Последнее желание

Чем дальше время отодвигает от меня  в памяти тот день, тем ярче за давностью лет беспечной жизни проступают штрихи  драматических событий, то пугая, (:»Как же я смогла…?!») то даруя необычайной гордостью за содеянное.
            Мой отец, Усенко Юрий Иванович,  после того, как  я вышла замуж, частенько спрашивал меня: »Дочка, ты ж помнишь, что ты – Усенко?»  Думала, что это по той причине, что он не одобрял мой брак, хотел, быть может, чего-то большего для меня?    Теперь я понимаю, почему он так говорил.
            Тогда мои родители поселились в Шульговском хуторке из пяти хат, под интересным названием Судивка. Старожилы рассказывали, что когда-то на этом месте односельчане наказывали проворовавшихся соседей. В общем, название поселения произошло от слов «судное место».
            К тому времени наша машина уже не подлежала ремонту и на рынок, за продуктами в город отец ездил с соседом, Виктором, щуплым, маленького роста селянином, на его стареньком запорожце. Мужики любили,  сделав все покупки и нагрузив доверху машину, взять  на дорожку в ближайшем магазине бутылочку водки и распить ее под абрикосом на Шульговском повороте. А потом батя садился за руль! О! Как он водил машину?! Разве какой-нибудь наездник на коне мог бы потягаться с ним мастерством и сноровкой?! Как лучший прокатчик металлургического завода! А он был таковым! Видели бы вы его «за штурвалом» прокатного стана? А я видела! Нужен, оказывается, особый глазомер, чтоб откатать полосу ровно без извилин.
           Так вот,  после «посиделок» под абрикосом, на «полном скаку» он гнал машину по дороге, через лес, а потом, с разгона,  загонял в гараж. Ворота водилы оставляли всегда открытыми до возвращения. Всё так было и на этот раз. «Без промаха» поставил машину.          
           Да только после этого заболел. Отравился водкой, видно, паленая была. Четыре дня ничего не ел, рвал, и мама отправила его ко мне, в город с запиской:» Спасай, батю, дочка!» Я вызвала врача. Пришла наша участковая, Мелентьева. Осмотрела отца, грудь, живот и сказала тихо вслух, будто с собой разговаривала: «Вот тут у него, словно коробочка какая-то, твердая, и направила нас в больницу. А в больнице взяли анализы, рентген и определили: опухоль.
          Для меня это было ударом по голове! Если бы вы видели моего отца?! Он выглядел внешне, на семьдесят первом году жизни, не стариком, а молодым мужчиной! Любой парень мог бы позавидовать его крепкому загорелому телосложению, безукоризненной ясности речи, мгновенной реакции, а тут: «Обречен!»
        Ему сделали операцию,  вырезали прямую кишку и сказали, что проживет три- четыре дня от силы. И оставили в больнице. Я подумала, что не могу бросить батю одного в таком положении. Этот человек, всякий раз,(а сколько было таких «разов»!) первым бросался на помощь мне и каждому близкому. Спала рядом с ним на соседней койке в его отдельной палате, пыталась кормить.
        Зачем врачи поместили отца в одиночную палату?! Он не кричал. Ничего не просил. Когда начинал стонать, я бежала к врачам, просила, чем-нибудь облегчить боль.
И вдруг однажды утром он проснулся и встал, держась за поручни кровати, улыбнулся и попросил… зеркало?! Сказал, что хочет побриться! Я бегала по всему отделению в поисках зеркала. Мужики дали, какое было, маленькое. Он, сидя, по-хозяйски, медленно, выбрился начисто, а потом уснул спокойно, с улыбкой.
         На работе мне дали неделю «за свой счет», и дальше я в больнице находиться с ним не могла, а бросать одного не хотела. Пошла к врачам и попросила перевезти  домой.
Они в ответ только приговаривали: «Да что вы с ним будете делать! Он же…!» Но я решила: «Пусть дома, в родных стенах, рядом со мной и мамой…!» И перевезли.
       

      Часть II

            На бледном лице отца блеснула улыбка, когда он, опираясь на руки племянника, вошел в квартиру. Мы его искупали. Мама, которой я так ничего и не рассказала о диагнозе, пыталась его кормить. Он ничего не ел.
На следующий день  она радостно встретила меня, вернувшуюся с работы, и  с надеждой объявила: «Ты знаешь, дочка, папа кушать попросил!» Он арбузов хочет! Мы много их наквасили в этом году в бочках в погребе!»
            Я бросила сумку. Наскоро переоделась и, сказав маме: « Я привезу! Я сейчас ему привезу», побежала на остановку автобуса.
             Вечерело! Было около четырех часов дня, а последний автобус на Шульговку отправлялся в начале шестого. Нужно было спешить.
            Декабрьские сумерки стремительно сгущались. Казалось, что автобус едет слишком медленно. Перед глазами стояло доброе лицо отца в ответ на моё: «Я привезу тебе наших арбузов, пап! Ты подождешь?»
          Я вышла на Шульговском повороте, дальше автобус не вез, нужно было идти пешком  четыре километра по шоссе, через лес.
          Посмотрела на дорогу: ни единого огонька. Долгие, едва очерченные тени деревьев ползли к моим ногам, еще шагов десять и я – в абсолютной темноте! Ничего не видно, хоть закрой глаза, хоть смотри. И я подняла голову вверх. Оказывается, есть луна! Ух,   какая большая! Она выбралась из-за тучи и решила  вместе со мной пройти эту дорогу!
Я остановилась и спросила у темноты:
 – Он дождется меня?»
– Да-ааа! – слышала я  ответ в шуме ветра.
– Он будет жить?
…, – ночь молчала. Луна, испугавшись допытливой попутчицы, спряталась за  черную пелену туч. А мне так хотелось говорить, хоть с кем-нибудь, но  было не с кем.
Ветер усилился. Сорвался мелкий колючий дождь. Кусты и деревья слились в какие-то жуткие, безразмерные стены с двух сторон, которые мокрым живым полотном набухали, растягивались, принимая чудовищные позы, трещали и ухали, выплевывая на меня брызги и обливая с  головы до пят. 
       И я запела! Сейчас я понимаю, что со страху, но тогда была просто одержима желанием осилить эту дорогу.

«Спой песню, как бывало, отрядный запевала,
А я ее тихонько подпою,
И молоды мы снова, И к подвигу готовы,
И нам любое дело по плечу!
Раз-два!» – выкрикивала я, командуя сама себе. Песня кончалась и тогда я начинала ее снова и снова:
«… Я теперь вспоминаю, как песню, пионерии первый отряд…»
… и страха не было.
 –А-аааа! – раздался оглушительный крик. Кричал мужчина, где-то со стороны лесных зарослей. Я, не останавливаясь, шла вперед, бежать, прятаться было некуда. Вдалеке забрезжили какие-то желтые огоньки, и я заметила, что  в метрах ста от меня дороги не видно - черное пятно.
Внезапно  из лесу  на шоссе выскочила фигура человека, оглянулась и побежала мне навстречу. Я шла вперед.
        Со мной поравнялся мужчина и пошел рядом, затараторив испуганно:
 – Кабан! Грузовик поломался, мотор заглох. Мы с товарищем вышли и начали чинить, тут – кабан! …Друг полез на дерево,  я побежал…
 Он умолк, наверно, разглядывал меня:
– Далеко село? А вы куда?
Я, не останавливаясь и не поворачивая головы, боясь увидеть еще что-нибудь более страшное, коротко ответила:
 – Отец помирает. Последнее желание выполняю.
И без паузы: «А до села – метров сто уже осталось, там трактор можно попросить или тягач какой. Мы пошли рядом молча.
          Я была совершенно мокрой, когда добралась до нашего дома, отыскала ключ от подвала, но дверь упрямо не поддавалась, разбухла что ли?
 Пошла к соседям. Они испугались, увидев меня ночью на хуторе, стали спрашивать об отце. Я все рассказала и люди помогли, отца очень уважали. Сельский паренек Сережка пошел со мной и в два счета открыл дверь, я набрала арбузов.
Переодели, накормили. А утром, на тракторе подвезли к Шульговскому повороту. А там я поймала раннюю попутную машину.
Отец дождался меня, не спал всю ночь, все спрашивал: «Света вернулась?»…
……………………………………………………………………….
          Живу и помню, я – дочка Усенко Юрия Ивановича, моего отца,  Почетного металлурга Украины, прокатчика, садовода, огородника, строителя, рыболова и охотника, еще, участника  Великой Отечественной войны.
Светлая ему память!

http://www.stihi.ru/2010/01/08/2104
 
Арбузная душа
Светлана Остров
   
Располосована твоя душа
На доли, молча тает, отболев,
Полна арбузным соком, не спеша
Стекает на неприбранном столе.

Последнее желание – принесть
Её из лета в стылость декабря,-
Мне выполнить дорогой  через лес.
За ним – наш дом, арбузы в погребах.

Косила буря бешеной косой,
Верхушки сосен, веточки берез,
Калеча, будто мерялась со мной
Шальною силой, прохватив насквозь.
 
 А дождь шел рядом, безрассудно смел,
То плакал он, то дрожью сокрушал
Кусты, и, клокоча со страху, пел:
- Отец, люблю!
- Люби, да не плошай…

- Живи,- кричала я,- меня дождись!
Взошла арбузной коркою луна…
С тех пор несу в своей котомке жизнь,
И за, и на двоих,  она - одна…

02.01.2010.