошлого. Здесь царство теней. 

Вон там, справа на боковых скамейках, примерно у того реального ржавого рельса, вижу чью-то небольшую и легкую как дым нереальную фигурку, это я вижу себя, тогда первоклассника, сидящего на итоговом концерте художественной самодеятельности, посвященном окончанию смены, где центральным номером являлось сольное выступление работницы столовой Руфы.

Она пела как Русланова, а многие считали, что даже лучше, и тот день, когда она должна была петь, всегда являлся для отдыхающих особым и с утра все жили ожиданием и говорили друг другу, что "сегодня будет петь Руфа".

Вижу и узнаю другие тени, тогда все они казались мне пожилыми, а здесь, когда смотрю с другой точки отсчета, здесь они молодые, здоровые и веселые. Но времени с тех пор утекло столько, что многих, пожалуй, уже нет.   

Картины и годы скачут вперед и назад и сменяют друг друга. 

Вот знакомые тени куда-то идут и, не замечая меня, о чем-то разговаривают, вот других массовик учит танцевать польку, молдавеняску или краковяк, и я ясно слышу их беззвучные веселые мелодии и улыбаюсь, однако, надо же, какие-то чувства, возможно, жалости и признательности к этим спутникам в моей жизни, простым и смертным людям, либо еще что-то не совсем понятное меня растрогали, защемили, и глаза мои, что тут поделаешь, увлажнились.

Особенностью видения было то, что на всех ликах была какая-то печать мудрости, будто все они приобщены к мировым тайнам и с них сброшено все мелкое, и присутствовало только самое хорошее.  Я даже попытался рассмотреть кого-то, кто в ту пору был мне не симпатичен и не нравился, но никого из них не удалось увидать в негативном свете.

Нет и нет, все, что проплывало передо мной в этом эфирном пространстве, являло их только в самом положительном и возвышенном свете, видно мое подсознание только сейчас поднялось и оказалось способным распознать в них в первую очередь не худшее, а лучшее.

...Возникло новое воспоминание и соответствующее видение: я второклассник, и уже почти затемно нахожусь в этом клубе с отцом.  Он в кучке людей играет в шашки (он был любителем этой игры), а я то хожу туда-сюда, то пробую ударить кием в биллиардный шар, то захожу на сцену что-то посмотреть, и так целый час.

Вдруг ко мне подходит плотненький 4-классник, сын кого-то из обслуживающего персонала, начинает придираться и, уходя, обещает, что будет караулить меня на улице и будет со мной драться.

Естественно, гневные чувства переполняли меня, но было, конечно, и страшно. Отец сказал, чтобы я шел спать и я, немного потянув время, вышел из клуба.  Темнота. До корпуса 100 метров, вон его огни, но как туда попасть? Если он местный, то сколько их?  За какими они кустами, слева или справа? 

Так, испытывая всю гамму чувств, я медленно шел к дому и перевел дух, лишь вступив на веранду перед корпусом.  Я ожидал увидать своего противника назавтра, но более его не встречал.

И вот сейчас, узнав наши тени в клубе, я ничуть не испытываю к нему тех чувств, бывших в момент ссоры, и не вижу его жажды драки, но вижу его спокойным и хорошим, но чем-то расстроенным маленьким человечиком. 

Может, тогда ему казалось, что я порчу биллиард или хожу по сцене, где посторонним быть нельзя? И с которым мы, найди я тогда нужное слово, сразу стали бы друзьями и пошли бы играть в кольца, или пошли в корпус посмотреть мой бинокль.

…Вижу новую тень, которая идет ко мне пятикласснику, сидящему на боковой скамье слева. Был конкурс загадок, и шла напряженная борьба. Все решила последняя задача: «В брюхе баня, в носу решето, одна рука, и та на спине».  Оказалось, я один знал эту загадку, это чайник, и вот сейчас, вновь очутившись в тех временах, волнуюсь и вижу улыбающуюся и идущую ко мне тень культработника с призом в руках - книгой сказок 1001 ночи с надписью: где, кому и за что вручена эта награда.

...Следует перескок на несколько лет вперед, и клуб наполняется новыми тенями: в клубе вечер отдыха и развлечений.  Массовик предлагает сыграть в "пожарников" и вызывает 2 команды по 6 человек.  Команды садятся напротив друг друга на стулья, и им ставится задача: запомнить свои места, встать, повесить свои пиджаки на спинки стульев и строем выйти из зала на улицу за 30 метров. 
По сигналу "По-жар!" команды должны как можно скорее вбежать в зал, надеть свои комбинезоны, т.е. пиджаки, застегнуться и построиться.  Победителей будет приветствовать туш, исполняемый баянистом, и бурные аплодисменты трудящихся, спасенных доблестными пожарными.

Под звуки вальса пожарные уходят, а массовик на каждом из стульев начинает перевешивать пиджаки.  Уловив суть дела и в предвкушении предстоящей комедии, к нему на цыпочках или мелкими семенящими шажками с заговорщическим видом и хитрыми улыбками устремляются несколько женщин, которые помогают перевешивать пиджаки так, чтобы боевая обстановка была максимально сложной.

Наконец кто-то из трудящихся открывает дверь и что есть силы кричит: "Пожар!" 

Через несколько мгновений дверь (очень опасный момент для сохранности клуба!) едва не вылетает со своего места, образуется давка, которую с трудом выдерживает проем, и вскоре яростная борьба переходит в стадию одевания. 

Трое-четверо одевшихся и уже бегущих строиться, оглядывают себя и ничего не понимают: у кого-то не сходятся полы и он не может застегнуться, у другого рукава почти до колен, крики и хохот в клубе стоят несусветные, и теперь давка идет уже за свои пиджаки, которые в сутолоке нелегко отыскать, поскольку пиджаки бегают и исчезают в этой мешанине тел. 

Опрокидываются стулья и массовик едва уворачивается от них и мятущихся пожарных, подвергавших свои пиджаки серьезной проверке на прочность: если где-то рукав пришит ненадежно, то огрех будет выявлен и рукав будет отдельно от пиджака.

Однако и это видение в царстве теней было более умиротворенным и приглаженным, дымные и туманные очертания не могли совершать резких движений, и все происходило чуть спокойнее и исполненным таинством знания и потусторонней мудрости. 

И проигравшие тени понимающе улыбнулись, и в них не видно расстройства, а победители лишь чуть развели руками и не выказывали никакого торжества.  Как в
стихах:

            Минувшее проходит предо мною.
            Давно ль оно неслось, событий полно,
            Волнуяся, как море-окиян?
            Теперь оно безмолвно и спокойно...

Так, наверное, живут на небе ангелы.

Под впечатлением оживших в памяти видений прошлого, я перешел через мостик на остров и пошел к последней важной и памятной для меня достопримечательности. 

Через 200-метровый лесок к реке по едва заметной тропинке шириной 2-3 метра, по которой в разные времена, начиная с начала 30-х годов, даты основания дома отдыха, направлялись сюда вереницы паломников, т.е. "заезд", набиравшиеся поначалу с предприятий Кемеровской области, ввиду непривычки трудящихся к отдыху, почти что оргнабором, и прибывавшие на маленькую станцию Ашмарино, что за рекой, сперва на паровозной тяге, так было до 1960 года, а после на электричках.

Здесь, за все эти годы, туда и сюда со своими сумками и чемоданами, где уложены зубные порошки, мыло, носки, лезвия, одеколоны и галстуки, рыболовные крючки и карты, купальные костюмы, наряды и украшения, прошли многие тысячи людей. 

Сюда с ожиданием и интересом к завлекательному и совершенно отличному от их городского каменного и железного бытия к двухнедельному кусочку новой жизни в окружении лесных, сосновых, черемуховых, песчаных, галечных и водных ландшафтов, почти вкруговую огороженных расположенными поодаль высокими и длинными грядами зеленых холмов. 

И, конечно же, с тайными предчувствиями и надеждами на знакомства, без которых здешняя жизнь не может быть полна, несмотря на все усилия природы и персонала обеспечить прибывающим полноценный отдых. 

И через две недели уходили обратно по этой дороге с тем, что им Бог дал из всего этого ожидаемого осуществить.

Сейчас, с вводом в строй в 1986 году в 100 метрах выше по течению нового моста, подвешенного на шести мощных канатах, витых из стальных прямоугольных жил, перекинутых через высокие береговые опоры и на спуске вонзавшихся в 50 метрах от берега в бетонные монолиты, как айсберги возвышающиеся над  землей, открылся другой путь через остров по металлической эстакаде, и эта тропинка потеряла свое значение.
Лишилась клиентов, оказалась ненужной и заброшенной.  И лишь несколько почерневших деревянных столбов с остатками старых фонарей наводят случайного путника на мысль, что раньше здесь, наверное, ходили люди.

Остров регулярно затопляется весенними водами и бывает, что высота воды здесь бывает метр и более, о чем свидетельствуют пучки высохших трав, видные на этой высоте на ветках молодых ивовых зарослей.

Сосредоточившись на самых ранних воспоминаниях, я пошел по тропе в сторону реки, откуда после переправы на поджидавшей их длинной дежурной лодке "заезжающие" шли к месту своего назначения.   

Пахнет лесными запахами, влажной землей и резким запахом сочных трубок, которые ребята любят срезать и стрелять из них ягодами калины или черемухи.

Видеть будущее, на что, говорят, способны пророки, волхвы или шаманы, умеющие впадать в особое состояние и устанавливать связь с центрами, ведающими ходом мировых событий, мне не дано, но видеть свое прошлое, это доступно каждому, и полнота видения зависит лишь от желания и сосредоточения.

Мне очень захотелось попробовать.   Я остановился, стал долго смотреть на деревья, которые были свидетелями и знают все, что здесь происходило, на песок и влажную землю, всматриваясь в пока еще невидимые следы многих ботинок, сапог и туфель, и максимально собирал свои чувства для соприкосновения с прошлым...

…И вот, наконец, вижу незримого себя, т.е. не себя, а того, кто был мною в 1948-м году первоклассником Толей.   Он идет от реки в черном костюме, черных коротких штанишках и кепке, в руках сетка с нехитрыми вещами. Я усиленно вглядываюсь в его, то есть свои черточки, знакомые по фотографиям тех времен, останавливаюсь и сторонюсь, ожидая внимания, чтобы побеседовать, но вижу, меня не замечают.

Тогда я говорю: - Толя, подожди, остановись, ты видишь, это я, - но нематериальная и слегка темная фигурка идет мимо и не слышит, занятая своим.

Я ставлю сумку с фотоаппаратом на землю, иду следом и чуть сбоку и, не сводя глаз, думаю и в полном объеме понимаю: как ему обязан, какая ответственность за меня лежит на этих маленьких плечах - чтобы не попасть под машину, не утонуть (что едва не случилось в пионерском лагере в Кузедеево, но он вместе с физруком сумел сохранить мне жизнь), не заболеть, не помереть и удержать в себе жизнь, чтобы я до сих пор был жив и цел, ездил в Крым и три раза в горнолыжный и альпинистский лагерь на Кавказе, был на Волге, в Карпатах, Ленинграде, две недели в Америке и, конечно же, с особым удовольствием ездил сюда, в наше с ним вместе любимое Ашмарино. 

Оправдались ли его надежды на меня?   Стою ли я его усилий?  Как он полагает?  Боюсь, что не вполне оправдались.

В его облике и в глазах, как и у теней в клубе, было такое же спокойствие, недоступная мне мудрость и что-то настолько всепонимающее, что я, нынешний и земной, имеющий множество вин и грехов, виновный в богоотступности и в нарушении всех десяти Заповедей, вынужден был осознать всю свою неправоту и недостойность вторгаться в чистый и возвышенный мир теней.

Так порознь, каждый в своих думах и размышлениях, мы дошли до висевшего на тросах деревянного 30-метрового мостика через протоку, на другой стороне которой были 15 ступеней, ведущих вверх ко входной арке дома отдыха под двумя высокими соснами.  Здесь у мостика я оставил его, зная, как и что у него будет дальше, он же пошел в свою, ожидавшую его неизвестность, и тень на мостике растаяла...

Вернувшись к своей сумке и дойдя до широкого галечного берега реки, я устроился на камнях и, глядя на плавно текущие воды, на дальние массивные и вечно невозмутимые гряды холмов, на высокий, в 100 метрах ажурный мост, где стояли свесив головы за перила несколько ребят и изредка проходили со своими поклажами и рюкзаками дачники, предался размышлениям, воспоминая и то и другое, к чему бы охотно вернулся, не будь законы природы столь суровы по отношению ко времени, не позволяя ему никаких вольностей и заставляя идти только прямо.

             10

...Нагулявшись в прошлых десятилетиях и возвращаясь к родительской даче, я снова остановился у волейбольной площадки, где раздавались резкие свистки, и где все шло своим чередом.  Несколько простых любителей стояли по разные стороны площадки, но о том, чтобы принять им участие хотя бы в одной партии, об этом не могло быть и речи.  Даже те, кто почти с позором "вылетал" в предыдущей партии, они тут же забивали себе право на реабилитацию, не считаясь с нормами и правилами, что изложены в Писании о внимания к ближнему.

На площадке царствовал здоровый эгоизм, никакого внимания другим страждущим, никакого почтения к старожилам, вроде меня.

А что?  А ну-ка?...  Ведь если перебрать весь персонал дома отдыха, то, пожалуй, не найти никого, кто был здесь ранее меня.  Когда в прошлый приезд я захотел отыскать кого-то, кто был здесь в 1948 году или раньше, чтобы побеседовать по истории этих мест и, может быть, положить начало летописи дома отдыха, то не удалось найти никого.

А ведь как не мешало бы, пока это не погибло безвозвратно и чтобы не стерся этап здешний яркой послевоенной истории возрождения дома отдыха, чтобы люди не жили подобно «Иванам, не помнящим родства», - найти фотографии всех директоров, кого удастся - из персонала, этапы строительства и благоустройства. 

Самую первую лодочную переправу, общин снимки отдыхающих, снимки наводнения в восемь метров, когда по территории плавали на лодках и кругом было настоящее море, по которому с верховий плыли доски, бревна, сараи, коровы, подушки и сено. 

Строительство новых летних корпусов № 3, 4, 5 и 6, снимки концертов с красавицей-певицей Руфой, соревнований на лодках, в волейбол и в лапту, в городки и на турнике, физзарядок и прогулок с баяном, фото Героев войны или Труда, если таковые тут бывали. 

Фото дворников, кочегаров, официанток, киномехаников и других работников, незаметно делавших все, чтобы «заезд» не знал никаких забот.   

Какие-то документы, распоряжения и приказы, распорядок дня, калькуляция и меню разных лет, оригиналы путевок с ценами и на обороте правилами для отдыхающих. 

Некую хозяйственную статистику и большие похвальные грамоты коллективу, где на торжественном фоне государственной символики с красными знаменами и величественным гербом СССР коллективу дома отдыха выносится благодарность за высокие трудовые достижения в выполнении постановлений партии и правительства задачи по организации отдыха трудящихся.

Тех, кого я искал, они давно разъехались, либо уже в иных мирах. 

Получается, что я здесь во всей этой округе - особая личность, еще способная создать летопись Ашмарино, и если бы всех, кто живет здесь и тех, кто прыгает сейчас на площадке, построить по такому признаку, то я стоял бы самый первый, а все эти, кто стучат по мячу, в самом конце.

Вот подходят еще двое, один в зеленой, другой в синей майке, на спинах номера. Тоже эгоисты.  Кого-то выискивают среди своих, о чем-то толкуют.  Снимают трико.

На остальных любителей, стоящих и молчащих аки рыбы, ноль внимания.

Нет чтобы заинтересоваться ими, подарить им надежду поиграть, или хотя бы взглянуть в мою сторону: кто этот инкогнито у судейской вышки? Иногда приходит, не представляется, молчит?  Давайте окажем внимание и спросим? А вдруг он известный тренер, едет по глубинкам и присматривается к волейболу на периферии?  Или журналист? Прошлый раз у него был карандашик, это к чему?

Смогли бы они тогда, разобравшись кто является первооснователем этой площадки, а, следовательно, и обладателем всех прав на нее, унять свой эгоизм и дать возможность поиграть другим страждущим, ожидавших часами и уходящих ни с чем? 

А где, например, хотя бы одну партию сыграть мне?  Что, строить для этого еще одну площадку?

Если одних моих прав для них недостаточно, пускай спросят у теней, которые создавали эту площадку и у которых я был помощником.

Они могут явиться сюда в обычных тому времени галифе, сапогах, кителях, медалях, пиджаках и косоворотках, но едва ли удостоят вопрошающих ответом. Но думаю, что эти поймут. И тогда бы я установил здесь справедливость для всех.

...Но эти мысли посетили меня ненадолго. Я знал, что эгоизм вечен, а тем более сейчас, когда, по размышлениям Бутянова, ему дан простор и он входит в свою полную силу.


2004 г.