Ближе к земле 4 часть Когда все было по-другому

- Ты помнишь свое детство?
-  Ну, да…
- Смутно?
- Нет, нормально все помню… Не с ползунков, конечно, но многое… Лет, наверное, с четырех…
- И как?
- Что – как?
- Детство?
- Детство как детство… Мама, папа, детский сад… Как печку в доме ломали, тогда дровами еще топили, газового отопления не было… Корову помню…
- Корову?
- Ага… У нас всякая живность была… Корова, куры, свинью каждый год держали… Кошка, само собой…
Улыбка.
Молчание. Собеседник помешивает чайной ложкой сахар в чашке кофе.
- А ты свое помнишь?
- Вполне…
- Хорошо ребенком быть, верно? Ничего не бодает…
- Это верно… До поры, до времени…
- Чего ты с кофе своим возишься? Давай по рюмке?
- Нет, за рулем же я…
- И чего? По низу доедешь…
- Там дорога разбита в ноль… Да и не хочу просто…
- Ну, как знаешь… А я выпью…
- Давай…
Снова пауза. Первый собеседник выпил две рюмки подряд, захрустел соленым огурцом. Второй, не торопясь, допил остывающий кофе.
- Андрюха?
- Что?
- А чего ты про детство спросил?
- Да так… Захотелось – спросил…
Собеседник понимающе усмехнулся.
- Бывает… Родители-то живы у тебя?
- Нет… - Андрей поднялся из-за стола, протянул ладонь.
- Бывай. Звони.
Андрей вышел в прихожую из накуренной кухни, быстро обулся. Оглядевшись, заметил висящее на стене зеркало. Подошел поближе, посмотрел на свое отражение, провел пятерней по волосам.
Он увидел парня средних лет, русоволосого, высокого. Зеркало висело невысоко, поэтому Андрей, разглядывая себя, немного пригнулся.
Спокойный и уверенный взгляд серых глаз, трехдневная щетина на щеках, гладко зачесанные назад волосы. Морщины на лбу и возле глаз – не увечащие лицо, но придающие ему обаяние взрослого мужчины, два года назад перешагнувшего порог тридцатилетия.
Заметив на вороте рубашки сигаретный пепел,  он стряхнул его, отвернулся от зеркала и вышел на улицу.
Машина радостно заурчала, почувствовав владельца. Андрей вырулил по весенней раскисшей улице на асфальт, притормозил на перекрестке, пропуская встречную «десятку», дал газ, вырулил вправо. Проезжая мимо автобусной остановки он на секунду скользнул взглядом по двум мальчишкам лет двенадцати, сидящим на скамейке в недрах остановки. Мальчишки наверняка ехали в школу – было около восьми утра. Болтали ногами, о чем-то переговаривались. Машина быстро пронеслась мимо, но школьники долго не пропадали из его головы.
«А чего ты про детство спросил?»
Двадцать лет назад двенадцатилетний Андрей сидел на этой же остановке, дожидаясь общественного транспорта.
Это было другое время: нынешние школьники теперь изучали его по разоблачительным программам на телевидение.
Страшные девяностые… Разгул преступности… Гуманитарная помощь из Европы… Первые диснеевские мультфильмы по телевизору… Передел страны… Очереди…
Все это мало интересовало Андрея и тогда, и сейчас… Момент был совсем в другом…
У него тоже было детство.
Так отвратительно недолго длившееся…


- 1 -


Дед был очень зол, но вида не подавал.
Андрюшка, стоя рядом, разглядывал его руки: мозолистые, натруженные. Дед, пытаясь вытащить из воды «резинку», добыл лишь длинный кусок лески; оставшаяся часть «резинки» с двумя десятками крючков теперь была обречена колыхать у дна озера, вместе с возможным уловом. Видимо, зацепилась за корягу.
Рыбалка, можно сказать, закончилась. Андрюшкина удочка, неумело изготовленная из длинной кленовой ветки. В расчет не шла – здесь у берега клев был плохой, мелкие подлые рыбешки весело играли с поплавком, но попадаться на крючок вовсе не собирались.
- Эх ты… - дед отбросил леску, присел на берег чуть повыше, туда, где было посуше. – Вот тебе и порыбачили. Андрюш, передай папиросу…
- Сейчас. – Андрей бросился к дедовскому бушлату, достал из кармана пачку «Примы» и коробок спичек. Отнес деду. Дед прикурил.
- Папиросы не воруешь у меня? – хитро прищурившись, спросил он внука. Андрюшка стоял перед ним на пригорке , худенький, косматый – летом в парикмахерскую его не затащить… Брови серьезно сдвинуты.
- Дед, я не курю… - гордо ответил Андрей. – И не буду. Чего я, дурак что ли?
Старик усмехнулся.
- А я вот дурак, дымлю и дымлю… Говорят, копченое мясо хранится дольше… - и закашлял дымом.
Мальчишка поднялся на пригорок и сел рядом с дедом. Жара еще только начиналась, сидеть недалеко от воды было приятно. Здоровенный дуб раскинул над дедом и внуком свою крону. Пахло травой, землей и тиной – озеро у берега было заболоченно, росли камыши.
- Дед?
- Чего?
- Ты хороший…
- Ну, наверное… - дед улыбнулся. Морщинки на его лице задвигались.
- Дед? А ты ведь не умрешь? Никогда не умрешь?
Молчание. Дед бросил окурок в воду.
- Не умру, Андрюш…

Когда Андрюшка с дедом добрались, наконец, до дома, солнце уже жарило вовсю. Дед по дороге часто останавливался, здоровался за руку с попавшимися на пути мужиками. Андрею было скучно: старики говорили о какой-то, на его взгляд, ерунде, сам же он хотел как можно быстрее прийти домой и с часок поиграть в купленную в мае «Денди», которая была его главным богатством.
- Андрюш, подойди…
Сейчас дед разговаривал с таким же высоким и худым, как и он сам, стариком. Андрей подошел.
- Здрасте…
- Вот, Пахомыч, с внуком гуляю.
Пахомыч кивнул, ничего не сказав. Но взгляд его цепко задержался на мальчишке. Андрей насупился и опустил глаза.
- Много наловил-то? – мальчик понял, что вопрос адресован ему.
Поднял глаза – Пахомыч также смотрел на него, дед скреб почти лысую голову и с упоением  за пролетевшими совсем низко к земле голубями: через забор была голубятня, и птицы радостно кружили по округе.
- Так… Карасей двух поймал. – Андрей старался отвечать внушительным голосом, но получилось плохо: сбивал с толку взгляд Пахомовича, глаза у него были слишком уж чистые и  яркие, как фонарики.
- Мало чего-то… - протянул старик.
- Ну, дед 2резинку» порвал… Потому и мало.
- А как наловил-то тогда?
- Удочкой… - старикан Андрею был неинтересен, и говорить с ним не очень-то и хотелось, тем более, что дед к разговору, казалось, внимания вообще не проявлял, с умилением рассматривая кружившихся в небе голубей.
- Покажешь рыбу-то?
Андрей нехотя открыл бидон, где в озерной воде бултыхались маленькие караси. Похомович присел на корточки и изучил улов. Одет он был в пожелтевшую от стирки рубашку и серые брюки, подпоясанные ремнем. На ногах старые стоптанные ботинки. От него пахло табаком и старостью.
- Маловато конечно… - Пахомович хмыкнул и добавил. – Ничего, будут у тебя еще уловы.
Он поднялся, подошел к Андрюшкиному деду, хлопнул его по плечу. Тот перестал смотреть на голубей, обернулся. Пахомович что-то негромко сказал ему, дед кивнул. Андрей забрал бидон, взял удочку и нетерпеливо кашлянул. Но дед и так уже шел к нему.
- Пойдем…
Когда они уходили, Андрей обернулся и бросил взгляд на Пахомовича: тот дошел до переулка, свернул и пропал из вида.
- Дед, а кто это?
- Товарищ мой… сто лет друг друга знаем…
Когда проходили мимо продуктового магазина, дед начал шагать медленнее, потом встал, как вкопанный, роясь в карманах.
- Обожди-ка здесь… Сейчас приду.
- Дед… - укоризненно начал Андрей.
- Да быстро я… - дед казался смущенным и мял в кулаке пятирублевку.
- Ты за водкой что ли? Зачем еще?
- Ну, на вечер… ты только бабуле не говори.
- Чего я говорить буду, ока и так все поймет…
- Не поймет… - дед уже направился к двери магазина.
- Дед! – крикнул Андрей ему вслед.
- Чего еще? – ворчливо отозвался старик.
- Тогда и мороженое мне купи!
- Ладно, ладно… куплю.
Дед скрылся за дверями. Андрей, от нечего делать, сначала разглядывал кирпичную стену магазина, сплошь исписанными крепкими словечками, потом начал изучать торговок на рынке: бабы в разноцветных платках торговали всякой всячиной, переговаривались высокими голосами. Слышно их было метров за двадцать, даже пыхтение проезжающего мимо пригородного автобуса не смогло перекрыть их голоса.
Мальчик отметил с удивлением, что не может выбросить из головы встречу с другом деда – пахнущим старыми тряпками Пахмовичем. Старик почему-то накрепко засел у него в голове.

Андрей лежал на кровати, уставившись в потолок. Сегодня сон не шел совершенно, после более чем часовых попыток заснуть, Андрей открыл глаза. Сознание переполняли образы и воспоминания двадцатилетней давности. Они не тяготили, просто появлялись, как маленькие фильмы, вспыхивали и гасли, уступая место друг другу. Так бывает у тех, кто страдает бессонницей: закроешь глаза, но сна нет, в голове творится странная возня, не дающая расслабиться уставшим мозгам.

Пахомович пришел одним из первых в их дом, когда умер дед. Андрюшка вытер подошвы сапог о коврик в прихожей, зашел на кухню, где уже начали собираться соседи и родственники.
Был сентябрь, со дня первой встречи Андрея и Пахомовича прошло чуть больше двух месяцев. Дед умер ближе к утру. Андрея, спавшего в своей комнатушки, разбудили крики и плач: бабушка и мать выли во все горло, Андрей, в одной футболке, побежал в зал и замер на пороге. Дед лежал на диване, босой, в майке и кальсонах, длинный, вытянувшийся и застывший. Глаза его были закрыты, рот приоткрыт, открыв пожелтевшие от никотина зубы. Старик не брился уже несколько дней, и седая щетина выступала на впалых щеках.
Бабушка стояла возле дивана, закрыв лицо руками. Мать, плача, пыталась куда-то звонить по домашнему телефону. Андрею почудилось, что в зале, где он бывал каждый день с самого своего рождения, появился какой-то новый запах, еле уловимый и очень неприятный. Впоследствии этот запах он ощущал так часто, что ему начинало казаться, что все его тело пропиталось им.
Запах смерти.
Запах тела, которое покинула душа, оставив свое недавнее обиталище на произвол судьбы. Андрей понял, что накануне вечером разговаривал с дедом в последний раз, и такой возможности у него больше не будет. Он не знал, что ошибался… И, конечно, знать не мог…
Пахомович, вполголоса общаясь с матерью Андрея, кивал сочувственно. Выпив вместе с двумя заросшими мужиками – они сегодня копали могилу – рюмку самогонки, он пошел в зал, где стоял гроб с телом деда.
Андрей возился на веранде, перекладывая венки с черными ленточками. Увидев Пахомовича, он кивнул ему и сделал попытку уйти, но старик положил ему руку на плечо, и мальчик замер.
- Ну что, Андрюш, к деду меня проводишь?
- Там он… - буркнул Андрей, показав в сторону зала. – Чего провожать-то…
Цепкая хватка паучьей руки старика была неприятна.
- Проводи, проводи. – будто не расслышав мальчишечьего робкого протеста, распорядился Пахомович.
Андрей повиновался. Переступив порог зала, старик и мальчик зашли в комнату с занавешенными окнами. Посередине зала на двух крепких табуретах стоял красный гроб. Деда одели в его единственный костюм и рубашку с галстуком. Руки, сложенные на груди, и небритое лицо покойника были синюшные, в темных пятнах. В зале очень неприятно пахло, Андрей сделал над собой усилие, чтобы не поморщиться. Похомович подошел к гробу, всматриваясь в застывшее лицо старика. Костлявую руку свою он продолжал держать у Андрея на плече, но у мальчика не хватало духа сбросить ее.
- Отстрелялся, значит… - сказал Пахомович, не отрывая взгляда от лица покойника. – Третьим отстрелялся… Теперь только мне осталось… Только мне осталось… - эхом повторил он.
У Андрея неожиданно защипало глаза. С того момента, как дед умер, он еще ни разу не плакал. Сейчас же неожиданно и совершенно не вовремя перехватило горло, он не удержался – всхлипнул, и в гроб упала слезинка. Похомович убрал руку с его плеча и повернулся к мальчику.
- Ну, чего плачешь?
- Дед сказал, что не умрет никогда… - Андрей не хотел этого говорить, но слова, глупые слова, выскочили сами по себе. Пахомович ничего не ответил, только улыбнулся странной и отталкивающей улыбкой.

                -2-

Мартовский воздух имел какой-то кислый привкус. Таяли сугробы, начинали дышать деревья. Они, казалось, и выдыхали из древесных своих легких этот едва уловимый кислый аромат. Тот, кто не любит весну, особенно первый ее месяц, самый грязный и сырой, в последнюю очередь подумает о том, что есть на самом деле этот кислый запах.
Это – запах пробуждающейся жизни.
Он, как и запах смерти, специфический и иногда раздражает и  сбивает с толку. Но что может быть лучше жизни, скажите мне? Наверное, только вечная жизнь. Но вряд ли это так. Андрей бы поспорил на эту тему с кем угодно, если бы имел обыкновение спорить. Обыкновения спорить за Андреем не замечалось. Любым спорам он предпочитал несколько четких и быстрых аргументов. Цену этим аргументам он прекрасно знал и пользоваться ими умел, но, разумеется, только при необходимости. Но и спорам, и аргументам предпочитал он тишину. Поэтому, когда необходимость в тишине побеждала все остальные необходимости, он запирал дом на ключ и уходил. На прогулки он редко ездил на машине, не желая стеснять свои маршруты невозможностью проехать по раскислой дороге или углубиться в лес, где очень часто проехать было нельзя даже летом и в сухую погоду.
Сегодня он гулял уже четвертый час подряд. В сапогах чавкала вода – ноги он промочил, когда только начал двигаться по сугробам. Скоро идти стало жарко, Андрей размотал шарф, ворот зимней куртки.
- Простужусь ведь.. Ну и хрен с ним… - сквозь зубы сказал он. Самым тяжелым был подъем в гору: мокрого снега здесь было почти до пояса. Если бы не одинокая лыжня, на которую ему посчастливилось набрести, шел бы он куда дольше.
Сосны роняли на него мокрые капли. Март неумолимо уничтожал зиму. На вершине горы Андрей, весь взмокший, наконец остановился и, обхватив сосновый ствол, отдышался. Мокрый лес сочувственно осыпал его каплями талого снега. Андрей плакал. Плакал молча, пытаясь закурить сигарету.

Мальчик проснулся. Из сумбурных сновидений его словно выдернули. Он открыл глаза, несколько секунд лежал неподвижно, затем приподнялся и сел, свесив с кровати тонкие ноги. Пружины жалобно взвизгнули. В стекло кто-то тихонько постучал. Мальчик от неожиданности вздрогнул, как от удара током. Чувствуя, как по спине сползают капли пота, он медленно поднял глаза на окно, рядом с которым стояла кровать. На подоконнике сидела ворона. За окном была ночь, еще теплая сентябрьская ночь. Со дня смерти деда прошло две недели. Миновали похороны, бесконечный девятый день, слезы, причитания, толпы дедовских собутыльников перестали осаждать дом. Эти две недели вымотали Андрея больше, чем сам факт смерти деда. В школу он ходил с отвращением. Которое даже уже не пытался побороть. Раздражали душные классы сельской школы, кудрявые и крашеные во все цвета учительницы и особенно – одноклассники. Друзей у Андрея в школе не было никогда. Он в них не нуждался, но сам факт их отсутствия настораживал. Может быть, с ним что-то не так? Почему ребята, с которыми летом он вместе ходил на рыбалку, играл на приставке, или в футбол на заросшем травой футбольном поле, с первого сентября превращались в совершенно других людей, стоило им переступить порог школы? Что-то не так с ним? Или что-то не так с ними?
Сегодня он пришел домой пораньше – с двух последних уроков его отпустили. Единственный учитель, который нравился Андрею, был Юрий Викторович. Он преподавал литературу, часто выпивал, но человек был неплохой.
- Андрей, ты что бледный такой?
- Голова болит… - почти шепотом ответил Андрей.
В коридоре школы стоял ор и вой бегающей туда-сюда ребятни. Школа вызывала тошноту, переходящую в рвоту. Андрей еле стоял на ногах. Завтрак норовил вырваться наружу. Юрий Викторович посмотрел мальчику прямо в глаза
- Иди домой, Андрей.
Андрей выскочил из школы и еле успел забежать за угол. Его просто вывернуло наизнанку. На его счастье мимо никто не проходил: в школе прозвенел звонок, начались уроки.
Андрей сбросил с плеч ранец на землю. Вытащил из кармана куртки носовой платок, выглаженный и аккуратно сложенный. Вытерев платком губы, он сделал глубокий вдох, потом посмотрел на свои руки: пальцы дрожали мелкой дрожью. Взяв ранец, мальчик медленно двинулся вперед, миновал школьный двор, баскетбольную площадку. Территория школы была огорожена невысоким забором, плестись до ворот не хотелось, и Андрей быстро перемахнул перемахнул забор: сначала перекинул ранец, потом перелез сам. Из окон школы его скорее всего видел кто-нибудь из учителей, но сейчас Андрея это совершенно не волновало.
Он возвращался домой через лес, дорогой, которую знал вдоль и поперек: по ней он ходил с самого детства. Прежде чем вдохнуть воздух осеннего леса, Андрей прошел перекресток, миновал серую и хмурую пятиэтажку – здесь жили несколько его одноклассников. Домой он шел дольше обычного. Голова уже почти не болела, радовала перспектива не провести еще один день в душных классах. При мысли о школе Андрея даже передернуло. Сейчас он себя чувствовал почти счастливым: не попадалось на дороге ни одного прохожего, он и лес были наедине. Мальчик только сейчас начал понимать, до какой степени ему необходимо одиночество. Сейчас одиночества хватало вполне, отдыхала голова и домой не хотелось совершенно. Дом в одночасье как-то изменился, причем изменилось в нем абсолютно все.
Появилось ощущение, что после смерти деда в доме у них поселился кто-то другой, чужой и невидимый. Андрей не знал, что сегодняшний день будет последним днем его детства. Завтра утром в школу придет совсем другой Андрей. Сентиментального мальчишку проглотит ночь, еще только готовящаяся наступить. На смену ему придет человек в возрасте подростка, но отягощенный знанием, потрясшим его, и  убившим в нем многое человеческое. Закончится целая маленькая эпоха.
Эпоха, когда все было по-другому…


- Сдадут нервишки у пацана…
- Не сдадут. Не та порода у нас…
- Может, повременим пока?
- Сколько повременим? До зимы что ли?
- Зачем до зимы… Ну с месяц еще.
- И что даст этот месяц твой?
Седой старик помолчал. Снял с синюшного лица старомодные очки. Повертел в руках.
- Ну, ничего, конечно, не даст… - изрек он, наконец, глядя себе под ноги.
- Андрюшке на роду все уже давно написано… - сказал второй старик, одетый в длинный синий плащ с капюшоном. Капюшон был откинут, остекленевшие глаза неотрывно изучали уток, плескающихся в озерной воде. – И чувствует он это, будь спокоен. Просто не уверен еще в себе…
В озера полетели куски хлебного мякиш: мертвец в старомодных очках щедро крошил буханку, швыряя куски хлеба уткам. Стайка обитательниц озера, суетясь, кинулась к угощению. Слушая утиную возню и кряканье, старики, казалось, задумались каждый о своем.

На окне сидела ворона.
Они смотрели друг на друга: мальчик и черная птица. Ворона сидела на наличнике неподвижно, лишь иногда двигала головой то приближая клюв к стеклу, то отстраняясь, словно пыталась получше рассмотреть Андрея.
Это очень напоминало сон, Андрей почти поверил в это. Страх, захлестнувший его в первую минуту, почти прошел. Мальчик решил снова лечь на кровать и закутаться с головой в одеяло, чтобы ничего не видеть. Но как только эта мысль мелькнула у него в голове, ворона неожиданно запрыгала по наличнику, недовольно каркнула и затем долбанула клювом по стеклу.
Это был не сон.
Превознемогая дрожь в ногах, мальчик встал с кровати и подошел к окну. Ворона смешно прыгала по наличнику, но, с учетом обстоятельств, Андрею было не до смеха.
- Кыш… Пошла отсюда… - прошептал он и постучал по стеклу. Ворона, словно издеваясь над ним, в ответ тоже щелкнула клювом по стеклу. Глаза ее – черные бусинки – были навыкате и  Андрею почудилось, что в них явно сквозила насмешка.
- Пошла отсюда… - уже вполголоса сказал мальчик. Голос дрожал, Андрей тихонько кашлянул, прочищая горло, но странная птица и не думала улетать.
Андрею захотелось побежать в зал и разбудить мать, рассказать ей про ночного гостя. Но эта мысль тут же показалась ему неуместной: уставшую за день мать будить по такому поводу не стоило. Мать в последнее время часто ругала Андрея, сама выдумывала поводы для ругани, с чем это связано – мальчик не знал. Еще раз с отвращением посмотрев на ворону, Андрей сглотнул, решительно дернул оконный шпингалет.
- Ну ладно… Сейчас получишь у меня… - и распахнул окно.
Ночь, обыкновенная сентябрьская ночь, оглушила его. Ворона исчезла, будто растворилась. На мальчика обрушился поток звуков, голосов и криков. В голове, тут же закружившейся, пронесся поток каких-то образов, картинок, лиц и событий его недолгой жизни, будто на огромной скорости прокрутили фильм, и невозможно сосредоточиться ни на одной сцене. Сам ночной воздух поселка был словно соткан из невообразимого шума, будто все в нем живущие и умершие заголосили разом.
А образы, проносящиеся в голове…
… Вот он и покойный дед возвращаются домой через лес. Это было, кажется, года два назад. Дед пьян, тяжело ступает, иногда опираясь на худенькое Андрюшкино плечо. По пути останавливается, и, тяжело и хрипло дыша, говорит Андрею: «До чего надоело жить… Не хочу больше…»
… Вот он, еще совсем маленький, лет шести, ловит пескарей на болоте, недалеко от дома бабушки и деда. Вдруг по спине пробегает озноб, Андрей оборачивается и видит старуху, ссутулившуюся, в фуфайке и темной шапке. «Жара какая, а она в фуфайке». Старуха пристально смотрит на него и ничего не говорит, опираясь на палку. Просто стоит и смотрит на него.
… Воют собаки. Зима. По платформе двое мужиков волокут под руки еще одного: высокого молодого парня. Парень пьян, без шапки, еле передвигается. Неожиданно он вырывается из рук провожатых и падает. Ворочаясь, хрипло смеется и вдруг начинает орать: «Че смотрите, суки? Сдохните все, а я жить буду… жить буду, понятно?»
… Лес. Пахнет смолой и травами. Андрей собирает ягоды в эмалированный бидон. Мать далеко, она нашла другую поляну и потерялась где-то за деревьями. Но Андрей не боится заблудиться в лесу, он знает дорогу домой. Наклонившись, чтобы обобрать ягоды с куста, он вдруг падает ничком на землю. Рядом никого нет, но он слышит шепот: «Скоро… скоро… приходи еще…». Андрей вскакивает на ноги. На рубашке красные пятнышки, это оставила отметины раздавленная земляника.
Звездное небо, плеск рыбешек в озере возле кладбища, голоса из под земли на поляне, гроб с телом деда и жуткий запах в зале, где занавешены зеркала, кривая ухмылка старого Пахомовоча, и снова – озеро… Озеро… Озеро…
Ему нужно идти к озеру.
Сейчас же.

Какофония голосов и образов в голове исчезла. Андрей поморщился, потер лоб и закрыл окно. Мальчик быстро оделся. На цыпочках прошел в прихожую. Надел сапоги – в лесу может быть слякотно. Тихо закрыл за собой дверь, прошел через двор и вышел на ночную улицу. Горел всего один фонарь на углу. Андрей пошел, сначала медленно, затем быстрее, а через несколько минут он почти бежал. Миновал железнодорожные пути. Ревел и выл товарный поезд, и мальчик какое-то время ждал, когда пронесся мимо последний вагон. Теперь уже недалеко. Он шел по лесной дороге, не чувствуя ни волнения, ни страха. А когда почти у самого спуска к озеру на его пути появилась высокая фигура в синем плаще, Андрей просто сказал: «Здравствуй, дед».


-3-

Андрей, с трудом прокладывая себе путь через сугробы, шел вперед. На то самое место, где когда-то мальчишкой, собирал землянику. Идти было тяжело, чавкал снег, закладывало виски: то ли от усталости, то ли от весеннего воздуха. Выйдя на поляну, Андрей остановился и огляделся. Сосна упиралась в весеннее небо. Повсюду снежный наст ноздреватый, подтаявший.
- Давай, появись.
Пейзаж не менялся. Андрей холодно улыбнулся. Положив ладонь на шершавый сосновый ствол, он закрыл глаза. В воздухе над поляной на долю секунды мелькнула фиолетовая вспышка, будто молния сверкнула. Когда Андрей открыл глаза, старое кладбище уже показалось из под земли. Могилы, укрытые талым снегом, кресты и оградки – все как в первый раз, когда Андрей пришел сюда двадцать лет назад…
До того дня все было по-другому… А может также и было? Просто он не хотело чего-то понимать? Просто гнал как можно дальше от себя мысли? Ведь куда проще прогнать от себя мысль, нежели дать ей перерасти в нечто большее? В поступок? В действие?
Раскисший снег чавкал под его сапогами. Андрей, человек уникальных способностей, одной ногой стоящий в запределье, с которым умел общаться и с которым жил, бродил по потерянному кладбищу, которое только что вызвал из земных недр, и размышлял.
Сегодня ему хотелось размышлять. Хотелось никого не видеть, ни с кем не говорить, просто быть наедине с самим собой. Сотовый, одиноко лежащий рядом с телевизором, уже с десяток раз истошно верещал. Но Андрей был недоступен. Он, наверное, всегда был недоступен. Открываться перед кем бы то ни было означало опасность раскрыть то, с чем он имел дело уже двадцать лет. Почему так сложилось, Андрей старался думать как можно реже. Бродя в одиночестве по несуществующему кладбищу, Андрей вспоминал…

- Как дома-то?
- Душно как-то… - подумав, ответил мальчик. – Тебя вспоминают.
- И ты вспоминаешь?
- А то. Ты мне снишься часто.
Мертвец, кажется, улыбнулся.
- Ну, теперь и наяву видеться будем.
Андрей молчал, глядя на воду. Седовласый вурдалак сидел чуть поодаль, слушая разговор деда и внука, в беседу не вмешиваясь.
- Это ты меня позвал? – задумчиво спросил Андрей.
Присутствие деда, уже две недели как умершего, его ничуть не смущало. Второго старика, сидящего на пригорке, он сначала даже не увидел, но почувствовал – в сентябрьской темени старик словно искрился фиолетовым свечением, и Андрей вдруг увидел ясно, как днем. Затем свечение рассеялось, старик встал, подошел поближе и кивнул. Андрей кивнул в ответ. Дом, мать, школа, семья – все это навсегда осталось в прошлом.
- Посмотри на воду, Андрюш. – попросил дед. – Ты видишь его?
Андрей подошел поближе к воде, опустил глаза, присмотрелся. Вначале он ничего не увидел: только темную озерную воду, где у берега колыхалась тина и несколько окурков. Утки, которых мертвец недавно прикармливал хлебом, уплыли ближе к середине озера, издали доносилось их кряканье.
И вдруг он увидел: из глубин озера к поверхности поднималось нечто, похожее на крупного сома. Мальчик смотрел сквозь толщу воды на подводное существо,  а оно в ответ смотрело на него, выплывая все выше. Вокруг существа плясали такие фиолетовые искорки, как и вокруг седого вурдалака, в тот момент, когда Андрей различил его в темноте. Мальчик вздрогнул и отступил на шаг
- Ты видишь его?  - еще раз спросил дед.
- Да. – шепотом сказал Андрей. Дед стоял рядом, и мальчик вдруг захотел взять его за руку, как раньше… До смерти деда.
Но он не сделал этого: от деда веяло холодом, и в синем плаще он никак не напоминал доброго старика-выпивоху, с которым Андрей ходил рыбачить. Несколько раз – на это же самое место. И это было совсем недавно… И так давно…
Подводная тварь подплывала все ближе. Плеснула вода, на поверхности показалась уродливая, в каких-то отростках, голова. Очень похожие на руки конечности загребали мутную воду.
- Не бойся. – сказал дед. Голос его изменился, лишь какие-то оттенки речи напоминали его прежнего. – Иди, поговори с ним.
Андрей кивнул, но не двинулся с места. Тварь подплыла совсем близко к берегу и скребла брюхом ил. Она шумно дышала, отростки на уродливой морде шевелились.
- Иди. – приказал дед и толкнул легонько Андрея в спину рукой.
От прикосновения мертвеца Андрей чуть было не потерял сознание, настолько это было неожиданно. С того момента, как он увидел деда, реальность будто перестала существовать.
Они сели рядом на земле, у подножья старого дуба, дед что-то спрашивал, Андрей что-то отвечал. Мальчик изо всех сил старался не смотреть на его лицо, это было свыше его сил. Впрочем, дед скоро набросил на голову капюшон, от чего говорить с ним стало легче. Можно было представить, что разговариваешь с живым человеком, который на какое-то время уехал, а теперь выспрашивает подробности о доме и о семье.
Но дед уже две недели был мертв. И Андрей это знал: он, среди прочих пришедших на похороны, бросил пригоршню земли на его гроб. Землю он бросил последним: отойдя от могила он обернулся и увидел, как четверо полупьяных мужиков забрасывают гроб землей, вяло орудуя лопатами.
- Иди. - повторил дед.
Андрей шагнул к озеру, ощущая холод внутри. Тварь сопела, шевеля отростками. Андрей подошел ближе.
- Привет. – не сказал, а, почему-то подумал мальчик.
Ответное приветствие эхом отдалось в его голове. Тварь была одновременно удивлена и раздражена. Чем – непонятно. Два мертвеца наблюдали за негласной беседой подводной твари и Андрея. На пригорке скрывшись в тени также внимательно за ними наблюдал Пахомович. Морщины сошлись в паутину на его лбу.

Андрей стоял на несуществующем кладбище по колено в снегу. Старый крест одиноко торчал из сугроба. Дед уже двадцать лет находился здесь. Могила на кладбище у озера была пуста. Недокуренная сигарета упала в снег. Утро подступало все ближе…

Эдуард Генрихович, прежде чем попрощаться с Андреем, постоял рядом с ним, взяв осторожно его за руку. Ладони у него были ледяные, но Андрей не спешил выдергивать руку – этот вурдалак почему-то вызвал у него симпатию. Даже большую, чем дед, который сейчас отошел и о чем-то говорил с человеком, схоронившемся в темноте. Но человека Андрей сразу узнал. Это был Пахомович. Единственный живой человек здесь, кроме Андрея. С минуту назад появился еще один мертвец – бородатый старик, но с ним Андрей еще не общался.
- Андрей, ты очень умный молодой человек. – сказал Эдуард Генрихович.
Очки его были старомодные и смешные. Андрей, кажется, видел его раньше, еще при жизни, но никак не мог вспомнить где.
- Я приходил к вам домой, Андрей. – вурдалак умел читать мысли, и даже не пытался этого скрывать. – Видел свои детские фотографии?
- Да…
- Это я тебя фотографировал. Ты в кроватке сидел, рядом с печкой.
- Угу. – Андрей просто кивнул. Впечатлений эта ночь принесла больше, чем последние двенадцать лет. Руки мертвеца держали его ладонь.
- Молодой человек, вам судьба уготовила больше, чем вы сами могли предположить. – многозначительно сказал мертвец.
Андрей долго и пристально смотрел на него. Вурдалак не выдержал взгляда мальчика.
- Я не буду говорить лишнего, что желаю тебе добра и прочую чушь. Сегодня у тебя очень тяжелый день.
- Это точно. – почти шепотом ответил мальчик.
От озера волнами шел холод. Но по сравнению с холодом, исходящим от руки вурдалака, он казался теплым дыханием. Эдуард Генрихович осторожно высвободил руку. Андрей изучал его лицо. Белое, морщинистое. Маленькие старомодные очки. И вдруг вурдалак улыбнулся. Это было неожиданно и приятно. Даже трогательно.
- Андрей, ты был создан, чтобы помочь нам. И им. – мертвец кивнул в сторону озера. – Я это понял сразу, как только увидел тебя. Ты уникальный мальчик.
- Какой?
- Уникальный.
Андрею вдруг захотелось засмеяться. Действительно, уникальный. Три говорящих мертвеца, в их числе его собственный дед, страшная тварь в озере, с которой он говорил внутри головы – уникальность действительно налицо. Неужели все нельзя вернуть назад? Нельзя. Теперь нельзя. И Андрей это понимал.
- Вас… таких… трое?
- Пока трое. Но скоро будет четверо.
- Он четвертый? – спросил мальчик, кивнув на Пахомовича.
- Да, он четвертый. – ответил Эдуард Генрихович. – Когда-то мы были лучшими друзьями – при жизни… и будем теперь ими… - он запнулся – теперь.
Ночное озеро жило своей незатейливой жизнью.
Вурдалаки ушли один за другим. Они словно растворились во мраке сентябрьской ночи. Андрей остался один. Он скоро замерз и встал с пригорка. Никто ему ничего не сказал на прощание. Собственно, и прощания никакого не было – мертвецы исчезли, ушел Пахомович, залегла на дно озера страшная тварь. Мальчик решил про себя, что никогда не будет есть рыбу из этого озера и никогда больше не будет купаться здесь. У противоположного берега тихо чертили воду дикие утки. Андрей встал, отряхнулся и медленно пошел через лес. Выйдя из леса на дорогу, он увидел мальчика своих лет, или чуть младше. Высокий и худой, как и Андрей, он терпеливо ждал, когда они поравняются.
- Ты Андрей?
- Андрей… Чего надо?
- Меня Владик зовут… Попросили за тобой присмотреть.
- Чего попросили?
Мальчик смущенно опустил лицо.
- Ну, домой  проводить.
- Девчонку свою домой провожай… Я сам дойду.
- Ну, как хочешь.
Андрей медленно шел. Скоро эту дорогу укроют сугробы. Детство закончилось. Многое закончилось. Но началось что-то еще.


                2011 - 2012 г.