Та ночь

Небольшой старенький телевизор добросовестно силился показать изображение, но из этого у него явно ничего не получалось: то шли горизонтальные прыгающие полосы, то тоже прыгающие косые линии разрезали сверху донизу поверхность экрана, то вдруг мельком проступали неясные контуры каких-то лиц, фигур людей, зданий, улиц. Регулируй, не регулируй этот дряхленький телевизор – бесполезно, изображение от этого усилия не улучшалось. И только звук более – менее удовлетворял слух человека пенсионного возраста.
То был охранник предприятия: среднего роста, крепкого телосложения, по всей видимости, любопытного, так как большую часть служебного времени он один за одним  читал романы детективного содержания. Это был Сидоров Иван Петрович. Любопытство его проявлялось и к газетам. В «Комсомольской правде» он любил раздел «Светская хроника». Ему было интересно узнавать жизнь популярных певиц и актеров. Сидоров давно отметил выигрышность описываемых событий и слухов, он даже произнёс однажды: «Как хорошо, что от нас в столице ничего не скрывают. Нравится мне новая жизнь, были бы деньги».
Охраняемый объект в ночное время ярко освещался прожекторами и полностью просматривался сквозь небольшое оконце сторожки, что создавало делать службу неутомительной. Разве только надоедало сидеть да лежать на импровизированном топчане. Тогда Сидоров выходил из сторожки во двор предприятия, ходил и ходил минут двадцать, а то брал чайник и шёл за ворота к водной колонке, что была неподалёку, набирал в него воды и на плитке готовил чай.
Так было и на этот раз. Наливая воду, охранник Сидоров заметил небольшой тетрадный листок, исписанный аккуратным округлым женским почерком. Это не был листок школьницы с упражнениями по русскому языку и литературе.
Иван Петрович вверху листка заметил обращение, состоящее из двух слов.
- Ведь это, письмо женщины, - про себя отметил он. Сердце его неожиданно взволновалось. Вода из колонки перелилась через край чайника на землю, рикошетом отлетала мелкими брызгами на обувь; любопытный человек очнулся, прекратил струю, и, подняв листок, свернул вдвое и положил в карман, подумав: откуда он здесь оказался, наверное вытряхнули из корзины вместе с другими ненужными бумагами, вон их сколько, да и офис рядом, возможно экономистка или бухгалтерия какая писала.
В сторожке Иван Петрович торопливо поставил чайник на раскалённую электроплитку, извлёк из кармана письмо, а понял он, что это письмо, понял окончательно, как только прочитал первую строчку: «Любимый Василёк!» От предчувствия сладострастного чтения едва не потёр руки друг о дружку. Не отрываясь от чтения, наугад нашёл кнопку и выключил телевизор.
Сидоров читал: «Любимый Василёк! Прошло всего три дня, а они для меня как вечность. Где же твоя мне обещанная встреча? Или хотя бы позвонил. Ведь ты здоров, не болеешь? Я видела за эти три дня наших общих знакомых, если бы с тобой что-нибудь случилось, то кто-нибудь из них сказал бы про тебя.
Василёк не верю, что ты меня обманул, мне даже страшно подумать об этом.
Ведь в ту ночь мы были самыми счастливыми людьми на планете, мы узнали радость любви, ты стал для меня первым мужчиной. Ты обещал любить вечно.
Скажу откровенно: ты не совпадаешь моему идеалу мужчины, но я доверилась тебе, несмотря ни на что. Мечты одно, а жизнь – другое.
Василёк! Приди, позвони, я хочу женского счастья, быть с тобой рядом и наслаждаться твоими глазами. А они у тебя честные. Кто-то из великих сказал, что глаза – это зеркало души. Я тоскую по тебе…»
Иван Петрович прервал чтение, почему-то ему сделалось душно, он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, думая: «Наверное девчонка пролетела после какой-нибудь вечеринки, так чаще всего случается это. Или из провинции попадают в большой город, где окунаются с головой в красивую, но ложную жизнь. Глупые! Письмо девчонка выбросила, может тот, Васька позвонил ей, что в командировке был или ещё что-либо».
Продолжил чтение, но уже без вожделения и крайнего любопытства, понимая трудность и сложность дальнейшей жизни глупо влюбившейся девчонки, пострадавшей от любовной страсти: «Василёк, я берегу в себе все ощущения от той ночи. Расставшись с тобой, окрыленная любовью, такое чувство я испытала в то утро, пришла домой. Дома встретили родители немыми вопросами и упрёками. Желая их предотвратить слуховое исполнение, огрызнулась: «У меня всё хорошо». Василёк, любимый, я не права: ведь они мои самые родные люди. А я им такое! У себя в комнате включила песни Топалова… думала успокоюсь. Всё не то… Василёк, милый, не могу без тебя!
Приди, позвони!..  Ведь существует же в природе закон отвечать за тех слабых, кого приручили…»
Вода в чайнике забурлила. Иван Петрович отключил плитку, стал рыться в пакете, извлекая продукты. Пора было пить чай. Мимоходом выглянул в оконце: по-прежнему ярко светили прожекторы, освещая двор, по-прежнему иногда лаяли собаки, прижившиеся на предприятии, и им нужно было дать остатки пищи после чайничанья. Взглянул на звёздное небо и про себя отметил, что день обещает быть хорошим.