Никто

Никто

Олег вернулся домой в приподнятом настроении.
- Дышу я вольным воздухом Алтая, - весело начал с порога, - а он, да будет всем известно, самый лёгкий, он самый свежий – достаточно вдохнуть, чтоб появились крылья для удачного полёта и облёта края нашего! И лучше всё равно ты места найдёшь, прекрасная моя Анастасия!
Жена Настя отложила недовязанный шерстяной носок, взглянула на мужа.
- Никак, премию пропили на работе? Или поводом для улыбчивого дня и твоего такого настроения не премия была? Может быть, влюбился ты в соседку Настю ненароком?
- Так ведь улыбчивому дню, а солнце вон оно, какое было – видела сама – кто может быть не рад?! Может быть, последний он такой весёлый перед зимней стужей. Уж и зима грозится напустить нам белых мух. Холодные они, те мухи.
Настя дождалась, пока Олег снимет пальто, и только потом отозвалась, мол, приходит грустная пора, а пока садись есть кашу, что сварила только что из топора.
Муж подошёл, обнял жену:
- Грустить с тобою нам, родная, пока по графику не выпало, и слава богу! И нам немного! По велению души я улыбаюсь, да и она не против со мною посмеяться. И обняться я с нею и с тобою готов за это!
- Ну, хватит, хватит! - улыбнулась Настя. - Чаёвничать са-дись!
Настя с Олегом часто общались подобным витиеватым слогом. Как и вчера, муж пришёл не пьяный, просто был в хорошем настроении; Насте оно передалось с порога.
Они поужинали. Настя предложила мужу помыть посуду.
- Настроение твоё сегодня таково, - сказала, - что не найдётся слов в запасе для возражений!
- Протест я письменный отправлю тёще завтра же, коль не расскажешь про хозяйку городскую, у которой твой брат квартировал, студентом будучи.
- Олег, ну, сколько можно? О ней ты знаешь больше уж меня; рассказала всё, что знала.
- Когда ты говоришь, - улыбнулся Олег, - как будто слушаю я радио «Маяк».
- Что с тобой поделать? - Настя принялась довязывать носок. - Слушай, коль не надоело. Как маленький ты, право!
О хозяйке она рассказывала мужу не однажды, а тому всё мало.
- Ладно, мой посуду и слушай. Да не перебивай! Как тебе доподлинно известно, бабушка была та городская, интересная. Нравилось ей страшно, когда парнишки деревенские, студенты, квартировали у неё. Любила, чтоб хлопотала молодёжь вокруг. Лет бабушке уж было много. Семьдесят, под восемьдесят даже, может быть. Не забулдыга – обрати внимание. Росточком маленькая, шустрая, ухоженная. И краситься любила; правда, в меру, насколько заметить я успела, когда к брату приезжала в гости. Но она… сказать бы как… В общем, не к чему скрывать, ведь дело давнее. Дедулька был у бабушки. В гости к ней захаживал частенько.
- Любовь у них? - протирая тарелку, спросил Олег шутливо.
- А ты не смейся, послушай прежде. Кажется, об этом ты ещё не знаешь. - Настя улыбнулась мужу. - Да, любовь у них была такая! У каждого она своя. Ругались они, знаешь… Ах, да – не знаешь. Я говорила? Нет? Он – Петрович, она была Федора. И вот как выпьют… Такая она старушка. Шустрая и боевая, любительница слово этакое сказать, от которого молодёжь краснела. Особо подчеркну: за словом в карман она не лезла – Ожегов твой отдыхает! Но не напивалась, нет; не доходило в спорах дело до большого пития. Весь дом за их романом наблюдал!
- Гайдаю не писали, режиссёру? Кино чтоб снять?
- Коль грамотный такой – я умолкаю!
- Не говори печально! Беру слова обратно, - отправил Олег тарелку на полку.
- То-то же! Петрович приходил и уходил, когда хотел. Когда на бабушку была обида, не появлялся в ожидаемые дни. Приходил он к ней по воскресеньям, в субботу или праздничные дни. И знаешь ли, что было совместное у них?
Олег развёл руками.
- Фляга, которую принёс Петрович. Бабушка в ней бражку заводила. Они по рюмашечке ту бражку выпивали, и бабуля Петровича просила песню про коня с ней спеть, безумно которую любила. Попадал впросак Петрович всякий раз, он угадать не мог, какая же любимая сегодня про коня. Однажды я в свидетели попала… До белого каления в тот вечер едва не довела Петровича Федора-бабушка. Надо было, как оказалось, петь про мороз. - Настя тихо затянула: - Ой, мороз, мороз, не морозь меня, моего коня, сивогривого…
Супруги засмеялись. Потом Настя посерьёзнела, сказала:
- Спели вместе два куплета, по рюмашечке опять налили, но Петрович по обыкновению заспорил. Сказал, обделила бабушка его, себе чуть больше капнула. Споры между ними начинались одинаково: требовал Петрович флягу возвратить – его надел, он её принёс под бражку. А бабушка не соглашалась, поскольку фляга у неё стояла до прихода деда. До драки хоть не доходило, но Петрович сердито хлопал дверью. Бабушка потом переживала, если тот выходные пропускал: не с кем песню про коня было исполнить к радости душевной.
Олег намеревался что-то сказать, но за дверью послышался неуверенный стук.
Супруги, удивлённые, переглянулись; в столь поздний час они гостей не ждали.

Пока гадали, кто бы мог там быть, вошёл мужчина.
- Здравствуйте! - сказал. В пальто и в шапке – всё чинно-гладко. Невысокий, худощавый, с большими уставшими глазами и высоким лбом, он походил на героя «мыльной» оперы, что третий год подряд, без выходных, тянулась каждый вечер. - Не ждали?
Не ждали, это правда. Но коль в доме гость, по деревенским меркам на стол накрыть бы надо. И по комнате засуетилась Настя.
Мужчина распахнул пальто, достал бутылку из кармана, к столу прошёл:
- Вот! Как полагается. Не с пустыми я руками в гости.
Гостя пригласил Олег раздеться, пальто на вешалку пристроить, и тот охотно снял пальто и шапку, редеющие волосы ладошкою пригладил и в зеркало взглянул.
- Краше я и не был никогда, - сказал. И улыбнулся: - Уют-ненько у вас. И мирно.
К столу Настя гостя смело пригласила, сама присела скромно рядом.
Выпили. Поговорили ни о чём, но больше, конечно, о погоде. Так почти всегда бывает, когда рядом кто-то незнакомый. Мужчина себя странно вёл, и даже в первые минуты пить стеснялся. Потом обвыкся, уверенно за воротник сливал. Настя с Олегом наблюдали.
Когда в бутылке засветилось дно, мужчина сказал почти тоскливо:
- Мало будет на троих, пожалуй. Ещё бы надо.
Олег взглянул на Настю. Плечами та пожала, мол, денег нету, ты же не принёс.
- Сгоняю я к соседке, к Насте? Гостя чтобы не обидеть.
- Сгоняй, если есть нужда, - не возражала Настя. - Я выйду тоже на минутку. Чтоб с тобою в одну дверь.
- Вы посидите тут, мы скоро, - сказала гостю.
Тот осоловевшими глазами посмотрел, рукой махнул со-гласно:
- П-посижу-у.
Едва закрыла Настя за собою дверь входную, напрямик спросила мужа:
- Это кто?
- Вот это номер?! А разве ты его не знаешь? Думал я, твоя родня пожаловала в гости. Автобус же из города пришёл по расписанию, я видел.
Настя удивилась больше, чем Олег:
- А я-то думаю-гадаю, к тебе приехал кто – родственник, а, может, сослуживец, которого ты ждёшь не первый месяц.
Выходило, гость совсем никто. Но такого не бывает!
Настя в дом решительно вошла. И к гостю:
- Скажи нам, кто ж ты будешь? И к нам зачем пришёл?
- Это… в гости… я!
Его меж тем, как говорят в народе, развезло. Пока в избу входил, пока снимал пальто, на стол бутылку ставил, не было заметно, что пьяненький уже. А за столом добавил, и когда супруги за дверью выясняли, чья родня нагрянула к ним так нежданно, гость, похоже, принял привычный облик пьющего мужчины.
Настя непреклонною была, и хоть Олег пытался гостя ночевать оставить, она его одела и вывела во двор.
- Иди, - сказала, - прямо, там гостиница неподалёку, а я дежурную предупрежу по телефону, чтоб встретила, а то уйдёшь задворками в лесок, и поминай, как звали. Тебя зовут хоть как?
Мужчина отмолчался. У калитки он упал, и Настя позвала Олега. Но тот ведь тоже выпил, и этого хватило, на диване чтоб заснуть, едва Настя вышли с гостем за порог.
Настя растерялась. В дом пьяного одной не занести, и бросить у калитки никак нельзя – замёрзнет.
- А куда деваться?! Стану я блюдить, - себе сказала. - Регулярно буду выходить, поглядывать. А оклемается едва (должно быть, скоро!), пускай заходит в дом. И почему я не послушалась Олега? В тепле теперь бы оба дрыхли. А я носок давно бы довязала.
Когда мороз лежавшего нащупал на земле, едва прижал его, Никто продрог, зашевелился в тот самый миг, когда Настя проведывать пришла, плеча его коснулась.
- Ты всё-таки к кому? - спросила так, чтоб гость услышал.
Тревожно у соседей залаяла собака; ей отозвались десяток разом по ночной деревне.
- К Насте, - дрожа от холода, ответил.
- Я Настя. Но я тебя не знаю.
- И я тебя не видел раньше.
Гость зашевелился, пытаясь встать, но у него не получилось. Настя подставила плечо:
- Опирайся, горе луковое, в дом пойдём.
Но гость упёрся:
- С чужими я не пью!
- Видали, гусь какой! - Настя возмутилась. - С чужими мо-жешь ты не пить, но почему с тобою должна замерзнуть я у своего порога? Чтоб перед соседями со стыда сгореть потом? Ты к Насте-то которой? Их полдеревни тут. Может, даже больше.
- Мужа как зовут?
Гость встал. Его знобило, стучали его зубы, но за Настино плечо держался.
- Олегом кликали с утра. А завтра, как проснётся, спросим.
До Насти стала доходить абсурдность этой встречи с мужчиной по имени Никто. Соседка тоже Настя!
- А у той – Василий. Я родственник.
- Ну, слава богу, разобрались к полночи кое-как. И не замёрзли! Постой тут. - Настя прислонила гостя к частоколу. - Повремени тут малость, шагов больших не делай. Сейчас я Настю кликну, живёт в соседнем доме. И муж её – Василий.
Настя постучала в соседкино окно.