Дважды грешник Часть 1. Гл 6. Смертельные подруги

    К оглавлению: http://www.proza.ru/2018/07/07/573
    Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2018/06/29/1238

    На утреннем обходе я во главе группы врачей и сестёр делал обход. Как всегда, мы начали с послеоперационной палаты. Сегодня там лежала лишь одна больная. Я прекрасно помнил все её данные, но, как и положено, старший хирург Богуслава Каминская представила её:

    - Хана Кристинская. Прошла операцию открытой митральной комиссуротомии. Состояние стабильное, насыщенность кислородом в норме...

    Ещё несколько минут она продолжала доклад, но я не особенно вслушивался, ведь эту операцию проводил я. Просто смотрел на женщину и думал: "Вот и ещё одну жизнь я спас. Жизнь еврейки".

    На постели лежала женщина лет на пять моложе меня. Седеющие, но ещё сохранившие цвет, тёмные волосы, черные, как уголь, глаза. Её взгляд, мудрой, многое повидавшей женщины, цеплял душу.

    Всё время обхода, я вспоминал этот взгляд, а после обхода решил подойти к ней ещё раз. Когда я зашёл в палату, она дремала. Рука, с рано постаревшей кожей лежала поверх одеяла. Я взял эту руку, чтобы посчитать пульс, и она раскрыла глаза. Низким, горловым прокуренным голосом спросила:

    - Это вы меня оперировали? - Я утвердительно кивнул. - Скажите, а как зовут вашу маму, я буду за неё молиться.
    - Маму? Её звали Эва.
    - Эва. Эва. Очень красивое имя. Я знала одну Эву. Хотите, я вам расскажу про неё?
    - Извините. Я сейчас очень занят, но ближе к обеду у меня будет свободное время и я зайду к вам.

                * * *

    Я выполнил своё обещание. Вернулся к ней, взял у окна стул, придвинул к её кровати, сел и приготовился слушать. Пару минут она молчала. А затем тихо начала свой рассказ.

                Хана Кристинская

    Я была в еврейском гетто. Тогда там было очень страшно. Люди мёрли как мухи. Одни лежали как высохшие мумии на тротуарах, другие продолжали жить, но знали, что тоже умрут. Каждый цеплялся за жизнь, каждый искал способ выжить. Для себя я нашла этот способ. Я была курва (проститутка, польск.).

    Мой жених, Вениамин, был полицейским. Да-да, не удивляйтесь, в нашем юденрате была еврейская полиция. И он добился для меня разрешение на подселение в квартиру одного профессора на улице Сенной.

    И вот я, с перевязанным бечёвкой чемоданом в руках, с боевой раскраской на лице, в вылинявшей шубке, наброшенной на блузку, из-под которой чуть не выпадают мои немаленькие груди, взбираюсь по лестнице на высоченных каблуках и чуть ли не в раскорячку останавливаюсь перед дверью. Жму на кнопку звонка. Наконец дверь распахивается и в проёме появляется девочка, лет пятнадцати-шестнадцати, славянской внешности, со светлыми, смешно торчащими косичками, и с синими, как сапфиры, глазами с поволокой. Она явно кого-то ожидала, потому что молча рассматривала меня.

    - Чего уставилась - прохрипела я, - "Рылом, что ли не вышла? Я тут жить буду.

    Девочка опешила:

    - Но тут мы живём.
    - Да живите себе, если долго проживёте. А у меня тут комната будет.
    - Я сейчас папу позову.
    
    Через минуту появился пожилой мужчина: копна седых волос, бородка клинышком, рассеянность в глазах. Он окинул взглядом мою полуоткрытую грудь, скользнул по ногам неестественно выгнутым в туфлях на высоченном каблуке, присмотрелся к ярко раскрашенному лицу шлюхи и просто онемел.
   
    - Что уважаемая пани желает? - наконец произнёс каким-то официальным, немного надменным тоном.
    - Я здесь жить буду. - Отодвинула его плечом и прошла внутрь.
   
    Так я поселилась в их квартире. Мой проститутский режим позволял нам существовать с обитателями квартиры как бы в разных временах, не пересекаясь и не мешая друг другу. Под вечер я уходила из дома, а возвращалась на рассвете. Большую часть дня спала. Вечером наводила марафет и снова выходила на "работу".

    Их семья уже продала всё, что только можно было продать, и явно голодала. Профессор Беркович, а я знала, что он профессор философии, потому что к нему иногда приходили его студенты, теперь искал любую, пусть и самую унизительную работу.  Несколько недель проработал ночным сторожем, а потом это "доходное" место кто-то перекупил. Голод их мучил немилосердно, потому что девчонка, с глазами как у голодного волчонка, сторожила меня около кухни. Дождавшись, что я вошла туда, как бы случайно тоже появлялась там. У меня была еда, и я всегда делилась с ней. Набив рот непропеченным хлебом и прожевав его, она с выражением вины на лице, несла оставшееся отцу.

   И тогда я сказала, что могла бы подыскать ей работу. Я думала, что смогу устроить её уборщицей. Но у меня ничего не вышло. Нужно было ей об этом сказать, но я не хотела расстраивать девочку. Не дождавшись ответа, через несколько дней она робко постучала в мою комнату. Я впустила её, и она вошла, ничего не спрашивая, лишь  глаза выдавали всю глубину её отчаяния.

    - Детка, я узнавала, но им уборщица не нужна.
    - Я готова на любую работу.
    - Любую? Что ты знаешь о жизни, детка?

    Она расплакалась.

   - Тебя как зовут?
   - Эва. Эва Беркович.
     - Ты когда-нибудь была с мужчиной?
   - В каком смысле? - подняла девочка брови.
   - В смысле - спала с мужчиной. Член видела?
   - Не-эт. - девочка была просто ошарашена моими вопросами, моим напором, моей злостью. Вот только я не знала на кого злилась - на себя, на жизнь, на вот эту малолетку?
    - Ты члена никогда не видела, а хочешь найти любую работу. Любая работа и есть здесь ЭТА работа. Тебе сколько лет?
    - Шестнадцать с половиной.
    - Мне не было и четырнадцати, когда я этого медку попробовала. К моему несчастью, мать родила меня от еврея. Поэтому я тут.

    Я взглянула ей прямо в глаза:

    - Выбора у тебя нет. Или опухнешь с голоду и тебя отвезут на тачке и сбросят в ров, или выдержишь.

    Кажется до неё дошло.

    - Выдержу. Я выдержу. Только папа...
    - А ему не говори. Ему совсем знать это не обязательно.
    - Да. Папа не должен знать. Никогда.

    Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2018/07/01/456