Медведь, пивная банка и фальшфейер

Как в церкви поется – «…Бога Отца, Вседержителя,Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым…», всего всего, значит, Бог творец - видимого и не видимого – и людей, и медведей. Значит, нас с тобой что-то объединяет еще, все-таки, кроме этой дороги, на которой следы твои и мои.
Так я мысленно разговариваю с медведем, оставляя след своего сапога рядом с его босым следом. У него – шире.
Я ему говорю – мишка, у меня свое послушание (как в монастырях говорят), а у тебя – свое. Мое послушание сейчас – на рассвете, когда еще иней, и стынут пальцы, и поднимающееся над лесом солнце слепит глаза – идти в твой лес считать птиц. По кустам я лезу смотреть некую пеночку, и вот – нахожу ее, наконец-то, в прозрачной кроне едва распустившейся березки. Навожу бинокль… Вдруг хруст в кустах. Медведь, не мешай, только тебя сейчас мне не хватает! Все-таки оборачиваюсь – нет никакого медведя, показалось.
У меня сейчас послушание – ранним майским утром проводить учет птиц на маленьком таежном острове в пойме Оби. А твое, медведь, послушание – здесь жить.
Я гляжу на голые зеленые стебли черники с присохшими безвкусными прошлогодними ягодками. Я представляю себе весеннюю желудочную неудовлетворенность большого хищного тела. Нет-нет, я не хочу об этом думать. Клыки, урчание в огромном, как котел, животе. Ты большой когтистой лапой раскопал обочину дороги, обнажил корни. А моего возвращения в избушке ожидают паштет из гусиной печени, язь в томате и шоколадка.
Вечером иду на Заимку. Дорога по острову идет лесом, потом вниз, к воде, а у воды -  изба и банька. Подходя к склону, слышу тяжелый хруст. Он! Господи помилуй! Ну не разворачиваться же обратно. Иду по склону, пытаясь заглянуть вниз. Под ногами нещадно хрустят ветки, выдавая меня с головой. Смотрю – мужик в зеленой шапке ходит вокруг избушки и собирает палки для костра. Откуда взялся? Прислушивается к моему хрусту. Может быть, думает, что медведь. Потом подъехала моторка, послышались голоса. Потянуло дымком.

Я теперь всегда буду думать, что кедровки кричат не просто так. Они любят окрикивать всяких хищников, вроде меня. Или медведя. И вот я стояла на дороге, распутывала хитросплетения птичьих песен – это юрок, это зяблик, а это поползень. А тут вдруг кедровки в лесу закатили истерику, а сквозь многообразный их треск звуки какие-то, так скажем, не птичьи, не птичья какая-то громоздкая возня, сопение, и уж совсем не птичий тяжелый хруст. Вот теперь точно он! Идет к дороге. Я пошла по дороге быстрым шагом, на ходу доставая из карманов рюкзака пустую пивную банку и фальшфейер. Это, наверное, было смешно – такая маленькая я, пустая пивная банка и фальшфейер, но я шла, держа в обеих руках эти устрашающие орудия, и периодически оглядывалась – нет ли погони. Нет, все тихо, если не считать кедровок. Уже на обратном пути я увидела его свежие следы на дороге. Он подождал пока я уйду, и только тогда перешел дорогу. Испугался ли он меня или нет, в любом случае он был деликатен.
Да, насчет пивной банки. Я нашла ее на дороге как-то и разозлилась. А в лесу вообще, нельзя злиться (хотя, конечно, и не в лесу нельзя, но в лесу – особенно). Взяла, чтобы выбросить потом, но случайно на нее нажала, и мне понравился этот громкий металлический щелчок. Я положила ее в карман рюкзака и таскаю с собой, чтобы при случае напугать какого-нибудь опасного хищника зловещим не лесным металлическим звуком.
Ощущение безопасности – субъективная такая вещь. Солнышко выше стало – и как-то увереннее. Реже лес – дышать легче. А уж когда выходишь на обрыв, где широкая-широкая залитая водой пойма и узкая полоска ивняка, так вообще, будто и не медведь здесь хозяин, а я. Я так думаю, это все потому что зрение – то единственное, на что я, как человек, могу положиться. Интересно, что думает по этому поводу медведь.
Помню, как в одном рассказе было сказано про езду на машине с  лихим гонщиком: « как же благодатно было с ним ездить, Иисусова молитва так и лилась». Вполне всерьез скажу тоже – как же благодатно ходить по весеннему медвежьему лесу с пивной банкой и фальшфейером, с какой острой благодарностью ощущается запах кедров, плеск глубокой хвойной лужи под ногами, пение птиц. И в голове ясно и чисто – под пристальным взглядом невидимого хозяина, не до глупостей. И молитва, да… Мишенька, благодетель ты мой мохнатый (вытираю слезы умиления).
Какому святому надо молиться от медведя? Как знаете, бабульки спрашивают – от кашля какому святому молиться? А от геморроя? От медведя – Батюшке Серафиму Саровскому, конечно же. Он с ним хорошо ладил, говорят. Он святой, потому-то он медведя хлебом кормил, а саровский медведь хлеб ел, а руки – не ел, к великому удивлению наблюдавших эту картину монахинь. А я злая, я осуждаю мужиков, которые раскидывают по лесу полезные пивные банки.
Кстати, на базе рассказала инспекторам про мужиков на Заимке. Они сходили посмотреть, кто такие. Вернулись, говорят – знакомые мужики. Рыбаки. И знакомые эти мужики-рыбаки рассказали им, что вечером вчера медведь к избушке приходил. На склоне топтался, хрустел ветками. Это не я ли тот медведь –  смеюсь. Нет, говорят, видели, как он со склона спустился, ходил к воде.

2013