Ноша избранности. глава 29 Страж

Глава 29 Страж.

Изматывающие дозоры, короткие передышки сна. Служба такая. Держись, наёмник. Денег тебе правда не платят, но ведь не всё в этом мире можно измерить деньгами. К счастью.

 Щуп не спускает с него глаз. Гастасу не слишком понятно, почему этот предатель не приказал заколоть его во сне. Невозможно не спать столько времени. Но командир не приказал. Агрх говорил что-то про Стража, но юноше не хочется верить, что его положение столь безнадёжно. Тем более, что только от псоглавца он может услышать об Анне. От командира такой милости не дождёшься, хотя он и выказывает всяческую приязнь. Особенно сейчас, к концу пути. Ни одной попытки оскорбить или унизить. Позорный для Щупа бой словно напрочь забыт. В подоплёке каждого разговора – сочувствие матёрого рубаки к молодому товарищу по братству. Усыпляет? Что ж, есть резон и дальше изображать неосведомлённость.

Опять пустая каша на завтрак. Хозяйские щедроты они хозяйский щедроты и есть. Вчера ушёл Агрх. Хозяева его отпустили.
– Нельзя мне дальше, – винился монстр. – Никому из нас нельзя. Завтра – рубеж. Но если вам надо будет вернуться, вы в любом селении только моё имя назовите и Агрх придёт. Агрх помнит друзей. Верь!
– Я верю, – соглашается юноша. – Втихую от Щупа он подарил псоглавцу медный наконечник на рогатину, «рожон», чтобы обезьяны не слишком досаждали его чудному другу.

Вот и роковой день. Щуп, вопреки порядку ставит его в авангард каравана. Сам он – рядом, разглагольствует добродушно:
– Хороший ты воин, Волчонок, надёжный. Не зря Лагаст отпускать тебя не хотел. Оставался бы ты у меня. Чёрные тоже верность ценить умеют. И караваны у них, сам видишь, какие: большие, ходят часто, а скоро ещё чаще ходить будут. Оставайся.
 
 И всё это так убедительно, с чувством. Не знай Гастас, что за ловушку приготовил для него старшой – мог бы и поверить. Он конечно делает вид, будто верит: переспрашивает, уточняет условия найма. И плата ему мала, и харч больно постный.

– Друже, – гудит Щуп, – размысли сам: почему купцы четыре монеты пехотинцу кладут? Потому что уверены: платить не придётся. Пехотинец – считай смертник. А на этом пути риск невелик, вот и цена ниже. Зато, можешь быть уверен: деньги ты получишь и сам потратишь…

Дозорный, шагающий за быками с волокушами вдруг исчезает с цепочки следов. Был и нет. Только марево пробежало по чистейшему, горному воздуху. Воины выхватывают мечи, пятятся, тормозя весь караван.

– Что за раззявы! – презрительно рычит Щуп, вполне искренне кстати, хлопает собеседника по плечу. – Разберись, друг…

Гастас не спорит. С двумя мечами наготове он выходит вперёд, осторожно ступая шаг в шаг по следу незадачливого предшественника. Последний шаг – короче остальных.
Волна воздуха проходит перед самым лицом, что-то невидимое вспарывает двойной, овчинный плащ, накинутый поверх одежды. Воин настороже и потому успевает отшатнуться. И тут же, моментально наносит рубящий удар в пустоту. Но … где нет ничего – там ничего нет.

Оборванный след, веер мельчайших, кровавых брызг на свежем снегу. А если зайти сбоку?

Он опять едва успел отпрянуть, а невидимый враг – убрать свои хваткие лапы из-под мечей. А если попробовать зайти твари со спины? Не в прямом смысле, конечно. Тадариков приём: «Шаг через пустоту» называется.
…………………………
Щуп с ленивым интересом следил за поединком. Лениво – ибо финал известен. С интересом – так ведь Волчонок и в самом деле в пляске мастер: дважды увернулся. Только не спасёт его мастерство.

Вот парень крутанул мечами, делает шаг вперёд и … исчезает со следа. Будто и не было его никогда в этом мире. Порядок. Вторая жертва. Очередь за третьей.

Раб в лохмотьях вонючей, заскорузлой овчины бредёт к рубежу, с ужасом оглядываясь на своих палачей и мысленно моля Многоликую о мгновенной, немучительной смерти. Но Гнилой не до просьб раба. Да и сам он ей пока что без надобности. Не иначе занята чем-то более важным.

Человек переступает невидимый рубеж. Ничего. Только холодно, как всегда. Раб поворачивается, проходит вдоль Рубежа: «Ну! Давай! Чего тянешь. Холодно же.» Потом – в другую. Ничего. Он всё ещё жив. Никто на него не нападает. Видно не срок. Мужчина растерян и не знает: радоваться или огорчаться? Страшно умирать, но и жизнь такова, что кажется: смерть слаще…

Щуп с не меньшим удивлением следит за метаниями двуногой скотинки. Что случилось? Почему жертва ещё здесь? Страж всегда брал троих, но … надо что-то решать, что-то делать…

Рука командира ложится на плечо ближайшего воина:
– Верни раба.
Наёмник испуганно косится на эту руку:
– Так ведь … старшой?
– Верни. – Это уже приказ и наёмник подчиняется: идёт, нервно подёргивая плечами, из толпы в открытое поле, подходит к ошарашенному рабу, за руку волочёт его обратно.

Ничего. Стража будто нет и не было никогда. Щуп, всё ещё колеблясь, даёт отмашку:
– Вперёд. Путь свободен.
И он действительно свободен.
……………………………….
«Пустота – это пустота» – так объяснял Тадарик. По его словам выходило, что здесь, в обычном мире, пустоты нет и быть не может, потому что везде и всегда что-то есть: или ветер, или запах, или свет, или тьма, или просто время. В Пустоте нет ничего. Потому что она всё выталкивает. В пустоте невозможно задержаться. Ни одному человеку. Только Богу такое по силам. На этом-то и основан «Шаг через…»

Движения «танца» дают сосредоточенность уму. На доли мгновения сознание и чувства раскрываются соприкасаясь с…

Ты делаешь шаг и тебя выбрасывает. Там, где тебе надо, если ты это «надо» ясно представил. Проделать это не так-то просто. Мысли не привыкли подчиняться человеку и всегда найдут случай вильнуть в сторону, но если закрепить взгляд на чём-то близком – у мыслей такого шанса не будет. Слишком быстро происходит вход и выброс. Даже мысли за этим не успевают.

Ощущение смертельной опасности бежит по жилам вместе с кровью. И это хорошо. Это то, что сейчас нужно. Сосредоточиться на точке выброса и …
Получилось!
Даже то, что суставчатая лапа обвилась вокруг тела, царапая медные бляхи и дублёную кожу защитного пояса, а вторая – зацепилась за плащ – уже не важно. Лапы – здесь, а он уже …

Лапы не исчезли. Исчезло натяжение. Ни верха, ни низа. Ничего, кроме расплывчатого, чёрно-багрового пятна, вращающегося вокруг его неподвижного, неким образом застрявшего в пустоте, тела. Такого никогда раньше не было, но … пятно выбрасывает пару лап с разных сторон одновременно. Руки реагируют вне зависимости от разума, обрубая суставчатые жгуты. Задумываться некогда.

…………………………
Это было как удар по всем чувствам сразу: хлопок, вспышка, ощущение жара и холода с запахом и вкусом крови. Рука сама нащупала Лампу. Без неё в Пустоте нельзя ни задержаться, ни сдвинуться с места. Ноги сделали шаг, а глаза увидели…

…………………………………
Они кружились в Пустоте вокруг друг друга: воин, яростно рубящий тянущиеся к нему длинные лапы и чудовище, похожее на огромный, пульсирующий бурдюк с длиннющими лапо-щупальцами или громадного длиннолапого паука без головы. Тварь жужжала, стучала, взвизгивала, будто внутри у неё что-то постоянно заедало и похоже абсолютно не чувствовала боли. Её длинный, извивающиеся лапы пытались обвить жертву, подтянуть поближе к содрогающейся в нетерпении туше. Человек ловко рубил лапы двумя мечами сразу, с каждым шагом приближаясь к бесформенному монстру…
– Стой!

Не поворачивая головы, Гастас стрельнул глазами на голос. Человек? Воин? Отлично! Одним взмахом он отрубил чудовищу последнюю лапу, запутавшуюся в плаще. Остальные лапы против всех правил висели в пустоте вокруг него: бессильные и нестрашные. Да и сам Страж, не смотря на свои размеры, не казался таким уж грозным противником: огромный, мохнатый пузырь. И только. С ним можно будет расправиться и после.
Ноги ощутили неизвестно откуда взявшуюся поверхность опоры. Деревянный щит пришельца загремел под ударом. С глубоким звоном столкнулись мечи из крепчайшей, «золотой меди». Взгляд зацепил лицо:
– Приветствую тебя, Стасис! Так вот зачем ты послал нас на закат!

…………………..
Удары сыплются со всех сторон. Юнец скоро задымится от ярости. «Хорош, хорош!» – с невольным одобрением шепчет Мастер. Ишь, как разозлился, рубака! Даже за жизнь с такой яростью не бьются. И темп, и сила, и дыхание – всё у парнишки в лучшем виде. А как насчёт техники посложнее?

Серия ударов: атаковать, отбить, сверху, с боку, отвёл, разворот с раскачкой и…
Юнец отводит коронный удар и тут же наносит ответный, но чуть-чуть не с той точки, где был только что. Прерывая начатый шаг, тело его противника инстинктивно отшатывается, нога цепляется за ногу. И тут ещё один удар, пока не восстановлено равновесие.
Отбит, но… Грохочет вскинутый над головой щит. Удар сбоку, удар снизу…
Мерцающая пелена коконом опутывает побеждённого. Конечно, это против правил, но жизнь-то одна, а магическую преграду не то что меч, сама Многоликая не преодолеет…

– Остановись, воин!
Она спускается через Пустоту, как по лестнице. Юное, безупречное тело просвечивает сквозь струящуюся ткань одеяния. Чёрные волосы уложены в высокую причёску и увенчаны золотой диадемой. На божественно прекрасном лице сияют ярко-фиолетовые глаза, в руке – полый посох из отбеленной, резной кости.
Эге, а у юнца от такой красоты челюсть отвисла! Пряча позор поражения, мужчина стоящий на одном колене, спешно изображает поклон:
– Приветствую тебя, госпожа Жизни и Смерти!
– Приветствую тебя, Мастер, – она уже рядом. Победитель в растерянности топчется на месте. Хорошо хоть с мечами на Многоликую не бросился, дикарь.
– Отличный выбор, Мастер. Этот воин действительно может справиться…
– С кем?! – глаза юнца пылают, голос сипит от злости. Многоликая поворачивается к нему всем телом и юноша в ужасе отшатывается. Перед ним – травница из Белого Клина:
– А кого хочешь поразить ты, воин?
– Я? – голос парнишки садится окончательно. Горло перехватывает от волнения.
– Знаю. Враг силён. Без помощи его тебе не одолеть. Как, Мастер? Надо помочь?
– Да, Госпожа, – мужчина на ногах, но голова его ещё склонена. – Помочь надо. Но прежде… – Он поворачивается к обезноженному Стражу. Тварь дёргается, изо всех сил стремясь подползти к пришельцам.
– Я … – Гастас подался вперёд. Движение посоха в руке Многоликой останавливает его:
– Эта тварь не так проста, воин. Меча здесь не достаточно.

В три шага Мастер приблизился к лохматой и казалось бы неуклюжей громадине и вдруг… прыжок. Обратившись в разверзнутую пасть, монстр обрушился на мужчину, разом и наполовину заглотив его с головы. Гастас дёрнулся, уже от желания прийти на помощь. И опять движение страшного посоха Смерти тормозит его:
– Защита Мастера останавливает не только меч. Даже мне не одолеть её.

Тварь урчит, извивается, натягивая себя на жертву, как рукавицу на руку, и вдруг обвисает бессильно, а человек с хрустом стаскивает с себя страшное одеяние. В руке у него костяная пластина с врезанными в неё красными и чёрными камешками, образующими двойную пентаграмму:
– Эта кукла существовала за счёт сожранных душ…
– Кукла?
– Да. Там, внутри верёвки, жилы, рычаги…

Безмолвное движение посоха Многоликой обрывает перечисление. Магическая пластина выскальзывает из рук мужчины и, коснувшись в полёте навершия посоха, начинает крошиться на глазах. Сыплются камешки: красные, как искры и чёрные, как погасшие угли. Белым пеплом распыляется костяная основа. Но Мастеру не до фокусов. Он трясёт и ворошит лохматую шкуру:
– Как же эта вещь держалась здесь? Это же Пустота! Она всё выталкивает…
– Мы здесь, – пытается возразить ему Гастас. Небрежный взмах руки: «Не мешай» – и столь же небрежный ответ Многоликой:
– Лампа, воин. Здесь и сейчас вас удерживает магический свет Лампы Мастера.

Ломая деревянный каркас, Стасис выворачивает то, что осталось от Стража наизнанку:
– Ага! Вот они!
– Что?
– Магические чернила! Вся шкура изнутри исписана. Отличная вещь! Нам она очень пригодится. – Разрушительная работа продолжается. Гастас с изумлением наблюдает, как истаивают, отделившиеся от шкуры, обломки недавно грозного Стража.
– Чем же так хороша эта шкура?
– Чем? – Самодовольно переспрашивает человек Богиню. – Тот, кто завернётся в неё – станет невидим и недоступен для окружающих, потому что сам он будет находиться в Пустоте! Но при этом он сможет видеть и слышать всё, что творится в мире вокруг него. Он пройдёт через любую толпу и даже сквозь стену! Его нет. Он – в Пустоте. Окружающие не смогут коснуться его…
– А он их? – Уточнила Богиня.
– Он? – Человек осёкся. – Ну, я могу шкуру и снять…
– Можешь.
– Но пойду – я. – Врезается в диалог-перебранку Гастас.
– Что?
– Пойду – я, Стасис.
– Почему?
– Потому что я – сильнее.
– Ты? Сильнее? Да я споткнулся случайно …
– Ты сам хотел отправить его. Обучить и отправить в бой, – Многоликая пытается погасить спор, но Мастер с ходу выворачивает её довод:
– Обучить? Да! Прежде я должен обучить этого юношу…
– Чему? В танце верх взял я.
– Говорю, что я запнулся и …
– Здесь нет камней, Стасис.
– И времени, Мастер, у тебя тоже нет.
– Здесь? И нет времени?
– Именно здесь. Рядом с Горой. Не ты ли умолял меня не допускать Отступника до бессмертия?
– То есть здесь время …
– Идёт так, как везде.
– Тогда мы должны спешить…
– Нет. – Многоликая берёт спорную шкуру из рук мужчины, встряхивает. Последние осколки закружились в воздухе пыльным вихрем и пропали. – Возьми её, юноша. Это твой трофей. С его помощью ты сможешь в мановение ока перенестись к самым воротам Чёрной Горы. Твои враги считают тебя мёртвым …
– А сквозь ворота …
– Нет. Шкуру для Стража сделал Отступник. На воротах тоже его знаки. Сильные знаки. Мне не пройти. Впрочем, это не важно. Тебе просто нужен проводник. И он будет. В должный срок.
– Так займись этим делом, женщина. А мы пока немного потренируемся…
– Не на долго же хватило твоей почтительности, мудрый муж, – печально усмехнулась Многоликая. – Но может быть к гостю ты проявишь больше уважения? Юноша ночь провёл в дозоре. Крепкий сон для него полезней любой тренировки.
– Он не ребёнок, чтобы падать от усталости! Он – воин!
– Да, он воин и воин редкой силы и мастерства, но ты сделаешь так, как я сказала или, на позор тебе, о Мастер, гостем я займусь сама. – Смерч свился из ничего прозрачной воронкой и пропал.
– Опять сцены! – Ворчит Стасис. – Баба! Куда без них? Надоело. Надо свой мир создавать. Чтобы ей туда ходу не было. И пусть люди там будут другие: любознательные, почтительные, просветлённые. И чтобы бабы там своё место знали!
– Не думаю, что хотел бы жить в таком мире, – скорее самому себе, устало возразил Гастас.
– Почему? Совершенный мир! Это же мечта!
– Опираться можно лишь на то, что сопротивляется. Это я теперь знаю точно.
– Что за ерунда?
– Я не хочу жить в мире кукол, Стасис. Привык к людям.
– Да что ты можешь понимать в этом!
– Я был куклой, – отозвался его собеседник устало. – Куклой отца. Он приказывал и я исполнял, не имея ни своей воли, ни своих желаний. Потом я стал куклой мачехи. Так велел отец. Она тоже приказывала. От имени отца. Я старался быть послушным, быть хорошим для всех, а в награду лишился рода и родины. Потом я стал куклой в руках у друга. Он желал мне только добра, но я всё равно оставался для него лишь удобной, исполнительной куклой. Мне горько, что мы разошлись, но наша ссора была неизбежна, потому что я – не кукла. Я – человек.
– Из-за той, стриженной девицы?
– Да, Стасис.
– А ведь любовь тоже …
– Можно подделать? Знаю. Всё можно подделать, но обман не отменяет истину. И … – он с усилием потёр лоб, – их трудно порой различать, но надо.
– Ты и в самом деле утомлён, юноша, – наконец-то заметил усталость гостя Мастер. Ложе возникло вдруг и из ниоткуда. – Отдыхай. Времени немного. И не стоит тратить его попусту. Когда я создам свой мир, люди в нём не будут знать усталости. Кто учил тебя танцу?
Вопрос заставил Гастаса замереть на половине движения:
– Лагаст, – ответил он тщательно подбирая слова. – Волчара. Мой кровный побратим, – он касается отрастающих, чёрных, как смоль волос. – Я же из Костричей, как и он.
– Волчара? – в глазах Мастера недоверие. – На кругу он немного стоил. И он научил? Мы ведь с тобой в Пристепьи встречались? И жил ты там у Тадарика? Ну да, конечно, у кого же ещё! Он учил тебя?
– Было дело, – отрицать очевидное не имело смысла, – плясали со скуки…
– Хвастун! Пьянчуга! Блудня! – Мастер раздражённо сплюнул. – Его же бродяги «Мясником» прозвали, потому что он любой бой пытался в три удара решить! И он научил тебя такой сложной пляске? А последний удар? Это ты придумал или… он?
– Тадарик. Он учил и атаке, и защите…

Мужчина зло сопит, изо всех сил пытаясь обуздать охватившее его раздражение, справившись же, подытоживает беседу:
– Ладно. По крайней мере этого ученика мне стыдиться не придётся. И с Чёрными он не связался. А теперь: есть и спать!
– Да, Мастер.