Какой... ой, какой...

(ВЛАДИМИР БУЗОВ)



     Петро догуливал последние дни  своего отпуска. 
     Бродил по залитым солнцем и водой протокам, проверял расставленные с вечера  фитили и мордушки. Улов – мелочь – сушил на протянутых   через всю ограду «суровых» нитках. 
      Об оставленной в городе жене вспоминал мало – больше о сыне: снились его маленькие ручонки обхватывающие шею и теплый, запах парного молока от нежного тельца.
      Особенно же часто  услужлива была память на ранешние встречи с Галиной, на ее темные, обжигающие глаза. И чего в этих встречах  было больше: или воспоминаний об ушедшей молодости, или неизрасходованной первой любви. Но близилось расставание и, как бы там не было, а уехать, не повидав Галины, он не мог.
    Поймав за руку, пробегавшую мимо Полинку, спросил:
     - Поедешь за ягодами?
     - А куда, братушка?
     - На Бушлановскую заимку
     - С ночевьем? -  вспыхнули глаза Полинки.
     - С ночевьем,- улыбнулся Петро.
     - Поеду!
     - Беги, просись у мамки.

         Выехали рано. Лошадь легко бежала по лесной дороге. От деревьев по траве тянулись длинные тени. Необыкновенно звонко щебетали птицы. Широкие, как у кувшинок на воде, висели над травой листья папоротника, а под ними, щетинилась, словно подстриженная, трава.
      До делянки, где школьники с учителями собирали "живицу" два часа пути. Через час деревья стали редеть. Все чаще появлялись полянки. Наконец открылось совсем голое местечко с небольшой избушкой и протекавшим в ложбинке ручейком, поросшим изумрудной травой.
      Соскочив с телеги, Петро привязал коня к стволу осины.Что-то дрогнуло в груди, когда краем глаза увидал знакомую  Галину фигуру. Склонившись над белокурой девчонкой, она привязывала ей на ступни бересту.
     - Гостей не ждали? - спросил, подходя, Петро.
     - Покуда не до гостей было,- ответила Галина, не поднимая головы.
     - А мы на вашу заимку по ягоды с ночевьем. Едем с нами.
     - С чего она наша? – выпрямляясь, спросила Галина.
     - Ваш же дед еще до революции смолу курил.
     - Дед курил, а нам от этого лихо. – Галина кинула тряпку в таз и, подхватив его, зашагала к змейке.
      - Нет! Не поеду! – крикнула она оттуда.
      Вернувшись к повозке, Петро долго подправлял упряжь, отгонял, облепивших спину лошади слепней. Ехать расхотелось. И если бы не Полинка, он бы не задумываясь, повернул обратно. Выезжая с поляны, оглянулся - за зеленой рябью  листьев мелькал платок Галины.
     Поглядывая на Полину, Петро перебирал вожжи, скользил взглядом по буйно  разросшейся растительности.  Высокое солнце бежало, сверкая, по верхушкам сосен. Под гулявшим вверху ветерком. поскрипывали сосны. Воздух настаивался смолой и, разогретым полуденным солнцем, разнотравьем.
     ...Прогнившее строение Бушлановской заимки уходило на половину в землю,  и лишь крыша, поросшая мхом и молодой порослью, тянувшейся из-под недопревших прошлогодних листьев, горбатилась над землей. Возле входа валялась скинутая со ржавых петель дверь с рассыпавшимися в труху досками. Сквозь щели тянулись веточки костяники.
     Еще до революции смекалистый сельский мужик Бушланов Трофим курил здесь смолу, нанимал работника. Потом советская власть вынудила  его вступить в колхоз. Но и там трудолюбивый мужик , заработал добросовестным трудом звание «ударника социалистического труда» и уважение сельчан. И дальше продолжал бы трудиться, если бы по чьему-то навету не кинули его с расстрельным списком в тюрьму. И осталась от него на белом свете  четверо малых детей и безутешная в горе вдова.    
       Спутав лошадь, отправились с корзинами по ягоды. Поляны манили кроваво-красными  брызгами выспевшей земляники. Сверху спускался зной. Резче запахли травы и оголенные стволы сосен истекали духовитой смолой. Мокрое под одеждой чесалось тело. Бегущий в накомарниках пот ел глаза. Глянув на умытое потом лицо Полинки, Петро подумал с досадой: «Уморил сестренку, эх…  Пора обедать ».
       С краю полянки, под размашистым кустом калины, расстелили платок, достали съестное. Закусывая брусничными пирогами, Петро следил за перелетавшим с места на место дятлом. Хрустнувшая с боку ветка заставила повернуть голову и, в пестроте ежевичных кустов, он разглядел стоявшего там лося.
     - Гляди, - прошептал Петро, дотрагиваясь до Полины.
     Она проследила за его взглядом и замерла.
     Лось стоял, не шевелясь, величаво держа свои ветвистые рога; через некоторое время он неторопливо спустился в низину ( там его не было видно ) и показавшись на противоположном склоне; не оглядываясь, неторопливо удалился в заросли.
     - Какой… ой, какой…- пришептывала Полинка, качая головой и сияя широко открытыми глазами.
    …Ночью разразилась гроза. В верхушках деревьев метались молнии, раскалывал небо гром. Серой шумной стеной обрушился дождь. Спавшие на телеге Петро и Полина, прихватив по охапке сена, перебежали в избушку В слепящей темноте расстелились у одной из стен.
      Полинка жалась к Петру, мелко дрожала.
     - Ничего… Тут нам не страшно, - шептал Петро, обнимая худенькое тело сестренки – тут нам будет хорошо.
     Она так и уснула у него на руках.
     Гроза стала стихать. Крупные капли дождя еще падали, глухо шлепаясь о землю. Вдалеке вспыхивали зарницы, глухо докатывался гром. Где-то там, в ночи, прятались в избушке Галина с ребятами.
     «Чудно, - Глядя в серый проем землянки, думал Петро,- Еще до революции, дед Бушланов курил здесь смолу; в гражданскую прятались от карателей партизаны; а в отечественную от дождя укрывались, приходившие из села за ягодами, бабы. Теперь, вот, мы…»
     Наутро, с первыми лучами солнца, поехали по мокрому лесу (дорога разъезжалась под копытами, на колеса наматывалась грязь). С веток, ярко сверкая, стекали капли дождя. Резко и бойко щебетали птицы.

      - Живые?!.. Ну слава Богу… - встречал их, широко открывая ворота, отец.